И ты будешь медленно сходить с ума!

"Александра, моя дорогая дочка! Я пишу тебе сейчас - глубокой ночью, в то время, когда ничего не может потревожить твой сон или сон твоей мамы. Вы - для меня самое важное в жизни, именно поэтому надеюсь, ты поймешь смысл моих дальнейших решений и действий. Конечно, сейчас это письмо читает не та маленькая, пугливая невинная пятилетняя милая девочка, а уже взрослая серьезная девушка, получившая качественное образование и имеющая за плечами достаточный опыт для того, чтобы ясно понимать свои истинные желания и двигаться по пути их исполнения. Мы с мамой всегда тобой очень гордились! Прошу, родная, никогда об этом не забывай! Да, тебя вырастила другая семья, которой выпала честь увидеть твои первые достижения в учебе и творчестве, познакомиться с твоим избранником сердца и души и многое многое другое - обязательно сопровождающееся твоей невероятно чистой улыбкой и искренним смехом. Что ж. Переходя от лирики к более прозаичным вещам, - наверняка, тебе уже рассказали, что мы с мамой оставили тебя не с пустыми карманами (да, это не исправит того, что я натворил, ведь отдал бы абсолютно все на свете, только чтобы увидеть своими глазами тебя - такую взрослую и счастливую, дочка), но это жизнь, и, порой, за некоторые просчеты приходится платить слишком высокую цену - непомерно высокую. С тобой свяжутся на 22-й день рождения. Я дал своим людям четкие указания на любой из случаев. Никогда не смогу себе простить тот факт, что заставил собственную семью тонуть за мной следом. И ни одни слова извинений не затянут рану на твоем дорогом сердце... Милая моя Александра, мне очень жаль, правда. Надеюсь, ты когда-нибудь все поймешь и сможешь меня простить. Я только хотел лучшего будущего для всех нас. С любовью, твои родители - Константин и Мария Бэльс. (11.14.1999)" POW СГ Теперь это письмо одиноко лежит на моей прикроватной тумбочке. Потому что около месяца назад люди Рэя выкрали его из дома Арье, то есть Бэльс, короче говоря, Александры. Сейчас ядовитая соленая ночь не только за окном, но и глубоко внутри меня. Не так давно я набралась остаточной смелости все рассказать этой девушке - о том мерзком плане по выманиванию денег, о своей вынужденной роли в нем, но так и не успела объяснить, что за всеми этими чертовыми прошлыми ошибками так бесконтрольно, безоглядно и взрывоопасно влюбилась в неё. Да, сегодня вечером я получила подтверждение из банка, что теперь на моем счету - минус пара сотен миллионов долларов, и о чем легко догадаться - счет Давида пополнился, а значит, Александра вместе со своей семьей ему больше ничего не должны. Это хорошо. Но далеко не это является причиной моей чертовой бессонницы. Час назад Давид прислал приглашение на завтрашнюю официальную встречу, которая состоится в его загородном пентхаусе. Весьма странно, особенно в социальном плане - так как этот человек никогда в своем доме не устраивал ни одной встречи, а тут еще и многолюдной... Потому остается только догадываться о истинной сути сего торжественного собрания. Но, чувствуется, револьвер придётся взять с собой в качестве подкрепления, потому что раcсчитывать я больше ни на кого не могу. Утро томно и туманно наступает часам и стрелкам на пятки, даже не думая их как-то подгонять. Я же нахожу себя сейчас просто отвратительно мерзко, как будто в такую прекрасную солнечную погоду, которую могу осязать и ощущать градусами и собственными порами, на меня одели линзы с холодным дождем и пасмурной безликой серостью. Но делать нечего. Понедельник наступает как грабли - повторным жутким тоном и эхом на мое лицо, оставляя мнимый след жизни в душе и легких. Работа на пару часов дает о себе знать, кое-как замещая никчемные мысли новыми референсами к будущему номеру, свежими явлениями модных фасонов и тонов вкупе с бесконечными звонками, совещаниями и переговорами с инвесторами и партнерами. А тот скользкий не совсем благоразумный факт, что во второй половине дня мне нужно заехать к Анне в офис - не то, что не радует, а лишь заставляет придумать безотносительное скабрезное оправдание-уловку и отправить вместо себя в их логово Харви Берка - главного дизайнера нашего журнала. 'Появляться в том офисе особенно сейчас мне хочется меньше всего, тем более нечаянно или хоть как-нибудь еще напороться на Арье, будь она проклята. Да, сейчас я не могу ее видеть, хоть, возможно, и отчаянно хочу...но как же быть после? Через месяц? Два? Полгода? Мы могли бы просто все забыть и стать друзьями? - Не думаю, что эта девушка когда-нибудь сможет простить меня и все остальное, что делали за ее спиной те неприятные личности последние годы. Возможно, было бы проще Александре уволиться, уехать как можно дальше от всего этого форменного безобразия и начать жизнь с чистого листа - без семейных теней и секретов прошлого, без обманщиков и лгунов в лицах Илиасов и Гольер...' - вуально скорбно размышляю про себя по дороге домой, чтобы успеть подготовиться к вечернему "Гранд-маскараду" великого и ужасного... Около 7-ми я выезжаю из дома. Такси едет неспешно. Это хорошо, потому что я не тороплюсь на это мудационное претенциозное мероприятие. Отвернув голову к окну, лишь провожаю ленивым уставшим взглядом массивные огненные вышки, наверняка наполненные людьми и их тайнами. В голове спонтанно всплывают картинки моих... Маленькая девочка идет по длинным нескончаемым красивым кремово-золотым коридорам, обтянутым всевозможными оригинальными художественными картинами. Она точно знает, в которой из бесчисленных комнат скрывается ее отец с приятелями за разговорами о прошедшем празднике, - первом мероприятии, на которое ее - Софию Гольер официально пригласили вместе с мамой и папой. ...обычно девочка знала всех друзей семьи, так как они часто приходили к ним в гости, но тот пышный праздник устроили малознакомые люди (по крайней мере Софи никогда их раньше не видела), представившие вдобавок на нем свою дочь, примерно тех же лет, что и сама девочка. Синие глаза напротив не выражали абсолютно никаких чувств, темные волосы, несколько завитые на концах, струились вдоль всей спины - неестественно прямой, колистой спины - все это (при необычайной красоте и миловидности девочки) казалось какой-то показательной кукольно-животной демонстрацией имеющегося у супругов "сокровища". Возможно, ей тогда впервые захотелось подойти к той неприветливой, отстраненной, незнакомой девочке, но та, остановив на Софи лишь на секунду свой холодный безжизненный взгляд, сразу перевела его обратно на отца, проронив простую фразу, и тут же удалилась. Навсегда. Софи так больше и не довелось увидеться с этой девочкой, которая, как потом подумалось Гольер, - была неким ее отражением в зеркале. Кривом зеркале жизни. Такой уж воспитали Софи Гольер няни, которые сначала не дозволяли ей подходить без приглашения к малознакомым людям, а затем и напрочь убили у той желание подходить к кому бы то ни было вовсе. Девочка с годами впитывала в себя родительские манеры: легковесное лицемерие, высокомерие, которые только подкреплялись и процветали вкупе с бесcчетными деньгами Альберта Гольер. Но бабушка Софи - Полин- женщина исконно правильных моральных принципов решила хоть как-то уберечь внучку от напасти стать вторым (после отца) бездушным, денежным напыщенным клоуном под 7-ю слоями самых различных масок, потому отправила ту в частную закрытую школу, забирая девочку к себе лишь по выходным, а родителям отдавая ее только на праздники. Именно в школе строгость преподавателей смогла обуздать своевольный нрав Гольер. Ей было трудно выживать там одной - так как друзей или подруг девочка не имела, но благодаря периодическим наказаниям различного рода, бесконечные потоки жалоб и угроз сменились тихим немногословным безразличием и апатией ко всему и всем. Это было странно и страшно, что внезапно в один из дней (после продолжительных рождественских зимних каникул) София села за парту не с обычно гневной триадой на соседа или учителя, а с надменно тихим, обезличено мертвенным спокойствием. Конечно, как и в школе, так и в университете редко, но находились люди, заявляющие, что сломают все слои китайских стен гордой девушки, но зачастую это была пустая бравада парней, тщетно пытающихся затащить расцветающую красоту Гольер в свою постель и бахвалиться удачей направо и налево. Так можно заметить некую закономерность странных изменений нашей героини, потому что после очередного посещения родительского дома на семейный праздник (а это обычно подразумевало под собой прибытие около полста гостей и влиятельнейших людей города, а иногда и страны), София Гольер (до этого нелюдимая призрачная красотка) вдруг объявилась в университете с каким-то парнем, о котором раньше никто из ее группы не слыхивал. На самом деле всё имеет свою почву и прародителей - в этом случае им оказался парень по имени Рэй Илиас - его девушка встретила как раз на большом семейном ужине, где новый знакомый (наверное, впервые в жизни Софи) не пытался к ней "подкатить", а лишь всем видом показал, насколько они внутренне похожи и решил помочь Гольер, раскрепостив ее и открыв двери в мир соблазнения и искушения без ненужных, все только портящих, любовных историй. ...и пошло, понеслось, - кавалер за кавалером, ночь за ночью... да, впрочем, нужно ли об этом столько говорить? - У девушки было все и одновременно ничего, и это сменялось так часто и молниеносно, что стало единственным прилюдным наполнением Гольер, теперь стоящей первой в негласном списке распотрошительниц бедных (и не в материальном смысле) мужских, а после и женских сердец всего университета. Но была только одна беcсменная вещь, держащая истинное душевное равновесие девушки на плаву, разрешающая в исключительном порядке показывать себя настоящую, - раздевая душу догола и не оставляя не вывернутым ни один уголок темного стального сердца - это живопись, которой девочка занималась только у бабушки дома, и которая после выпуска девушки из университета перекочевала в одну из маленьких, вечно закрытых на ключ, комнат первой небольшой трёхкомнатной квартиры, подаренной бабушкой Полин перед смертью. За апартаменты нужно было платить, но гордая девчонка, разделяя посмертную просьбу бабушки, отказывалась брать деньги на оплату жилья у отца. Тогда и произошел первый и главный откровенный разговор отца со взрослой дочерью (нуждающейся в деньгах) о небольшом плане, который раcсчитывал и ее присутствия в нем по "небольшой", "безобидной" денежной афере, касающейся какой-то там неизвестной ей семьи Бэльс. Позже и старый знакомый Рэй поддержал махинацию, рассказав подробнее о своей давней школьной любви по имени Александра Арье-Бэльс, - девушке, чьи родители погибли когда-то в автокатастрофе. Конечно, по словам Илиаса, - после школы он никак не мог узнать, в какой университет поступила Арье, но буквально недавно, перед выпуском она навещала родителей и нечаянно встретилась с Рэем. Тогда-то за ней и началась негласная слежка, порученная Рэю (его отцом) и Софии (соответственно, на что Альберт в качестве поддержки дал дочери солидную должность в быстро набирающем обороты журнале). И пока Рэй во всю наверстывал упущенное после университетской встречи с Арье, Гольер только строила план по заманиванию девушки на свою территорию. Единственное, что ярко помнится с того времени, - как безотносительно внезапно и болезненно екнуло сердце, когда впервые Гольер увидела фотографию Александры Арье, чьи смутные черты еще с детства, порой, мешали закрытому подростку Софи уснуть, тот проникновенный, холодный, разрушительно синий омутовый взгляд, прямая осанка и невидимая загадка... -Мадам Гольер, мы прибыли. - внезапно вывел меня из мыслей просроченной давности шофер. Действительно, в седой вечерней дымке передо мной восставал четырехэтажный дворец этого "недо-шейха". Многочисленные богачи снуют, протягивая свои Па в разные стороны. Я же, недолго думая, выбираюсь из машины, оставляя водителю приличную сумму за ожидание, так как кроме револьвера должен быть еще один козырь для быстрого отступления при любом исходе. При каждом шаге собственное сердце отчего-то стучит все громче, бешено разоряя оставшееся внутреннее спокойствие. Людей вокруг достаточно много, с некоторыми я уже знакома, но разговор поддерживать не хочется ни с одним, ведь пришла сюда далеко не для этого. Мельком столкнулась с Давидом, на что грузный мужчина лет 50-ти лишь с сальной натянутой улыбкой проронил, что найдет меня несколько позже. От этого, черт возьми, легче никак не становится, только ожидание палача прибавляет многотонный груз на плечи и мозги. Лениво бродя в поисках чего покрепче, поднялась на верхний этаж к открытой небольшой террасе, выходящей на конюшню и вишневый сад на заднем дворе дома, через нее прохожу в дальнее крыло с единственной приоткрытой дверью, впускающей в себя по крупицам тусклый вечерний свет с коридора и террасы. Внутри темно, еле освещаемая комната, как мне кажется, не очень просторная, но отчего-то волшебным 98 глазом или же чакрой чувствую, что в ней я не одна. Вдох сопровождает ответный тяжелый выдох, и прочистив горло, решаюсь раздавить таинственную, оглушающую тишину: -Кхм. Есть тут кто? - теперь это кажется абсурдной идеей сумасшедшего, а позже страшной угрозой для существования, когда слышу в другом конце комнаты сначала тихий треск включателя тусклого сально-желтого ночника с частичным освещением виновника моей нездоровой тахикардии, а после и хриплый стальной тон, окончательно выводящий из спячки весь мои организм: -Я здесь, на самом деле, не просто так... - сейчас передо мной в этом (крадущем остатки былых нервных клеток) раритетном кресле сидит Александра Арье. Собственной персоной...