Враги и привязанности

      Несмотря на лучшие побуждения Оби-Вана, — остановиться отдохнуть как можно быстрее, — у пустыни имелись другие планы.       Пески, по которым они шли, были глубокими и податливыми, проваливаясь под ногами по щиколотку при каждом шаге. Гребень, казавшийся маленьким и лежавший вроде бы так недалеко, похоже, был гораздо больше и куда дальше, чем ожидалось. После нескольких часов мучительно медленного продвижения первое Татуинское солнце коснулось горизонта, и все вокруг стало красным и неверным в оставшемся свете.       Некоторое время Мол шел впереди, но в конце концов Оби-Ван его обогнал. Он все еще не мог понять, что именно чувствует в Силе от Мола: тот не шатался и не хромал, но все движения вызывали отчетливое впечатление, что ему очень больно. Оби-Ван предложил бы помочь, но был уверен, что любая попытка получит резкий отпор. Лучшее, чего он мог добиться — это отыскать укрытие на ночь и дать им обоим как следует отдохнуть.       Когда в поле зрения наконец показались кончики скальных игл, Оби-Ван вздохнул с облегчением. И как раз вовремя; первое солнце почти зашло, а второе приближалось к закату. Он не знал, какие ночные твари обитают в пустыне Татуина, и не хотел выяснять.       — Почти пришли, — сказал Оби-Ван вслух, в основном для себя самого, не ожидая от Мола ответа; и не удивился, когда тот промолчал.       Они достигли вершины гребня, и Оби-Ван остановился, глядя на долину внизу. Там и впрямь раскинулся лес игл, высоких каменных столбов, вздымавшихся в воздух на несколько десятков футов, скученных в группы и уходивших вдаль на многие мили. Они были такими высокими и так плотно жались друг к другу, что разглядеть, где заканчивается «лес», было невозможно.       Здесь они будут в безопасности, по крайней мере, на некоторое время. На время, которого хватит на то, чтобы поесть и выспаться перед началом последнего — надо надеяться — этапа их путешествия.       Чтобы спуститься по ту сторону гребня, пришлось немного полазать. Склон оказался достаточно крутым, чтобы порой при неловком шаге гравитация брала верх, стаскивая вниз быстрее и дальше, чем хотелось бы. Оби-Ван мог контролировать только собственный спуск, но время от времени слышал, как Мол у него за спиной фыркает и спотыкается. Судя по всему, ему было не легче.       Вскоре они вновь оказались на плоской песчаной почве. Теперь иглы возвышались над ними, как шпили древних замков давно утерянной цивилизации. По эту сторону гребня мир казался тусклее; отсюда не было видно горизонта с заходящими солнцами. В глубине леса игл царили тени, и с тускнеющими лучами последнего солнца они становились все темнее.       Оби-Ван помедлил. Он вымотался и жаждал разбить лагерь, но зловещий лес беспокоил и без того встревоженный разум. Он ожидал, что задержка по его вине вызовет у Мола какой-нибудь ядовитый комментарий, но, оглянувшись, понял с удивлением, что тот вообще не обращает на него вниманию. Вместо этого его взгляд казался отсутствующим, расфокусированным, равнодушным что к спутнику, что ко всему вокруг.       — Мол, — начал Оби-Ван, пораженный пустотой в обычно проницательных глазах.       Мол быстро посмотрел на него: часть отстраненности словно исчезла из взгляда, но в голосе не было привычной резкости.       — Что, Кеноби?       Оби-Ван не был уверен, что именно хотел произнести, и на мгновение запнулся.       — Просто хотел сказать — скоро привал. Лес игл станет неплохим укрытием... — он смолк, увидев, что Мол с очевидным безразличием отвел взгляд.       

***

      Как Оби-Ван и говорил, «лес» предлагал множество укрытий. Природные скальные образования создали множество причудливых трещин и пещер, подходящих для привала. Путники углубились в скалы ровно настолько, чтобы как следует спрятаться, но при этом не заблудиться. В сгущающихся сумерках «лес» изнутри, даже если зайти туда на несколько футов, уже казался куда глубже и страннее, чем снаружи.       В конце концов Оби-Ван остановился возле скопления игл, «выросших» так, чтобы обеспечить сносное укрытие на ночь. Пришлось немного пригнуться, чтобы пролезть к центру, но внутри оказалось довольно места и для них, и для припасов. Иглы смыкались со всех сторон, как стены, но оставляли над головами открытое небо.       Оби-Ван почти мгновенно плюхнулся наземь, сбросил рюкзак и привалился к ближайшей скальной стене. Измотанность, с которой он боролся, наконец добралась до разума, вынуждая тело рухнуть без сил, а глаза — закрыться. Пожалуй, Оби-Ван мог просто заснуть на месте, не будь он так возмутительно голоден.       Мол расположился, отодвинувшись, на другой стороне каменной «полянки», и хотя их разделяло теперь от силы несколько ярдов, Оби-Вану казалось, что это расстояние несравнимо больше.       Он сунулся в рюкзак, роясь в запасной одежде и одеялах, пробираясь дальше, к хрустким пакетам высушенных и измельченных нутриентов.       Руки хорошо помнили их наощупь. Сколько ночей Оби-Ван провел вот так? Он рассеянно потер большим пальцем символ-шестеренку, пытаясь вспомнить то время, когда был горд его носить. И внезапно понял, что прошло очень, очень много лет с тех пор, как хоть что-то в Республике вызывало у него иные чувства, кроме вины и тревоги.       А сейчас и подавно.       Он разорвал упаковку, и в руки выпали сухие порционные батончики. Оби-Ван знал по опыту, что они безвкусные и странно ощущаются во рту, но зато хорошо утоляют голод. Как генерал он всегда имел право на питание классом выше. Но, как и большинство джедаев, отказывался от роскоши, хотя теперь, в ретроспективе, это правило кодекса и выглядело перформативным. Оби-Ван все равно был уверен, что люди, служившие под его началом, проводили всю свою короткую жизнь, не пробуя ничего кроме таких батончиков. И хотя он кое-что узнал об их образе жизни во время полевых миссий, у него самого всегда был дом, куда можно вернуться. Жизнь джедаев была простой, но в ней оставались тепло и забота, и все это совсем не походило на стерильные бараки, которые называли домом клоны. «Дом». Слово, с грустью подумал Оби-Ван, о котором у его людей было только самое общее представление.       Оби-Ван молча жевал порционные батончики, находя во вкусе толику утешения. В конце концов, он был знакомым; он был фрагментом его прошлой жизни.       Наконец Оби-Ван вновь взглянул на другой конец лагеря, на Мола — и был поражен почти остекленевшим видом его черт. Бывший ситх сидел на пятках, подогнув ноги и сжав кулаки, лежавшие на коленях, невидяще устремив взгляд куда-то вдаль.       Будь Мол джедаем, Оби-Ван списал бы, пусть с натяжкой, эту позу на медитацию. Но он видел, как Мол медитировал, и ничего общего тут не было. Да и очевидное напряжение во всем теле и слабый ментальный диссонанс не помогал погрузиться в себя ни джедаям, ни ситхам.       Проведя с Молом бок о бок всего несколько дней, Оби-Ван уже думал было, что видел все проявления его эмоций, но это явно нечто новое. Он и до этого предполагал, что гнев Мола и его склонность к насилию — следствие воспитания. Но видеть его вот таким... Оби-Ван был уверен, что это еще не самое худшее.       — Мол... — сказал он наконец. Ему страшно хотелось не обращать на спутника внимания всю оставшуюся ночь и поговорить уже утром, после того, как сон даст возможность освежить голову. Оби-Ван чувствовал, что его подавленные эмоции до сих пор едва сдерживались после боя в ущелье и того, что случилось потом... и не был уверен, что сможет держать их в узде.       Но что-то было не так, а Оби-Ван не мог не сочувствовать.       Мол посмотрел на него с искрой узнавания во взгляде, в остальном оставшимся таким же далеким. В каком бы ментальном тумане он сейчас ни был, это не помешало ему заворчать на Оби-Вана:       — Что, Кеноби?       — Ты уже поел? — Вопрос мог показаться странным, но, разглядывая Мола внимательнее, Оби-Ван понял, что он не двигался с тех пор, как они разбили лагерь.       — Я... — начал Мол и слегка замялся. — Я не... не... — Но если в его голосе и мелькнула уязвимость, он тут же стал тверже. — Поем, когда заслужу.       Фраза прозвучала с такой неприязненной окончательностью, что Оби-Вану потребовалась пара секунд, просто чтобы понять, что именно он сказал. А потом еще одна, чтобы тут же не выдать пораженный ответ. Но все равно получилось почти бессвязно:       — Мол — почему ты — мы не... — Оби-Ван отчаянно помахал рукой, словно бессильным взмахом мог передать больше, чем словами. — Теперь все совсем не так, — закончил наконец он, надеясь, что эти слова заключали в себе все, что он отчаянно желал сказать.       Но Мол его не услышал. Оби-Ван чувствовал, что его спутник словно не до конца был здесь, что его разум странствовал где-то еще. Но все же пустое, бессмысленное выражение исчезло с его лица, сменившись ледяным гневом, который Оби-Ван сегодня уже видел, и видел слишком долго.       — Я не слабак, как вы, джедаи. Я не позволю возиться с собой, как с падаваном. Те, кто не преуспевают, не едят. А если умирают от этого, то потому, что просто не годятся выжить. Я потерпел неудачу, и если твой джедайский кодекс мешает тебе искать возмездия, то мой — нет.       В тоне, каким Мол произнес эти слова, была особая, своеобразная нотка, будто он когда-то заучил их наизусть и говорил много раз — как падаван, повторяющий урок истории в Храме.       Оби-Ван хотел возразить, но Мол его оборвал.       — Ты мной раздражен. — Это было утверждение, не вопрос. Вызов: попробуй отрицать правду. — И хуже, чем тебе кажется, прячешь свои более темные чувства.       Оби-Ван открыл было рот, чтобы возразить, но умолк. В любой другой момент он предположил бы, что Мол просто хочет вывести его из себя, выбить из колеи, вызвать какую-то реакцию, но искренность в его словах заставила помедлить.       — Я раздражен, — медленно произнес Оби-Ван, и сами слова показались ему чуждыми. Он не мог вспомнить, когда в последний раз говорил вслух о своих эмоциях, признавался другому живому существу, что что-то чувствует. Но, сделав усилие, продолжил, выговаривая слова, уже готовые сорваться с губ: — Раздражен, но не из-за тебя. Не тобой.       Мол никак не отреагировал внешне, словно не верил в то, что не он сам был объектом раздражения Оби-Вана, что сказанное только что не было обычной джедайской благоглупостью.       — А стоило бы. — Его голос оставался твердым. — И стоило бы закончить то, что ты начал.       Эти слова мысленно вернули Оби-Вана в расщелину, в тяжелые мгновения сразу после боя, когда он невольно позволил темной стороне коснуться своих слов и дел. И теперь хотел примирить последствия той ошибки, попытаться восстановить хрупкое доверие, поврежденное тем, что он сотворил.       — Мол, — Оби-Ван попытался поймать баланс в голосе, говорить уверенно, но не бесчувственно. — Я могу простить тактические промашки. Меня тревожит не твоя стратегия, какими бы недостатками она ни обладала.       В этот момент он впервые понял, что завоевал внимание Мола. Хотя пристальное внимание, обращенное на него, совсем не помогало собраться с мыслями, когда он сбивчиво продолжил:       — Те таскены... они ведь не должны были умирать. Все, что они сделали — это попались мне на пути, и страшно за это поплатились. Прямо как все остальные. — Оби-Ван неуверенно умолк, продолжая облекать в слова не до конца оформленные мысли и обрывки страхов, которые до сих пор осознанно избегал. — Я раздражен, потому что по глупости своей думал, что изгнание в забытые Силой пустыни Татуина возведет между мной и насилием надежную стену, а сейчас понимаю, что просто принес его с собой...       Мол продолжал молчать. Хотя он все еще был взволнован, но выказывал своеобразное терпение, ожидая, пока Оби-Ван закончит мысль. Как минимум из любопытства.       — Сомневаюсь, что мы когда-нибудь сойдем во взглядах по поводу этичности убийств, — продолжал Оби-Ван; его тон вернулся к привычному ритму. — Но я не позволю этому повториться. Никто больше не должен страдать из-за меня. Включая тебя.       В глазах Мола вспыхнула едва заметная искра; отстраненность наконец исчезла. Оби-Ван не был уверен, убедил ли его хоть в чем-то, но по крайней мере Мол, похоже, был готов признать, что он не держит сейчас на него зла.       — А теперь... ты ничего больше с собой не сделал? — спокойно спросил Оби-Ван, отыскивая взглядом другие признаки наказаний, назначенных им самому себе.       Наконец Мол вздохнул. Часть напряжения, которое чувствовал Оби-Ван, начала исчезать. Он выглядел сердитым, но это были желанные перемены по сравнению с прежним опустошенным, забитым видом. Мол пожал плечами и потянулся, пробуя мышцы в руках и груди, и вздрогнул, когда движение пришлось на ребра.       — Ладно, — кивнул Оби-ван. Он не собирался заставлять просить о помощи. Довольно и того, что Мол показал, где самые болезненные раны. — Еда, лекарства... еще что-то?       Он как раз направился ко второму брошенному рюкзаку, собираясь отыскать перечисленное, когда Мол быстро глянул на свои припасы и так же быстро отвел взгляд. Оби-Ван не понимал, что этот взгляд означал, до тех пор, пока не потянул чужой рюкзак за ремни — попытавшись приподнять и просто не сумев, по крайней мере, не с первого раза. Потребовались обе руки и хороший упор, чтобы вообще его сдвинуть. Это объясняло некую странность в шагах Мола, которую Оби-Ван заметил, идя впереди. Да как тот вообще тащил такую тяжесть?       Оби-Ван размеренно выдохнул, негласно пообещав себе быть более внимательным. Он ведь должен был понять, что в его собственном рюкзаке нет ничего, кроме порционных батончиков и одеял, что вес оказался разделен более чем несправедливо.       По крайней мере это легко исправить. К утру Оби-Ван перераспределит их запасы. А сейчас он вытащил первый попавшийся порционный набор и остатки медицинских принадлежностей с корабля.       Повернувшись к Молу, он с облегчением увидел, что тот сидит теперь удобнее, а не на коленях, в казенной позе покаяния. И рискнул, как в игре в рулетку, бросив ему упаковку бакта-пластырей; и выиграл: Мол ловко ее поймал. Сосредоточенный, живой, находящийся здесь-и-сейчас. Он больше не тонул в прошлых травмах, какими бы те ни были, и других, какими бы те ни были, наказаниях, понесенных за неудачи.       — Тебе помочь? — произнес Оби-Ван обыденно, желая, чтобы тяжесть их прошлого разговора рассеялась.       — Я более чем способен себя перевязать, Кеноби, — проворчал Мол, стягивая испачканную мантию. Когда она упала, Оби-Ван смог разглядеть раны.       Он уже уяснил, что для того, чтобы повреждения стали заметны на яркой коже Мола и его черных татуировках, они должны быть довольно существенными. Но место, пострадавшее от аварии спидера, было болезненно легко отыскать.       Большая полоса кожи на боку, уходящая через все ребра, была покрыта множеством мелких ссадин, вспоротая и липкая от сукровицы. Сквозь нее проступало ширящееся темное пятно синяка, подсказывавшее, что кости под ним сломаны. К счастью, бакта-пластыри должны справиться. Порезы и ссадины заживут за ночь. Ребрам понадобится больше времени, но жить Мол будет. И, если того пожелают звезды, к следующей ночи они уже будут в убежище.       Оби-Ван наблюдал за Молом, аккуратно прижавшим слегка влажный пластырь к худшей ссадине и зашипевшим при этом сквозь зубы. Ему самому по собственному опыту было известно, как может жечь бакта.       Он рассеянно потянул язычок на боковине порционного набора, чувствуя, как нагревается в руках пласт-основа. Его Оби-Ван и не пытался бросить. Вместо этого он придвинулся немного ближе, как раз чтобы протянуть прямо в руки, и Мол взял набор без дальнейших церемоний.