Правила Всемогущества

      Мы идем вдоль набережной по направлению к докам Святой Екатерины. Матиас смотрит на тихое волнение воды, а я бездумно — вперед, на виднеющиеся вдалеке яхты и катера. Молчим, курим.       На город опускается вечерняя прохлада и рассеянные сумерки. На реке намечается туман, и скоро Тауэрский мост скроется в дымке. Воздух пропитан специфическим запахом водорослей, рыбы, еды и выхлопных газов. В душе царит покой, созданный ощущением хорошо проведенного дня. Не удовлетворение от проделанной работы или достижения великой цели. Это мир, подаренный идущим рядом человеком, от присутствия которого глобальное становится мелким и незначимым. Но зато каждая мелочь — короткий взгляд, мимолетная улыбка, случайное касание — приобретает вселенских размахов звучание.       Останавливаемся, чуть не дойдя до доков. Район еще кишит туристами, но постепенно наполняется желающими провести время в шумных пабах, коих здесь предостаточно. Присаживаемся на обычную скамейку. Никаких действий — нет гонки, нет спешки, и люди вокруг — тени. Я давно отключил мобильный и забыл про график встреч. Про всё забыл.       Мати сидит, подавшись вперед, поставив локти на колени и уперевшись подбородком в раскрытые ладони. Я откинулся на спинку, вытянул ноги и любуюсь своими замечательными новыми кедами. Мимо изредка проходят стайками юные цветущие девицы, бросая в нашу сторону игривые взгляды. Я им улыбаюсь и чувствую себя помолодевшим лет на пятнадцать.       — У тебя есть цель в жизни? Мечта? — ни с того ни с сего спрашивает Матиас, продолжая смотреть на реку.       — То есть? — я настолько расслаблен, что вопрос кажется мне абсурдным.       — Для чего ты живешь? — Мати садится точно так же, как и я. — Понятно, что ты достиг определенного уровня, но что дальше?       — Не знаю. Может, в бизнес вложусь. Есть у меня пара идей, — а сам в полном тупике.       — Рей, это ерунда! — сердито отмахивается Матиас. — Ну какой бизнес? Ради чего ты его затеешь? Еще денег заработать? А для чего? Купить очередной костюм или обновить тачку? Пустить пыль в глаза?       — Я тебя не понимаю… — пытаюсь уйти от слишком сложной для меня темы.       — Всё ты понимаешь! — Мати оборачивается ко мне — его не просто сбить с толку. Я уже понял: если он что-то хочет — будет стоять на своем до последнего. — Ты один. И планируешь быть один. Так зачем тебе еще больше денег, чем у тебя есть? Какова цель?       Пожимаю плечами. Что за назойливое желание влезть в душу? Понятно, что сам пустил Матиаса дальше возможных пределов. Но зачем нужны эти дотошные исследования, если в конечном итоге он женится, а я продолжу линию той жизни, которой жил до его появления?       — Мати, нет у меня никакой цели. И мечты нет, — отвечаю честно, не считая нужным придумать хоть какую-то легенду. Может, он успокоится — уж больно вечер хорош, чтобы портить его бессмысленными философскими рассуждениями. Я не раз размышлял о подобных вещах — кризис тридцатилетия, вероятно. Но ни к чему так и не пришел. Не думать — проще. Есть процветающее дело, есть востребованный я, есть текущие цели и задачи. А к чему все это? К покупке новых часов или очередных ботинок за три тысячи фунтов? Ну, возможно, и для этого. Какая разница?       — Я так и думал, — Матиас отворачивается от меня, сложив руки на груди.       — Тебе тоже похвастать нечем, — замечаю я довольно грубо.       — Нет, есть! — отрубает Мати, недовольно фыркнув в сторону реки. — У меня есть цель.       — И какая же? — мне странно это слышать, особенно после признания, что у него ничего нет, даже достоинства.       — Я всегда хотел встретить правильного человека, — Матиас возвращается ко мне пробирающим до печенки взглядом. — Настолько правильного, что ради него захотелось бы действовать, — выдает он с таким видом, будто открывает мне большую тайну. Хотя… Может, так и есть.       — Что значит «правильного»? — скептически интересуюсь.       — Леррей, я человек, лишенный собственного выбора. Думаешь, меня устраивает такое положение дел? — выгибает он бровь с презрительным видом.       — Нет. Уверен, что нет, — хмыкаю, с интересом разглядывая бурю эмоций, промелькнувшую на лице Матиаса — у него живая мимика. И сам он — крайне импульсивный. Такой… На пределе.       — Я с этим смирился, — выплевывает Мати глухо, зло. — До поры до времени. Но я тебе не сказал всей правды. Извини, давил на жалость и добивался пробивающего на слезу эффекта, хотел посмотреть на твою реакцию.       — Мати, какую еще правду ты мне не сказал? — меня его недомолвки, загадки и проверки порядком раздражают — как красная тряпка для быка. Матиас постоянно играет. И с моим мнением о нем, и с моими чувствами. А мне так лень сейчас вникать, что еще он там себе придумал-надумал-провернул.       — Леррей, ты мой правильный человек.       Я резко успокаиваюсь и замираю. Оборачиваюсь и пристально смотрю на Мати.       — Объяснись, — вот все, на что меня хватает.       Но, конечно, повисает пауза — Матиас то ли наслаждается произведенным эффектом, то ли обдумывает то, что собирается сказать. Надеюсь, последнее.       — Отец может распоряжаться моей жизнью, как ему захочется… Дергать за ниточки, управляя нелюбимой марионеткой, — наконец медленно начинает говорить Мати. — И я ненавижу это, ненавижу. Но до встречи с тобой я не видел смысла сопротивляться. Ради чего? — он кривит губы и качает головой. — Ну, придумаю я хитроумный план, как сбежать из-под надзора папаши и при этом не подставить маму. И что мне это даст? Возможность самореализации? Я снова смогу вернуться к музыке? Стану независимым и свободным? Пфф… — Матиас с досадой фыркает. — Круто, конечно, но все это не имеет никакого значения, пока я один — жить ради себя мне неинтересно. Я это понял еще в университете, когда через мою постель проходило так много разных потерянных душ. Молодых, но уже потерянных. Они строили планы, но в корне их желаний лежало только одно стремление — деньги, деньги, деньги. И даже создание семьи рассматривалось, как некий непременный атрибут стабильного положения в обществе. Атрибут, Леррей! Сплошные условности… Меня тошнит от этого! Я не хочу превращать свою жизнь в набор атрибутов. В такую же, как твоя… А твоя жизнь, Леррей — это набор атрибутов! — и он гневно сверкает глазами, выискивая на моем лице согласие с его словами.       Я морщусь. Зачем мне тыкать в лицо очевидной правдой? Матиас некоторое время рассматривает меня и, не дождавшись нужной реакции, с досадой передергивает плечами. Нет уж, это твое соло, твоя очередная исповедь, Мати.       — Я много путешествовал, — еще немного помолчав, продолжает Матиас. — Очень много. В поиске ответов. Для чего? Зачем мне нужно действовать? Я встречал самодостаточных и счастливых людей, нашедших место в этой жизни. Ими двигало вдохновение! И оно было абсолютно разным. Но знаешь, какое именно вдохновение зацепило меня? Дало мне цель?       Матиас выдерживает театральную паузу. Я по-прежнему молчу, понимая, что мы подошли к сути, ну и потому, что… Соло, да. И нет, я не ерничаю. Я внимательно слушаю Мати, но он определенно мог бы стать актером с этими его драматическими жестами.       — Меня неизменно цепляли люди, которые любое событие дня, любое свое достижение могли разделить с близким им по духу человеком, — Матиас договаривает главную мысль. — Связанные в тесный узел души. Я видел, насколько остро эти пары ощущают радость бытия, развиваются, двигаются дальше, находят все новые и новые цели только потому, что рядом есть кто-то, кто неизменно поддержит, прикроет, оценит… Вдохновит, — неожиданно лицо Мати светлеет, и он улыбается. Когда он так делает — на душе светлеет и у меня. — Я две недели гостил у одной престарелой пары. Они вместе прожили двадцать восемь лет. Взрослые дети, подрастающие внуки. Живут обычной жизнью. Иногда могут целый день даже фразой не переброситься, потому что им это не нужно. Но… Однажды я наблюдал, как они в четыре руки готовили ужин, общаясь на уровне междометий. И были абсолютно счастливы в этот момент. Они уже все друг о друге знают — привычки, достоинства, недостатки — все! Но это не мешает им, как подросткам, украдкой обмениваться поцелуями в саду и с нежностью подшучивать друг над другом. Вот тогда я понял, что мне нужен такой человек. На которого можно сделать ставку.       — И почему ты решил, что это я? — смотрю на него в ожидании важного ответа.       — Почувствовал, — тихо произносит Мати. — В тот самый момент, когда ты утром вышел из дома и сел за руль «Мерса», чтобы объехать пол-Лондона ради решения чужих проблем… Леррей, я очень долго искал тебя. Несколько раз мне казалось, что я нашел своего человека. Но на проверку… Все не то. И смысл снова исчезал. Я почти сдался, когда ехал сюда, в Лондон. Почти потерял надежду. И тут, в первый же день, узнаю о человеке с именем, острее лезвия бритвы — Леррей Шаркез. Я ничего не хотел от тебя, кроме дружбы. Честно. Мне бы и этого хватило. Ты даже представить себе не можешь, что я пережил, когда думал, что ошибся в очередной раз. И какую испытал радость, когда понял, что ты — такая же потерянная душа, как и я. Но только я не прячусь за масками, а ты прячешься.       — Значит, я прошел тест? — усмехаюсь.       — Еще нет, — Матиас смотрит на меня пытливо. — Я хочу узнать одну последнюю вещь о тебе.       — Какую? — мой голос хрипнет, когда я вижу взгляд Мати — обжигающий кипящей лавой чувств.       — Готов ли ты шагнуть в пропасть вместе со мной… Идем! — Матиас решительно встает и движется в обратном направлении — туда, где мы оставили машину. Я догоняю его и дергаю за руку.       — Мати, что ты задумал? — мне не нравится его бескомпромиссность.       — Получить тебя и свободу, — он произносит эти слова четко и раздельно.       — Но как, Матиас, как?       — Неважно, — упрямо отвечает мое наваждение. — Ты в этой игре лишь марионетка. Моя марионетка. Но я обрежу все нитки, как только придет время. И сделаю это только при условии, что ты полностью и безоговорочно доверяешь мне.       — Прекрати это, — вспыхиваю я, потому что его тон меня злит. — Мы знакомы не больше недели! Как ты можешь быть уверен, что я твой человек? Ты хочешь знать, доверяю ли я тебе, но как ты можешь знать, можно ли доверять мне? Можно ли положиться на меня? Можно ли верить в то, что мои чувства к тебе не перегорят через какое-то время? Потому что, Мати, я знаю, что такое любовь. И знаю, чем заканчивается большинство историй. И я не верю в твои счастливые пары, вдохновляющие друг друга до конца дней своих! — в бешенстве заканчиваю я, сам не понимая, почему так завелся.       — Не веришь, потому что никогда не хотел их видеть! — упрямо заявляет Мати. — Ты живешь в мире, где превыше всего ценится статус. Но вспомни тех людей, к кому ты испытываешь симпатию. Не разовые встречи, а тех, кто находится в твоем постоянном круге общения. Такие же есть? По какой-то причине ты им помогаешь безвозмездно? Так задумайся, Леррей, чем именно эти люди цепляют тебя?       — Любовью к своему делу. Ничего больше, — фыркаю я.       — Но что дарит им эту бесконечную любовь к делу? Что поддерживает этот огонь?       Я молчу, честно перебирая в памяти искренне симпатичных мне людей. Ларри… И вспоминаю его большую семью. Аши… Мой несчастный счастливый влюбленный. Анж… И думаю о том, как верно и преданно ее любит муж, несмотря на то, что судьба одарив даром исцелять, лишила ее дара иметь детей. Лили… И улыбаюсь ее оптимистичному поиску суженого. Маму… Которая всю жизнь любила отца и даже после его смерти счастлива воспоминаниями о нем.       — Ладно, — сдаюсь. — Мати, я могу сейчас согласиться с тобой. Но почему ты уверен, что я тот, кто тебе нужен? — потому что я в себе сомневаюсь. Слишком много одиночества, разочарования и цинизма.       — Я уверен, — твердо произносит Матиас.       — Но почему?!       — Потому что ради меня ты готов меняться. И ты уже меняешься — вспоминаешь то лучшее, что в тебе есть. Я делаю тебя счастливым. И я намерен делать это всю твою жизнь, — Мати выдергивает руку и продолжает путь.       Я следую за ним. Меня раздирают на части противоречивые чувства. Одно из них — выкинуть его из своей жизни и забыть. Но другое, доминирующее — покорно следовать за ним. Прыгнуть вместе с ним в пропасть. Я в ловушке. Но самое ужасное…       Я понимаю, что за меня уже все решили. Матиас решил. Ворвался в мой быт, в мою стабильность, в мой скучный, но привычный мир, и теперь разрушает его под основание. У меня никогда не было конкурентов в игре под названием: «Правила Всемогущества», кроме очевидных, вроде Бергера. Но он не владеет моей душой. А Мати завладел. С одной целью — получить то, что ему нужно. Чтобы самому стать счастливым.       И я никак не могу решить, хочу ли этого?       Домой едем молча. Мати не произносит больше ни слова. И не смотрит в мою сторону. Словно меня вообще нет рядом. Но стоит переступить нам порог моей квартиры, как он произносит фразу, от которой меня бросает в пот:       — Я хочу взять тебя. Сегодня же. Сейчас. Так, как это нужно мне.       Невольно сглатываю. И киваю головой.       — Ты доверяешь мне? — опять задает он один и тот же вопрос.       — Сколько можно, Мати? — устало произношу я.       Матиас подходит ко мне вплотную и говорит так тихо, что мне приходится напрягать слух. Смотрит, как удав на кролика, уничтожая гордость и превосходство.       — Я спрашиваю только потому, Леррей, что хочу раздеть тебя, привязать твои руки к изголовью кровати, скрыть твои глаза за плотной тканью. Ты будешь полностью в моей власти. Именно так я хочу взять тебя. Поэтому спрашиваю еще раз: ты мне доверяешь?       Я чувствую небывалое, сумасшедшее возбуждение, от которого плавится мозг и все остатки разума вместе с ним. Меня туманом окутывает запах тела Мати, смешанный с почти выветрившимся ароматом цитрусовой свежести духов и сигаретным дымом. Я даже не успеваю осознать, что он предлагает, а с моих губ уже срывается безумное: «Да».       Мы целуемся на моей кровати. Матиас сразу занял позицию сверху, оседлав мои бедра, но не делает резких или грубых движений. Мягко и томно проникает в мой рот, лаская. От его скользнувшего по небу языка я сильнее сжимаю его в объятиях, вдавливая в себя, измученный одним желанием — слиться с ним в одно целое. Перестать думать о его запутанных играх. Просто быть с ним. Здесь и сейчас. Мати должен знать, как сильно я его хочу. С того самого момента, как увидел у Джен. Каким чудовищным наваждением он стал для меня…       Матиас реагирует на мое движение, в полной мере принимая мою телесную тоску. Он слегка отстраняется, долго и изучающе смотрит в глаза. Затем подносит к моим губам указательный палец, обводит их, едва касаясь, и проскальзывает сквозь зубы к моему языку. Я прикусываю подушечку, отпускаю, позволяю дразнить себя дальше. Матиас снова целует, но более настойчиво, жадно.       — Мати… — выдыхаю сквозь поцелуй. — Прошу тебя.       — Зачем спешить? — его губы исследуют чувствительность моей шеи.       — Пожалуйста.       Матиас словно не слышит, продолжая искать мои «слабые» места. Оставляет влажную дорожку от подбородка до ключиц, запускает руки под мою футболку. И оттого, что наконец чувствую его руки на коже не через преграду ткани, я возбуждаюсь еще больше. Я весь, целиком, и есть одно сплошное слабое место, потому что от любых его прикосновений мое тело горит.       Мати раздевает меня медленно. Издеваясь. Мучая. Доводя до исступления. Потому что каждый сантиметр кожи, освобождаемый от постепенно стягиваемой одежды, он покрывает поцелуями, и они уже далеко не невинны и нежны. Мне кажется, меня жгут раскаленным железом, пытают на огне инквизиции. В голове только одна мысль, но кричащая, требующая: «Возьми меня!»       И, не выдерживая, я произношу это вслух. Матиас почти с садистским спокойствием уточняет:       — Ты этого хочешь?       Я обхватываю его лицо руками, зло кусаю за нижнюю, наиболее пострадавшую губу, до крови кусаю и шиплю:       — Да что с тобой не так? Сколько вопросов ты еще сегодня задашь? — снова целую его и снова кусаю. Чувствую металлический привкус во рту и от этого окончательно зверею.       — Ты хочешь овладеть мной — так владей, — почти в бессознательном состоянии бормочу я, стягивая с него футболку и отбрасывая ее в сторону. — Хочешь связать — связывай, — путаясь в пальцах, пытаюсь расстегнуть ширинку его джинсов. Получается. Тяну их вниз, и с непроизвольным стоном ощущаю его обнаженное тело, выгибаюсь, обхватываю ногами, чтобы насладиться в полной мере его теплом, его ответным желанием. — Ты хочешь, чтобы я был твоей марионеткой, Мати? Я твоя марионетка. Потому что нет у меня больше сил сопротивляться тебе.       От этих слов Матиас сходит с ума. Он силой заводит мои запястья за голову, связывает их туго, до рези, ненавистным ему галстуком. Привязать руки не к чему, поэтому просто приказывает не менять положение. Завязывает глаза шарфом и в горячечном бреду жарко произносит на ухо:       — Ты мой, Леррей. И теперь чувствуй это.       И я чувствую.       Матиас, опять уничтожив мои ожидания, в одно слитное движение насаживается сверху, и меня выгибает дугой. Ненормальный!       Я тону в новых для меня ощущениях. Захлебываюсь, упиваясь жаром его тела. Не могу вынырнуть, и поэтому кричу. Боль и наслаждение, напор и при этом никуда не исчезнувшая нежность, жестокость, играющая всеми оттенками любви.       У меня нет больше сомнений. Между нами нет больше преград. Я пойду за ним на край света, влезу в любую авантюру. Я буду ждать, если он прикажет. Я умру, если он этого захочет.       Меня, моего «я» больше нет.       — Я люблю тебя, Мати, люблю тебя, — повторяю без остановки, словно мантру.       От моих слов Матиас срывает повязку, замирает, вглядываясь в мои глаза, выискивая там истину, и тихо произносит:       — Как же быстро ты сдался… Теперь ты понимаешь, что ты мой человек? Правильный человек?       — А ты мой? — спрашиваю я.       — Да, душа моя. Ты мое вдохновение. Мой смысл. Любовь моя.       И не дав мне опомниться, доводит меня до выкипающего лавой оргазма.