Ненависть, подарившая мне тебя

      Чонгук сгорал от нетерпения. Окружавшие вокруг женщины, пытались отправить его в дом, но все на что он согласился — это одеться. В диком отчаянии он мерил шагами главные ворота, в напряжении озираясь на каждую фигуру. Почти все женщины уже вернулись, рядом с ним стояло еще человек пять-шесть в ожидании членов их семей. Арчи не было. Чонгук знал, что зря беспокоится, что в такой бескрайней пустыне, даже спустя несколько десятков километров дым и свет деревни будут пятниться на снегу и потеряться просто невозможно. Но это же была Арчи, которая ни с того ни с сего выскочила у него на пути на безлюдном ущелье, он думал о девушке, которая сама того не подозревая постоянно попадает в неприятности. Ему бы только знать, где она, тепло ли одета и не голодна ли, и он бы со спокойным сердцем уснул, но некоторых женщин не было уже почти три часа и Арчи была в их числе.       В какой-то момент Чонгук хотел пойти искать ее, но поразмышляв отчего-то испугался встречи. Что он ей скажет? «Здравствуй. Я скучал по тебе» или может отругает, что ходит в такой холод одна по степи? Сидела бы дома, в безопасности и тепле, или на худой конец, помогала бы в селе. Но упрямой девчонке снова неймется, что она сломя голову побежала по первому приказу. Как он на нее зол, что заставляет вот так вот переживать! А если она попадет в очередную заварушку и никого не будет рядом, чтобы защитить? Глупая, совершенно безрассудная.       Решимость испарилась сразу, как только он увидел ее. Ее образ он не спутает ни с чем, даже в кромешной тьме, глаза как бездонное озеро сияют и теперь уже Чонгуку трудно прочесть, что плещется на дне ее эмоций. Она замечает его слишком скоро, чтобы он мог скрыться из виду, даже не обращая внимания на наивную радость Форта, смотрит больше на мужчину, удивленная его присутствием. Хочет остановится, но нога послушно вышагивают прямо, да и женщина, что ведет ее сейчас под руку зачем-то тащит к нему.       — Вы в порядке? — с тенью смущения он запинаясь опускается в неглубоком поклоне. Арчи молчит, но женщина уверенная, что парень обратился к ней расплывается в улыбке:       — Чонгук, как ты здесь оказался? — удивленно спрашивает она, не обращая внимание на то, что и он и Арчи стоят робко опустив головы, отведя глаза друг от друга.       — Охотился неподалеку. — уклончиво ответил мужчина, и чуть было не замолк, но с усилием продолжил. — Вы не ранены?       Женщина отмахнулась.       — Нет, что ты. Арчи замерзла вот только, — беззаботно продолжила она, но осеклась прочищая голос. — нужно бы вас представить друг другу. Арчи, это вожак соседней деревни Чон Чонгук, внук госпожи Чон, поклонись ему.       Не ожидав такого, девушка подняла удивленные глаза, тут попадая под долгий грустный взгляд Чонгука. В них плещется сомнение и переживание, а еще нетерпеливость.       — Кажется, Форт скоро окоченеет от холода, он не ел прошлой ночи, Арчи позаботитесь о нем?       — Что? — она непонимающе мигает увидев, как о ногу ласково потерлась косматая грива. — Да, хорошо.       — Я дождусь остальных. — задумчиво почесав щеку, Чонгук отвернулся.       Девушка взволнованно ворвалась в дом, сметая с порога аккуратно расставленную обувь:        — Бабушка, Чонгук приехал! — крикнула она сразу, направляясь на кухню. — Бабушка!       — Я слышала тебя, Арчи. Вскоре он придет, нужно его накормить. — женщина аккуратно перемешала что-то ложкой в глубокой миске. — Подай-ка муку.       Слишком взволнованная она стояла в дверях кухни, неотрывно и завороженная наблюдая как та взбивает масло и молоко. Чонгук здесь, и в скором он придет в этот дом. Она ухмыльнулась от своей глупости — не будет же мужчина останавливаться где-то в другом месте только лишь из-за нее. В конце концов, родная кровь всегда ближе и несмотря на их с бабулей прекрасные отношения, она всегда останется той, кто будет заботится о своем внуке больше чем кто-либо другой.       Но с чего вдруг Чонгуку вообще приезжать в разгар зимы? Он не появлялся в их жизни больше шести месяцев, и она думала, парень окончательно позабыл ее. Почему-то эта мысль не приносила никакого облегчения, на которое девушка так отчаянно надеялась. В крови вскипали искорки недовольства и раздражения — этот чертов Чонгук снился, постоянно снился до наступления зимы. И самым тяжелым испытанием стало то, что она не могла с кем-либо поделиться с этими воспоминанием. Наверное, это было даже тяжелее чем то, что ей снилось. Она просыпалась каждое утро с недовольством и старалась блуждать каждое утро подольше в потемках своего разума. Она чувствовала его, не могла обернуться, но каждый раз ей снился один и тот же голос, пробиравший до мурашек и заставлявший нервно дышать. В конце концов это переросло в бесконечную пытку — стоило Арчи обернуться, как Чонгук растворялся в темноте, оставляя ее в одиночестве. Она жаждала его увидеть — он исчезал, она хотела его забыть — его голос неизменно сопровождал ее разыгравшуюся фантазию. Она не понимала, почему так происходило, но смирилась. Постепенно сны вместо дискомфорта будто невидимыми нитями окутывали сознание, успокаивая и защищая. Боль, таившаяся в груди уходила, стоило слышать его голос. Обычно Чонгук пел или смеялся, и его голос тысячами маленьких колокольчиков звенел и переливался, эхом распространяясь в горах.       Очень часто ей снилось реальное воспоминания тех мгновений когда она закрыв глаза грелась на солнце. Она почти ощущала как руки Чонгука обвивая корпус притягивают к себе и ей кажется что теплота больше исходит от парня.       Арчи долго ломала голову над тем, почему он ей продолжает сниться, но в конце концов успокоилась, так и не найдя ответ. Да и с наступлением холодов он стал редким гостем и она почти забыла его.       Сердце колотилось от волнения. Девушка знала, что в ней не было больше той желчи и боли, что заставляло его ненавидеть. Они отравляли душу и заставляли жалеть себя, и из-за них приходилось чувствовать себя несчастной. Она искала пути прощения, с каждым днем отгоняя страх и боязнь мужчины все дальше, пока в один день не поняла, что полностью оправилась.       Шрамы зарубцевались не только на теле, она больше не боится его, но что же заставляет сердце неприятно сжиматься полыхая огнем? Застойные мысли не давали покоя, обнажая и заставляя принять неприятную правду. Чонгук, с его ветреным и вечно стремящимся куда-то вдаль, образом отпечатался в ее памяти, и теперь при каждом воспоминании ее трясет от наступающих со всех сторон чувств.       — Арчи! — оклик по имени приводит ее в себя, и он с глубокомысленным вздохом концентрирует взгляд на бабушке.       Та, окончательно рассердившись на непутевую девчонку, которая уже пять минут стоит на пороге ее кухни и никак не может подать муку, деловито осматривает ее с ног до головы, отмечая румянец и блеск в глазах. Арчи выглядит взволнованно, будто впервые за долгое время что-то смогло ее вернуть из бесконечного суетливого, но отчаянно скучного лада жизни.       — Мне нужна мука. — она хитро улыбнулась, отмечая про себя, что с тех пор, когда ее видел внук девушка заметно оправилась.       Теперь девушка не выглядела костлявым изваянием неразвившегося подростка, несмотря на отсутствующую конечность ее тело подтянулось и расправилось, короткие волосы, рассыпанные чуть ниже ушей делали образ чуть более раскованным и чудаковатым. Она была единственной в своем роде — в узком кругу жителей поселка, чужачка, с физическим недостатком и растерянными глазами. Поначалу ее сторонились, избегали даже взглядом встретится, чураясь словно чумной. Но со временем за ее торопливостью и безоговорочной покладистостью перестали замечать, что она какая-то другая. Редко, но женщины старались принять ее в свой круг одаривая добрыми словами за помощь. Арчи не знала и того, что некоторые матери воспитывая непутевых малышей обязывали тех не только не говорить про нее плохо, но и проявлять особое уважение.       — Бабушка, мне нужно волка покорить, я буду за баней, хорошо? — она будто бы и не слышала просьбу, в легком поклоне развернувшись к двери и намереваясь покинуть дом. Но не успев сделать и шаг девушка застыла, наблюдая как в узком проеме двери появляется фигура Чонгука, который покашливает и свистит через нос от холода, наскоро снимая рукавицы и растирая ладони между собой.       — Арчи, куда ты? — застывает почти неподвижно, хоть и старается выглядеть естественно смахивая прилипшие к шапке снежинки.       — Форта нужно покормить. — она заминается, решаясь как именно к нему обращаться. — Вы, то есть… Он наверное голодный.       Чонгук обращает внимание на ее скованность и нервозность, все больше и больше удостоверяясь в том, что она не рада его видеть. Но эта мысль будто ядом пробирает кожу, щиплет глаза и заставляет сердце биться сильнее. Нет, она всего лишь растеряна от его внезапного приезда. Они не виделись целую вечность, конечно, ей неловко. Однако ждать и надеяться на то, что девушка сама первая признается в том, что ждала его приезда. Чонгук не станет.       — Хорошо, иди. — нарочно тихо произносит мужчина, снимая обувь и освобождая место у прохода.       Как же хочется остановить ее и заключить в свои объятья! Чонгук хочет приласкать ее нежное тело, прижимаясь всем своим нутром к столь желанному, до боли истосковавшийся по запаху и теплу он бы не отпускал ее ни на секунду от себя, укутывая в свою заботу.       — Постой. — он хочет на секунду воплотить свой план, но в конце концов решается лишь легким движением по плечу остановить ее. — На улице холодно.       Схватив бабушкину шаль, накидывает на голову девушки, пряча под теплой шерстью русые волосы. Завязав тугим узлом на шее концы, он поправляет ткань, после чего предпринимает попытку улыбнуться. Арчи в полумраке наблюдает, как на лице Чона расцветает робкая и застенчивая улыбка, она напряженно ожидает его дальнейших действий, но тот лишь скользит пальцами по плечу и еле слышно произносит:       — Возвращайся скорее.       Сердце девушки — будто маковое поле, в своем безумстве красок дурманит сознание, она слышит как по артериям разносится кровь в вперемешку с чем-то обжигающим, так что она совершенно не чувствует холод. В месте где пальцы Чонгука аккуратно прикасались кожи лица все горит, будто алые цветы распускаясь источают невыносимый жар. Арчи дурно, по настоящему дурно от собственных мыслей, тела, чувств. Она не видит ничего вокруг себя и даже радостный Форт, в отчаянной попытке завоевать хоть немного внимания и оттого необыкновенно ласковый и покладистый, не трогает душу. Она бросает ему два куска мяса, увидев которое волк аппетитно облизывается, и уткнувшись влажным носом в ладонь, благодарственно воет.       Нет, так нельзя возвращаться в дом, один лишь взгляд и она пропала, сейчас несмотря на несколько слоев одежды, Арчи чувствует себя обнаженной и слабой. Почему стоит Чонгуку посмотреть на нее и хитро улыбнуться в ее сознании все переворачивается с ног на голову? Она стесняется его, жутко краснеет от мысли, что придется сидеть рядом с ним за одним столом и давить из себя спокойствие. Спустя полчаса замечает, что ноги все-таки начали в холоде сжиматься, поэтому девушка собрав всю свою решимость направляется внутрь.       Внутри расползлись ароматы теплоты: дом пахнет жареным жирным тестом, девушка невольно давится от голода, позабыв на минуту даже о поводах, которые все ее беспокоили. Но сиюминутной слабости приходит конец, когда она замечает за столом Чонгука, с аппетитом уплетающего бабушкину стряпню после долгого дня.       — Я лишь хотела сказать, что вернулась, — осторожно начинает плавиться под двумя парами глаз, но невольно заметив сходство сбивается с мысли.       Только теперь она видит насколько они близки, потому оба они уставились на нее с одинаковым выражением лица. Только у Чонгука в глазах больше нежности и покорности, которую так необычно замечать сейчас.       — Я не голодная, пойду спать. — наконец заключает она.       Хочется бежать, без оглядки, не слушая свои глупые мысли, которые с новой силой начинают борьбу с чувствами. Девушка не замечает, как соприкасаясь с ее кожей, гладкая ткань простыни становится едва заметно сырой. Скрытая резкой грубостью воротника, цепочка внезапно давит в районе груди, прожигая холодным металлом нежную девичью кожу.       Чонгук ворочается на полу, никак не в состоянии устроиться поудобнее: из-за того, что пол был жестким его мышцы затекли, поэтому он не мог лежать в одном положении дольше получаса.       А еще он старался различить среди сиплого храпа бабули ее дыхание. Но в доме не было никаких лишних звуков, кроме того, что иногда ветер сквозняком задувал из камина холодный воздух в дотлевающих углях. Он не решался встать, чтобы закинуть туда дров, боясь шумом разбудить сонных женщин. Пол вокруг него был теплым, да и жар камина, возле которого на расстоянии полуметра Чонгук улегся нежно опалял кожу, согревая. Он смотрел как один за другим тухнут красные угольки, рассыпаясь прахом и испуская дух в едва заметной витиеватой струйке дыма. Сейчас было комфортно, но к утру, как и его собственный, дом промерзнет, если ночью не закинуть пару дров. И раз уж Чонгуку не спится, то было бы хорошо за этим проследить.       В нескольких метрах от мужчины возвышалась кровать. Оцелованный жаром уходящих языков пламени, Чонгук в нерешительности продолжал смотреть на огонь. Повернуться к ней не было сил. Он боялся, что этого маленького источника света будет достаточно, чтобы он увидел, как темной бездной сверкают ее глаза, в которых теперь плавает лишь одни загадки и тайны. Он не видел Арчи слишком давно, и она так изменилась с их последней встречи, что не заметить это было невозможно. Она больше не робела перед ним, а лишь с достоинством покачав головой, направлялась прочь, уверенная в своей непоколебимости и решительности. Чонгук боялся этой чужой женщины, но в той же степени она манила его.       А еще сейчас больше всего его терзала мысль, что он обернувшись к ней не увидит ничего. Она конечно же, устала — у него у самого выдался не из простых денек, но знать, что девушка безоблачно отдыхает, в то время как он сам мучается от угрызений совести, желаний и бессилия было невыносимо. Гораздо хуже знать, что его присутствие никак не взволновало ее, чем терпеть любопытство от неведения. Чонгук закрывает глаза и начинает считать.       «Двести тридцать шесть… тридцать семь… восемь… девять, двести сорок…» — мысли его прерываются внезапным скрипом. Об пол глухо бьется пара босых стоп. Чон слышит как шорох приблизившись к нему на секунду замирает, а после продолжает свой шаг. Внезапно тепло, будто закрытое от него глухим экраном исчезает. Раздается треск и шипение, после чего в закрытых глазах расплывается огниво.       — Не ставь решетку. — говорит он вполголоса, поворачиваясь лицом к огню. — Я прослежу.       В замешательстве Арчи оборачивается к нему, так и не притронувшись к железной раме. Его глаза выглядят такими уставшими, будто Чонгук десятилетиями бродил по миру в поисках дома, а найдя его теперь не может свыкнуться. Этого взгляда полного неведомой боли трудно вынести, и Арчи буквально ощущает на себе его подавленность и утомленность.       — Ты не скажешь мне ни слова? — грустные слова долетают до ушей, стоило Арчи отвернуться от мужчины.       Она слышит позади себя шорох, ноги становятся мягкими, как расплавленное тесто, не в состоянии заставить себя встать и уйти, Арчи продолжает сидеть под этой пыткой, всей спиной чувствуя присутствие Чонгука.       — Арчи, пожалуйста. — между ними не больше десяти сантиметров, краем глаза девушка наблюдает как тень от руки парня дрожит на неровной поверхности пола. Через минуту эта же тень надвигается по правую сторону от нее обездвиживая в теплом объятии, заставляет упасть ему на грудь.       Чонгук устало склоняется к плечу, щекой упираясь в окрепшее тело, и склоняя голову набок. Ее физическая уязвленность не дает ему возможности заключить ее в душащие объятия, он боится, что испугает ее, поэтому вторая рука нежно скользит по оголенному бедру до коленки, находя для блуждающей конечности свое место. Арчи чувствует жар от кожи, свою дрожь и неловкость.       — Мысли о тебе стали невыносимой пыткой. — ладонь Чонгука скользит по предплечью к сгибу локтя и невесомым движением парень прижимает ее еще ближе. — А пытаться тебя забыть было еще хуже.        Она поворачивает голову пытаясь заглянуть в глаза, но Чонгук, ловкими руками подхватывает ее тело, взгромождая на себя, расправляется на спине подтягивая ее к своему лицу. Испуганные бездонные блюдца вместо глаз от таких резких движений, девушка еле слышно пищит от неожиданности, но не успевает опомниться, как оказывается втянутой в путы его рук, железными цепями сковавшие ее тело. Он безжалостно нависает над ней в дикой агонии способный лишь разобрать внутри себя единственную очевидную мысль — желать ее.       Чонгук знает, что своей страсти пугает ее, но ничего не может с собой сделать, теперь дорвавшийся до запретного плода он отчаянно боится упустить все.       — Чонгук, пожалуйста, остановись. — он отчаянно пытается забыть эти слова, в нежелании мотает головой и морщится будто от сильной физической боли.       Арчи кажется, что в его сдавленном вздохе она слышит рычание зверя, мужчина резко срывается, и поднявшись на ноги скорым шагом направляется прочь из комнаты.       Сердце стучит как паровой моторчик, в надежде успокоится, девушка проводит потной ладошкой по лбу. Это мало помогает, в очередной раз она дергается, услышав глухой хлопок входной двери.       Арчи не на шутку испугалась, что раздетый и разъяренный Чонгук может что-нибудь выкинуть, о чем потом пожалеет. Раздалось недовольное тявканье Форта, Арчи вскочила на ноги стараясь как можно тише и быстрее добраться до двери.       На застеленном снегом дворе была пустота. Свежие следы двух пар волчьих лап вели к тянущемуся за домом редкому лесу, в котором вдалеке она разглядела очертания наездника. Ноги неприятно щипали кристаллики льда, которые в некоторых местах забиралась так глубоко, что по коже расходились кровавые трещинки.       — Чонгук! — Арчи захлебывается в собственных слезах, спотыкаясь в темноте падает. Мычит в холодный снег, в отчаянии превращая рыхлые снежинки в ладони в идеальный твердый камень.       Такой же хруст жесткой подошвы оглушает округу, нарастая напряжение, заставляя девушку очнуться от метаний.       — Арчи. — протянутая ладонь оказывается холодной и твердой. Одним движением он ставит ее на свои ботинки, обвивая рукой тонкий корпус. Абсолютно безразличный голос прерывается теплым прикосновением ладони к подбородку, заставляя опущенные ресницы встрепенуться и ответить на взгляд. — Ты же замерзнешь. Возвращайся.       Чонгук распахивает куртку, впуская ее в свои теплые объятия. Девушка заметно трясется от контраста температур, отчаянно пытаясь сохранить остатки своей мудрости и рассудительности. Пока она пытается придумать хоть какие-то слова, которые могли бы убедить его (и саму себя), парень ловко подхватывает в объятия, и совсем не прилагая усилий быстрыми шагами направляется в дом.       Кажется, еще чуть-чуть и он на ней дыру прожжет своим взглядом, но Арчи с каждой минутой робеет все больше, нервно сглатывая слова, которые тяжелым комом оседают в горле. Она не может отпустить его руку, в еле заметном стыдливом прикосновении переплетенные пальцы от холода совсем окоченели и ничего не чувствуют. Арчи вспоминает свои сны в которых Чонгук точно также покрытый неведомой темнотой не показывался ей на глаза, но все же она неведомым образом чувствовала связь с ним.       — Ложись спать. — парень осмеливается шагнуть на несколько сантиметров ближе, аккуратно поправляя торчащие волосы.       — Ты уходишь? — нервным визгом вылетают слова, девушку от избытка чувств начинает трясти. — Сейчас?       — Так будет правильно. — он морщится от собственных слов, но непонятно откуда взявшаяся честность заставляет говорить правду. — Я не преследовал тебя, и никогда не собираюсь. Форт почувствовал след и пошел на гон, а ваша деревня оказалась ближе всех. Я правда попал сюда случайно, я уеду прямо сейчас — тебе так будет легче. Прости меня.       Чонгук ждет ответа. Хотя бы сейчас, ему нужно услышать что-нибудь — прощение или же наоборот обвинения и проклятья, его будто заживо сжигают, а ее молчание сводит с ума порождая немыслимые ужасы в сознании. Но она упорно молчит и в конце концов расплетает крепкие мужские пальцы, высвобождая руку. Чонгука будто ударили по голове лопатой, его затылок сжимается в неведомых тисках, и он чувствует как давление в крови учащается и по ушам проносится оголтелый звон.       Но через секунду спасительной слабостью до тела доносится едва заметное прикосновение губ: из-за шума в ушах он даже не заметил, как девушка подошла так близко, что упирается губами в его ключицу. Ее рука скользит по талии наверх — в нежном объятии обрушая стену самобичевания парня. Она прижимается к нему всем нутром, как ребенок ищет ласки и защиты, хочет скрыться и убежать в его объятиях. Чонгук медленно ластится рукой по спине, все крепче и крепче заковывая в свои тиски, сам уже не замечая, как губы рассыпают по лбу и мокрым глазам поцелуи. Кухня расплывается вокруг на темные пятна, он кое-как нащупав спиной стену, сползает по ней, ни на секунду не отрываясь от любимой. Арчи настигают губы Чонгука — как бы она не повернулась, он норовит оцеловать каждую ее клеточку, в нервном вздохе распутывая руками пуговицы, дабы освободить ее от одежды.        Но стоит ему стянуть с нее рубашку, как на девушку накатывает волна стеснения, и она закрываясь рукой отворачивается, нервно прикусывая пылающие щеки изнутри. Мужчина не торопит ее, ласково трется о лопатки, еле слышно чмокает по плечам, руками скользит по животу и шее, не давая возможности выпутаться из этого плена. Ей становится окончательно неловко, кого склонившись набок он спускается по правому плечу до самой культи, в том месте дряблая и неровная кожа очерченный ровным круговым шрамом от шва. Воспоминания накатывают слезами, выпуская из нее всю боль и странную стыдливость своей неполноценности. Крупные капли брызгают на руки, разбиваясь о кожу как об землю, и Чонгук почувствовав содрогания любимой останавливается.       Она закрывается рукой, но парню все же удается развернуть ее лицом, и смахнуть слезы, крепко прижав голову к своему плечу он всей душой молится и просит богов облегчить ее боль. Ровные успокаивающие поглаживания наконец-то помогают, он чувствует, как голова ее тяжелеет, а дыхание больше не свистит прерывисто и часто. Укрывшись курткой, Чонгук закрывает глаза и прижимаясь носом вдыхает девичий запах. Она рядом. Может быть это все случилось лишь случайно и на утро она вновь оттолкнет его, но прямо сейчас и здесь его душу переполняет любовь. Ненависть огромной ядовитой змеей пылавшей в его сердце покинула, оставив после себя выжженную пустыню. Но сегодня это сердце взрастило первый цветок, после стольких месяцев пустоты и одиночества. Арчи была рядом. Как и раньше немногословная и робкая, с наивностью в глазах и добротой в сердце. Она согревала его на холодной кухне, давала силы и надежду, что когда-нибудь эта вьюга за окном закончится и наступит весна.