Ненависть, подарившая мне тебя

      Собирать грибы одной рукой, такое себе занятие, особенно когда приходится волочить позади себя огромную плетеную корзину, но Арчи была рада возможности побыть наедине с собой. И теперь, смахивая прилипшие ко лбу тонкие пряди коротких волос, в полной мере осознала — за ней никто не гонится, никто не преследует и она может быть спокойна. Жизнь в маленьком селении имела свои плюсы, к тому же из-за бабушки все относились к ней уважительно и девушке было не на что жаловаться.       Разве только на то, что теперь ей каждый день приходилось мириться с тем, что она усечена в своих действиях. Жизнь наполнилась новыми увлекательными и печальными занятиями — не пролить суп, поднося ложку ко рту, учится быстро чередовать в пальцах кусок хлеба со столовыми приборами.       Тяжелее всего давалось письмо. Каждый день, склонившись под светом тусклой свечки, девушка старательно выводила буквы, но они все получались кривыми, будто раздавленные дождевые черви.       Она так и не смогла вернуться в свой нормальный вес, но со временем кожа подтянулась и восстановилась, теперь намыливаясь в бане она расстраивалась только от вида шрамов, которыми была покрыта вся грудь и плечо. Длинные волосы стали необходимой жертвой удобству, она долго не решалась их отрезать, но каждый день просить бабушку заплетать ей косу было проблематично.       — Видишь там яркую звезду? — спросила как то она, когда они выжидали поздней ночью охотников. — Арктур — страж небес.       — Откуда ты все это знаешь, бабушка? — удивилась девушка, впервые обратив внимание на небо.       — Посмотри повнимательнее ниже, — она оставила вопрос без ответа, продолжив рассказ. — видишь там сияют тусклые звездочки. Одна, вторая, третья, четвертая…       — Да, кажется вижу, — по правде говоря свет яркой звезды затмевал остальные, но у самого горизонта, девушка разглядела, как несильно мигают несколько звезд.       — Это, волосы Вероники. — она обернулась к девушке, ласковым объятием расплетая тугую косу Арчи.       — Говорят, что ее муж — царь Птолемей отправился на войну и долго не возвращался. Тогда его супруга в молитвах обратилась к богине, пообещав, что принесет в жертву свои прекрасные волосы, если ее муж вернется домой живым. Поэтому, когда спустя время гонец прислал вести о том, что война окончена и муж едет к ней с победой она отрезала свои прекрасные длинные волосы и отнесла на жертвенный алтарь. Богиня приняла эту жертву и поместила волосы Вероники на небо, чтобы каждый смог любоваться их божественной красотой.       Арчи притихла. Может быть, если она отрежет волосы, то найдет свое место в жизни? Выкупит дом, осядет и обоснуется, будет проводить дни в душном саду окучивая что-нибудь и выпалывая сорняки. На душе стало грустно. Месяца проведенного в селении было достаточно, чтобы она поняла — здесь никто не будет относится к ней как к своей. На нее будто клеймо нацепили: все уважительно кивали головой, любезно помогали, но всегда оставались молчаливо отстраненными, ограничиваясь парой дежурных фраз. Пару раз она намеревалась уехать в город, но в конце концов всегда передумывала.       Инвалиды были в городе не редкостью — однорукие, с вытекшим почерневшим страшным глазом, вроде старика Себастьяна, хромающие, косые, уродливо скрюченные в нервном тике, в общем, отщепенцев было достаточно.       Но все, кто ходил по улицам, все кого когда-либо встречала Арчи были мужчинами, и даже их удел был не сладок. В конце концов, все они оказывались в одном месте — на площади, будто стая голубей гонимая людьми и за ними же следующая, они кочевали от площади к вокзалу, с протянутой рукой причитая о горестях жизни.       Женщин прятали. Потому что они пугали детей господ, или же те наоборот упиваясь безнаказанностью доводили бедняжек до исступления в своей детской жестокости. Они не могли работать на фабриках в силу физических недостатков, должным образом прислуживать в доме, поэтому чаще всего их ждала участь одинокого сопровождения в лечебницу господина или его родственника, где служанка могла хоть чем-то прислуживать.       Девушка была не уверена, сможет ли она выжить в этой стремительной и рваной жизни в городе, хватит ли силы духа противостоять злым разговорам, усталости и желания сбежать.       Закончить жизнь высоко в горах в лечебнице от чахотки, управляясь с богатыми старухами и постепенно теряя тягу к жизни было бы грустно.       — Бабушка, — тихо позвала в ответ Арчи, — спроси у небес, подойдут ли мои волосы, чтобы из них соткали звезды?       Зима наступила скоро. Чонгук заметил это только тогда, когда обычной дровницы стало не хватать, чтобы прогреть его лачугу. Но когда он очередным утром вышел во двор и его лицо окатил холодный порыв снежинок, стало понятно — теплая осень сдалась и трусливо спряталась только где-то в низине, там где, прикрытые со всех сторон холмами на деревьях еще желтела листва, ярким напоминанием грустившее по летнему зною палящей звезды.       Одевшись мужчина принялся за ежегодный ритуал — стянув с кучи досок защищавшую ткань, он пару раз постучал по дереву, проверяя целостность доски. В пояс штанов был заправлен молоток, и подхватив подмышку аккуратные деревянные листы он зачерпнул из стоящей на крыльце банки гвозди.       Чонгук заколачивал окна одним из последних в деревне. Ему казалось, что с уходом солнца из дома его жизнь заметно тусклеет, и больше всего он ненавидел длинные зимние вечера, когда наступавшая с пяти вечера темнота продолжалась более шестнадцати часов. Ночные холода съедали его запас дров, а пронизывающий ветер очень быстро разгонял теплоту камина. Чонгуку приходилось топить по два, а то и три раза за ночь, чтобы дом не замерзал.       Охота не доставляла никакого удовольствия. Погоня за зайцами не стоила тех усилий, которые они прикладывали — после такой охоты Форт съедал куда больше, чем загнанная добыча, но отказаться от охоты просто так волк не мог. Его свободного выгулу пришел конец, Чонгук опасаясь холодных горных ночей и скрытых под шапкой снега скольких камней, предпочитал не отпускать волка одного. В ответ на такую заботу волк устраивал по ночам концерты, каждый раз пакостно завывая стоило Чонгуку расслабиться и провалится в сон.       Теперь, когда дни наполнились однообразной скучной рутиной, мужчина испытывал невообразимую тоску на сердце. Он сжимал под тонкой тканью рубашки цепочку перебирая пальцами до начала солнечного сплетения, но стоило ощутить ровную грань болтающегося кольца, как от мыслей по телу пробегала дрожь, заставляя волноваться и вспоминать. Как любому женатому человеку ему надлежало носить кольцо на безымянном пальце правой руки, но в ту суматошную ночь никому и в голову не приходило надеть на больную руку девушки узкий обруч, поэтому украшения обернули тонкой цепью и повесили на шею. Арчи скорее всего его уже выкинула, ведь оно для нее ничего не значило. Но Чонгук каждую ночь боязливо откидывал руку, стоило только ощутить холод от металла и принимался нервно скользить подушечками по шраму на ладони. Слушая завывания Форта он каждую ночь корил себя за ненависть, которую позволил взрастить в своем сердце по отношению к ней, и думал была ли его любовь к ней также велика, как и та ужасная жестокость? «Ненависть, подарившая мне тебя… Как же огромна она была, и переросла в такую любовь, что сейчас я не могу дышать от тоски по тебе?»       Чонгук каждый день зачеркивал календарь, автоматически подсчитывая, что уже 65 день удерживает себя от желания поехать к Арчи. Все веские причины откладывать поездку давно закончились, кроме одной, что до сих пор держала напряженного Чонгука в узде: она не хотела его видеть. Он искренне надеялся, что когда минуют хотя бы сотые сутки он забудет про это повинность и наконец-то календарь, как и прежде — до появления Арчи, станет еще одним источником пыли, необходимым лишь для того, чтобы знать, когда придёт пора готовится к летним праздникам.       В середине февраля наступила снежная буря. Метель заметала все вокруг, охотники с трудом возвращались из вылазок, плохая видимость и ветер, который буквально растворял все следы уже через десять минут делали охоту невозможной. В очередную такую вылазку, Форт, который за голодную зиму исхудал и стал таким легким, что при желании оставлял еле заметные следы лап, протяжно завыл, принюхиваясь к нагонявшему плечи ветру. Чонгук удивился: обычно в лесу они вели себя как можно тише, взамен задорному громкому летнему гону, пришла расчетливая и хитрая тактика. Чон был вооружен луком, из укромного места он старался сначала ранить свою добычу, лишь после этого пускать Форта в погоню — нужно было беречь силы.       Сейчас же, они стояли зарывшись, из-за неуклюжих переминаний Форта, по пояс в снегу на крошечной полянке. Окружавшие их дубы не давали никакой возможности спрятаться или затаится, выросшие друг от друга на расстоянии пару метров, они не были еще столь старыми, чтобы иметь возможность прикрыть волка и человека за своим стволом. Но Форт и не думал прятаться. Он жалобно выл, будто раненный зверь, обращаясь ко всем, кто его слышит.       — Тише, парень, — Чон мягко огладил поникшие уши друга. — мы тут все равно одни, не рви глотку.       Волк послушно прогнулся, припадая носом к холодному снегу. Земля не источала никакого запаха, покрытая коркой льда, все ароматы трав и рыхлой почвы были приглушены, что чувствовался лишь заметный запах мышей, проложивших себе норы под снегом, и иногда выбегавших наружу. Но помимо этого был другой запах, странный образом привлекавший его внимание. Он был едва уловим, его тянуло с севера, Форт чихнул от холода, и сразу после того, открывшееся обоняние осознало странную притягательность запаха. Пахнет молоком, человеком и шерстью. Сладкий запах щекотал нос, Форт по опыту знал, что взрослые так не пахнут. В лесу, они от усилий становятся потными и оттого кислыми, но этот запах отличался. Ребенок. Пропахший материнским молоком младенец. Но откуда тогда взялся запах шерсти? Форт заинтересованно обернулся, рассматривая как огненный шар свалился по левую сторону от них.       Через час-полтора начнет смеркаться, нужно поторопиться. В последний раз залившись лаем и воем, волк прыгнул. От неожиданности Чонгук, припал к холке животного, цепляясь руками за мощную шею: «Он всегда был таким непослушным и самостоятельным?». Чонгук украдкой смотрел сбоку, чтобы ветер лишний раз не тормозил его тело, он все еще близко припадал к телу друга, так что нос заполнился запахом его шерсти. «Надеюсь ты выведешь нас к крупной добыче». Но вскоре парень начал осознавать, что они уклоняются где то на северо-восток, родные места стремительно оставались за спиной, и хоть они раньше обследовали тут все, он начал волноваться, что они не успеют выбраться из леса до наступления темноты. Волк не останавливался, никак не реагируя на приказы. Чонгук ничего не мог поделать, чувствовал, что даже если он спрыгнет хищник в кураже погони забудется, вернется за ним лишь после того, как удовлетворит интерес. Но в скором времени, они затормозили, Форт ошарашено огляделся в сумерках, все также припадая к земле и пытаясь поймать след. Он несколько раз обежал деревья, принюхиваясь и громко чихая, как в где-то в глубине раздался треск.       Уши волка навострились и через секунду он петляя помчался на восток, вновь завывая. Под ветвями большой ели лежала тень. Чонгук сощурившись попытался разглядеть, но Форт ухватившись зубами начал выволачивать по снегу маленькое тело. В свете снега Чон разглядел восьмилетнего мальчишку. Одетый в шерстяной халат и такие же брюки, он поджав ноги и обхватив их руками никак не реагировал на голос парня. Почувствовав под пальцами замедленный пульс, Чон заметно выдохнул, припадая ухом к губам. Теплота его дыхания никак не согревала губы, скорее холодным свистом окатило кожу парня.       Отряхнув тело ребенка от снега, Чонгук снял с себя куртку, замотав в него худощавое тело, и обвязав для теплоты рукава между собой. В надежде найти шапку мальчишки, он пошарил под елью, но ничего не было. Форт обежав быстро деревья также ничего не нашел, поэтому Чону пришлось одеть на мальчика свою меховую шапку. Обхватив руками, ношу, Чон быстро вскарабкался на припавшего к земле Форта, после чего подмахнув бедрами крикнул:       — Форт, скорее домой!       Несколькими часами ранее, Арчи нервно подпрыгнула на стуле, когда взволнованная бабушка, буквально ворвавшись домой, окатила девушку холодом и взволнованным голосом:        — Одевайся, пропал ребенок.       Девушка удивленно вытаращила глаза, прерываясь от письма:       — Чей ребенок? — быстро убрав бумагу и чернила в ящик, она вскочила, подбегая к шкафу.       — Сын Сури, другие дети сказали, что он внезапно исчез, когда они играли в снежки. Они звали его, следы ведут в лес. — старуха не успела договорить, как Арчи ее перебила.       — Охотники? Они не нашли его? — она с надеждой обернулась, пока застегивала куртку.       Старуха странно запнулась и грустно вздохнула. В их деревне было всего два охотника, которые по очереди выходили в лес. И сегодня утром она отправила их за провизией и ингредиентами для больных ветрянкой детей в другую деревню.       — Волков нет в деревне. Мужчины идут в лес, женщины будут искать в окрестных долинах. — закончила она. — Через полчаса наступят сумерки, возьми с собой факел. Прежде чем уйдешь, разожги во дворе костер. Деревню нужно осветить.       В груди возникло нехорошее чувство, но прежде чем она успела поделиться с переживаниями, бабушка скорым прихрамывающим шагом исчезла из виду.       Арчи бродила где-то на северо-западе в меркнущей в темноте степи, пытаясь осветить факелом белые просторы бескрайнего льда.       Пробираться сквозь сугробы стало все труднее, девушке приходилось поднимать подолы юбки все выше и выше, вышагивая из зыбучего снега. Арчи устало огляделась вокруг: от селения остался лишь яркий отблеск на снегу, вокруг на несколько километров растянулись мерцающие огоньки, до ушей то и дело доносилось отдаленное эхо мужских и женских голосов.       Когда девушка поняла, что в кромешной темноте не видит дальше света дотлевающего факела, она устало рухнула на снег, переводя дыхание. Рука затекла и устала, девушка почувствовала как неприятно тянет пальцы ног, когда она сжимает их обуви стараясь избавится от холода. Ей хотелось домой, выпить горячего чая с медом, сходить в баню после чего нежится в теплой постели. Весь окружавший мир был холоден и недружелюбен: ветер задувал за воротник, пробираясь до костей, Арчи натянула шаль до щек, которые раскраснелись и горели на морозе. Стоило просидеть на снегу минутку, как все ее тело затрясло в дрожи. «Нужно идти. Каждая секунда на счету. Не нужно сдаваться». Арчи поднялась на ноги, подпрыгивая и отряхиваясь от прилипших снежинок, огляделась и прежде чем сделать очередной шаг в темноту прочистила голос и, вобрав в легкие морозного воздуха, огласила просторы громким своим криком.       Девушка потеряла счет времени, но спустя несколько часов упорных метаний, она зашла так далеко, что осознала — обратная дорога займет больше часа. Село лишь тусклым бликом мерцало в окрестностях распространяя сияние и едкий запах от эфирных масел, добавленных в костры. Уголек света в ее руке практически ничего не освещал, от красных точек вился дым, и исходило тепло, только лишь поэтому Арчи несла в руках эту здоровенную палку. Пару раз она делала привалы, разжевывая в зубах снег, отчего челюсть сводило холодом, но отступала жажда. Идти против ветра было труднее, от усталости она то и дело спотыкалась и проваливалась по колени в сугробы, с трудом оттуда выползая.       Арчи все размышляла о том, удалось ли спасти мальчика, с надеждой в сердце вышагивала вперед, отмечая, что огоньков одиноко блуждающих в степи женщин совсем не стало. Утихли и голоса, достигавшие ушей и заставлявшие отчаянно вторить в ответ, как и не доносился из леса ворох шума обеспокоенных мужчин.       Поиски закончились. Девушке стало понятно, что мальчика нашли, однако теперь сердце екало от переживаний за его жизнь. В такую ночь было жутко холодно, сама девушка в шерстяной шали, теплой меховой куртке, брюках и в юбке замерзла, упорно заставляя закоченевшие ноги идти дальше. Когда до села осталось несколько сот метров Арчи заметила идущую ей навстречу фигуру.       Женщина помахала ей рукой и крикнула издалека:       — Нашли! Живой! Каменеющий осколок льда внутри сердца рассыпался на кусочки, девушка заметно повеселела, и улыбнувшись ускорила шаг: «Хорошо, что живой!»       Бросив окончательно потухший факел, она приняла руку односельчанки, которая в ответ на ее холодную ладонь недовольно проворчала:       — Далеко ты зашла, совсем окоченела, Арчи. — она придвинулась к девушке еще ближе. — Больше не ходи одна так далеко, если бабушка не может, обратись ко мне, хорошо? Я знаю, тебе тяжело здесь жить, мы не привыкли к чужакам, да предрассудки всякие ходят, но не нужно так рисковать. Договорились?       — Договорились. — прошептала в ответ девушка, чувствуя непонятно откуда взявшуюся теплоту и благодарность.       Дорога до дома отняла не так много времени, как Арчи могло сначала показаться.       У ворот их ждала нервная мужская фигура, в нетерпении переминающаяся с ноги на ногу и огромный волк, огласивший округу преданным лаем, стоило только увидеть отблеск удивленных синих глаз, в недоумении пытавшихся разглядеть в тени уставшее лицо Чон Чонгука.        Бабушка Чон наблюдала как над горизонтом ярче обычного зажигаются в темном небе звезды. Страж небес принял жертву, которую принесла Арчи. Ее муж вернулся из боя живым, победив в этот раз саму смерть.        Под ярким Арктуром, в небе расцветали тусклые звёзды, в причудливом изваянии образующие прекрасные волосы Вероники. Ночь обещала быть долгой.