***
2 августа, 1806 год
— Бесполезный мальчишка! — громко кричала противно высоким голосом женщина, быстрым шагом идя по площади, — Ну, погоди! Вот доберусь до тебя… — дыхание женщины сбилось, потому она была вынуждена остановиться в попытках отдышаться. Возраст уже не тот, чтобы гоняться за надоевшим шестилетним сорванцом. Стерев пот со лба, Петунья начала вертеть длинной шеей по сторонам. На рыночной площади было множество людей в разноцветных одеждах, но конкретного человека не наблюдалось. Подняв голову к нещадно палящему солнцу, женщина тяжело вздохнула, хмуря тонкие брови. — Ну, уродец маленький… Не дай Господь тебе дома появиться… Выпорю… — полушёпотом причитала женщина, крепче ухватив потрёпанную корзинку с продуктами и направилась к выходу с рынка, так и не заметив ребёнка у одной из лавок на другой стороне улицы. Внимание мальчика в поношенной рубахе привлекла старинная вывеска. Он не мог вспомнить эту лавку, хотя довольно часто бывал здесь со своей тётушкой и проходил мимо лавок на этой стороне площади. Мальчик поднялся на носочки, чтобы заглянуть в окно. В окнах была почти непроглядная тьма. Это окно было единственным с незапертыми наглухо ставнями, и света внутрь почти не попадало. Последние сомнения в том, что эта лавка работает, полностью улетучились, покрывшись таким же слоем пыли, как и стёкла изнутри. Вот только мальчик точно видел, что кто-то сюда вошёл несколько минут назад. Детская сила воли никак не могла справиться с детским любопытством, поэтому мальчик подошёл к покрытой не одним слоем грязи и пыли двери. Ручка поддалась с большой неохотой, дверь с жутким скрипом открылась, а ладони были все в пыли. Мальчик с нежеланием быть замеченным тётушкой обернулся назад, но ни один человек не смотрел в его сторону, будто и не слышали громкого противного скрипа. Быстро вытерев руки о серую рубаху, он пошёл в глубь лавки мимо длинных полок, заваленных какими-то странными предметами, вертя головой в разные стороны. В лавке стояла абсолютная тишина, прерываемая лишь тиком старинных часов, которые, как казалось мальчику, продолжали работать лишь чудом, и звуками городской жизни на улице. Часы выглядели так, словно, если прикоснуться к ним хотя бы пальцем, они развалятся, а обломки упадут на пол, превратившись в труху. Впрочем, проверять свои мысли мальчику не хотелось. Это место выглядело устрашающе. Всё вокруг в пыли, солнечный свет еле пробивался внутрь, половицы даже под ногами почти невесомого веса ребёнка ужасно скрипели. И только следы от человеческой обуви на полу говорили о чьём-то недавнем присутствии. Следы вели к одной из полок, но тут же обрывались, словно человек исчез около этой полки. Вот только тётушка всегда ему говорила, что магии не бывает. А значит, исчезнуть человек не мог. Он всё ещё тут? Пугающая тишина начинала давить на хрупкие детские плечи. По коже бегали мурашки, казалось, что температура в помещении начала падать. Тиканье часов замедлялось и отдавалось болью в висках. К глазам непроизвольно подступали слёзы. Появлялось предчувствие чего-то нехорошего… очень и очень плохого… Нервы мальчика начинали сдавать. Он резко повернулся, обхватив локти руками в странной, совершенно нелогичной попытке защититься, и рванул с места. Однако, далеко он не убежал, почти сразу же врезавшись во что-то. С мыслями, что минуту назад позади ничего не было, мальчик упал на пол, потирая ушибленные конечности грязными ладонями. — Кто ты, мальчик? — раздался сверху самый прелестный голос, который он когда-либо слышал. Открыв глаза, мальчик увидел перед собой нечто прекрасное в окружении поднявшейся от его падения пыли. Волосы, доходящие до пояса, цвета закатного солнца, излишне бледная кожа, глаза цвета того алкогольного напитка, который так любил пить по вечерам дядя, тонкие алые губы, растянутые в вежливой улыбке. Одет этот человек был в дорогой графский костюм, что мальчик мог наблюдать лишь издалека, не смея подойти к людям такого высокого положения. Казалось, даже пыль из уважения не смела осесть на широкие плечи этого человека. — Я… Я п-прошу п-п-прощения, что з-зашёл… сюда… — слёзы подступили ещё ближе к изумрудным глазам, грозя в любую минуту пролиться на впалые щёки. Он ослушался тётушку. Подошёл к такому человеку. Теперь его снова сильно побьют дома. Зачем же он убежал от тётушки?.. — Оставь, — спокойно проговорил мужчина, примирительно подняв руки, присел перед ним. — Так, кто ты? — повторил он свой вопрос, который вновь остался без ответа. Мальчик был очень удивлён поведением этого мужчины, чтобы ответить. Старшие никогда перед ним даже не склонялись, не то чтобы присесть, что уж говорить о людях высокого положения, которые считали всех крестьян и людей ниже их положения бесполезным мусором, не достойным дышать одним воздухом с ними. — А? — пискнул мальчик, когда вспомнил о вопросе, — Я… Я Гарри, сэр… — тихо сказал мальчик, склонив голову, — Гарри Поттер… — Гарри Поттер, — медленно повторил мужчина, словно пробуя имя на вкус, а после улыбнулся чуть шире, — Приятно познакомиться с тобой, Гарри. Моё имя Эдвон Сельвиор. Сельвиор? Странно, мальчик никогда не слышал о людях из этого рода. Может, этот мужчина приезжий? В Англии довольно часто бывали французы, испанцы и русские. Но фамилия не была похожа на русскую или испанскую, больше походила на французскую, но с абсолютной точностью мальчик этого не знал, так как абсолютно не умел читать и писать. Но костюм на этом человеке точно был английского типа — стоило выглянуть сейчас на улицу и можно было бы увидеть, может, ещё пару-тройку мужчин в таких костюмах. Кто этот человек? Он подавлял своим присутствием, была в этом человеке незнакомая маленькому мальчику сила. Должно быть, если бы Гарри не знал, как выглядит Георг III* (тётушка и дядя часто его обсуждали), то в его представлениях он имел бы внешность лорда Сельвиора. Красота, величие, уверенность во взгляде красных глаз, плавность и безмятежность движений, вкрадчивый и очаровательный голос — всё это неимоверно притягивало к нему, но вместе с тем исходящая от него опасность заставляла делать отступательные шаги в попытке сбежать от угрозы в прекраснейшей оболочкой на свете. Присутствие лорда Сельвиора отзывалось необычным понижением температуры и возникновением чувства чего-то неправильного, словно этот человек не должен стоять перед тобой. Подобное начинало пугать маленького Гарри, а одежда графа тем более не вызывала никакого облегчения. Спина мальчика до сих пор хорошо помнила «уроки» этикета тётушки Петуньи, а белые шрамы на фоне многочисленных синяков были тому прямым подтверждением. — Тебе незачем меня бояться, Гарри, — со странной улыбкой сказал лорд Сельвиор, пристально наблюдая за сменой эмоций на миловидном детском лице. Улыбка и взгляд казались мальчику предвестниками чего-то не очень хорошего… — Я н-не боюсь Вас, с-сэр, — продолжая заикаться и теребить полы длинной рубахи, ответил мальчик, но всё же старался не смотреть в красные пронизывающие насквозь глаза. — А я думаю иначе, мой юный друг, — его голос не потерял тех чарующих ноток, но теперь он звучал как-то пугающе и слишком тягуче-медленно. Нервы ребёнка трещали по швам. Кажется, и сам Гарри слышал этот оглушающий треск в почти загробной тишине пыльной лавки. Темноволосый мальчик развернулся в сторону двери и сорвался на бег, стараясь бежать на трясущихся от страха ногах как можно быстрее и настолько далеко, насколько это было вообще возможно. Его никто не останавливал, но он надолго запомнит ощущение пристального взгляда жутких красных глаз в спину…***
— Где ты был, чёрт бы тебя побрал?! — крики слышались в каждом углу обветшалого домишки, — Сколько раз я тебе говорила не убегать и всегда быть рядом со мной! Опозорить меня вздумал, несносный мальчишка?! Недавно вернувшийся мальчик стоял около входной двери, стараясь незаметно отдышаться от бега, в то время как Петунья, словно скала, нависала над ним, вперив в ребёнка взбешённый взгляд карих глаз. Он вжал голову в плечи, ожидая удара. Понимание, что поднимал на него руку только дядя, и не думало приходить к мальчику, напуганного громкими криками. На него всегда кричали. Исключения составляли лишь выходы на улицу, где всегда было много народа. Гарри ругали даже за самую маленькую провинность, будь то пропущенное пятно на постельном белье во время стирки или не так вымытый пол, "излишнее" любопытство на рынке к людям и торговцам. Тётушка не всегда показывала как и что нужно делать, поэтому у мальчика, не знакомого с домашними делами, были определённые трудности во время их выполнения, а после он получал новую порцию криков от тётушки и много болезненных ударов от дяди. Гарри уже привык, что, снимая большущую для его худого тела рубаху, он видел только россыпи синяков разных цветов и тонкие шрамы от розг. А порой встречались ссадины и кровоточащие царапины. Мальчик привык чувствовать постоянную боль при движениях, выполнять уборку в таком положении было невыносимо, но он продолжал мужественно терпеть и, не смея издать болезненный стон, лишь сжимал губы в тонкую линию. Он слишком быстро привык к боли. — За что мне такое наказание, как ты, жалкий, бесполезный мальчишка?! — продолжала пискляво кричать женщина, брызгая слюной на детское лицо, заставляя мальчика разрываться между брезгливостью и страхом, — Мы приняли тебя в нашу семью не для того, чтобы ты всё портил и сидел у нас на шее! «Приняли»? Даже звучит смешно. У них и выбора, собственно, не было. Его подкинули, как бездомное животное, к ним на порог. С тех пор не было известно, кто это сделал. На вопросы о родителях тётушка каждый раз поджимала губы. Она уходила от ответа, скрываясь за дверью своей комнаты, но пару раз сухо говорила в ответ, что их казнили несколько лет назад. Дальше эта тема никогда не развивалась. Гарри не хотел в это верить. — Скоро придёт Вернон. Уж он-то разберётся с тобой, мальчишка, — озлобленно, с противной усмешкой на лошадином лице сказала Петунья, отставив крики. — А сейчас ступай к себе и не смей мозолить мне глаза до вечера, уродец. Словно ожидая только этих слов, мальчик быстро засеменил в сторону маленькой, неприметной дверцы. За ней скрывалась крохотное помещение со старым, потрёпанным матрасом вместо кровати, которая туда попросту бы даже не поместилась, и низкий деревянный ящик вместо стола со свечкой. Это и служило комнатой маленькому Гарри. Уже закрывая дверцу мальчик слышал как вернулся Дадли, сын дяди и тётушки. Гарри в тайне всегда ненавидел этого свиноподобного ребёнка с развитием слюнявого младенца. Дадли ничем серьёзным не занимался, только целый день гулял где-то на улице. Он был жутко избалованным, хотя семья Дурслей не владела большими сбережениями и все её представители являлись обычными крестьянами. Дадли любил издеваться над Гарри, поджидал его за углами и, когда во время работы, темноволосый мальчик проходил мимо, подставлял подножки или же сильно пугал, чтобы у Гарри всё падало из рук прямо в грязь. Самое несправедливое — это то, что ни Петунья, ни тем более Вернон не верили Гарри в виновность их сына, считая это глупыми выдумками. Ну, конечно же, Дадличек никак не мог этого сделать! Выгораживают посредника дьявола высшим ангелом. Хмурясь и сжимая челюсти от злости, Гарри как можно тише закрыл дверцу и отполз на матрас. Облокотившись на стену, он долго смотрел на недавно появившуюся паутину в углу каморки. Злость отступала, взгляд постепенно пустел, из изумрудных глаз пропадал яркий блеск, делая глаза какими-то безжизненными. Уже самому мальчику казалось, что его каждый раз убивают таким отношением. Не помер, ну и ладно. И дальше работать по дому. Гарри не мог в свободное время, даже пусть его было чертовски мало, беззаботно гулять по улице, дразнить соседних мальчишек, ходить в книжную лавку с ребятами постарше, играть в весёлые игры… В свободное время он промывал водой новые раны, а дальше бежал снова браться за работу, чтобы успеть всё выполнить до вечера. Если он не сделает всё, то на следующий день не получит еды. От неудобной позы затекло всё тело, и Гарри плавно скатился по стене на матрас. От осознания, что длиться это будет ещё очень много лет, хотелось плакать. Нужно быть сильным…