Хроники Пятого Мора

К отрядному костру Айвэ вернулся встрепанный, раскрасневшийся и пьяный. На взлохмаченной голове кривобоко покоился венок, собранный из того, что попалось долийкам под руку – папоротника, крохотных лесных колокольчиков и метелок «заячьих ушек», – к влажным от ночной росы лодыжкам налипли кисличные листочки и труха бересклетных лепестков: пришлось продраться через заросли, чтобы сократить путь от стоянки клана. Хотя и тропой идти пришлось бы недолго – до костра долетали обрывки песнопений, хихиканье разбредавшейся по опушкам молодежи, а соблазнительные запахи медовых лепешек и хмеля затопили бы всю округу – не кипи в котелке горький взвар лекарских снадобий. Винн пользовалась любой возможностью, чтобы пополнить отрядные запасы: чародейка сидела спиной к зарослям и сосредоточенно помешивала зелье, не заметив приближение Стража. Зато Морриган обернулась, стоило ему наступить на бересклетовую ветку, окатила приценивающимся прищуром. – Вернулся быстро ты. Как обычно, это можно было оценивать и как вердикт, и как вопрос. Айвэ с глупой улыбкой развел руками – мол, как видишь, – кивнул на приветствие Винн, уже не стараясь ступать неслышно, прошлепал к костру, сел прямо на землю между бревнами, облюбованными магессами, и привалился тяжелой от хмеля головой к бедру Морриган. Обманно, почти ласково она коснулась его макушки и тут же, брезгливо скривившись, подцепила пальцем край венка. – Узнать ли мне позволишь, что за веник на пустозвонной голове твоей? – Традиция. На празднествах принято меняться цветами, – совсем не заметив едкой желчи в вопросе, Айвэ поерзал, устраиваясь удобнее, запрокинул голову, попытался объясниться. – Я сплел венок для тебя, но ты так и не пришла. – И потому с другой ты обменяться знаками решил, – фыркнула Морриган, проигнорировав виноватый взгляд, и ладонью столкнула голову Стража со своих коленей. Айвэ покорно сполз на землю целиком, ведьма поднялась на ноги и, отряхнув с одеяний пыльцу «заячьих ушек», выцедила. – Как вижу, языком еще ты в состоянии шевелить, а значит, было беспокойство мое зря. Доброй ночи. – Доброй, – искренне пожелал Айвэ вслед ее тени, растянувшейся от костра смолистым черным потеком и тут же растворившейся в отблесках. В круге света земля нагрелась словно жарким летним полуднем, и пусть спину и затылок кололи ости прошлогодней травы, коварно прятавшейся в свежей зелени, лежать было удобно. Спокойно. Особенно, если закрыть глаза и обратиться в слух и нюх – Айвэ погрузился в зыбкую темноту под веками, глубоко вдохнул терпкую лекарственную горечь, вслушался в пересвист славок, не бросивших свое гнездо даже при таких соседях, и в хмурое молчание Винн. Он вздохнул снова, приготовившись защищать Морриган от укоров чародейки, но та неловко кашлянула, постучала по краю котелка ложкой, стряхивая капли, зашуршала свертком эльфийского корня и, развернув хрусткую, пропитанную соком ткань, только спросила: – Ты сказал, сегодня у долийцев праздник. В честь чего? – Сегодня Хорошая ночь. – Действительно, – наставническая, снисходительная улыбка засквозила в ее голосе. – Приятно, что погода перестала подбрасывать нам испытания. Но разве… – Хорошая ночь и есть праздник, – ответно улыбнулся, разлепив веки, Айвэ. На краю зрения трепетали рыжие и багровые блики костра, но в высоте над ним виднелись только пятачок окаймленного кронами неба и мелкие, как росные брызги, звезды. Зато сколько их было… – От дня Гиланнайн, как распускаются первоцветы, до дня Силейз, когда от жары начнет чахнуть папоротник, мы празднуем Хорошие ночи. Они… – язык, на самом деле, уже немного заплетался, и Айвэ в очередной раз задумался, подбирая осторожно слова. – Хорошие ночи просто случаются, их не ждут заранее, не назначает Хранитель. Просто время от времени клан собирается у костров, чтобы петь, танцевать, пить мед и жить, и тогда это называется Хорошей ночью. – Понятно, – в смутной, сплетенной из тысячи шелестов, шорохов и долийских песен тишине булькнули, погружаясь на дно котелка, кусочки нарезанного корня. Винн зашуршала одним мешком, потом другим, отыскивая нужный ей сверток, задумавшись, не сразу вернулась к помешиванию варева. – Но еще вчера клан скорбел и оплакивал Затриана. Как они могут так быстро меняться настроением? – Жизнь и смерть ходят рука об руку, – нараспев, повторяя впитанные с детства интонации хагрена, пробормотал Айвэ. – Ночью лес хрипит голосами тех, кто стал пищей хищникам, но наутро он все равно будет звенеть птичьей радостной трелью. Долийцы могли бы принести свою жизнь в жертву скорби и печали о погибших, а могут – вспомнить о том, что вместе с цветами на могилах предков будут расти их дети. И потому выбирают жизнь… По крайней мере, пытаются. Проклятье поразило охотников еще до дня Гилланайн, у них в этом году не было ни одной Хорошей ночи. Пусть веселятся, Винн; им необходимо. – Они-то да… А ты? – проницательности чародейки хватило, чтобы выцепить из всех мгновенных запинок самую долгую. – Что думаешь об этом ты? Я же вижу, что ты задумчив сверх меры последние дни, напился опять как мальчишка… И это разбавленным медом, от которого даже дети не хмелеют! Страж вздохнул, приподнявшись на напряженном локте, перекатился на бок, вцепившись в собеседницу умоляющим взглядом. – Оставь. Прошу, – растрепавшийся от валяния на земле венок сполз на ухо, Айвэ поправил защекотавшую щеку веточку папоротника, ломко улыбнулся, – не об этом в Хорошую ночь. Ты права, мне пришлось постараться побывать везде, чтобы так набраться, только не сердись, пожалуйста, мне… Мне надо было вспомнить, каково это, снова говорить и думать лишь на языке своего народа. Я так скучал по этому, Винн. В глубине опушки мерцали, полнясь сиянием светлячков, сплетенные из травы фонари-ловушки. За их границей, много дальше, чем прибившийся сиротливо к стоянке долийцев лагерь, таилась бресилианская тьма, полная своих, древних страхов, но думать о них не было ни желания, ни повода. Он дома. И страхи здесь знакомые, привычные – не встретится ли по пути оголодавшая медведица, не подвернется ли под ногу обвал норы, – и даже по ним Айвэ, как казалось ему в приступе ностальгии, тосковал почти так же, как по галльему сыру, хлебу из желудевой муки, сказкам хагрена, трепету аравельных парусов, теплу земли, по которой снова можно было ступать босиком. – Так почему, если скучал, вернулся к нашему костру? – Так, просто. Хотел убедиться, что вы в порядке и не скучаете, – помедлив, ответил он и упал обратно на спину, уставившись на звездный свет, который чуть расплывался перед глазами. Винн хмыкнула, но не возразила. Врать Айвэ ненавидел, но и начистоту вывернуть томившуюся внутри тоску наизнанку не смог. Где-то у костров Лелиана взахлеб обменивалась с учеником хагрена сказками и песнями, обнимались Гейне и Каммен, хмельной Алистер краснел, ощупывая подаренный венок, Зевран ворковал с симпатичной ему долийкой, пока Ланайя зорко следила, чтобы все ограничилось болтовней, а Стэн, прихлебывая ягодный взвар без капли хмеля, с неодобрением наблюдал за праздником со стороны, мысленно дописывая, должно быть, к своему отчету Кун еще несколько строк о чужих диких обычаях. А Айвэ все равно захотел уйти. Потянуло – назад, в глушь леса, к костру отряда, куда угодно, лишь бы подальше от клана. Подальше от радости тех, кто выжил и не хотел в Хорошую ночь вспоминать о погибших, от расписанных валласлином, но незнакомых лиц, от песен на эльфийском, которые в клане Затриана было принято петь не так, как у Сабре. От Хранительницы, бросавшей на него настороженные и равно восхищенные взгляды. От случайных запинок в речи, когда они хотели назвать его lethallin, но прерывали себя на середине слова и кликали Стражем. С уважением и трепетом, но без чего-то очень важного, что он потерял, когда родной клан похоронил не только Тамлена, но и Махариэля, отпустив его в большой мир за границами Бресилиана. Облако наползло на пятачок неба и растаяло сизой дымкой. Айвэ потянулся, ломая стебли прошлогодней травы, сел, не оборачиваясь к чародейке – слишком уж проницательно она читала его взгляды, – негромко предложил: – Если устала, иди отдыхать, я в состоянии дальше последить за зельем. Все равно уснуть не выйдет. – Еще чего, – стряхнув в ложки капли, как стряхивала обычно с посоха остатки свечения, возмутилась Винн. – Твоя забота греет мою душу, но иногда бывает оскорбительна. Я пока еще вполне способна, начав делать дело, довести его до конца! – Прости, – Айвэ улыбнулся. – Не хотел обидеть… – И к тому же, – сурово нахмурилась чародейка, перебив, – я не позволю тебе провести такую замечательную Хорошую ночь наедине с котелком или сварливой старухой. Иди и не возвращайся, пока праздник не закончится, будем считать это дисциплинарным взысканием за всякую дурь. Придумал, тоже, проверить он нас хотел… Увиливаешь от обязанностей на празднике в честь тебя, и даже оправдаться толком не можешь! Да, Винн была проницательна. Иногда – чересчур непреклонна и сурова, особенно когда считала, что возраст дает ей право судить других по своей мерке. Еще реже – раздражительна. И все-таки, она была замечательная. – Как скажешь, – понуро, будто действительно наказанный, буркнул Айвэ. Но все же поднялся на ноги, улыбнувшись, поправил венок и исчез в бересклетовых зарослях. В конце концов, ночь закончится не скоро, Морриган умеет сердиться долго, но не будет, если он правильно попросит, а ее присутствие скрасит даже самый тусклый праздник – что уж говорить про этот, буйный и роскошный, как подступавшее к Бресилиану лето.