Крыса

Прошло три дня. Домагой ходил хмурый, встревоженный, в ответ на все вопросы огрызался и больше сблизиться не пытался. Лука чувствовал себя, откровенно говоря, не очень. Сидеть целыми днями в холодном подземелье прикованным к стене было скучно и неудобно, все тело затекало, иммунитет уже не справлялся с сыростью. Пару раз в день Домагой освобождал его, чтобы он мог сходить в туалет и хоть немного размяться, но этих минут не хватало, и Луке удалось лишь выпросить у оборотня дополнительных полчаса, которые он, превозмогая общее болезненное состояние и боль от незаживающих ран, тратил на физические упражнения — отжимания, приседания, бег на месте. Терять форму не хотелось. Домагой угрюмо наблюдал за ним, всем своим видом вселяя в Луку сомнения в том, что эта форма ему вообще пригодится. Создавалось ощущение, что оборотень близок к срыву, хотя после той ночи он и не трогал Луку. Тогда, наутро, у них состоялся короткий разговор: Лука проснулся, когда Домагой уже успел вернуться с очередной вылазки и швырнул прямо перед ним пакет с фаст-фудом. Лука никогда не питал пристрастия к гамбургерам, но с благодарностью накинулся на еду и чуть не подавился очередным куском, когда Домагой, устроившись рядом, неожиданно спросил: — Почему ты плакал ночью? — Что? — переспросил Лука, поспешно отводя взгляд. — Ты ночью ревел, — раздраженно повторил оборотень. — Я же не глухой, а ты своими шмыганиями спать мешал. Что случилось? Лука медленно дожевал кусок булки и поднял на него взгляд: — Будто ты не догадываешься. — Догадываюсь. Но я был о тебе лучшего мнения. Не думал, что ты так скоро раскиснешь. — Это нормальная реакция на стрессовую ситуацию, — нахмурился Лука. — Мне и так страшно. А ты принудил меня к тому, чего я и добровольно никогда не делал. — Страшно ему, — фыркнул Домагой. — И ведь еще и противно здесь находиться, да? Твое лицо о многом говорит. — А что приятного? — грустно усмехнулся Лука. — А я так живу, — внезапно зашипел Домагой, хватая его когтистой рукой за подбородок. — Вот в этой грязи, пока вы, люди, как сыр в масле катаетесь. Он резко убрал руку, мимоходом оцарапав Луке шею, и вскочил на ноги. — Домагой, я… — Лука растерянно замер, не зная, что и сказать в ответ. — Жри молча, — огрызнулся оборотень и устроился на своем неизменном ложе. — Чтобы я больше ни звука от тебя не слышал. Он выхватил из-под тряпок свой неизменный блокнот и принялся вновь что-то в нем чирикать. Лука растерянно продолжил свою скромную трапезу, тщетно пытаясь подглядеть, что же именно Домагой рисует. С тех пор он с Лукой не заговаривал, да и сам Модрич особо не настаивал. Они лишь перебрасывались иногда парой фраз. Лука целыми днями наблюдал за поведением Домагоя и даже пару раз видел, как тот превращается в крысу — большую, но тощую, с бурой шерсткой и светлым пушком на внутренней части ушек. Крыса из него получалась… симпатичная, но вот процесс трансформации был явно не для слабонервных — поначалу он скидывал одежду, на голове из копны волос появлялись крысиные ушки, лицо заострялось. Вдоль позвоночника начинала расти темная шерсть, светлые человеческие волосы будто укорачивались, втягивались, а кости с хрустом сжимались, меняя форму и уменьшаясь в размерах. Первые разы Лука смотрел с ужасом, но и любопытством, а после и вовсе привык. Как выяснилось в ходе одного из немногочисленных и немногословных разговоров, Домагой уходил в город на «охоту». Подстерегал одиноких прохожих и, запугивая, забирал деньги и иногда даже одежду. Порой он забирался в мелкие магазинчики, чтобы набрать себе продуктов, но чаще покупал все на награбленные деньги. В углу пещеры у него уже скопился целый склад из консервов, мелких, но нужных вещичек, и одежды. Надо сказать, что жил оборотень довольно прилично, не голодая. А еще, по его же собственным словам, он иногда забирался в пустые квартиры, там превращался обратно в человека и вовсю пользовался водопроводом, чтобы помыться. Так же проникал он и во вполне жилые дома, чтобы узнать из телевизоров последние новости, прячась под диваном, и стащить что-нибудь повкуснее. Для Луки такая жизнь, полная беззакония и риска, казалась настоящим адом, и он с трудом представлял себе, как Домагой пробирается в чужие дома с риском нарваться на агрессивных хозяев. И, видимо, везло ему не всегда. В тот день Домагой вернулся раньше обычного и буквально ввалился в пещеру, цепляясь за стену и силясь не упасть. — Что случилось? — встревоженно спросил Лука. — Ты ранен? — Задели пулей, — прошипел тот. — Тебе-то что? — Я… умею делать перевязки, помочь? — неожиданно для самого себя предложил Лука. — Умеешь делать перевязки? — недоверчиво переспросил Домагой, внимательно вглядываясь в его лицо. — Да, — кивнул Лука. — Мне часто делают перевязки при вывихах и растяжениях, и я тоже научился. А ты сам не справишься. — Да уж как-нибудь, — фыркнул оборотень. — Ещё не хватало, чтобы ты сбежал, а мне потом твои кровавые ошмётки по туннелям находить. — Я не сбегу, — Лука покачал головой. — Честно. Домагой с сомнением посмотрел на него, но потом вздохнул и, с трудом подползя поближе, расстегнул наручники. Лука тут же поднялся на ноги и, чуть размявшись, подошел к сумке. В ней помимо всякой мелочи и консервов оказался довольно большой запас медикаментов. Покопавшись, Лука вытащил бутылочку с дезинфицирующим средством, вату и бинты. Процесс перевязки пулевых ранений он представлял очень смутно, но надеялся, что сможет сделать все правильно. Также в сумке обнаружились какие-то запакованные плотные марлевые кусочки, и Лука прикинул, что это как раз то, что нужно. Он опустился на колени рядом с Домагоем и помог ему стянуть футболку. На рану без содрогания взглянуть не удалось: не то чтобы Лука боялся крови, нет, но выглядело это правда жутко. — Надо… вытащить пулю, — Лука заозирался по сторонам в поисках чего-то наподобие пинцета или хотя бы ножниц, но тут Домагой стиснул зубы и когтями полез в рану. — Ты что делаешь? — вскрикнул Лука, пытаясь перехватить его запястье, но Домагой только зашипел и в считанные мгновения выцарапал стальной шарик. — Придурок, — едва слышно вымолвил Лука. — Теперь терпи, будет больно, — он обильно смочил ватку в растворе и прижал к ране. Домагой едва сдержался, чтобы не завыть, и крепко вцепился в плечо Луки. Острые когти впились в плоть, но Лука не стал подавать виду: Домагою и без того было плохо. Лука тщательно протер ранку и, пропитав салфетку тем же раствором, быстро и туго забинтовал поверх. — Надеюсь, не будет загноения, — встревоженно произнес он. — Тебе лучше прилечь. Ты хочешь есть или пить? — С чего ты мне вообще помогаешь? — вдруг ощетинился Домагой. — Сам же небось только и ждешь, пока я сдохну. — Что? — Лука изумленно взглянул на него. — С чего ты взял? Мне как минимум не выгодно, я же иначе тут с голоду взаперти умру. И вообще… мне не свойственно желать смерти кому-то. — Ах, да, ты же у нас ангел во плоти, — язвительно отозвался Домагой. — Невинный агнец, жертва ужасного мерзкого монстра. — А ты вообще откуда меня знаешь? — Лука осторожно перевел тему, помогая крысу перебраться на ложе из тряпья и копаясь в сумке в поисках хотя бы простой воды. — Видел по телевизору давно, когда ещё жил нормально, — как бы нехотя отозвался Домагой. — Взглядом зацепился, потом на каком-то плакате… еще раз в телевизоре… — И зачем было меня похищать? — Лука протянул ему бутылку и горько усмехнулся, — Ты мне жизнь ломаешь, так-то. — А что, если бы я подошел к тебе на улице и сказал, что ты мне нравишься, ты бы кинулся мне на шею и замуж взял? — Домагой недобро оскалился. — Молчал бы лучше. Лука и правда умолк, задумавшись над словами Домагоя. Оборотень все еще пугал его, и порыв то ли смелости, то ли благотворительности закончился. Когтистая ладонь коснулась коленки, и по телу побежала дрожь. Несмотря на физическую слабость, Домагой был все еще сильней, и от него прямо зависела жизнь Луки, а что взбредет в голову оборотню, было непредсказуемо. Лука вдруг понял, что за последние несколько дней непростительно забылся, расслабился, почти успокоился, хотя каждый день его жизнь висела на все более тонком волоске. — Принеси наручники, — вдруг глухо произнес Домагой. — Я хочу спать уже. Лука дотянулся до стальных браслетов и протянул их Домагою. Тот тяжело поворочался, укладываясь удобнее, и кивком головы показал Луке на место рядом. Тот осторожно улегся и сам завел руки за спину. Щелкнули замочки, и Домагой прижался сзади, выключая фонарь. Горячие руки обхватили Луку поперек талии, а длинный хвост вдруг оказался у самого лица Луки. — Оближи, — внезапно приказал Домагой. — Что? — тот переспросил, не поверив своим ушам. — Оближи, — повторил оборотень. — Мне будет приятно, тем более надо чем-то заглушить боль. Лука помедлил, но потом послушался и осторожно взял кончик почти гладкого, покрытого едва ощутимой короткой шерсткой хвоста в рот. От этого вроде как не особо развратного действия его бросило в краску, будто он делал что-то очень извращенное и похабное. — Реветь не вздумай, — предупредил Домагой. — Я рассчитываю на хороший сон сегодня. Лука промолчал, не выпуская хвост изо рта, и даже не отреагировал, когда одна ладонь оборотня скользнула под джинсы. Он вдруг почувствовал сильную усталость и заснул довольно быстро под тяжелое дыхание сзади. Наутро Домагою было уже гораздо лучше — видимо, сериалы об оборотнях не врали об ускоренной регенерации. Но все же он предпочел остаться в постели и, включив фонарь, растолкал Луку. Тот спросонья не понял, что происходит, когда с него сняли наручники и стянули футболку. — Пожалуйста, не надо, — тревожно попросил он, когда когтистые пальцы потянулись к ширинке. — Расслабься, зайка, — ухмыльнулся оборотень. — Я сейчас не в состоянии, мне просто хочется, чтобы ты походил для меня сегодня голым. — Но… — Лука запнулся под угрожающим взглядом светлых глаз. — Трусы хоть можно оставить? — Можно, — милостиво разрешил Домагой. — И укладывайся ко мне под бок, ты такой тепленький и мягкий… Он легко притянул Луку к себе и рукой начал неспешно поглаживать его по бедру, наслаждаясь ощущением бархатистой кожи под пальцами. Лука не сопротивлялся, лишь изредка тихо шипел, когда Домагой задевал раны на бедрах. — Скажи... кто живет в туннелях? — внезапно тихо спросил он. — Я иногда слышу шорохи и будто даже голоса… — Разные твари, — зевнул оборотень. — Есть просто животные, бездомные собаки, крысы, кошки… Есть оборотни, как я. Только к ним лучше не приближаться. Меня-то они не трогают, а вот тобой не прочь будут поживиться. Так что если не хочешь, чтобы тебя хорошенько выебали и загрызли, не пытайся сбежать. — И не собирался, — мигом соврал Лука. — А почему ты уходишь на вылазки днем, а не ночью? Это же нелогично, так меньше шансов на успех. — Решетки крепкие, но и они могут не выдержать, — коротко ответил Домагой. — Твой запах слышен за милю. Ночью все выходят на охоту, а днем более безопасно оставлять тебя одного. Ты задаешь много вопросов, а мне твой рот не для того нужен. У меня голова уже болит. — Извини, — автоматически отозвался Лука и прикрыл глаза, надеясь еще немного отоспаться. А через пару минут, уже в полудреме, почувствовал, как его собственных губ коротко коснулись чужие, горячие и сухие. К концу следующего дня Домагой уже вполне сносно передвигался, рана почти зажила. И он вдруг куда-то засобирался — оделся, плотно перекусил и, наконец, довольно бесцеремонно сдернул Луку с ложа, где тот уже готовился вновь сладко уснуть. — Что происходит? — сонно пробормотал тот, понимая, что Домагой тащит его к прикрытой решёткой расщелине. — Мне надо уйти на ночь, и я закрою тебя здесь. — Но я не собираюсь… — Это защита от тех, кто захочет полакомиться тобой, — Домагой сунул ему в руки кучу тряпья и старый, едва светящий фонарь. — Мне не хочется так быстро с тобой прощаться. — Но почему ты уходишь? — Сегодня полнолуние, — Домагой пожал плечами. — Оборотни с трудом контролируют себя при полной луне и ведут себя как звери. Мы уходим куда-нибудь, где сможем пересидеть поодиночке. Я запру тебя в яме на ключ и кину его тебе, а то вдруг на меня нахлынет. Боюсь, следы моих когтей будет не очень хорошо смотреться на твоей симпатичной подтянутой заднице, — за словами последовал шлепок, и Лука вздрогнул. — Отдашь мне ключ, только когда будет за полдень. Часы у тебя есть. — Там очень тесно и неприятно, — Лука с сомнением посмотрел вниз. — Мне было... страшно. — Придется потерпеть. А компанию тебе составит мой приятель, — Домагой подхватил одного упитанного крысенка на руки. — Ты уже лежал с ним там в прошлый раз. Его зовут Сырок. — Дурацкое имя, — фыркнул Лука, но тут же осекся. — Но какое есть. Домагой помог ему спуститься вниз и швырнул вслед пару бутылок с водой и приличный запас пищи. Лука вдруг понял, что в прошлый раз лежал не в самом удобном месте и, в принципе, в этой яме можно расположиться с относительным комфортом. Решетка захлопнулась, сверху на колени Луке упал ключ, и потом наверху свет потух. Лука остался один. Ему повезло, и с тем, чтобы уснуть, проблем не возникло. Он разделил ужин пополам с Сырком и отправился спать, потушив свет и у себя и совершенно не желая задумываться о переменах в поведении оборотня. Тот будто стал мягче, но кто знает, может это обострение человечности перед полнолунием? Сопение крысенка под боком умиротворяло, и Лука пришел к выводу, что, в общем и целом, устроился он неплохо. Однако на следующее утро Домагой не появился. Не появился он и к обеденному времени, и позже, и лишь поздно вечером раздались наверху странно шаркающие шаги. Лука успел уже перепугаться, что это один из обитателей подземелий, но наверху возникло знакомое лицо. Лука с трудом встал в полный рост, протянул ему ключ и вскоре был вместе с Сырком вызволен наружу. И только тут понял, что от Домагоя разит пивом — он был пьян. Каким-то чудом оборотень добрался до подземелья, не заблудившись, и вытащил Луку, но теперь без всякой двусмысленности лез к нему. Про себя Лука вдруг отметил, что по бокам головы, помимо обычных ушей, красуются еще и маленькие крысиные, покрытые светлым пухом изнутри и черной шерсткой снаружи. — Ты пьян? — Лука осторожно попятился, когда Домагой прижался к нему всем телом, и попробовал оттолкнуть, но был опрокинут на ложе. Оборотень с неожиданной целеустремленностью и силой принялся стаскивать с него одежду, попутно покрывая шею и ключицы мокрыми поцелуями, но Лука испуганно отбивался, понимая, что на сей раз пощады не будет. Он собрал все силы и резко оттолкнул Домагоя. Тот шлепнулся на тряпки и почти потерял сознание, мутным взглядом обвел каменные стены, широко зевнул, внезапно прикрыл глаза и сонно засопел. Лука облегченно выдохнул и осторожно отполз в сторону. Под его ногой вдруг что-то зашуршало, и он схватил знакомый блокнот. Любопытство пересилило, и он заглянул внутрь. Все страницы были покрыты красивыми карандашными набросками, изображавшими людей, животных и дома. И половина портретов изображала его самого. Он тихо ахнул, глядя на эмоциональные и очень точно передающие реальность рисунки, перевел взгляд на другую страницу. Карта. Подробная карта подземелий и канализации. Лука с волнением вгляделся в нее, узнавая знакомые места, и понял, что его темница, отмеченная красным крестом, находится совсем близко от канализационного люка… в парке недалеко от хорошо знакомых ему мест. Сердце забилось часто-часто. Он перевел взгляд на мирно спящего оборотня, на распахнутую, незапертую дверь камеры и понял, что это его шанс. Он выдернул страницу с картой из блокнота, потом для самого себя неожиданно еще и один из рисунков, изображающих его самого, и схватил фонарь. Волнение достигло предела, и он, не теряя ни минуты, кинулся прочь. Ноги скользили по мокрым камням проходов, но до канализации он добрался быстро. Кажется, ему жутко везло, и его никто не замечал. Сам он старался не оглядываться, страх и так был силен, и просто мчался вперед, пару раз упав в зловонную жижу на дне прохода. Впереди показались железные скобы. Израненные ноги не чувствовали боли, пара рывков, с трудом отодвинутая крышка люка — и свежий воздух заполнил легкие. Лука выключил фонарь и огляделся. Парк был знаком ему давным-давно, и он кинулся прочь по одной из аллей.