***
На завтраке Томе скромно садится с плошкой каши и начинает очень медленно дуть на ложку и пытаться зубами скусить то, что уже не так шпарит рот. Серидзава ухмыляется, наблюдая за этим, и отламывает вилкой небольшой кусочек от омлета с помидоркой. — Што смефного? — не понимает она, пока пытается хоть как-то остудить кашу во рту. — Ничего, — пожимает плечами Кацуя, — может, тебе остудить? — А ты мофешь? Мужчина подносит смущенно к лицу ладонь, в которую улыбается весьма по-дурацки, и выдаёт ей: — Мофу. Томе смотрит на него с прищуром, после чего наконец-то проглатывает злосчастную кашу. — Да ты издеваешься надо мной. Подначиваешь! — как-то резко взрывается она. А Серидзава просто не может воспринимать сейчас её серьёзно, он не может объяснить, почему ему вдруг захотелось с ней поспорить, вывести на реакцию или просто вдруг передразнить. Это ведь совершенно глупо и как-то по-детски. Это совершенно не соответствует его возрасту и образу, который он выстраивает последние несколько лет. Образу примерного и правильного взрослого. — Эй, ты меня вообще слушаешь? Ты чего застыл с такой довольной улыбкой? Кацуя было открывает рот в замешательстве. Томе ему кажется сейчас такой забавной. Он останавливается на этом определении в своей голове, но чувствует, что это неправильно подобранное слово. А то, какое там на самом деле должно стоять, он пока стесняется даже допускать в свои мысли. — Да так. Давай твою кашу лучше остудим. Томе с прищуром осматривает его и не понимает, что сегодня с ними не так. То ли Серидзава выглядит дружелюбнее обычного, то ли взгляд у него сегодня какой-то растерянный. То ли дело в утреннем случае с пастой. Вот только её реально начинает смущать, когда на неё пялят так долго. Да ещё и с такой лыбой. Она закусывает неловко губу и протягивает ему кашу. — Только чтобы тёплая осталась, окей? — Конечно, — кивает он ей добродушно и закручивает психосилу вокруг, заставляя объект остыть. — Проверь, достаточно ли тёплая? Девушка кивает и трогает ложкой кашу, осторожно скусывает часть. — О. Вот так сразу бы. Теперь её реально можно кушать, — зевает она в какой-то момент и лениво зачерпывает каши побольше, так и не прикрыв рот рукой. Кацуя осторожно улыбается и возвращается к своему омлету. После завтрака они возвращаются в свой номер, и Томе с удивлением обнаруживает, что нигде не может найти свой телефон. — Слушай, а ты не видел мой телефон? Я просто помню, что точно его где-то выкладывала, но нигде не могу найти, в рюкзаке тоже нет. — Давай позвоню. — Да, набери пожалуйста. После чего Серидзава и сам подзависает, потому что своего телефона тоже не находит. А клал он его рядом с футоном — это он точно помнит. Кацуя, хмурясь, начинает бегать взглядом по комнате, тщательно осматривая каждую поверхность. Даже на всякий случай начинает выдвигать ящики, которые они с Томе вчера даже не трогали. — Что, твой тоже пропал? — закусывает она губу. — Пока не понял. — Кацуя суетливо направляется в прихожую и именно там, на тумбочке, обнаруживает свой телефон. Берёт и на всякий случай проверяет, точно ли его. Но всё так. Это действительно его телефон. — Так, я нашёл свой, сейчас тебе позвоню. — Угу. После чего набирает номер Кураты. Слышится пару гудков, а затем идёт сам звонок. — Ну как, слышишь? Томе напрягает слух. — Как-то не очень… но я вроде не ставила его на беззвучный. — Она вздыхает. — Может, я его где-то на пляже выронила? Не помню вообще, когда его последний раз видела… Хотя на тумбочку вроде как клала. Серидзава хмурится. — Давай ещё пару раз. Курата кивает и шарится по всему номеру в поисках хоть какого-то звука. — Н-да, — расстроено тянет она, а Кацуя складывает свой телефон в карман. — Слушай, я уверен, мы найдём его. Если вдруг выронила, то деревня небольшая, можем пройтись по тому же самому маршруту. — Да, тоже так подумала, а с той стороны никто не отвечает? — Нет. Звонок идёт, и всё. — Понятно. Что ж. Тогда, если ты не против и пока у нас есть кусочек времени, я бы лучше сходила в душ, а потом можно начать с пляжа, например. — Да. Конечно.***
Томе шагает по песку уже не такая весёлая как вчера. — Как думаешь, исчезновение моего телефона и Экубо — как-то друг с другом связаны? — Думаю да, они оба странные и ничем не объяснимые, — улыбается он слегка. Курата даже слегка хмыкает. — Заглянем по пути в Таяки? Интересно, поменялся ли там вкус секретной рыбки. — Давай. Однако, когда они приходят на главную площадь, оказывается, что лавка закрыта, как и рыболовная рядом с ней. Проверив центральную площадь, они решают вернуться обратно. — Как-то слишком пустынно стало, тебе так не кажется? — чуть зевает Курата. — Может быть, потому что сейчас утро? — Да нет, уже где-то почти одиннадцать или как минимум половина — столько было на часах, когда я смотрела на них в последний раз. — Тогда даже не знаю, — чуть хмурится он. — Пойдём соберём с собой всё необходимое, чтобы потом двинуться в сторону храма? Курата молча кивает. На входе в гостиницу их резко перехватывает хозяйка. — Ох, боже, куда вы так резко пропали, я вас искала повсюду! Я оставила вам плошку с фруктами, идите поскорее покушайте их, пока они ещё свежие. — Ой, да, конечно, — приветливо улыбается Томе. — А мы в Таяки хотели зайти, но лавка закрыта и всё остальное тоже… — Да, мальчики просто пошли готовить рыбу, а Сена как обычно готовит свою стряпню мужу, он у неё моряк, Насухара звать. — О, мы его вчера как раз и встретили, хорошо пообщались, — подхватывает Курата. — Он и рассказал нам про болото. Вы говорили, что в деревне пропадали дети, можете уточнить, когда это было. А ещё вы вчера упомянули про усадьбу, что она где-то в той стороне. Сейчас как раз светло, мы сможем посетить все эти странные места вместе с моим коллегой. — Да. Упоминала, — закусывает несколько нервно губу Кадуя. — Но там по пути обрывы, рвы, заросли… Не факт, что в итоге там вообще что-либо сохранилось. — Ничего страшного, для нашего расследования всё полезно, — кивает Томе. — Что случилось с детьми? Йоко несколько растерянно начинает бегать взглядом по стенке, полу, но затем, видимо, собирается с мыслями и смотрит Томе в глаза и лишь изредка на Серидзаву. — Это было лет пять назад, кажется… да. Ушёл гулять и не вернулся. Местные тогда списали всё на опасность самого места. Например, кто бы туда не совался — время от времени получает какую-либо травму. Муж Сены как-то раз поскользнулся там и сломал себе ногу, местный учитель Мияши — неудачно задел рукавом дерево и не заметил обрыв, в результате перелом левой руки… — У вас есть здесь школа? — искренне удивляется Томе. А Серидзава слегка улыбается, наблюдая за ней. — Конечно есть! — посмеивается Кадуя. — У нас хоть и не большой городок, но есть и школа, и садик, и больница. Парочку магазинов вот вы уже видели. Есть банк, налоговая, администрация, гостиница…. Ещё очень давно здесь был санаторий, но всё что от него осталось — это парк и это здание. Вот стараемся вновь восстановить всё обратно. Есть также два храма… библиотека… — Как-то мы мало пока у вас поисследовали в итоге… — неловко вставляет своё слово Серидзава. — Да это, ну… на самом деле, всё вместе и рядом. У той же школы здание-то небольшое. Все предметы ведёт один учитель. Как и класс состоит из учеников младшей, средней и старшей школы. — Да? — вздёргивает брови вверх Томе. — Как же так? — Просто один человек из старшей школы, трое из средней и двое из младшей, вот и получается один класс. Разве что, конечно, разница у ребят в возрасте очень большая… — А другая ближайшая школа? — В паре километров отсюда. — Ясно…- вздыхает Томе. — А сколько лет было мальчику? У кого из местных жителей можно спросить поподробнее? Кадуя слегка мнётся. — Это сын госпожи Муши. Она заведует в библиотеке… Но я не советовала бы вам с ней связываться. По крайней мере, по этому вопросу. — Почему? — хмурит брови Серидзава. — Потому что за свою жизнь она потеряла всех, кого когда-либо любила. И поэтому, мягко говоря, она немного… не в себе. Я бы не сказала, что госпожа Муши плохой человек… нет. Просто… веет от неё чем-то чёрным. Если что лишнее ляпнет кому — так и случится. А она никогда не желает никому ничего хорошего. Разве что более-менее благосклонна к Мияши… Он и ходит нам за книгами в библиотеку… — А… что у неё случилось? Можете рассказать поподробнее? Раз к ней лучше желательно не подходить слишком близко? И как она вообще выглядит? — Выглядит… очень худое вытянутое лицо, обычно в строгом чёрном или синем костюме с чёрным платком на голове, и после каждого слова в твой адрес плюёт тебе под ноги. А что случилось… — вздыхает Йоко. — У неё было три сына. Самый старший был тот ещё тихушник, талантливый такой парень, художник, рисовал очень сносно и отлично попадал в характер любого человека. Он нигде не учился, просто вот с детства постоянно что-то создавал, помог отреставрировать гостиницу на каком-то абсолютно интуитивном уровне. Я бы сказала, что он был не просто талантливым, а действительно гениальным человеком. К нам как-то заезжал художник из крупного города, мужчина лет шестидесяти, и очень удивился, как ловко Гоно в свои шестнадцать набрасывал пейзажи и улочки с людьми. Пару его картин, кстати, висит вдоль коридора — или зарисовок. Не знаю как правильнее назвать… Кадуяма бросает взгляд на стены и вытягивает руку в жесте. — Вон как раз парочка. Томе с Серидзавой оборачиваются и подмечают пару причудливых и довольно подробных рисунков города. Курата сразу узнаёт и причал, и выход с города, и главную площадь. — Красиво, — тянет девушка, любуясь. — Так а что с ним всё-таки произошло? — Тот художник, что приезжал, предложил ему получить качественное образование у себя в городе. Оказалось, что он был профессором какой-то там кафедры искусств и очень хотел взять Гоно к себе в ученики. И на самом деле парень загорелся этой идеей. Но госпожа Муши… она всегда была старых порядков женщина, да и зеркал за последние пару веков стало значительно меньше. Какие-то потерялись, какие-то разбились. Она не была готова его отпускать. Ну и… он сбежал. — И как? Без зеркала или с? — уточняет Томе. — Без, — вздыхает Кадуяма. — Через несколько дней его привезли в страшном припадке обратно домой, он что-то мычал и кричал. Лекарь пытался как-то помочь, удалось успокоить парня, но…. Он больше не разговаривал после этого случая. И вел себя как будто бы… от него осталось только тело, а сама личность куда-то пропала. — А… он как бы в итоге… умер? — неловко спрашивает Курата. — Нет. До сих пор жив, но из дома никогда не выходит, госпожа Муши за ним ухаживает. А так, если идти мимо её дома, можно заметить человека, который пялится абсолютно безжизненным взглядом в никуда, — неловко сообщает она. — Он вам тоже ничего толкового не скажет. Ну а средний сын погиб. Он познакомился с одной девушкой в городе, влюбился и серьёзно намеревался переехать. Мать его, конечно же, была категорически против, ставила ему всяческие палки в колёса, говорила, что здесь девушки самые лучшие. И вообще нет ничего лучше своего родного дома. Но Миюру всегда был сам себе на уме, да и считал, что его старший брат просто всегда был немножечко не в себе, вот ему и не повезло. Поэтому он договорился с Настоятелем, и тот предоставил ему зеркало. В городе, когда он вышел с поезда и переходил через пешеходный переход, его сбила машина насмерть. Самое удивительное во всей этой истории, что зеркало не пострадало. — Жестко, — не удерживается от высказывания Томе и складывает на груди руки. — А третий младший сын, получается пропал в болотах? — хмурится Серидзава. — Да, — вздыхает Йоко, — после того как все опустили руки и перестали вести поиски, госпожа Муши стала ненавидеть нас ещё больше. — А… что с отцом мальчиков? У него тоже какая-то… интересная история? — даже как-то неловко спрашивает Курата. — Да нет, он просто с ней развелся, после того как госпожа Муши стала пропадать и жить только своим старшим сыном. Вы возможно с ним пересекались. Надзусима Хаято. — О-о-о, — тянет Томе и, оборачиваясь, чуть подмигивает Серидзаве, отчего тот неловко краснеет. — Ви… видели такого да, — неловко сообщает Кацуя. — Ух, ну судя по вашей реакции, точно видели, — хихикает Йоко. — Он больше всех ненавидит приезжих из-за всего, что произошло в его жизни. Но в отличие от госпожи Муши, он хотя бы просто тихо ворчит на пристани, она же часто бывает гуляет по городу под особое настроение и шлёт на всех подряд с наслаждением проклятия. — А почему вы сразу не рассказали все эти истории? Они ведь наглядно доказывают, что точно что-то не так, — хмурится Серидзава. — Да… всё как-то за раз и не припомнишь. У меня часто из головы многое вылетает, просто тему с госпожой Муши мы вообще в деревне не поднимаем от греха подальше, вот я и как-то запамятовала. — Понятно, — настораживается слегка Кацуя, поглядывая на рисунки, висящие на стенах. Кое-что его напрягает в них. — В общем будьте осторожны, когда пойдёте в сторону болота, усадьба должна находиться ближе к скалам и возможно даже с обратной стороны хребта. Бабушка мне рассказывала, что раньше там не было леса, куда сейчас упирается пляж и там есть ещё одна бухта. Но это всё было до того, как здесь всё затопило. — О, кстати, а что за Великий потоп? Что-то такое нам рассказывала девочка с маяка. — Аабата? — слегка встряхивает свою бирюзовую кофточку Йоко. — Устала, наверное, уже в своём маяке сидеть. Редко Сосеко её на волю выпускает, слишком боится потерять. Серидзава чуть вскидывает брови. — Её дедушка тот мужчина при входе в деревню, что продаёт сувениры? — Ага, — уже более интенсивно машет одеждой Кадуя, ей становится душно. — А Великий потоп, мы так называем событие, когда был ужасный шторм, и огромной волной захлестнуло всё наше поселение. Берег очень сильно обмыло, и как раз дорога, что вела к усадьбе, была уничтожена. Там мост был такой навесной, а теперь только в обход по дороге и вдоль скал, да леса. Настоятель хорошо знает эту историю. Его дед молился в храме в тот чёрный день за всю деревню. В итоге храм смыло, тело Господина Горздо так и не нашли. Но он единственный кого забрало море, больше никто не пострадал кроме зданий. После этого храм было решено отстроить поближе к лесу. А в честь Господина Горздо мы устраиваем день Тайяки, и даже возле храма есть небольшая статуя в виде рыбки. Он просто очень обожал это блюдо. — Вы столько всего пережили, — восхищённо произносит Курата и дергает Кацуя за рукав, — ну что пойдёт пока фрукты попробуем, а то уже скоро полдень? — Да идите, а то я и так уже задержалась, а у меня ещё дел по горло, чтобы я успела к вам подскочить с зеркалом и всё-всё показать, — суетливо наконец-то открывает она дверь на улицу. — жду вас без десяти двенадцать в главном холле. — О. Вы, кстати, не видели мой телефон? Я нигде не могу его найти? Подозреваю, что он где-то выпал, или может если кто-то заходил убираться в наш номер, мог его обнаружить? — Кажется, да. — задумывается Кадуя на мгновение, придерживая дверь, — посмотрите в своём комоде около телевизора. — О! Спасибо, посмотрю, — оживляется она. После этого Йоко торопливо юркает на улицу. А у Серидзавы так и застревает в голове вопрос по поводу всех этих картин, висящих на стене. В каждой из них присутствует еле заметный на заднем плане чёрный силуэт женщины. То она сидит за столиком кафе в тени крыш. То её видно у моря вдалеке возле деревьев. То еле различимые очертания этого силуэта можно выцепить за окном какого-то дома. — Ты чего застыл? Пойдём! — тыкает в плечо Томе его и Кацуя выползает из своих задумчивых мыслей. — Да так. Слишком много информации за раз, нужно обдумать. — Ну. Вот у нас как раз сейчас будет время, чтобы замедлиться. После чего она торопится по коридору на второй этаж, а Серидзава не спеша следует за ней. Кацуе кажется странным тот факт, что с утра пропали оба их телефона. Правда его, таинственно нашёлся на комоде в прихожей, хотя он точно помнит, что клал его рядом с собой на пол, перед сном. Когда они приходят в комнату, то на кофейном столике напротив дивана обнаруживают небольшую пластмассовую плошку. В ней красуется несколько яблок, виноград и груши. — О телефон! — бросается сначала в сторону телевизора Томе, — и вправду здесь лежит! После чего присаживается на диван. — Связь здесь, конечно, не сахар. Так бы не знаю, фотки боссу бы послали. — Лучше покажи их ему, когда мы справимся с делом, а то он подумает, что мы с тобой просто так где-то прохлаждаемся, — нервно сообщает ей Серидзава. — Да мы уже справляемся! Уже можно такую крутую статью про это местечко накатать. Буквально взяли интервью с места событий. Опросили местных жителей… хотя. Тут ещё много кого можно опрашивать. История с Госпожой Муши, конечно, тянет на ещё одну отдельную загадку этого местечка. Как думаешь, может она ведьма? Кацуя слегка ухмыляется. — Я не знаю, но с такой жизнью как у неё, трудно ею не стать. — Можно ведь стать хорошей ведьмой. Не обязательно чёрной колдуньей. — Нет не обязательно, но иногда некоторые люди сами по себе являются аномалией. Просто, потому что слишком много концентрируют своей энергии на чём-то негативном. Иногда имея совсем небольшие эсперные способности, можно сотворить мощную проблему, типа само сбывающихся проклятий, порой даже направленных на свою собственную жизнь, или спроектировать такое пространство, что энергетика объектов будет искажаться и приносить людям сплошные несчастья. — Ты так много знаешь Серидзава, — задумчиво выдаёт Томе и с интересом протягивает руку к фруктам. Парочку достаёт и для своего коллеги тоже. — По…по работе положено. — неловко тянет он и берёт фрукты в руки. А Курата пока ненадолго пропадает в своих ощущениях. Яблоко, которое Томе кусает первым, оказывается настолько сочным, что она с наслаждением ещё где-то с минуту пережёвывает кусочек. И, честно говоря, Курата не очень любила кислое, поэтому попробовать настолько по ощущению сахарные яблоки — для неё равноценно нахождению какой-либо паранормальной активности в заброшенном доме. — Кажется, ты в полном восторге? — интересуется Кацуя невзначай, разглядывая чужое выражение лица. — О да! Эти яблоки просто нереально вкусные! — кусает она фрукт два раза подряд, — ну просто м-м-м…. — Мне кажется не хватает кислинки, — слегка улыбается Серидзава, попробовав как раз второе яблоко, которое было полностью жёлтым и только бок у него слегка красноватый. — Да ну! Не люблю, когда кислит что-либо вообще, — морщиться чуть она, пережёвывая. — А как же мясо в кисло-сладком соусе с рисом? — Улыбается Кацуя, — а имбирно-облепиховый чай в том кафе? — Это не считается, в тех случаях это придаёт пикантную нотку, да и эта кислота, она как бы на втором плане, фоном, а доминирует всё равно сладкий! А вот в яблоках всё не так! — Да нет и в яблоках бывает так же, — не соглашается Серидзава, — бывает в середине вкуса кисло, а в конце очень сладко, просто мне кажется, что ты не любишь кислые яблоки, вот и всё. — Я не люблю, когда вкус заканчивается кислым, это как после бани заканчивать холодным, не приятно, да ещё и вредно для здоровья, — рассуждает Томе, держа покусанное яблоко в руке и рассматривая его. — Но кислое в конце не вредно для здоровья, — приподнимает бровь Серидазава. — Знаешь, я бы поспорила, всё зависит от желудка конкретного человека. — Зависит, но я всё равно люблю, когда яблоки чуть кислят, — посмеивается он в ладошку. — А я не люблю, — дует она губки. — Ну и хорошо, тебе ведь больше достанется, — улыбается ей Кацуя, — это же здорово. — Н…наверное, — растерянно отвечает Карата. Серидзава с интересом рассматривает Томе, та как-то неловко и нахмурено откусывает своё яблоко. — А сейчас-то что не так? — откладывает он чуть откусанное яблоко в сторону. — Да… ничего. — дожёвывает девушка последний кусочек. — Просто с тобой так… здорово спорить. Серидзава озадаченно вздёргивает брови. — Почему? — Не знаю, ты делаешь это так легко и тебе не принципиально что-либо доказывать. — А что доказывать-то? — не понимает Кацуя. — Что кислые яблоки лучше? Но какой от этого толк, если ты всё равно любишь только сладкие. — Вот именно! — выпаливает она указывая на него огрызком, — какой толк?! Это же гениально Серидзава! Ты уважаешь чужое мнение! — Эм… — тупит несколько секунд Кацуя. — А можно как-то иначе, разве? Всё равно, что спорить, чей любимый цвет лучше… — Ну да! Да так и есть! — зажигается она и с таким восхищением на него смотрит, — знаешь, иногда раз в сто лет мне и яблоки с кислинкой нравятся, так что круто, что есть и такие, и такие. После чего она широко-широко улыбается, после чего уже Кацуя сидит в полном недоумении и растерянности. А Томе всё смотрит на него и хихикает. — Знаешь как я устала от споров у нас среди одногруппников? Такая редкость, чтобы хоть кто-то не впадал в категоричность! А то вроде спрашивают твоё мнение о политике, о людях, о медицине, а в итоге разговор заходит не в то русло из разряда: «Знаешь, твоё мнение не правильное и я сейчас расскажу почему». Хотя я даже не настаивала и не стремилась кому-то что-либо навязать. А в большинстве случаев все споры скатываются в одно и тоже — в стремление доказать свою правоту. — Ну… — Задумчиво тянет Серидзава, выслушав всё чужое негодование, — честно говоря, я считаю, что в спорах рождается истина или правильнее это тогда назвать дискуссией. Для меня спор между людьми — это когда ты делишься мнением, а затем другой человек делиться своим. И слушая чужое мнение, факты, ощущения, мысли — ты расширяешь свои горизонты через призму чужого мира. И таким образом ты можешь за такой спор узнать что-то новое, усомниться в своей картине мира и пересмотреть её, либо же остаться при своём мнении и поделиться чем-то новым для другого. А когда люди не слушают и не слышат друг друга, это не спор, это драка. — Как это драка? — кусает второе яблоко заинтересовано Курата. — В драке ведь не спрашивают чужого мнения, не учитывают состояние человека. Пошла эмоция — человек ударил, по сути, сброс своей агрессии на другого. И в споре, где люди друг друга не слышат это просто способ подраться, только на ментальном уровне, поэтому это всегда причиняет вред, если ты на это реагируешь вот и всё. Тебя будто бы подцепляют на крючок, чтобы забрать твою энергию. А любая категоричность — это жажда выразить свою эмоцию гнева, ненависти, грусти, страха, иногда даже стыда — просто на других людях. Так проще. Неспособность быть гибким и выдерживать любые свои эмоции. Так я это вижу, поэтому спокойно спорю или заканчиваю спор, когда чувствую, что человек меня не слышит. Мне не принципиально в таком случае ментально драться с кем-либо, я вполне научился говорить уже о том, что я злюсь или раздражён, вместо того чтобы отрываться на людях через такие споры. Томе задумчиво откусывает яблоко. — Офигеть, вот это мысли, так по-взрослому…- выдаёт она восторженно вслух. — в смысле, ну, да. Ты ведь старше меня. Наверное… такое приходит со временем… — Эм… ну… я как бы… — растерянно он машет руками, — просто поделился своим взглядом на это. Вовсе не значит, что я прав. — Знаешь, Серидзава, у каждого своя правда. Люди иногда обижаются на меня, что даже после тысячи фактов и аргументов, всё равно я не меняю своего мнения. И со стороны, кажется, будто бы я делаю это на зло…- Томе слегка хмурится, отставляя яблоко в сторону. — Но я не могу согласится с тем, что мне не откликается по сердцу. В смысле это, наверное, абсолютно не логично, но я просто чувствую, что на уровне эмоций я готова жить с конкретной правдой и как бы человек не старался мне что-то затереть, я не могу врать, что мне это подходит. Для меня это по ощущению как предательство себя и, например, если я, скажем, решила, что земля плоская, то никто не сможет меня разубедить, и не потому что я тупая, а потому что сейчас я чувствую себя так. И мне нужна эта вера в плоскую землю или в любой другой абсурд по мнению другого человека, потому что иначе мой внутренний фундамент развалится. И это не значит, что я считаю, что мой оппонент не прав. Он скорее всего прав, но мне его правда не подходит. Она рушит меня, как моя теория про плоскую Землю рушит его. Она вздыхает и берёт в руки грушу. Постепенно начинает виднеться дно плошки. — Знаешь, наверное, большинство человеческих споров о том какое «яблоко» лучше: сладкое или с кислинкой, а главный на самом деле вопрос в том, почему тебя настолько сильно задевает какие «яблоки» нравятся человеку? Ведь это только твоя картинка, человеку норм и так жить, а другой почему-то с этого бесится. — Да, — улыбается Кацуя ей мягко, — поэтому давай лучше попробуем груши. Томе смотрит на него каким-то абсолютно тупым взглядом несколько мгновений, а затем резко начинает смеяться. — Блин! Ну ты серьёзно, что ли?! Я тут значит распинаюсь, а он мне про груши!!! — Курата начинает судорожно вытирать слёзы от смеха. — Да я просто пошутить хотел, — улыбается Кацуя ей довольно, — а так, у тебя очень глубокие мысли, я не задумывался над этим, по поводу того, что у каждого правда своя, и что на самом деле очень большую роль играет мировоззрение. Мы можем, например говорить с человеком через духовное, но он не будет воспринимать эти аргументы, потому что человек материалист. Бесполезно говорить с человеком о честности и открытости в дружбе, если он никогда не чувствовал это и не пытался почувствовать и понять. Как и про любовь, как и про ответственность. Человек способен принять и понять далеко не всё за один лишь разговор. Иногда вообще ничего и это тоже нормально. — Да. Наверное. — она слегка вздыхает, — Мне кажется, я иногда слишком много говорю. Тебя это не бесит? Томе даже закусывает немного нервно губу, когда это спрашивает. Серидзава немного хмурится. — Нет, с чего ты это взяла? — Просто. Ну. Я ведь реально слишком много говорю и не чувствую меры… мне как-то раз сказали, что я человеку даже слово не даю лишний раз вставить — это правда? — смотрит Томе на него как-то даже расстроено. — Эм… — начинает Серидзава растерянно и опускает взгляд на грушу в своих руках как будто бы пытается на ней найти наиболее правильный ответ. — Я люблю больше слушать… но иногда мне интересно и выйти на более открытый диалог. Я бы не сказал, что ты перебарщиваешь, просто для кого-то это слишком и человек об этом говорит… у меня обратная сторона. Мне часто говорят, что я слишком много молчу. Улыбается Кацуя под конец весьма неловко. — Ну и дураки, — вздыхает Томе. — Ну и дураки, — повторяет Кацуя и улыбается ей шире. — Да, дураки, — вздёргивает Курата нос вверх даже с какой-то гордостью. — Определённо, — подтверждает мужчина и довольный откусывает грушу. Девушка выжидает некоторое время. — Ну и как тебе груша? — Сладкая, но кожа вяжет. — Здесь я солидарна, — ухмыляется она. — Если хочешь поспорить, то я открыт, — шутит Серидзава. — Мне льстит ваше предложение, но, к сожалению, к грушам я равнодушна. Не выйдет. — Жаль, жаль, — откусывает он ещё кусочек, — а я их очень люблю. — Да, жаль, тебе больше достанется, — подмигивает Курата ему, от чего Кацуя слегка смущается и в итоге расплывается в весьма неловкой улыбке. Томе тянет руку ещё к одному яблоку и обнажает дно в самой плошке. Оно оказывается зеркальным и довольно хорошо отражает окружение. Она смотрит на своё отражение ещё с где-то с минуту в каком-то абсолютно завороженном состоянии и ей кажется будто бы на пару секунд вокруг неё образовался вакуум. Будто бы пространство исказилось всего на мгновенье, пока она вот так стояла и рассматривала свои карие глаза сквозь голубоватое отражение. — Томе, что там? — одергивает её в какой-то момент Серидзава. И она словно в трансе переводит взгляд на соседнюю стену, где как раз висели часы. — Ровно одиннадцать… — трёт она как-то даже устало глаза, — тут просто отражение такое… интересное. — Правда? — чуть хмурится Серидзава и встаёт с дивана, — дай посмотреть. — Да вот, — продвигает к нему плошку Курата. Серидзава достаёт пару фруктов и с интересом начинает рассматривать дно. — Но… здесь же ничего нет. — Как нет? — удивляется Курата и ещё раз заглядывает туда. Однако вместо чистого зеркального дна обнаруживает обычное пластмассовое, поцарапанное мочалкой от бесконечного мытья. — А вот так нет. — вздёргивает бровь Кацуя. — Но ведь было! Вот только что! — взмахивает руками она весьма импульсивно. — Ну я ведь точно видела, честно! Ты ничего не почувствовал аномального? — Хм… — задумчиво пялиться на плошку Кацуя. — кажется ничего. Может дно как-то меняется? Он достаёт все фрукты окончательно и начинает вертеть плошку туда-сюда. — Там правда всё было, я не знаю, куда оно делось, — вздыхает она. — Я верю тебе, только вот теперь уже не проверить, — улыбается он слегка как-то даже весьма странно. По крайней мере, Томе почему-то на секунду напрягается, но затем убеждает себя, что всё в порядке и не с чего ей вдруг так себя чувствовать. Может и вправду. Действительно. Показалось. Томе озадаченно пялится на все эти фрукты. Может быть в яблоки что-нибудь подмешали? Ну. Всякое бывает, она достаёт телефон из кармана и начинает вертеть его в руках. — У нас ещё минут пятьдесят примерно. Далеко не уйдёшь. Предлагаю составить план наших дальнейших действий после полудня, я как раз в заметках всё последовательно запишу. — У меня есть пару мыслей, но я бы начал с храма. — Что ж, — вздыхает Курата, мысли от чего-то мечутся, такое странное ощущение будто бы всё это уже несколько раз с ней было. — Диктуй.