***
Чай был разлит по чашкам, и Рицу судорожно то и дело бросал взгляд на экран телефона. Каждая последующая минута его напрягала. — Слушай, Теру, — снова задумался Шо, вытаскивая те самые конфеты, за которые в прошлый раз зацепился так невзначай его взгляд. — А чего ты так скрываешься насчёт Шимазаки, а? — Да не скрываюсь я, — цокнул он, — просто. Какая разница? Ей-богу. — Просто сам сказал мол, зачем тебе с ним общаться, вы же хорошенько надрали друг другу задницы, будто бы притворяясь, что вообще с ним и никогда в жизни не пересекаешься, когда как все факты говорят об обратном. Да ты и сам в итоге в этом сознался. Ты что. Что-то скрываешь? Или может быть вы вдвоём?.. Рицу заранее сморщил на всё это нос. Рассуждений Сузуки ему хватило по самое не хочу. Он всё никак не мог выбросить из головы это пресловутое «Ну быть может они любовники». Как бы Кагеяма не заглатывал как можно больше чая в рот, все эти дурацкие мысли всё равно очень нагло лезли ему уже чуть ли не в глаза. Рицу ведь теперь не уснёт, если не спросит прямо. Просто для дурацкой галочки в своей голове. Да и в дневнике запишет уже наконец-то и успокоится. — Я просто не знаю твоих мотивов, — пожал плечами Ханадзава абсолютно спокойно, чужое подозрение его ни капельки не задело. — Может ты хочешь меня о чём-то попросить или ещё чего. У меня и так дел по горло со всеми нашими проектами. Шо хмыкнул, отпил из чашечки чая и задумчиво выдал: — А может он тебя попросил не распространяться об этом? О чём вы вообще болтаете? Вы же капец насколько разные! Теру залил кипятка в чашку и прокрутил ту в руках задумчиво. — С тобой мы тоже «капец» какие разные. Это не мешает мне поддерживать диалог. И с Шигео. И с Рицу в том числе тоже, — скосил он весьма приветливо взгляд в сторону черноволосого. — А как давно вы общаетесь? — всё допытывался Сузуки. Даже глаза слегка прищурил, всматриваясь в Ханадзаву. — Звучит как допрос, Шо, тебе так не кажется? — А твоё общение с ним, звучит как стокгольмский синдром, тебе так не кажется? — попытался его передразнить Сузуки. Теру легонько приподнял бровь чуть в верх. Он не понял ни чужой реакции сейчас, ни своей в том числе. Чувство было притуплённое ровное. Правая свободная рука чуть сжалась в кулак. — Очень смешно. Сузуки. Молодец, — весьма вежливо улыбнулся Ханадзава. Внутри его от чего-то аж всего сука потряхивало, — медаль тебе за красноречие. — Шо, какого мать твою хера? — явно сдали нервы Рицу, который почувствовал огромное напряжение со стороны обоих. Сузуки поджал губы. — Да ничего. Забейте, — вздохнул он и бросил короткий взгляд на Теруки, — прости. Ханадзава нахмурился. — Насколько я знаю, — начал он осторожно, — ты ТАК про него не думаешь. Я ещё могу думать, Рицу. Но не ты. Шо. Сузуки вздохнул. — Бля, всё забейте, ну. Быканул на ровном месте, ладно? Мне нужно ещё извиниться или что? Теру вздёрнул брови. Задумался. — Нет, просто. Ты никогда так легко из себя не выходишь. Всегда есть причина. — Ты меня плохо знаешь, — пробубнил на это рыжеволосый. Теперь уже нахмурился Рицу. — Пока я не ушёл — скажи как есть, потом я тебе отвечать не смогу, Шо. Сузуки вздохнул. — Просто парюсь об этом балбесе вот и всё. Ничего более. — А я-то тут причём? — искренне не понимает Ханадзава. — В том, что ответить на телефон ему впадло, а таскаться по гостям, пожалуйста! — зло выдал Шо, всплеснув руками. — Ты что, — выдал озадаченно Рицу, — ревнуешь? Теру удивленно уставился в зелёные глаза. Те заметались. — НУ А ЧТО?! РИЦУ МОЖНО РЕВНОВАТЬ, А МНЕ ВИДИТЕ ЛИ НЕЛЬЗЯ?! Кагеяма закатил глаза. — Это был вопрос, балбес, а не осуждение! Теру подлил себе ещё немного чая и осторожно молчаливо отпил. Сузуки встал из-за стола. — В общем я… просто парюсь больше обычного. Это наши с ним разборки. Не берите в голову. Ладно? Я просто пытаюсь с ним наладить отношения, после всей этой хуеты, которую устроил мой сука батя! Внутренние разборки, которые я, честно говоря — ненавижу, когда решаются насто-о-о-о-олько долго, — развёл он руками в стороны, — когда можно было уже сто раз позвонить, встретиться и так далее… — А. Он. Вообще… в курсе, что у вас там. Внутренние разборки и так далее? — всё же вставил в эту тираду своё слово Ханадзава. — Не знаю, — опустил даже как-то поникши голову вниз Шо, — мне иногда кажется, что это я один думаю, будто бы мы друзья. И всегда только я один так и считал, хотя… сколько лет мы знакомы, неужели ему настолько-то блядь наплевать? — выдохнул он чрезмерно расстроено. Повисла тишина на пару мгновений. — Ну я передам… — Скажи, что я просто немного… парюсь. Слегка. Больше ничего не говори, — нахмурился рыжий. — Это как ты сказал. Личное. Бывает. Рицу покачал головой на всё это, а затем нервно встал из-за стола. — Всё. Теперь я точно побежал! Теруки встал последним. — Что ж а я займусь домашними делами и немного поработаю. — Спасибо за обед и чай, — улыбнулся слегка Сузуки, — извини за… — Забей. Бывает. Парни друг другу солидарно закивали, пока Рицу судорожно натягивал кроссовки на ноги. Шо принялся обуваться следом. — До субботы. У нас там собрание как раз, — махнул Сузуки. — Удачи, Рицу. Я думаю всё будет классно, — улыбнулся Ханадзава черноволосому. — Я в удачу не верю, — скептически сощурился он. — А зря. Классная штука, всегда меня вытаскивает из самых жопных ситуаций, — рассмеялся Ханадзава. А затем проводил их обоих до двери и благополучно её захлопнул. Сделал вдох. Сделал выдох, стянул с волос резинку и пошёл на кухню, заваривать себе чай. Нужно было немножко разгрузится и просто прийти себя, после стольких событий за раз.***
— Шо беспокоится за тебя. Поглядывает Теруки на чашку, уловив знакомое колебание в воздухе. На какое-то время в пространстве повисает тишина. — Зачем? Если со мной всё в порядке. — Говорит, ты игнорируешь его. — Просто не хочу общаться. — Почему? — воротит кружку в своих руках Ханадзава. — Нет настроения. — В таком случае у тебя уже очень давно нет настроения. Что случилось? Человек за его спиной как-то невольно ведёт плечом и переминает свои руки в карманах. — Работы слишком много, нет времени на всё остальное. — Но тем не менее ты здесь. Чаю будешь? — Только если с оладушками, — улыбается Шимазаки во всю ширину своего лица. — Ну если ты их сам сделаешь, то пожалуйста, — просто отвечает Теруки, пока встаёт из-за стола и относит грязную посуду до раковины. — А у тебя есть нужные для них ингредиенты? — Ну. Поищи. Не найдёшь… значит сходишь в магазин, для тебя это как два пальца. — Ты чего это сегодня такой пассивно-агрессивный? — Мне сказали, что у меня стокгольмский синдром. — Чё? — хмурит Шимазаки брови, Теру даже лениво оборачивается, чтоб заценить его реакцию. — С чего вдруг? — Потому что я общаюсь с человеком, который меня когда-то чуть не убил, — старается не захихикать синеглазый парень. — Ну. Вы тоже мне надавали лещей. Мне кажется, мы в расчёте. И вообще. Стокгольмского синдрома не существует. У каждого обычно своё. Просто слово ходовое, так что не парься, — шарится он в холодильнике в поисках молока или кефира, а затем неожиданно замирает. — Я вроде не похож на тирана, да? Теру не выдерживает и таки начинает ржать, поглядывая за чужой весьма выразительной в полном недоумении мимикой. А у Рё она всегда выразительная, если присмотреться, даже несмотря на то, что у него отсутствуют глаза. — И… что это за реакция? — наконец-то находит он что-то напоминающее пакет с молоком. — Не знаю, просто. — Просто, что? — хмурит Рё свои бровки, от чего Ханадзаве становится только смешнее. — Окей, ладно. Видимо я делаю что-то безумно смешное. Ладно. Вздыхает он и, открыв первый попавшийся под руку ящик, находит муку. — Ну, просто. Ты очень забавно хмуришься. Рё стоит в каком-то ступоре снова. — В смысле забавно? — Не знаю, но мне очень нравится. Рё думает что-то съязвить на эту тему, но вместо этого почему-то чутка смущается. И когда он это замечает, дёргает обратно дверь холодильника на себя и достаёт ровно одно яйцо. — А это что была за эмоция? — с интересом спрашивает Ханадзава. — Вместо оладушков, у нас будут блинчики. Вот так вот, — выдаёт Шимазаки ему ровно. — Я тебя чем-то обидел? — Соду я не могу найти вот что. Или что-то, чтоб попышнее были. — Дальний ящик справа, — наблюдает Теру за ним с интересом, устроившись на стуле возле стола и вернувшись к своей недопитой чашечке с чаем. — Зачем ты каждый раз переставляешь предметы? Это же жутко неудобно! Ставь туда, где и стояло, — жалуется ему Рё. — Это скучно, — хихикает Теру снова, — одна твоя реакция только чего стоит. Шимазаки ухмыляется. — Только не говори, что столько стараний и всё ради меня? — Ну. Кто-то розы дарит, кто-то в рестораны водит. А я вот предметы переставляю, ну как, чувствуешь сколько к тебе внимания? — улыбается достаточно хитро Теруки. — Как любезно с вашей стороны, издеваться над бедным слепым человеком, — строит явную драму Рё, даже с тоном как-то переигрывает. — Этот бедный слепой человек получше зрячих будет, ну когда конечно же использует некоторые дополнительные функции. — Эй-эй я теперь умею и без психосилы. Между прочим. Но вот если бы кто-то не переставлял объекты в доме, было бы ещё доступнее. — Так говоришь, как будто здесь живёшь, — вздёргивает Теруки бровь в верх, допивая чай. — Был бы я в твоём доме, я бы ставил так как ты просишь. — Но это какой-то бардак, когда всё не на месте, разве не так? — Сода — на кухне, а не в спальне, где ж тут бардак и как ты выразился «не на месте»? — С тобой бесполезно спорить, — делает Рё заключение и берёт какую-то первую попавшуюся миску и таки в том же месте отыскивает миксер. — Со мной? — ухмыляется Теруки, — а мне вот кажется наоборот с тобой, просто невозможные диалоги каждый раз. — Так зачем слушаешь? — разбивает он яйцо весьма старательно на одних только ощущениях и изучает психосилой, не оставил ли он в миске лишние частички скорлупы. — А я и не слушаю особо. Так просто фон какой-то есть и спасибо. — Значит, вот оно как, ты даже меня не слушаешь, — делает обиженный тон Шимазаки. — Я тебе даже скажу больше, ты просто пришёл, не поинтересовавшись моим мнением, а не против ли я? — Но ты ведь не против, — пожимает плечами Рё. — С чего ты взял? — Это видно по твоему выражению лица, — начинает хихикать мужчина, пока выуживает психосилой банку с сахаром и перед тем как насыпать, всё-таки пробует на вкус. Теру с умилением наблюдает, как Шимазаки начинает постепенно хмурится. — Ты зачем поменял банку из-под сахара на банку из-под соли? — Хотел увидеть твою реакцию, — не выдерживает Теруки и прикрывает свою ухмылку ладошкой. — И после этого ты ещё заявляешь, что против того, чтобы я приходил? — покачивает головой Рё. Так по-дурацки его ещё никто и никогда не разводил. Это реально ставит его в ступор и сбивает с мысли, такая простая бытовая фигня. Это даже его в каком-то смысле немного раздражает и одновременно он почему-то кайфует от такого особо го отношения к себе. — Я прошу лишь предупреждать, — улыбается Теру. — Я не против твоей компании. — Ну-ну. И где тогда сахар? Положил его в какую-нибудь банку из-под крупы? — чувствует он себя даже каким-то слегка беспомощным. — Как ты догадался? — Встаёт из-за стола наконец-то Ханадзава и подходит к ящикам справа от Рё. После чего, слегка помешкав, выуживает чёрную жестяную баночку, которую открывает сам, — держи. — Решил пожалеть меня? — ухмыляется Шимазаки и таки на всякий пробует на вкус содержимое банки. — А ты мне не доверяешь, значит? — Говорят: доверяй, но проверяй, так знаешь, на всякий случай. Теру задумчиво моет чашку, наблюдая за тем, как Шимазаки отмеряет всё в основном с помощью психосилы и рук, за тем как чужая аура очень точно и планомерно двигается туда, куда нужно её хозяину и затем, заменяя блендер, начинает смешивать содержимое внутри миски. — Вот сода. Мука, — достаёт с каких-то дальних полок Теруки, — сковородка в ящике. Хочешь с начинкой или так? — Это что… — удивленно вскидывает брови в верх мужчина — …забота? Теру в ответ пихает его как-то даже слишком импульсивно в бок. — Эй, ну, за что?! — ставит аж от неожиданности барьер Шимазаки. — Ты же умеешь считывать удары противников, чего удивляешься каждый раз? — прячет своё смущение за этой фразой Ханадзава. — Так ты ведь вообще ничего не продумываешь, а просто делаешь, где ж я просчитаю-то…? В морду быстрее получу, чем пойму, куда ты там целился… — Ну прости. Ладно? — хмурит бровки Ханадзава и в итоге достаёт резинку из кармана и собирает волосы в хвостик. — Просто хочу помочь. Чисто по-дружески. — Как мило с твоей стороны… — Не доводи меня, — слегка возгорается его аура, что Рё чувствует почти моментально. — Ты же знаешь, как я люблю это делать… — Да. Поэтому и прошу. Из уважения к моему дому и кухне. Ты ведь на моей территории, солнышко. Шимазаки так и впадает от последнего сказанного в его сторону обращения. А Теру не удержавшись снова начинает хихикать в ладошку. — Солнышко значит, да? — уточняет мужчина, протягивая руку к предполагаемой муке. — Значит вот так вот, да? — Что значит вот так вот? — подмигивает как-то на автомате Теруки, не особо задумываясь, что считать его мимику для Рё сейчас будет сложновато. Однако для Шимазаки его тон вполне выдаёт все его там подмигивания, ухмылочки, и прочие вещи, которые мужчина уже привык различать за время общения с Ханадзавой. — Да ничего, милый, ничего, — улыбается он в итоге сам себе и выуживает сковородку из ящика и ставит на плиту. — Ещё одна такая фраза и я снова буду тыкать без предупреждения, — хмурится Теру. — И всего-то? Я уж было подумал, что выгонишь… — выдерживает он достаточно длительную паузу, — …котик. Ханадзава аж морщиться от последнего сказанного мужчиной в слух слова. — Чего блядь? Ты сейчас серьёзно? А Рё прикрывает рот рукой, потому что ему становится просто невыносимо смешно, но он очень старается сдерживаться. — Ты реально напрашиваешься сейчас на то, чтобы я тебя выставил из дома! — Почему же… — старается ровно начать фразу Рё, потому что у него аж всё тело трясётся от сдерживаемого порыва смеха, — потому что я тоже… котик? Теру думает вставить слово, но в итоге он наблюдает за тем, как Шимазаки сгибается уже и морщиться от смеха. У него даже, чёрт побери, выступают слёзы на ресницах. Он что реально поплыл с настолько дурацкой и плоской шутки? И была ли там шутка вообще? Потому что ощущение, что человек засмеялся просто на ровном месте. Поэтому блондин ещё с минуту наблюдает за тем, как Рё пытается успокоиться, смахивая пальцами шальные слёзы и даже как-то немножечко с этого кайфует. Такой яркой эмоции он что-то и не припоминает в арсенале своего гостя. — Ну ты как? Нашутился? Может тебе, не знаю. Водички налить… успокоиться. — Всё… всё окей, — стоит он над сковородкой и по-тупому очень уж широко улыбается, аж скулы начинает сводить. — А ты не матерись — это понижает вибрации. Теру закатывает глаза. — Я так заземляюсь. Лучший способ, чем доставать тоже спиртное, или пить кофе чашками. Рё ставит миску поудобнее, ближе к плите и выливает немного масла на сковородку. — Хорошо заземляют секс, готовка и танцы. Остальное скорее развивает созависимость и затыкает дыры, но не исцеляет их. — Именно поэтому ты хлебаешь у меня кофе при любой возможности? — Я использую для этого корицу, она, между прочим, выравнивает энергетику. Теру качает на это лишь головой и вытирает возле миски тряпкой пару капель. — И что это за жест такой? — интересует Шимазаки, выливая первый пробный оладушек. — Какой именно? — вздыхает Ханадзава. — Такой из разряда «Боже, как ты меня достал, но вместо этой фразой я лучше покачаю головой» Теруки снова закатывает глаза. — Судя по движению твоих круговых мышц глаза, ты сейчас делаешь знаменитый жест аля «закатил глаза», я прав? — ухмыляется он, беря лопатку для переворачивания в руки. — Ты можешь настолько сильно не лезть в моё личное пространство своей психосилой без разрешения, а? — Могу, но тогда ты завязываешь себе глаза, и мы будем квиты, — пожимает он игриво плечами. — А то тебе значит можно на меня пялиться, а мне на тебя нельзя? Это уже какое-то откровенное ущемление незрячих начинается. — Но я не пялю на тебя и твоё выражение лица, например, когда ты стоишь спиной или отвернулся. — хмурит он брови. — Так я и не запрещаю тебе это делать. — А я запрещаю! — возмущается Теруки. — Я с тобой всегда как на ладони! — Да мне даже подглядывать за тобой не надо, я все твои реакции различаю по интонации, — спокойно сообщает ему Рё. Ханадзава снова закатывает глаза, убирая тряпку в ящик. Шимазаки на это в ответ слегка улыбается сам себе и переворачивает оладушек. — Напомни-ка, с какого хрена я вообще тебя впустил в свой дом? Шимазаки чешет затылок. — Я-то откуда знаю, ты же впустил. Но вроде как мы просто продолжили разговор за чашкой чая после бизнес конференции. Достаёт он тарелку для будущих оладушков. Теру поджал губы, припоминая. — Кажется ты затирал тогда что-то про экономику, потом про эзотерику, и я подумал, что всё-таки ты не такой дурак, каким кажешься со стороны и тебя можно выгодно использовать для получения новой информации. — Ну и как достаточно выгодно использовал меня? — складывает мужчина первый оладушек на тарелку и отламывает кусочек, чтобы попробовать. — Вообще-то совсем нет. Потому что всё что мы делаем — это пьём чаи, да жарим твои несчастные оладушки. — Ты утрируешь, а как же салаты? А суп? У меня широкий профиль! Теру снова покачивает головой. — Рё, ну почему на моей кухне? Почему не у себя дома? — Разбавляю твоё одиночество, — ухмыляется он. — Чтобы ты в депрессию не ушёл от учёбы и работы одновременно. — Только что придумал, что ли? — в итоге отламывает и Теру кусочек от оладушка, потому что так и не понял по чужому выражению лица, получилось или нет. А Рё наливает следующий на сковородку. — Как знать наверняка… — Я серьёзно, сейчас, почему? — Просто так. — Просто так что? — Хочу так. Все рецепты на несколько человек. А я не ем еду, если она постоит в холодильнике в отличие от тебя, поэтому выгодно сразу что-то сварганить здесь и заодно поесть. Теру хмурится. — То есть, когда тебя нет днями, ты вообще не ешь? — Столовые никто не отменял. — Ну тогда доставка? — Я люблю, когда еду только что приготовили и лучше, если это сделал я лично, — парирует он. И достаточно убедительно, что Теру даже не знает, чем бы ещё его таким придавить. — Ну тогда. Мог бы просто позвать меня в гости. Рё слегка замирает над вторым и третьим оладушком, задумываясь. — Там нечего делать. — Почему? Хоть бы раз показал своё обиталище. А то мой дом уже наизусть знаешь, а я твой даже ни разу не видел. — Я подумаю над твоим предложением, — складывает он готовые оладушки на тарелку, заливает новые. — Достань какую-нибудь начинку, сделаем их посытнее. «Опять меняет тему», — хмурит бровки Теруки и идёт всё-таки к холодильнику за ветчиной, сыром и помидорами. А ещё достаёт банку с шоколадной пастой с верхней полки кухонного шкафа. — Подумай, потому что я настаиваю. — — Невежливо навязываться к людям, — ухмыляется он. — Сказал самый ненавязчивый человек в мире. — Сказал самый безотказный человек в мире, — парирует Рё. — Я ведь всё ещё могу выгнать тебя из дома. Официально. — Я скорее заночую здесь в твоей же собственной постели, чем ты удосужишься наконец-то мне по-нормальному отказать. — Так. Я не понял, ты реально считаешь, что я не умею отказывать? — хмурит очень резко брови Теруки. — А что, есть чем оспорить? Больше всех возмущаешься, как я тебя достал — но ничего не делаешь. Режет он помидоры тем временем. — Ты находишься в пределах моего раздражения, но как только выйдешь за границы, я с тобой церемониться не бу… — прерывает его Рё, пихнув ему в рот оладушек. — Ты! Ты чё творишь! — Начинает уже открыто злиться Теруки, но оладушек, однако, откусывает и жуёт, максимально демонстрируя своё недовольство. — Ты или помогай, или ешь. А то только и можешь, что возмущаться. Уже я начинаю раздражаться от твоего нытья. — Да неужели? Ну тогда я продолжу. Раздражения на твоём лице я ещё не видел. Рё ехидно улыбается. — Сколько старания и внимания. И всё ради меня. Ты точно уверен, что это я навязываюсь? Теру щурится и берёт нож в руки, после чего молча начинает нарезать сыр для оладьев. На кухне повисает тишина, которая нарушается разве что стуком ножа по доске и хлюпаньем оладьев на раскалённом масле. Рё берёт помидоры и распределяет их в качестве начинки, затем тоже самое проделывает с ветчиной и с сыром. Так проходит ещё, наверное, минут пять, после чего Шимазаки нарушает тишину первым. — Ну и чего ты замолк? — Ну ты же сказал: или помогай, или ешь. Вот я и помогаю, какие-то есть ещё указания? — достаточно равнодушно отвечает Теруки. Рё в ответ молчит. Он перетаскивает готовые оладушки с начинкой на отдельную тарелку и заливает новые. Ханадзава начинает злиться. Снова. Его ведь сейчас игнорируют, да? То есть Рё способен его бесить только одним своим присутствием? Ему даже рот для этого в итоге не нужно открывать. — Дай, пожалуйста, плошку с шоколадной пастой и можешь к ней нарезать банан? — разбивает тишину Шимазаки снова, прежде чем Теру успевает в открытую возмутиться. — Могу, — сухо отвечает Ханадзава и так же сухо передаёт Рё шоколадную пасту с ложкой. — Что-то я не слышу никакого энтузиазма в твоём голосе. — Не надо было меня бесить, — бурчит он себе под нос. — Ты что… — делает весьма наигранно удивлённый тон Рё… — обиделся на меня? — Блядь ну только не таким тоном, господи, — хватает Теруки весьма агрессивно банан из вазочки с фруктами. — Я тоже материться умею, — хихикает Шимазаки. — Так давай. Демонстрируй, раз такой крутой. — К сожалению вынужден тебе сообщить, что в нашем возрасте это уже не достижение. Но вот если бы нам было лет по десять, я бы, конечно, тебе похвастался своим словарным запасом. — А я бы похвастался тебе лет в десять тем, что достаточно идеальный и покладистый ученик, который умеет держать свой язык за зубами. — Ах, так вот почему ты сейчас этого не делаешь. Да. Понимаю-понимаю. Тяжелое детство? Жесткий родительский контроль. Бедняжка. Бедный-бедный мальч… Прилетает на последнем слове Шимазаки половиной помидора по лицу. — Ауч, — трёт он озадаченно свою щёку. — Как жаль, что тебя наоборот совсем не научили держать свой язык за зубами. И хоть немного проявлять такое качество под названием «тактичность». — По мне так я достаточно тактичен. Следую верной тактике от и до и всегда получаю желаемый результат, — подхватывает он половинку помидорки психосилой и возвращает её к разделочной доске. Он мог бы от неё на самом деле спокойно уклониться, но зачем же обламывать удовольствие хозяину этого места. Всё-таки Рё пришёл в гости, а не драться до потери пульса. — И какой же твой желаемый результат?! — Немножко растрясти твои бока, только и всего. Теру медленно мрачнеет. — Это ты так намекаешь мне на то, что я не в форме? — Это была метафора. Не буквально. Слегка поднял тебе давление, чтобы голова не кружилась — можешь не благодарить. — Нет-нет. Ты же у нас всегда стараешься сказать как есть, — цепляется Ханадзава. — Давай же говори всё, что ты думаешь обо мне на самом деле. — Сноб, эгоист, любишь играть в хорошего мальчика у всех на виду, но все мы прекрасно знаем, какой ты на самом деле… — чувствует Рё как воздух вокруг него слегка электризуется, — милый человек. Заканчивает он фразу и улыбается ему во весь рот. — Нет-нет давай до конца, что хотел сказать, я слушаю, — настаивает Теруки и очень внимательно смотрит на чужую чуть дергающуюся улыбку. — Вспыльчивый, буквально, — хихикает на последнем Шимазаки. — Да ладно ли я ещё ничего даже ни разу не поджёг. Особенно при тебе, — приподнимает он бровь слегка в верх. — Грубый, — задумывается на мгновение мужчина, — совсем не гостеприимный. — Ах, вот оно что, — цокает Теруки языком и даже слегка ухмыляется, — НЕ гостеприимный значит. — Ага, постоянно грозишься меня выставить за дверь, буквально ежесекундно, я может быть из-за такого обращения испытываю жуткий стресс, — даже как-то старается Рё произнести это всё с чувством и с какой-то глубокой эмоцией. «Искренне». — А ты надменный, невыносимый и упрямый эгоцентрист. Который абсолютно не уважает чужие границы и плевать хотел на чужое мнение. — Ну почему же, я тебя слушаю. Если бы ты не хотел оладушков, я бы не стоял сейчас у плиты, — улыбается он снова. — Ты банан мне нарежешь уже наконец, милый? — Я с тобой ёбнусь, честное слово, — вздыхает он и таки возвращается к банану, который начинает несколько агрессивно нарезать. — М-м-м, снова ругаешься, — подмечает Шимазаки. — А ведь такой примерный на людях. Прямо-таки эталон идеального человека… — В том то и дело, что я выражаюсь только при тебе, а это уже говорит о многом, — хмурит он брови. — Ах, то есть я для тебя особенный? — ехидно ухмыляется Рё. — Столько чести и всё ради меня. — Нет. Я просто не собираюсь сдерживать свои эмоции хотя бы у себя дома, где я по идее должен расслабляться от таких типов как ты. Да и просто от учебы и работы одновременно. А не стесняюсь своей агрессии, в отличии от тебя, — Пододвигает Теруки к нему нарезанный банан. Шимазаки берёт пару кусочков и смешивает их с шоколадной пастой. — Чтобы я её начал стесняться, для начала до неё нужно меня хотя бы довести, — пожимает он плечами. — Так говоришь, как будто бы никогда не злишься, — вздёргивает бровь в верх Теруки. — У меня нет времени заниматься такими глупостями, — заливает он последние пару оладушков и ставит психосилой плошку из-под теста в раковину. — О класс, то есть ты из тех, кто вообще её подавляет? То есть пассивный агрессор? То-то я тебе постоянно хочу треснуть за каждое действие. Рё улыбается как-то неестественно криво на левую сторону и молчит ещё, наверное, пару секунд. — Оладьи готовы, ставь чайник, пока они не остыли. — Игнорируешь? Это, между прочим, тоже пассивная агрессия. Наливает воду в чайник Ханадзава и достаёт чашки. — Пересыпать сахар с солью и менять предметы местами на кухне, только чтобы насладиться моей реакцией — тоже пассивная агрессия. — Это была безобидная штука! — в защиту кидает Теруки. — Один раз в жизни так пошутил! Ты постоянно творишь какую-то хрень, я успеваю только возмущаться! — То есть: «поступаю с тобой так же, как и ты со мной»? Око за око, зуб за зуб? — Ухмыляется Шимазаки и подхватывает тарелки с оладьями. — Ну окей, я извиняюсь за это, было не очень приятно, наверное, но вот ты — ты никогда не извиняешься! — Если уходить только в обвинительную позицию в разговоре, то скорее всего твой собеседник тебе ответит тем же, — улыбается уже более живо Рё. — Пиздец, — тихо в итоге вздыхает Теру и заливает горячую воду по кружкам. — Ты просто, блядь, не возможный. — Спасибо, я очень стараюсь, — кивает ему мужчина весьма добродушно. — Тебе сладкие, солёные или обычные? Ханадзава вздыхает ещё раз, споласкивает руки под тёплой водой, берёт чашки в руки и ставит на стол. — Положи мне и с ветчиной, и с бананом. Рё послушно всё распределяет и когда тянет руку к сахарнице, придвигая к себе чай, слегка замешкав, спрашивает: — Это точно сахар? — Ну вот попробуй и узнаешь, — бурчит ему в итоге Теру на это. Шимазаки усмехается. — Нет зачем. Я же доверяю тебе, к тому же проверим действительно ли ты обходителен с гостями. — заводит он ложку и, не пробуя, сразу мешает в чай. После чего подносит к губам чашку слегка дуя, Теру в этот момент очень внимательно на него смотрит, прямо-таки затаив дыхание. Рё отпивает глоток и озадаченно замирает. В лице он особо никак не меняется, но Ханадзава прекрасно чувствует в нём некое замешательство. Шимазаки отпивает ещё глоток, чтобы понять до конца, ему сейчас показалось или нет? И попробовав ещё раз, он понимает… — Серьёзно? Ты перемешал сахар с солью ради моей удивлённой рожи? — вздёргивает он брови резко в верх, даже как-то неверяще. Такой абсурд у Рё каждый раз не укладывается в голове. И вот именно на такой простой фигне его всегда и ловит Ханадзава. Максимально дурацкой фигне. — Я просто случайно просыпал туда соль, — говорит как ни в чём не бывало Теруки, — думал всю выскреб, а оказывается немного осталось. Вот уж недоразумение…. Старается он сдерживать свою весьма ехидную улыбку. Скорее держать весьма невинное лицо, максимально отстранённое от ситуации в целом. — Насладился? По кайфовал? — Возвращается к прежнему выражению лица Рё: беззаботной улыбке, разве что она выглядит более естественной, чем обычно. — Я? — вздёргивает наигранно брови Ханадзава. — Чем же? Давай, я тебе чай что ли поменяю, раз уж вышло настолько неловко. — Нет-нет, спасибо, мне даже… нравится, — посмеивается он и берёт в руки нож с вилкой, после чего достаточно красивым и элегантным движением рук разрезает себе кусочек. Теру уже который раз наблюдает за его действиями. Слишком уж они красиво отточены у Рё. Он приметил это ещё давно, тогда, когда довелось пересечься с ним уже в более деловой атмосфере. Да и злость и обида уже достаточно поутихли, чтобы Ханадзава остыл от всей этой заварухи с Тоичиро Сузуки и его пешками. Когда они уже встретились на равных и абсолютно при других условиях завязали совсем другой разговор. Да и, честно говоря, чего греха таить, несмотря на все разногласия, синяки и парочки между прочим весомых трещин в костях, и сломанного запястья, а так же скола одного из позвонков, которые, слава богу, благодаря помощи Шо и его напарнику-лекарю затянулись и зажили; Теруки всё равно до скрежета зубов было очень интересно узнать как Рё Шимазаки вообще живёт и функционирует в этом мире. Ведь его способности были просто феноменальны. Не говоря уже о том что, если он никогда не будет снимать солнце защитные очки и в принципе особо того не расспрашивать, про всё что связанно с виденьем — ты никогда и не догадаешься, что такой зрительный орган как глаза у Шимазаки отсутствует в теле вообще. Теру тяжело принять тот факт, что его любопытство и некая одержимость этим человеком намного сильнее чем то, насколько сильно он его временами бесит. Ему банально до ужаса интересно как он двигается, как он ест, как разговаривает, как держится в обществе, как использует свою силу. Как реагирует на то или иное событие. И в какой-то степени где-то глубоко внутри Ханадзава давит в себе чувство превосходства над остальными, что Рё общается именно с ним, игнорируя всех своих остальных знакомых и друзей, особенно Шо. И где-то там, на другой стороне души, он понимает, что это не нормально, но Теруки абсолютно ничего не может пока поделать с этим чувством удовольствия и властности, которое он испытывает, когда ему печёт оладушки его некогда заклятый враг. Какие-то такие эмоции он испытывал, когда ещё учился в средней школе и до того, как в его жизнедеятельность вмешался Кагеяма Шигео. Над чем-то таким он некогда кайфовал. А затем резко взял и отрезал из своей жизни, как кусок какой-то ненужной старой грязной и порванной ткани. Закрыл глаза. Сменил стиль и одежду и похоронил все свои скелеты как можно подальше. Сделал вид, что другой. Совсем другой, что он исправился. Шимазаки тем временем весело уплетает за обе щеки свои оладушки и действительно отпивает этот несчастный чай с солью и с сахаром с каким-то неведомым удовольствием. А Теруки снова вздыхает. Этот человек умел достать из его души самые затаённые уголки. Вытащить, поржать над этим, оставляя Ханадзаву лишь недоумевать над тем кошмаром, с которым он снова и снова встречался внутри себя. А затем ещё пихнуть куда-то очень точно и болезненно, но не так, что хочется драться насмерть или убить в ответ, а наоборот хочется наконец-то признаться и себе самому: что он заигрался. Что он притворяется. Перед всеми притворяется, отказавшись однажды от себя настоящего. И нет, не от того надменного придурка, готового порешать всех силой — хотя да, без сомнений, его крайняя точка такая — а скорее тем человеком, который, если надо может и сорваться и послать на три буквы, если надо. И вообще не везде нужен этот чёртов компромисс. И чёрт побери не всё решается отказом от способностей, где-то они просто необходимы. И как бы на душу красиво не ложилась философия, что все мы обычные люди без способностей и психосила — это опасный инструмент, но факт в том, что он им всё равно владеет и его нужно использовать. Просто не для тех корыстных целей, которые Теру, когда-то для себя ставил. Но для достижения той же власти, того же торжества, просто без превосходства. И естественно, выставляя это как свой талант, как своё преимущество. Ведь если бы тот же Шимазаки поставил бы свою психосилу на второй план его бы привычный мир урезался бы раза в два, а то и в три? Не урезал ли свой мир Теруки, когда ушёл из одной крайности применения психосилы в другую, где старается её почти не использовать и жить обычной жизнью, обычного человека? — Какой-то у тебя слишком сложный мозговой процесс, — разбивает тишину Шимазаки. — думаешь я тебе в шоколад соль насыпал, что ли? — Что? — резко отводит свой взгляд от чужих рук Ханадзава. — Нет-нет. Просто задумался над кое-чем. — И над чем же? — Аккуратно пережёвывает пищу Рё и не торопиться, явно следя за тем, чтоб нигде лишний раз не испачкаться. — Откуда у тебя такие хорошо поставленные манеры? — Это такой сарказм, пытаешься меня на чём-то подловить? — ухмыляется он практически сразу. — Нет, я серьёзно. Ты выглядишь как человек, которому абсолютно плевать на то, как он выглядит со стороны, и в принципе делаешь всё, чтобы еще и таким поведением привлекать к себе внимание, но при этом, если нужно, ты отменно знаешь правила этикета, это прослеживается хотя бы в том, как ты держишь вилку и нож. — Ты держишь так же. — Потому что меня этому научили. Мои родители, конечно, не аристократы, но держат достаточно весомый бизнес и имеют значительное влияние, чтобы и я им соответствовал. Поэтому мне интересно, откуда ты так круто умеешь себя держать в обществе, вряд ли Тоичиро Сузуки запаривался с этим, у остальных твоих бывших коллег я такого не замечал. — Какой ты… наблюдательный, — кривит свой рот в улыбке Рё и откусывает ещё один кусочек, тщательно его пережёвывая. — Очень. — Ещё я умею есть очень элегантно палочками. — Я заметил. Мужчина молчит какое-то время, а затем медленно-медленно отпивает чай. — Что настолько интимный вопрос, что ты и на него даже не можешь ответить? — Научился, — коротко отвечает Рё. — Просто сел и научился, да? — вздёргивает брови Теруки. — Без внешних наблюдателей это весьма трудно сделать. Особенно тебе, когда ты не способен увидеть себя со стороны даже с помощью тех же видео или фотографий. — А зачем тебе эта информация? Что она тебе даст? — Ничего, я просто удовлетворю своё любопытство. — И всё? — И всё. Шимазаки задумчиво ковыряет свой оладушек вилкой, выуживая из него ветчину. — Знаешь, если тебе настолько интересно это узнать, тогда этим можно весьма весело манипулировать. Делает он своё довольное заключение и улыбается весьма надменно. — Всё ещё ловишь кайф, когда люди перед тобой унижаются и пресмыкаются? Тебе бы лишь бы повеселиться, — выдаёт ему Теру достаточно холодно. — Уже не настолько. Всё хорошее однажды приедается и приходится менять свои интересы время от времени. — Но всё-таки ты кайфуешь, если можешь меня на чём-то подцепить, да? — Не больше и не меньше, чем ты, когда наблюдаешь, как я пью чай с солью, — расплывается он в ухмылке. — Тогда я полагаю, что мы с тобой квиты, — вздёргивает он брови. — Однако если ты настолько упёртый, я готов рассказать что-то со своей стороны, и мы можем таким образом обменяться с тобой информацией. — Я не понимаю в чём смысл такого обмена информации, — парирует он. — Что изменится в твоей жизни после этого? — Это даст мне более точное представление о тебе. — Тебе недостаточно того, что я уже собой представляю? — Доедает Рё свой первый оладушек. — Да. Не достаточно, я хочу знать больше, — выдаёт ему Теру открываясь больше, чем надо бы в этом разговоре. Потому что чисто фактически Шимазаки прав, что меняет эта информация? Да ровным счётом ничего. Это всё равно, что спросить про школьные годы или про детство. Хотя порой некоторые факты помогают посмотреть на человека с абсолютно другой стороны и помогают понять его мотивы и поступки намного лучше. Помогают понять, что характер у такого человека намного сложнее и многогранное, и это только усиливает к нему интерес. От чего хочется покопаться в его чертогах разума только сильнее. И вот эту вот самую дистанцию Рё Шимазаки умел выдерживать лучше всех. Теруки иногда, казалось, что вот оно, что он уже почти разгадал этого человека, что он уже достаточно близок. Но каждый раз Рё очень мастерски уходил от ответа, заставляя своего собеседника, чуть ли уже не вставать на колени и не молить хоть что-нибудь рассказать. И когда Ханадзава чувствовал это — он отступал. Теру хотел равенства между ними, а не кто перед кем лучше выслужиться. К тому же он, в отличие от некоторых, не стесняется о себе рассказывать. И он знает, что Рё его интересно слушать. Иначе бы он не выуживал из него каждый раз, как у него там дела, и почему он старается подальше держаться от устриц. — Я родился в семье аристократов, — выдаёт ему Рё, после продолжительного молчания. Теру аж удивлённо приподнимает обе брови сразу. — Серьёзно? — Как знать. Быть может это не правда, — достаточно легкомысленно отвечает ему Шимазаки и приподнимает тарелку, чтобы облизать её от шоколадной пасты. И даже это он, черт побери, по мнению Теру — делает элегантно. — Нет, похоже на правду. — Но ты этого точно никогда не узнаешь, — весело сообщает он ему. — Ну как, я могу накопать досье на твоих родителей. — Ох, какими мы словами заговорили, а чего сразу-то так не сделал, раз так любопытно было, а? — Это не вежливо рыться в чужих данных за спиной, — выдаёт ему как-то даже картонно Теру. — Ой, правда? — делает невинный тон Шимазаки и не отдаёт себе отчёт, что, кажется, его слегка задели за живое, — а может, потому что на меня невозможно ничего накопать в ручную, ведь информации на меня нет ни в одном из архивов? Ханадзава следит за чужой эмоцией с изумлением, это что сейчас: раздражение? — Нет, — хмурит он брови резко, — я даже не знал об этом и не копался в архивах. Нахрена мне вообще всё это делать. — А нахрена тебе вообще что-либо обо мне знать? — выпаливает он. И Теру уже в открытую на него таращиться, чуть даже приоткрыв рот. — Почему ты злишься? — Я не злюсь, — уходит в отказ Шимазаки, но улыбаться получается почему-то в одну сторону, и аура вокруг него мерцает не так спокойно и обыденно, как прежде. Ханадзава в ответ покачивает головой. — Не буду с тобой спорить, это бесполезно, скажешь мне ещё какую-нибудь хрень в ответ, которая меня реально заденет, пока ты в таком состоянии, — он вздыхает. — Но скажу вот что. Честно скажу. Несмотря на некие разногласия, я не считаю тебя каким-то левым человеком с улицы. То есть типа… эм. Как бы это сказать… Теруки неловко опускает взгляд на свою тарелку. Это уже второй раз если не третий, когда он уступает ему в разговоре. — Я считаю тебя своим другом, — находит он наконец-то нужную фразу. — А друзья они как бы… делятся друг с другом своими мыслями, своими взглядами, своими успехами. Конечно, не из состояния «Ты мне — я тебе» и не из позиции «ты обязан быть откровенным и искренним». Нет, конечно. Не хочешь — никогда мне не рассказывай, какой ты. И даже если ты не будешь — это никак не влияет на то, что я хочу рассказывать, какой я, если тебе конечно реально интересно меня слушать. А если и интересно, то вероятно ты можешь понять, почему и мне тебя интересно слушать. Было бы. И как бы, если ты не хочешь делиться совсем — окей, ладно. Но не забирай у меня моё право всё равно этим быть заинтересованным, хорошо? Возможно, я слишком навязчивый и лезу к тебе слишком. Я не отрицаю этого. Я такой — люблю всё раскапывать, распиливать, узнавать сразу человека, который передо мной сидит и… я понимаю, что ты другой. Ты абсолютно не прямолинеен, будешь всячески изощряться и избегать кучи тем в разговорах. Где-то менять тему резко, где-то игнорировать, где-то недоговаривать, где-то лгать. Ты такой, окей. Я принимаю тебя таким, иначе бы мы не сидели и не ели у меня на квартире оладушки уже, в который раз… Всё это время пока Теру говорит, он невзначай поглядывает на Рё. На его реакцию. Какая она будет после? Тот в ответ задумчиво и внимательно слушает, судя по выражению его лица, и это как-то придаёт сил и уверенности Ханадзаве, что он не зря пошёл вот в такой ва-банк. — Ну и в общем если после всей этой тирады ты сменишь резко тему, или заигнорируешь меня, я конечно же очень сильно обижусь, но это мои проблемы типа, и окей — ты такой — не любишь такого рода разговоры, я это уже понял. Вздыхает он в конце. Рё опирается на руку и молчит. Долго так, продолжительно. На лице застывает не понятная и не читаемая для Теруки эмоция. Шимазаки и не хмурится и не улыбается, просто о чём-то думает. — Обидишься, потому что будешь злиться? Выдаёт он после весьма продолжительной паузы. — Да. Буду. — А что ещё ты будешь испытывать? Что ты будешь думать? Теру думает уже было ответить: «А тебе какое дело?», но понимает, что раз уж вышел на откровенный разговор, то нужно его поддерживать, а не уходить в пассивную агрессию. Какой смысл приглашать человека на безопасный разговор с пистолетом за пазухой? — Вероятно гнев, раздражение, негодование. Это заденет моё чувство гордости, мол, вот я готов перед тобой открыться, а ты всё равно не соглашаешься этого делать ни в какую. Но это опять же чисто мои эмоции на конкретный момент, это никак не влияет на моё цельное отношение к тебе. Разве что… это повлияет на моё желание снова выходить на такого рода разговоры. Это повлияет на моё желание быть честным с тобой. Это повлияет на моё желание как-то стараться сгладить углы в нашем с тобой взаимодействии, потому что я чувствую себя так, будто бы ты не ценишь меня как человека. — Это не так. Я ценю. Просто по-своему, — отвечает неоднозначно Шимазаки. Впрочем, как и всегда. — Но никогда не говоришь об этом. Как я должен понять это? Я не телепат. Рё снова молчит. Ему даже ничего вслух говорить не надо, чтобы Теру понял, насколько сильно он ненавидит такого типа разговоры. Вероятно, и Шо он избегает конкретно по этой причине. Потому что будут спрашивать лично о самом Шимазаки. А ему бы только болтать на любые отвлеченные темы и никому не позволять и близко касаться себя. Ни в одной из существующих мерностей. — Говоришь, мы друзья? — вздёргивает он брови чуть в верх. — Я так считаю. Если ты так не считаешь, что ж, твоё — право. Я думал, что да. — Я думал, что ты так не считаешь, — отвечает Рё ему честно, слегка улыбаясь. — И с чего ты так думал? У меня здесь не проходной двор, каким бы ты навязчивым не был, сюда приходят только те, кого я уважаю и ценю, и кто как минимум состоят со мной в дружеских отношениях. — Звучит логично, — ухмыляется Шимазаки. — Так почему ты думал иначе? Рё снова медлит. Он будто бы примеривается или высчитывает в уме, где и как, и какую сказать фразу на каждый из заданных Теру вопросов. Будто бы на самом деле они сейчас не разговаривают, а дерутся, и Шимазаки, просто старается предвидеть следующее движение своего противника. — Это не драка, если что, — разгадывает чужое смятение Теруки, опираясь больше на интуицию, — мы просто разговариваем. Мы не по две стороны баррикад. Здесь нет неправильного ответа. Понимаешь? — Потому что мою компанию обычно никто долго не выдерживает, — выдаёт ему Рё, улыбаясь достаточно широко и фальшиво, — поэтому мне весьма странно слышать, что кто-то считает меня своим другом. Мне проще поверить, что тебе нужна от меня какая-то информация, которую, как только ты вытянешь из меня, весь интерес исчезнет. — Про Шо ты так же думаешь? — слегка хмурится Теру, он очень внимательно слушает каждое чужое слово. Так значит, он думает, что Ханадзава его просто использует? — Нет, он просто странный. — Странный, потому что общается с тобой? — улыбается слегка Теру. — Можно я тоже войду в статус «странного» вместо того, чтобы быть в твоих глазах «человеком, который хочет тебя использовать» Рё ухмыляется. — Я подумаю над твоим предложением. — Только когда что-то надумаешь — сообщи об этом. Не хочу потом ходить и гадать, ломая голову, что ты решил в конце концов. — Так и быть я пришлю тебе смску с сердечком, когда что-нибудь надумаю, — посмеивается он, отпивая свой чай. — И что это будет значить? — приподнимает Теруки бровь в верх. — Ну вот доживи до этого момента и узнаешь, — игриво сообщает Рё. — Знаешь, больше всего на свете я ненавижу гадать, разгадывать ребусы и ломать голову над головоломками. Но, сука, в общении с тобой я это делаю просто ежесекундно. Ежесекундно, понимаешь? У меня скоро голова опухнет от общения с тобой. — Спасибо, я всегда очень стараюсь, — улыбается Шимазаки широко, но более живо. — А оладушки вкусные, — вздохнув, решает Ханадзава сам переключить тему разговора, потому что, честно говоря, нужно иметь внутри огромный такой стальной стержень и интуицию размером с кулак, чтобы выдерживать такого рода разговоры с Рё. И не просто выдерживать, выводить его на чистую воду из его мутного, абсолютно непонятного для Теруки водоёма. — Что голова уже от меня разболелась? — шутит Рё. И как-то уж слишком метко шутит. — Слегка. — Ну ничего, я уже собираюсь домой. Всё-таки нужно тебя беречь и дозированно со мной общаться, — широко улыбается он. Однако есть в этой улыбке всё равно что-то неестественное. По крайней мере, Теру остро ощущает это. — Это пассивная агрессия, Шимазаки. И манипуляция. Хочешь остаться — просто скажи об этом, а я подумаю настроен я или нет, — вздёргивает брови в верх Ханадзава, а затем слегка ухмыляется. — Или уже и у тебя разболелась голова от меня? — Слегка, — пародирует он Теру. — Н-да, — всё что и может сказать Ханадзава, после чего начинает наконец-то доедать свой оладушек, подогрев его психосилой. — То есть ты не хочешь, чтобы я уходил? Теру тщательно пережёвывает расплавленный сыр с ветчиной, после чего задумчиво отвечает: — Я ещё не решил. А ты — хочешь остаться? — Если б не хотел, не сидел бы здесь. — Приму к сведению, — улыбается ему Теруки. — Не хочешь посмотреть фильм? — Будешь мне пересказывать события на экране, или ты заядлый любитель тифлоперевода? — И то и то звучит как минимум весело, — пожимает плечами Ханадзава и усмехается. — По крайней мере, ты хоть какое-то время помолчишь. — Странный ты. Тебе вроде важно моё присутствие, но при этом хочешь, чтобы я лучше помалкивал. Это как вообще? — А вот так. Понимай как хочешь. Не больший и не меньший псих, чем ты. — Но я не считаю себя психом, — посмеивается Рё. — А ты считаешь значит? — Нет, это такая метафора, — отдаёт должок Теруки и просто наслаждается в этот момент, произнося эту фразу. — М-м-м, высокая литература. Любишь классику? — При чём здесь это? — вздыхает Ханадзава и поднимается из-за стола. — Помоешь посуду? — Я может хочу тебя получше узнать, а ты тему меняешь, — посмеивается Шимазаки и допивает чай. — Читаю и не только классику, предпочитаю приключения, да и вообще психологию. — И какая же твоя любимая книга? — подхватывает свою тарелку Рё. — Хроники Нарнии, — бросает он ему невзначай — Пародия на библию? — Ох. Ну там не то, чтобы она сильно её пародирует, если закрыть моменты на некоторые… стой, ты что их читал? — Слушал, — складывает он посуду в раковину и сковородку туда же. — Все семь книг? — Все семь, а что? — Да так. Ничего, — как-то снова удивленно пялит на него Теруки. — И…как тебе? — Не всё логично и некоторые вещи противоречат друг другу… и мораль, конечно, под вопросом и самое интересное не вставили в книгу вообще… но в целом. В целом ничего так. Было интересно. Как раз под ночное дежурство мне зашло. — А что, по-твоему, было самым интересным, что не вставили в книгу? — Я бы послушал про правление четырёх королей. Ну, основных самых первых персонажей. Да и вообще какой смысл возвращаться обратно в Англию? Лично я бы не смог спокойно жить, зная, что пятнадцать лет прожил в мире чудес. Почему уж тогда бы не дожить всю жизнь там до конца? И нужна ли вообще эта Англия? Понимаю, что смысл книги был не в этом, но лор и мотивация персонажей, мягко говоря, скачет. В Гарри Поттере и то больше логики. — Ты читал Гарри Поттера? — Удивлённо пялит на него Теруки с новой силой. — Слушал, — снова поправляет его Рё и включает воду, чтобы уже наконец-то помыть посуду. — Все семь книг? Шимазаки начинает посмеиваться. — У меня уже дежавю. — Нет, просто в нём тоже семь книг, — прикрывает оставшиеся оладушки тарелкой сверху Теруки. — Ну, все. — И как тебе? — допытывается до него Ханадзава снова. — А тебе? — парирует вопрос Рё. — Мне понравилось. Но может, потому что, я частично вырос на этих книгах, что-то типа, даже если там есть недостатки и что-то нелогичное, я на это закрываю глаза. — Понятно, — ставит тарелки на свои места Шимазаки задумчиво. Но пока не понимает нравятся ли ему такого рода разговоры, или всё-таки любые такие инициативы стоит рубить на корню в его сторону. — А когда ты в первый раз… прослушал эти книги? — Когда мне было двадцать четыре, — выдаёт на разведку Рё и очень внимательно следит за Теруки. Брови Ханадзавы уже в который раз за сегодня ползут наверх. Рё, конечно, лютый партизан, но когда он наконец-то открывает про себя рот, то Теру ничего не остаётся кроме как восхищаться вдвойне. Что не факт, то золото. Хотя, казалось бы, такая незначительная мелочь. Он будто бы по пазлу пытается собрать человека перед собой. То собирает кусочки неба, выуживая повышенную чувствительность своего собеседника, то собирает вдали какой-то разрушенный замок с потаённой агрессией и раздражением, то умеет с точностью угадывать, когда чужая улыбка фальшивит. А тут вдруг откапывает клад, что оказывается их интересы достаточно схожи. И пусть это хотя бы два знакомых обоим названия, где один из них хотя бы яро не отстаивает противоположную позицию, а способен вести конструктивный разговор и спокойно рассуждать — то это уже огромный успех для Теру. — Тоже слушал во время дежурства? — Да. — Так… тебе понравилось? — даже с какой-то надеждой спрашивает Теруки, с каким-то ожиданием в голосе. Рё хмыкает. Довольно хмыкает. — Ну, ничего так. Пойдёт, чтобы скоротать время. И Ханадзава нетерпеливо закусывает губу. Вот конкретно сейчас на его голову обрушивается куча вопросов, которые почему-то все это время то ли он избегал, то ли они казались ему максимально без вкусными и банальными… Вот только ему действительно до ужаса хочется знать, а что вообще нравится такому человеку как Рё Шимазаки. Не в смысле чего-то глобального, а скорее Теру наконец-то сместил своё внимание в абсолютно другую сторону. Теперь он не смотрит на него как на таинственный эксперимент, не с этой точки зрения он хочет его изучить. Ханадзаве внезапно становится ужасно интересно, а что за человек Шимазаки Рё? Без всей этой психологии, бесконечного анализа. Какую музыку он слушает? Какие книги ещё читал или слушал? Интересно ему, как слепому вообще кино? Какие маленькие детали он упустил в его характере? И не то, чтобы все те пару месяцев, что они общаются Теру не пытался хоть что-нибудь разведать на этот счёт. Просто Шимазаки делает это настолько дозировано, настолько вразброс, настолько выдерживает паузы между ответом на заданный ему вопрос, что Ханадзава, уже, честно говоря, весь извёлся. Потому что его просто подсадили на какой-то ненормальный крючок и комок собственных чувств и эмоций. Он ловит себя на том, что чувствует неведомую эйфорию, когда ему сообщают хотя бы один факт. Причём какой-нибудь абсолютно простой, часто встречающийся. Ну, боже мой, кто среди друзей и знакомых Теру хоть раз не читал Гарри Поттера? Нет, конечно, тех, кто не читал, Ханадзава на удивление даже знал больше. Да и то, многие и просто ограничились лишь фильмами, а здесь… Ведь даже если Рё чисто теоретически «смотрел» фильмы, это абсолютно другое восприятие. Даже тоже чтение книг. — Шимазаки, скажи честно, почему ты со мной вообще общаешься? — выдаёт ему он в итоге. В голове застревает какая-то внутренняя обида на своего собеседника. Почему нельзя просто сесть и свободно и с искренним интересом поговорить друг с другом о себе? Зачем эта куча барьеров то тут, то там? Это бесконечно выматывает, выламывает Теруки на какие-то ненормальные эмоции. И больше всего его злит сейчас и бесит, что Шимазаки этим наслаждается. Рё вздёргивает слегка брови явно озадаченный этим вопросом. В его мимике так и читается не озвученный вопрос, мол, и как же ты пришёл к этой фразе так внезапно? — Тебе… что-то не понравилось в моих ответах? — Улыбается он осторожно. Щупает. Ханадзава молчит. Думает. — Если бы я стал тебя игнорировать, ты бы попробовал что-то сделать, чтобы понять почему я так поступаю? — Вопрос на вопрос — это тоже пассивная агрессия, — ухмыляется Рё натягивая свою прежнюю неприступную улыбку. — Ты начал первый. — А ты значит подхватил и продолжил, — опирается он туловищем на столешницу. — Знаешь, — опускает Теруки взгляд куда-то в пол, — мне очень грустно от того, что тебя волнует только то, как бы меня максимально быстрее и эффективнее вывести на эмоции, а затем как бы этим очень качественно и точно сманипулировать. Шимазаки молча слушает это, совсем не меняясь в лице. — Неужели только ради этого ты приходишь сюда так часто? Решил раз не дракой, так психологическим давлением сможешь меня достать? Мне ведь правда с тобой интересно общаться, но ощущение будто тебе со мной — нет. Я имею в виду не в качестве эксперимента, а как человека со своими эмоциями, взглядами… Тебе не интересно со мной говорить об этом совсем? «Как сложно.» Думает Рё. Впервые за этот томительный долгий вечер. «Как же, чёрт побери, сложно общаться с этими зрячими людьми.» Вдох обычный через нос, выдох обратно так же и улыбнуться пошире, чтобы он ничего не заметил. — Нет, — Коротко отвечает он. Но разум подсказывает: слишком коротко, нужно добавить что-то ещё, для убедительности, что ему не плевать и, если лгать, то хотя бы делать это естественно. — Не для этого, ещё у тебя вкусный чай и всегда есть нужные ингредиенты. — Прекрасно, — мрачно отвечает Теруки, что расценивается Рё как неверный ответ с его стороны. А какой правильный, он не знает. Ещё с минуту они стоят в тишине, прежде чем Шимазаки достаточно картонно выдаёт: — Что ж раз уж ты совсем не в духе, я, пожалуй, пойду. Ханадзава вздыхает и улыбается криво, аж надтреснуто. — Ты ведь так нифига и не понял, да? А Рё стоит и просто не может думать. Все его внимание сейчас в абсолютно другом месте, и он не понимает, зачем он вообще вежливо сообщает о своём уходе. Почему просто не свалит, как делает это обычно. Разве ему действительно не плевать, что о нём подумают после? — Иди. Мне нужно делать домашнее задание, — выдаёт Ханадзава первое, что приходит в голову. Шимазаки отпускает столешницу. Колеблется ещё какое-то время над желанием протянуть руку в чужую сторону, а затем определившись с мыслями исчезает в мгновение ока. Ханадзава стоит и пялит сквозь место, на котором только что был Рё. Стоит и не понимает какого хрена сейчас творит. Он ведь сказал много лишнего? Слишком много? Просто на ровном месте, просто ни с чего. Боже. Теру идёт к столику, обреченно садиться за него и опирается на свои локти. Склонив свою голову, он судорожно вцепляется пальцами в свои волосы. Зачем? Зачем так грубо? Он ведь только-только нащупал, они ведь только-только вышли на нормальный разговор. Зачем он всё разрушил? Ну ответили ему односложно, практически без эмоционально. Картонно ответили. Это ведь была всего навсего провокация. Как и всегда. Надо было позадавать ещё пару вопросов и всё стало бы нормально. Нет. Звучит голос в голове Теруки. Это нихуя не нормально. Это продолжается уже не в первый раз. Не в первый раз ему нужно подстраиваться, прогибаться, быть внимательным к каждой чертовой детали. И угадывать, блядь, постоянно, сука угадывать. Он уже ужасно от всего этого устал. Ему не нужно такое общение, если его собеседник только и делает, что играет с ним. Какая это тогда к чёрту дружба?! Ханадзава вздыхает. — Ну почему он, сука, не может общаться просто по-человечески? Почему? Чуть ли не воет от отчаяния Теруки. Ну, почему? Почему так сложно. Общаться со слепыми людьми?***
Первое, что бросается в нос — это запах пыльного и душного помещения. Рё стоит в каком-то замешательстве, сложив руки в карманы штанов. Ничего не хочется. Впрочем, как и всегда. Он хмурит свои тонкие чёрные брови и снимает свою привычную всем улыбку с лица. От чрезмерного напряжения лицевых мышц уже, мягко говоря, подсводит шею. Лучше, наверное, сейчас не думать. Принимает решение для себя Шимазаки и как-то небрежно снимает с себя обувь ногами. А чтобы не думать, нужно занять чем-то голову, например делом. Поэтому он устало шагает по коридору собственного дома, вытянув левую руку к стенке и ведёт по ней, касаясь пальцами. Когда та заканчивается, он на автомате поворачивает влево и практически сразу же спотыкается об какую-то коробку под ногами. — Чёрт, — высказывается он вслух и с каким-то раздражением психосилой припечатывает её в другой конец коридора. А ведь именно по этой же причине она всё ещё валяется здесь, просто теперь ближе к входной двери. Просто, потому что Шимазаки точно так же в прошлый раз об неё запнулся. Рё шагает дальше, после чего оказывается на достаточно просторной кухне. Здесь были три больших окна на улицу, прикрытые наглухо занавесками, небольшой столик у стенки с тремя стульями, холодильник, шкафчики, стойка, где находился чайник и прочие предметы для кухни. А так же была духовка, электрическая плита и печка. Правда это было весьма сложно распознать и разглядеть, потому что абсолютно каждую поверхность занимала посуда или выставленная из шкафчиков бакалея. Поэтому Шимазаки сканирует местность на всякий случай, на наличие вот таких вот «подлянок» на полу и всё, что оказывается там по какой-либо ему неведомой причине, он сгребает резко в бок к столу. В том числе и большие кастрюли, которые он себе обещает каждый вечер помыть или хотя бы сложить в посудомойку, но вместо этого они так и стоят на полу рядом с раковиной. Рё подходит и задумчиво психосилой ощупывает каждый предмет, снова сложив руки в карманы. Только сейчас до него доходит знание, что последняя чистая чашка, из которой он пил, закончилась позавчера. Именно по этой причине он и стал пораньше приходить на работу и попозже с неё уходить. — Н-да, — тянет он без особого вдохновения и берёт первую попавшуюся чашку в руки, после чего включает кран и моет её. То, что его окружает сейчас, бесспорно угнетает Шимазаки. Ещё больше его угнетает то, что он ненавидит бардак, ненавидит, когда всё запутано настолько, что хочется каждый предмет не разбирать, а просто выкинуть куда-нибудь, например в окно. Но что больше всего его угнетает — что он сам допустил, что здесь стало так. Как так стало и почему, он и сам уже не мог вспомнить. Всё началось с одной не помытой однажды чашки, потом к ней прибавилась и тарелка. На завтрак с утра он никогда не успевал сюда, однако и ужин постепенно пропал и из его жизни тоже, ведь он просто стал сбегать от этого места в чужой дом. Иронично, конечно. Ухмыляется Рё сам себе и наливает в чашку чистую воду из фильтра. «Почему ты со мной вообще общаешься?» Да хрен его знает. Ставит со звонким стуком чашку на стол Рё. Вероятно, чтобы хоть немного отвлечься. Чтобы хоть немного почувствовать себя живым. Он врубает кран снова и на ощупь ставит пару тарелок в раковину, замачивая их перед мойкой. Делать ему больше нечего кроме как специально приходить и разводить кого-то на эмоции. Скорее это его постоянно разводят на что-то во всём этом их общении. Даже Шо не настолько навязчивый, как этот парень. И чего ему только неймётся? Зачем столько пустых слов в его сторону? Ради чего? Рё поднимает руку — вместе с ней поднимает внушительная часть посуды, второй он открывает посудомойку. В той красуется, итак, уже заставленная до предела другая грязная посуда. И зачем. Зачем ему вообще столько посуды дома, когда он, итак, живёт один? Нелогично. Он вздыхает, проверяет есть ли в посудомойке таблетка — а ведь она там есть — закрывает и включает её. Значит забыл. Ещё вчера забыл поставить мыться посуду. Шимазаки начинает смеяться. Чёрт да какого же простите, мягко говоря, хрена? Он сжимает свою поднятую руку со всей силой, какая у него сейчас только есть и вот вся поднятая в воздух посуда за мгновение со звонким треском превращается в пыль. По крайней мере, Рё очень хочется верить, что осталась от неё только пыль, потому что он больше не желает её здесь чувствовать. Поэтому всё что попалось ему сейчас под руку — летит в мусорный пакет. Желательно и мысли тоже, иначе следующее желание, которое его посещает это просто поджечь всё, что ему сейчас не нравится. После он выставляет всё не нужное на балкон, разгребая пол и столешницы и на что хватает терпения — относительно посуды — наполняет водой грязные кружки и тарелки. А вот то, что стоит в раковине, засучив рукава, начинает очень импульсивно мыть. Рё Шимазаки не умеет злиться. Нет. Он просто периодически взрывается, когда никто его не видит и не чувствует. В драке это выразить намного проще, чем в обычной повседневной жизни. Да и вообще, раньше было проще. Было куда выместить весь этот дурацкий накопившийся стресс. С Теруки ведь даже теперь не подраться. Он только обещает, что побьёт Рё, а на деле морально насилует. Нахрена Шимазаки ему вообще отвечает? Почему не сваливает намного раньше? Рё ставит чистую посуду в сушилку. И зачем он вообще каждый раз к нему возвращается? Кастрюли, что были сдвинуты к стенке к полу, начинают осторожно шевелиться и подлетают к мойке, Шимазаки выуживает воду из раковины телекинезом и тщательно выскребает из кастрюль всё грязное оставляя небольшие царапины от своей психосилы. Он ведь не серьёзно про друзей? Быть такого не может. Лёгким движением руки ставит на свои места упаковку с рисом, макаронами и гречневой крупой Рё. Берёт тряпку в руки и начинает тереть весьма агрессивно столешницу. Бог его конечно знает, достаточно ли теперь здесь стало чисто, но Шимазаки на всякий случай раскидывает везде порошок с моющим средством, чтобы не гадать есть ли пятна, которые как он не старается прощупать — никогда не сможет познать, после чего, сполоснув руки, направляется в сторону спальни. Здесь тоже всё очень плохо. И он это прекрасно знает, но раз уж у него неожиданно проснулось второе дыхание, почему бы поскорее от всего не избавиться прямо сейчас. Поэтому он первым делом подхватывает всю грязную одежду, устало ощупывая каждый квадратный метр этой комнаты руками и припоминая, что и куда засовывал и после тащит это в сторону стиральной машины. Внутри оказывается одежда, которую он забыл развесить ещё вчера и Рё как-то даже смиренно цокает языком. И на что же он так сильно отвлёкся вчера, что аж забыл всё расставить по своим местам? Кажется, у Теруки был выходной. Точно. Поэтому Рё как-то затормозил перед работой и абсолютно обо всём забыл после неё вечером. Просто что-то щелкнуло внезапно в голове, как напоминалочка, и резко переключило мысли в абсолютно иную сторону. Шимазаки вытаскивает одежду и делает вид, что не замечает, что она всё равно слегка отсырела, В любом случае, если что поставит стираться её ещё раз, а пока… Он загружает новую порцию грязного, засыпает на ощупь порошок и ставит нужную программу, ориентируясь по объёмной наклеечке над меткой в виде перевёрнутого смайлика. Мокрую одежду он идёт развешивать в сушильный шкаф, после чего подметает пол. В какой-то момент у него вибрирует телефон и Рё достаёт его. Тот женским голосом озвучивает, что ему звонит Шо Сузуки с кодовой кличкой «Рыжий». Шимазаки держит его в руке и выжидает. Возможно, стоило в кои-то веки взять и ответить, но он не знает, о чём они будут говорить. Потому что сейчас ему нечего сказать Шо. Да и вообще, он хотел бы, чтобы ему звонил сейчас совсем другой человек, но какой, Рё пока предпочитает себе не признаваться в этом. И как только вибрация прекращается Шимазаки выключает свой телефон совсем и кладёт его на ближайшую тумбочку. Через час разобравшись практически со всем, что его бесило, наверное, больше чем в течении месяца, он возвращается к коробке в прихожей и складывает её пока что к общему мусору на балконе. Голова слегка трещит. То ли от напряжения, то ли от усталости. Только мысли всё лезут какие-то не те. Хочется почему-то поспорить с чужими словами, что застряли у него в голове. Как-то оправдаться. Сказать, что мол нет — он совсем не такой. А какой-то на самом деле — Рё и сам не знает. Рё вообще ничего про себя не знает. Такого чтоб… рассказать. Человек как человек. Он искренне не понимает, почему Теру под него так копает. Его вообще в последние пару встреч начинает напрягать, что его слишком о многом стали расспрашивать. По ощущению будто бы сокращая между ними дистанцию. И это настолько непривычно для Рё и стрёмно, как если бы он не телепортировался сразу от удара соперника, а медленно и томительно ждал, а что будет дальше, после удара. Больно или не очень? Он привык бить всегда первым. Просчитывать все чужие ходы на опережение. И всегда держать достаточную дистанцию, чтобы успеть вовремя перехватить своего соперника. Но вот с Теруки так не получается, как только тот смещает фокус с себя на Рё. Тот словно бы быстрее и проворнее всегда застаёт Шимазаки в расплох. Его дурацкие вопросы и точные как иголка по болевым точкам речи — просто невозможно предугадать. Может поэтому Рё это так сильно подстёгивает? Он ведь действительно не выносим и чисто из своего упрямства и на зло всем ничего с этим не делает, только разве что ещё больше выпячивает, чтоб уж наверняка у каждого пропала надежда с ним хоть как-то сблизиться. Хоть как-то докопаться до него или достучаться. Это было главное достижение в его жизни, которым он искренне гордился к своим тридцати шести годам. Но вот его в который раз подряд медленно и терпеливо, снова и снова просят разговаривать «нормально» и не для того, чтобы на опережение ударить в нос, а просто, потому что с ним, чёрт возьми, интересно. Рё устало приваливается на диван в гостиной. Хочется, чтобы всё оставалось так, как было. Разговоры на отвлеченные темы, без всяких этих чужеродных и искренне презираемых Шимазаки эмоций и чувства. Хочется. Очень. Просто посмеяться над какой-нибудь абсолютно тупой неуместной шуткой. Немного подёргать чужие нервы, потыкать вилочкой чужое самомнение, что-нибудь сварганить на кухне и пить один и тот же чай в течение долгих часов. Хочется. Ему. Но вот Теру судя по всему — не хочется. И это проблема. А проблема это, потому что обычно, когда Шимазаки чего-то хочется, он идёт и делает это, или как минимум получает это. Однако с Ханадзавой так не получается. Потому что он оказывается такой же упрямый и невозможный, как и сам Рё. Что только, чёрт возьми, заводит Шимазаки приходить к нему, получать по лицу, и снова приходить в надежде хоть до чего-то уже додолбаться в конце концов и получить то, что ему нужно. Абсолютно тупой, замкнутый круг. Рё ищет варианты, как может получить то, что хочет и Теруки делает в ответ тоже самое, и в итоге получается взрыв. Может им действительно стоит просто подраться, а потом уже печь оладушки и распивать чаи? Альтернатива хорошая, подмечает Шимазаки — Теру разве что будет против. И это бесит. Это бесит, что появились какие-то правила, что нужно, чёрт возьми, уступать своему собеседнику, чтобы просто получить то, что тебе хочется. Не бить, а пойти на встречу. Бред какой-то, цокает языком Рё и отворачивается в сторону спинки дивана. Где-то через пятнадцать минут такого лежания стиральная машинка извещает о том, что одежда, наконец, постиралась. Шимазаки знает, что развесить одежду нужно сейчас, а то он вспомнит в следующий раз о ней только через неделю, когда она уже покроется какой-нибудь плесенью. И вот он, вздохнув, поднимается и тащится в ванную комнату, где выуживает всё из машинки и тащит на балкон, потому что в сушильном шкафу место кончилось. А может всё-таки компромисс? Развешивает он свои джинсы на раскладной сушилке. Вроде как они оба хотят общаться, а не рвать всё к чертям. Может попробовать по-другому? Рё кривит свой рот от одной мысли об этом. Либо по его правилам — либо никак. Только вот Теруки такой же. Один в один и это даже местами пугает. Пугает, что не Шимазаки уходит от кого-то добровольно первым, потому что достаточно наигрался, а потому что его выгоняют оттуда, где ему вообще-то нравится. — Блядь и почему захватить мир намного проще, чем всё это. Ругается он вслух. После чего расправляет одежду и развешивает всё остальное. Когда он выходит с балкона, Рё первым делом возвращается к оставленному на тумбочке телефону, врубает его и пропускает мимо ушей сколько раз ему звонили и отправляли смс. Вместо этого, он находит в контактах Теруки и с какой-то холодной и неоспоримой твёрдостью пишет ему сообщение, набирая голосом и перепроверяя несколько раз. Ещё с секунду он стоит и раздумывает: стоит или не стоит это делать? Но определившись наконец-то с приоритетами, решительно отправляет смс.