Проводник

Пробуждение — вещь неприятная сама по себе. Как однажды выразился один обитатель мира Паука: «Я просыпался в своей жизни уже около десяти тысяч раз, но все еще не могу привыкнуть к этому». Очередное пробуждение для Макса было не то что неприятным — десять из десяти баллов по шкале утроненавистников и им сочувствующих. Макс резко сел в постели; сведения об объективной реальности приходили к нему кусками. Вот соленая влага на щеках — это слезы, стало быть, он плакал во сне (ну надо же!). Рука не шевелится потому, что сильно онемела — это отчасти забавно, можно поболтать ей в воздухе, чувствуя себя марионеткой или тряпичной куклой. А отчасти — страшно, особенно если вспомнить, что рука затекла оттого, что ее крепко-накрепко привязали к облупленным прутьям изголовья скрипучей койки. Макс помотал головой. Кошмар, начисто забытый в первые секунды возвращения в родной мир, набросился на него со свежими силами, еще более яркий, чем прежде. Разумеется, упомнить сон полностью всегда сложно, поэтому детали любовно приукрашивает воображение. Но сейчас Макса не покидало ощущение, что все то, что вспомнилось ему за долю мгновения, сейчас транслировалось в голове с документальной точностью. Как если бы все это происходило наяву. Соскочив на ноги, Макс потащился прочь из спальни. По дороге он торопливо разминал бесчувственную руку и промокал лицо рукавом ночной скабы. Он еще сам не знал, куда ему пойти, поэтому направился туда, куда глаза глядели — единственно верное направление, если вы в ладах со своей интуицией и с миром, в котором живете. Или временно пребываете. Глаза Макса, как оказалось, глядели в сторону кабинета. Кабинета Шурфа Лонли-Локли. В доме которого он и заночевал. Растерянный и помятый спросонья, Макс молча уставился с порога на хозяина дома, величественно возвышающегося над своим письменным столом. Чтобы вымолвить хоть слово, пришлось еще немного потереть слипающиеся глаза. — Доброе утро, — наконец нашелся Макс. Шурф всегда ценил ранние утренние часы, когда выдавалась возможность насладиться одиночеством, своими мыслями и чтением. Зная привычку своего гостя — а по совместительству ещё и друга — спать до обеда, Лонли-Локли и не надеялся, что тот потревожит его раньше полудня. Поэтому, вооружившись камрой и книгой, которую Макс выудил для него из своего мира, Шурф полностью ушёл в чтение. И даже не сразу от него оторвался, когда гроза всего Ехо завалился в его кабинет в столь ранний час. Впрочем, его присутствие Лонли-Локли ощутил ещё до того, как дверь открылась. Но когда он поднял глаза, предварительно запомнив страницу и захлопнув книгу, то почти пожалел о своём решении заставить Макса с минуту стоять в дверях. Выглядел тот весьма плачевно. — Доброе утро, Макс, хотя, что-то мне подсказывает, что сегодня характеристика «доброе» совершенно не к месту. Что успело произойти? На тебе лица нет, — последняя фраза была позаимствована из лексикона Макса, и Шурф почти гордился тем, что последнее время у него получалось уместно вворачивать её в разговор. — Успела произойти ужасная вещь — я проснулся, — жалобно поведал Макс. Он был все еще настолько сонный, что шутки выходили на автомате — и, соответственно, получались довольно унылыми. Шурфово «на-тебе-лица-нет» он и вовсе пропустил мимо ушей, точнее, не то чтобы вот прямо взял и пропустил — выражение сохранилось в аудиальной памяти, но, обратив на него внимание слишком поздно, Макс решил махнуть на него рукой. Причем махнуть, выражаясь отнюдь не образно — он действительно махнул рукой, и той самой отлежанной, отчего несчастная конечность оказалась в иголочковом аду, пусть и означавшем возобновление нормального кровоснабжения, но от этого ничуть не более приятном. — Я присяду? — все с той же жалостливой интонацией поинтересовался Макс. Самое интересное, что в этот момент он уже уселся в уютном гостевом кресле, подобрав ноги и обняв себя за колени так, словно их у него кто-то собирался отобрать. Сознание отказывалось понимать, что он все-таки сделал первым — спросил разрешения или беспардонно устроился там, куда его не звали. Но дрожь в руках, ногах и, казалось, в самом максовом естестве как бы оправдывала такое наглое вторжение в чужую обитель. Возможно, в другой ситуации Лонли-Локли не преминул бы провести лекцию о правилах приличия и этикета (которую Макс обязательно пропустил бы мимо ушей, но усердно кивал) или, на худой конец, просто осуждающе покачал бы головой, но состояние друга сейчас действительно его встревожило. И, конечно же, тот забыл о живительном свойстве дыхательной гимнастики. — Макс, вдох, — Шурф отстучал восемь секунд пальцами по столу. — Выдох. Макс закрыл глаза, уткнулся лицом в колени и послушно задышал, как ему было велено. Первые несколько вдохов-выдохов у него вышли до безобразия неритмичными, но на то это была и методика Лонли-Локли, чтобы при должном терпении и прилежании неизбежно возобладать над телесными и душевными треволнениями. Вскоре дыхание Смерти (ух, как звучит!) на королевской службе заметно выровнялось и перестало быть таким судорожным. — Спасибо. — Благодарность будет принята, когда ты наконец-то научишься заботиться о своём дыхании без моих напоминаний, — Шурф посмотрел в загнанные глаза Макса и снова невольно смягчился. Сейчас они были цвета морской синевы (один из любимых цветов самого Лонли-Локли) и в них почти явно плескалась если не мольба о помощи, то остатки былой паники. — Теперь ты расскажешь подробнее, что произошло? Возможно, знай я чуть больше деталей, то смог бы помочь более толково. — Самое глупое в этой ситуации заключается в том, что я уже рассказал все или почти все, — Макс изобразил подобие извиняющейся улыбки и скромно потупился. Ощущение реальности постепенно возвращалось к Мастеру Нарушающему Этикет Интервенцией в Чужие Кабинеты. Враждебный сон больше не дышал в затылок, заставляя покрываться мурашками с ног до головы. Но мнимая безопасность (это всего лишь сон!) не делала увиденное и прочувствованное ни в коей мере менее страшным. — В мире, из которого я пожаловал, есть такое, гм, учреждение. Психиатрическая клиника или просто психушка. Там изолируют от здоровой части общества нездоровую — помешавшихся умом или просто запутавшихся в себе личностей. И так как у тамошних жителей весьма ограниченный арсенал… средств манипуляции с внешним миром, назовем это так, — то по большей части для обеспечения безопасности достаточно просто запереть поехавших крышей в эдаком подобии тюрьмы. Иногда их, впрочем, еще и связывают, — на этих словах Макс многозначительно потер руку, уже пришедшую в себя и признавшую своего владельца. — Вот туда меня ненароком и занесло во сне. Ночное лицо хотело было вспомнить о приличиях и сесть сообразно негласным правилам, диктуемым неуемно строгим обиталищем Шурфа, но тут на него накатила усталость: страх отступил, организм за несколько часов весьма посредственного сна отдохнуть не успел, а тут еще и распинаться перед Лонли-Локли пришлось. Поэтому Макс, почти не чувствуя себя нарушителем каких-либо этических кодексов (ну, на худой конец, разве правила придумывают не для того, чтобы их нарушать?) еще больше съежился в кресле, увеличив свое сходство с нахохлившейся совой в… в мятой светлой скабе. Сова в скабе, да. — Шурф, — застенчиво ухнула сова, наполовину пряча лицо в колени. — А можно ли мне в счет последующих благодарностей и каких-либо прочих услуг рассчитывать на капельку чудесного бодрящего бальзама? — Я помню, что читал о чем-то подобном в одной из книг, да и ты как-то упоминал, — Лонли-Локли задумчиво глянул на стеллаж с книгами, словно решил сейчас вспомнить, в какой из именно упоминалось данное заведение. По всей видимости, он решил отвечать Максу в строго определенном порядке. — Надо сказать, что в ваших Приютах Безумных слишком жёсткие нравы и методы, впрочем, я удивляюсь этому не в первый раз и… —поймав страдальческий взгляд Макса, Шурф все же прервал себя на полуслове. — Хотел бы я сказать, что сны — это всего лишь сны, и о твоём кошмаре можно просто забыть. Возможно, именно так я бы и сказал, будь на твоём месте кто-либо другой, но, к сожалению, с тобой в таких вещах лучше перестраховаться. Стыдно признаться, сновидения и сновидцы никогда не были моей сильной стороной, ты об этом знаешь, поэтому я искренне советую поделиться твоим кошмаром с Джуффином, — монотонно и успокаивающе продолжая свой монолог, Шурф выудил из стола бутылку с Бальзамом Кахара и налил пару глотков бодрящего напитка в свою дырявую чашу, после чего протянул её Максу, который, кажется, пытался прикинуться мертвым. При виде чаши Макс почти мгновенно потерял нить повествования. Ни одно замысловатое аналитическое рассуждение — при всем уважении к Шурфу, чья любовь к пространным монологам была поистине легендарной — не могло заменить собой благословенный бальзам. Спустя некоторое время заметно повеселевшее и взбодрившееся Ночное лицо отправилось выполнять надлежащие гигиенические процедуры. На этом обязанности Макса как гостя закончились, а вот резерв бурлящей в нем энергии, которая, казалось, только прибывала и прибывала, никак нет. Поэтому, распрощавшись с другом, Макс поспешил плюхнуться за рычаг амобилера. Пожалуй, и во время конца света, буде он случится, у него не получилось бы повторить такой дерзкий опыт: в столь ранний час принестись на работу как на пожар, да еще и без происшествий. То, что Джуффин в это время оказался на месте, было счастливой случайностью. Впрочем, как давно известно — случайности не случайны, а вот Максу явно надо было с кем-то поговорить. Точнее, кое с кем. Впрочем, начальник Тайного Сыска наотрез отказался разговаривать со своим Ночным лицом без завтрака и свежей камры, поэтому тут же отправил курьера исправлять этот нюанс. — …то есть ты приехал в такую рань ради того, чтобы поделиться со мной своим кошмаром? Я думал, что ты уже давно взрослый мальчик, а тут такое. Ещё и Шурфа так разжалобил, что наивный дал тебе снова своей чашкой воспользоваться, — вовсю ехидствовал Джуффин. Впрочем, глаза его оставались на редкость серьезными. — Скажи-ка, сэр Макс, если тебя привязывали к кровати или куда там, то на запястье должны были остаться следы — они там имелись? Или ты просто отлежал руку? Макс внимательно посмотрел на свою руку. Если следы и были, то они давно успели исчезнуть. — Не знаю, — наконец признался Ночное Лицо, принимая настолько понурый вид, насколько это было возможно полчаса спустя приема бальзама Кахара из шурфовой чаши. Закончив обследование своей руки, он по привычке сунул ее под подушку в надежде извлечь оттуда сигареты. Но почему-то в этот раз щель между мирами, проигнорировав его желание, послала коробку леденцов — с иронично усмехающимся мальчуганом на упаковке. Ну что за издевательские намеки? — Сэр Джуффин, может, все это и звучит глупо, вот только я никогда в своей грешной жизни не просыпался в таком испуге. И если хотите знать, — Макс наклонился и упрямо засунул руку под кресло; в этот раз ему повезло, и в ладонь скользнула пачка «Мальборо» с зажигалкой внутри, — то у меня до сих пор нет полной уверенности в том, что это был сон и только он. Знаете, любой кошмар, каким бы страшным он ни был, неизбежно мельчает при дневном свете. А этот… — Макс повел плечами, словно ему вдруг стало холодно. Было о чем подумать. Приди его заместитель чуть раньше, да хотя бы зов отправь — Халли бы сам к нему приехал и сейчас мог бы с точностью сказать, было ли то обычным сном или чем-то серьезным. Но после бальзама Кахара, да ещё и из чашки Шурфа тут ни запаха, ни следов… С одной стороны, тот факт, что Макс до сих пор оставался в напряжении, что-то да значило. С другой — этот парень, даже являясь могущественным Вершителем, мог развести панику на ровном месте, поверить в неё сам да ещё и остальных за собой утянуть. — Можем просто подождать и посмотреть, что тебе приснится сегодня, — Халли беспечно пожал плечами, выпуская дым в сторону Макса. Давать тому лишний повод паниковать он не собирался. — Если очень хочешь, то могу наведаться к тебе в сон. Но ты за это будешь должен мне обед. — Как, целый обед? Прямо с первым, вторым, третьим и с камрой напоследок? — Макс картинно ужаснулся, чуть не выронив зажженую сигарету. — Нет, по-моему, вы слишком многого просите. Ну, а если честно… Макс затянулся и произвел на свет замысловатые колечки. — Я посмотрю, что будет этой ночью. Вдруг этот кошмар хороший стратег и не станет возвращаться на следующий день, зная, что я приду со свидетелями. А потом получится как в былине про мальчика, который кричал «Волк!». Надеюсь, вы такую знаете. — Не знаю, но примерно догадываюсь, — Почтеннейший Начальник склонил голову на бок на манер буривиха, сидящего позади него. — Твоё право, сэр Макс, но если вдруг твой кошмар внезапно окажется плохим стратегом, то, будь добр, пошли мне зов сразу же. А сейчас — вон отсюда. Где это видано, чтобы Ночное лицо разгуливало по Управлению среди белого дня. Давай-давай, иди. Сами посудите: не послушаться начальника, который выгоняет вас с рабочего места — это верх невежливости и безрассудства. Сэр Макс поспешил отстоять свой авторитет ответственного сотрудника и ретировался из Управления с максимально возможной для ситуации скоростью. Впрочем, это означало вовсе не то, что обычно: амобилер остался припаркованным на своем месте, а Макс отправился пешком — для разнообразия, проветриться. И выветрить эффект бальзама заодно. Напиток-то, конечно, хороший, вот только бодрствовать в такой час для Ночного лица было исключительно безнравственным поступком. Расчеты Макса не подвели — к своему дому он подошел, уже ощущая приятную слабость в теле и страстное желание воссоединиться с мягкой теплой постелью. Организм хотел спать так отчаянно, что мысли о кошмарах-преследователях показались ну просто несерьезными. Едва найдя силы на то, чтобы стянуть с себя лоохи, Макс нырнул под одеяло и отрубился мгновенно. *** И проснулся почти сразу же, вот только лежать уже не было так уютно. Уютно? О чем вообще речь? Матрас был таким тонким и жестким, что я не сразу понял, что лежу на кровати. В помещении было отвратительно стыло, на мне — истертая и куцая больничная накидка, а вся постель представляет из себя клеенку, в которую обернут матрас — ни простыни, ни наволочки, про плед можно промолчать. Я сел на кровати, подобрал ноги и принялся отогревать продрогшие ступни в ничуть не более теплых ладонях. Комната была сущим карцером: две прикрученные к полу койки, облезлые стены, прокрашенные до середины, а выше к потолку — кое-как замазанные побелкой. Цвета краски не различить — единственным источником света было маленькое зарешетченное окошко под самым потолком; в нем виднелся краешек ночного неба и несколько голых веток. Яркая молния на мгновение осветила палату белым светом, затем ударил гром — самый громкий из всех, что я когда-либо слышал. Барабанные перепонки сначала заныли, а затем их словно пронзило иглой. Не слыша собственного крика, я рухнул обратно, лицом в поролоновую подушку, чуть не сломав себе нос — грешные Магистры, да в ней было от силы пару сантиметров толщины. Не знаю, сколько я пролежал так, едва дыша и содрогаясь всем телом, пока они не пришли за мной. Неужели я и правда сопротивлялся так сильно, что сразу двоим нужно было вжать меня в эту жесткую непрогибающуюся кровать, пока третий стискивал мою руку, чтобы ужалить иглой? Они навалились с такой силой, что воздух вышел из легких, а вдохнуть уже было невозможно; и я лежал, задыхаясь и чувствуя, как сознание полыхает в адском пламени паники, как оно кричит, словно пытаясь таким образом вдохнуть (вкричать) в тело лишние силы. Но сил так и не было, и я проваливался глубоко во мглу, и уже там услышал знакомый голос, зовущий откуда-то издалека. Кажется, я смог потянуться в ответ на зов — на это ушла целая вечность. Невидимый крюк подцепил меня за нутро и потащил на поверхность — в мир красок, яркого света и поначалу невыносимо громких звуков, от которых я, стоило только вновь почувствовать власть над конечностями, принялся отбиваться руками и ногами.