Ларец Святого Торстена

Валентин Придд. 1 год Круга Ветра, 2 день Весенних Ветров С улицы послышался шум, и Валентин оторвался от задумчивого созерцания аляповатого пейзажа, коему посвящал себя последние минут десять. Вернее, это окружающим, должно быть, казалось, что он поглощен этим шедевром неизвестного мастера. На деле же мысли Валентина витали далеко и от замечательной в своем роде картины, что украшала собой стену трактира «Красный конь», и от трактира, и от самого города. Не занимала Валентина даже война, властно захватившая, было, в первое время. Тогда война означала свободу, и он бросился в нее, словно в омут с головой. Тогда война ставила задачи, от решения которых – правильного решения – зависело не только его личное будущее, и он увлекся. Наконец, война вновь свела его с АрноСавиньяком. Война сделала, казалось бы, невозможное – подарила Валентину его дружбу. Он в последний момент успел подавить улыбку. Герцог Придд, глупо улыбающийся собственным мыслям – такого он пока не мог себе позволить. По крайней мере, не во всяких ситуациях. Сейчас ситуация к этому не располагала. Потом война едва не отняла его… Валентин усилием воли отогнал пусть запоздалые, но все равно несущие горечь мысли. Это ему еще удавалось. Жаль, что он до сих пор не научился приказывать своим снам. Сны были и сейчас полны боли и ужаса. Сны заставляли, словно наяву переживать все заново: смерть Юстиниана и родителей. Сны тянули Валентина в иную реальность, где попытка устроить побег РокэАлве проваливалась, а он сам представал перед палачом по приговору Альдо, называющего себя Раканом. Безумная сестра являлась во снах, повторяя без устали свои проклятия, грозя погубить его жизнь, его любовь, в отместку за то, что ее собственная жизнь была разрушена. После ужасного урагана, решившего исход сражения на Мельниковом поле, в то время, когда он ничего не знал о судьбе пропавшего Арно, появились другие сны, те, в которых Валентину представлялась смерть Арно. От пули или кинжала врага, а то и друга. От ненависти стихии. То он истекал кровью, то задыхался, захлебывался в воде. Но война оказалась милостивее мира, лишившего Валентина семьи. Арно война вернула. Он мечтал об этом с Лаик. В Лаик он еще умел мечтать так, как это свойственно детям. Но даже там он мог только смотреть, не рискуя приблизиться. А когда начал понимать, что за интерес толкает его к черноглазому унару с вечно растрепанными белокурыми волосами – даже короткая стрижка шла Арно больше, чем кому-либо из них всех, - тем более. УнарАрно принадлежал к семье Савиньяк, и между их Домами стояла пролитая кровь, которую им вряд ли когда-нибудь простят. Чувств он испугался. Постарался если не задавить их – это у него не получилось, все в нем этому противилось, – но упрятать в самые дальние и укромные уголки души. Но вот отказать себе в том, чтобы хотя бы просто смотреть на Арно – это было выше того, что мог потребовать от себя Валентин. И каждый раз, подмечая в нем новую черточку, он бережно укрывал ее в тайниках памяти, извлекая наедине, чтобы насладиться, вспоминая; словно бы грезя наяву. Льняные волосы, вспыхивающие золотом на солнце. Темные глаза, сиявшие искрами в минуты гнева, веселья или азарта – всегда по-разному. Светлые брови, которые Арно забавно хмурил, когда задумывался. Родинка на щеке, такая темная на такой светлой коже. Губы, которые он все время облизывал, и, пожалуй, шелушащимися Валентин их видел чаще, чем гладкими… Недавно, когда решил, что может себе это позволить, Валентин даже сказал об этом Арно. Чтобы перестал облизывать губы, они от этого трескаются и шелушатся. Арно сначала глянул непонимающе, потом рассмеялся, тут же, словно нарочно, закусив губу так, что Валентин счел за лучшее отвести взгляд. – Вот еще ты тут начни! Мало меня Райнштайнер и братцы воспитывают! – Извини. – Да ладно. Зато тебе я могу ответить так, как хочу! Это он мог. За словом в карман он никогда не лез. Та перепалка в Старой Галерее, с которой началась их первая и последняя дуэль, все возмущенные обвинения, обрушенные на него Арно, когда Валентин впервые появился в Западной армии – они оказались предпочтительнее. Они позволяли чувства, хоть и прямо противоположные тем, которых Валентину хотелось. Равнодушие ему далось бы тяжелее. К счастью, Арно не был способен на равнодушие, а тем более – на холодное, отстраненное спокойствие и презрение. Валентину не составило бы труда изобразить таковое, если бы потребовалось. Арно был слишком эмоционален, и не считал нужным скрывать свои чувства. Особенно по отношению к какому-то предателю… Особенно считая себя правым. Но вот сейчас Арно, кажется, начал этому учиться. То ли это влияние старшего брата сказывается, а может быть, даже и его прямой приказ, то ли что-то произошло с самим Арно. Люди безмятежные, как правило, искренни и зачастую откровенны. Таиться же приходится не только тем, кто порочен по сути или лелеет зловещие замыслы, но и пережившим какие-то испытания, наложившие невольные отпечаток на их натуру. Тем, кто, изведав кипящего молока, боится теперь обжечься и на воде. Когда человек замыкается в себе, этому имеется причина. Арно стал молчалив и замкнут, а поскольку раньше ему подобное никогда не было свойственно, это заставляло задуматься. И Валентина это беспокоило. В дополнение всего, Валентин был из тех людей, кто не мог долго пребывать в бездействии, и сейчас, не видя насущной и требующей приложения всех, и физических, и умственных, усилий задачи – война-то утихла, – начал сам искать её для себя. И нашел. Арно был для него важен едва ли не больше всех. И с ним что-то происходило. Что-то, чем он отказывался делиться. Валентин начал ловить на себе его взгляды, которые затруднялся правильно истолковать, Арно сразу отводил глаза. Какие-то недомолвки в разговорах, задумчивость и.. почти испуг, когда Валентин нечаянно выдергивал его из этих мыслей. Это не было последствием плена. Тот не оказал на Арно угнетающего воздействия, судя по тому, с какой легкостью он рассказывал о своем пребывании у дриксов. Ему всего лишь было там скучно. А что касается графа фокФельсенбурга, то виконт Сэ мог бы быть и менее красноречивым… Валентин заподозрил было, что чувства Арно к дриксенцу вызваны не просто дружбой, но потом отмел это подозрение, рассудив, что скорее всего переносит на него свои грехи. Все свидетельствовало, что Арно увлечен Рупертом, всего лишь как другом, и все же… бесчувственным-то Валентин не был, хоть и изо всех сил старался казаться таковым. Выслушивать в очередной раз, как здорово удается дриксенскому графу тот финт, а потом неожиданный выпад снизу – это вызывало досаду, и безумное желание освоить этот самый финт так, чтобы превзойти упомянутого графа на голову. А повествования о великолепной авантюреФельсенбурга по спасению адмирала цурзее, которуюАрно живописал в самых восторженных выражениях, порождали сожаление, что в свое время Валентин рассказал ему о своих похождениях в Олларии, занятойАльдо, довольно скупо. Тем более, Руперт как-то обмолвился, что именно действия Валентина и навели его на собственный план. Будь Валентин в свое время находчивее, возможно, сейчас Арно и им бы так же восхищался… ***** Руперт фок Фельсенбург. 1 год Круга Ветра, 2 день Весенних Ветров. «Руперт! Как только вы прочтете это письмо, вам надлежит немедленно его уничтожить. Вы и сами поймете, что даже намек на тайну, заключенную в нем, будучи обнаруженным не теми людьми, способен принести неисчислимые бедствия. Особенно в наше смутное время. Да будет вам известно, что наша семья с давних пор покровительствовала некой общине. Они исповедуют учение, которое в наши дни назовут еретическим, но кто знает, какие корни лежат в его основе? Они веруют в Четверых, и считают, что сила Святого Торстена дарована ему ими, а не Создателем. Мои предки не судили их строго, не буду и я это делать. Вышло так, что родоначальник нашей фамилии, первый герцог Иоган, будучи весьма благосклонен к ним, выстроил для этого братства тайную обитель, известную лишь посвященным. Там хранилась одна реликвия, по легенде полученная если не от самого Торстена, то от его самых ближайших сподвижников. Это был сундучок, в который заключено нечто очень ценное и опасное. И лишь тот, в ком течет кровь Торстена, может открыть его и воспользоваться его силой. Не подлежит сомнению, что лучше всего было бы этой вещи и далее оставаться под покровом тайны и в руках надежных людей. Однако это убежище недавно подверглось нападению. А реликвия была похищена. Двое братьев попали в плен, и один из них под пыткой выдал тайну. Другому удалось бежать и добраться до нас. Он и рассказал нам все, что мог, и умер от ран и лишений некоторое время спустя. Хуже всего то, что я проследила здесь руку Михаэля фок Марге-унд-Бингауэра, не так давно ставшего герцогом после скончавшегося недавно брата… …Как вы понимаете, внук мой, раз об этой реликвии стало известно нашим врагам, необходимо срочно о ней позаботиться. Она должна оказаться в нашей семье. Я бы посчитала, что лучше всего такой вещи вообще прекратить свое существование, если бы лучше была осведомлена о ее свойствах. Я отнюдь не уверена, что подобное можно уничтожить без каких-либо трагических последствий. Нисколько не обольщаясь насчет легкости и простоты этой задачи, я, тем не менее, сочла возможным поручить именно вам ее выполнение. С картой, прилагаемой к письму, поступите так, как подскажет вам ваш здравый смысл, в наличие которого у вас я не сомневаюсь. Тем более, я не подвергаю сомнению ваше мужество и отвагу. И все же, прошу вас быть очень осторожным. Благосклонная к вам Элиза, герцогиня Штарквинд.» Руперт фок Фельсенбург еще несколько мгновений бездумно смотрел на письмо, а потом поднес его к пламени свечи. Огненный лепесток уцепился за угол листа, бумага начала чернеть, сворачиваться, и вскоре осыпалась пеплом. Гудрун дремала, свернувшись клубком на его походной постели, измены не предполагала, а потому сбежать не успела. Достаточно было пары секунд, чтобы извлечь походную сумку и сунуть туда кошку. Тут-то она сразу проснулась, и, завывая, принялась возмущенно скрестись в своей темнице. – Тише ты. Скажи «спасибо», что я беру тебя с собой, а не бросаю. – Пробормотал Руппи, перекинув ремень сумки через плечо. – И то потому, что иначе не уйти незамеченным… Что еще? Так, перевязь со шпагой на месте… Пистолеты. Плащ. Кошелек под полой камзола. А больше ничего и не нужно. Граф фок Фельсенбург уже привык путешествовать налегке. ***** Отряды фрошеров по пути Руппи встречал не раз, но общения с ними ему до поры до времени удавалось избегать, и лишь дважды пришлось прибегнуть к помощи бумаги, выданной ему Проэмперадором Севера несколько месяцев назад. А на дороге к Аконе, он очень удачно наткнулся на разъезд фульгатов, возглавляемый старым знакомцем – капитаном Уилером. – Добрый день, сударь, – приветствовал его Руппи, подъезжая. – О, если глаза меня не обманывают, перед нами граф фок Фельсенбург, собственной персоной! – Воскликнул капитан «закатных кошек» весело. – Он самый. – Подтвердил Руппи, и перешел сразу к делу. – Я хотел бы встретиться с Проэмперадором. Он сейчас в городе? – Да, маршал Савиньяк здесь. Я провожу вас, если позволите. – Буду благодарен. Тут Гудрун, учуяв благодарную публику, решила заявить о своей несчастной участи, и из сумки, стоявшей на коленях Руперта, послышалось жалобное мяуканье. Фульгаты, едущие впереди, оглянулись. Уилер с любопытством покосился на источник звуков. – Кошка. – Сообщил ему Руппи, с обреченным видом закатив глаза к небу. – Я догадался, – усмехнулся Уилер загадочно. ***** Разумеется, граф фок Фельсенбург вовсе не обязан был отчитываться перед начальством армии, еще недавно бывшей вражеской. Но Савиньяк смотрел так, что Руппи и не заметил, как представил ему доклад по всей форме обо всех событиях, происшедших с того момента, как они расстались. В конце концов, от этого человека ему требовалось содействие. – Возможно, написать родным было не самым правильным решением… но я сделал это. – Признался он сразу. – Мои враги слишком сильно старались распространить обо мне ложные слухи. Я хотел, чтобы моя семья знала, что я, во всяком случае, жив и здоров. Я отослал письмо, воспользовавшись первой же оказией: Бруно посылал курьера в Дриксен. И вот полторы недели назад я получил письмо от герцогини Штарквинд. От бабушки.И это не только вновь забросило меня в ваши края, но и вынуждает искать вашей помощи. Сами понимаете, почему я не могу взять никого из своих; я ни в ком не уверен настолько, чтобы впутать в такое дело. В дело, которое опять запахло этой проклятой нечистью. Графиня Савиньяк спрашивала меня о зеленоватом свечении.Герцогиня Элиза пишет о синем. Будучи открытым, то, что лежит в ларце, испускает яркий синий свет, и при этом убивает всех людей в непосредственной близости, которые могут его увидеть. И только прямой потомок Торстена может открыть ларец без вреда для себя. Руперт извлек карту, на которой он, руководствуясь указаниями герцогини Элизы и прилагаемой ею бумаженцией с весьма примерной схемкой, прикинул вероятный путь и отметил цель путешествия, и протянул Савиньяку в качестве жеста доброй воли. Вряд ли что-то еще могло бы убедительнее свидетельствовать о его лояльности к Проэмперадору Севера. – Фок Марге-унд-Бингауэртоже ведет свой род от Торстена, насколько я понимаю, – обронил маршал, просмотрев карту, аккуратно свернув ее и возвращая владельцу. – Ему же хуже, если он ошибается. Древние силы слишком опасны и непредсказуемы, чтобы с ними можно было договориться. Указания открываются опять-таки лишь прямым потомкам Торстена. – А вы так уверены в чистоте своей крови? – Я полагаюсь на слово герцогини Штарквинд. Она уверена, что в этом вопросе, во всяком случае, обладает полной осведомленностью. Или вы считаете, что она отправила бы своего внука на смерть? –Хорошо, – сказал Савиньяк после небольшого раздумья. –Я обеспечу вас необходимыми бумагами. Я дам вам людей. Кроме того, я отправлю с вами бригадираПридда.И не возражайте. – Я хотел бы попросить, чтобы вы отпустили со мной Арно. – Возможно… если вы обоснуете эту просьбу. – Хотелось бы, чтобы рядом был хоть кто-то, кому без колебаний можно доверить свою спину. – Пожал плечами Руппи. – Придд ваш человек, в этом я не сомневаюсь. Арно же в этой экспедиции нужен мне. – Вы полагаете, что изучили моего брата настолько хорошо? – Мне нечего изучать, господин маршал. Арно мне друг, я знаю это. И верю ему, как себе. – Возможно, вы и правы. Капитан Сэ уже изнывает здесь от безделья. Таким, как он нечего застаиваться в стойле. Итак, отряд. Пяти человек будет достаточно. Случись вам встретить недобитых бандитов, справитесь. Впрочем, надеюсь, вы будете подобных встреч всячески избегать. Я еще дам вам иУилера. Он сообразит, и как проскользнуть тихо и незаметно, и обстановку разведает. С тем же, с чем вам предстоит столкнуться в итоге, количество сопровождающих вряд ли имеет значение. – Вы правы, монсеньор. И я благодарен… за Уилера. Руппи вспомнил, какУилер сопровождал Селину Арамона, и одно то, что Лионель Савиньяк доверил тому эту девушку, свидетельствовало о многом. Что ж, теперь маршал Севера отпускает с ним брата, вряд ли Арно менее дорог ему, чем Селина. – Он вообще человек очень ценный. – Кивнул Савиньяк, словно и правда всерьез принимая благодарность. ***** АрноСавиньяк. 1 год Круга Ветра, 6 день Весенних Ветров. Все началось с того, что Валентин улыбнулся. Может быть, это была и не первая его улыбка на памяти Арно, но именно она почему-то все изменила. В светлых глазах мелькнуло нечто, в один миг выразившее больше, чем иные слова, – и у Арно от этого взгляда вдруг отчего-то сердце защемило. Было просто невозможно не улыбнуться в ответ, что Арно и сделал. И еще дал себе мысленную клятву, что Валентин ему с этих пор друг навеки. Сказал же Валентин всего лишь: – Я рад, что с тобой все в порядке. Арно, внезапно смутившись, отвел взгляд. – Я слышал… ты хлопотал обо мне, когда я был у дриксов… И написал письмо моей матери, чтобы ободрить ее. Спасибо. – Это было самое малое, что я мог сделать. Не стоит благодарности. «Может быть… Только тот взгляд и улыбка стоят многого», - подумал Арно, покосившись на него. Лицо Валентина стало обычным – серьезным и строгим. Похоже, то, другое выражение, полностью его преображавшее, он позволял себе по исключительным случаям. Вот и Арно теперь этой исключительности удостоился. А в тот вечер он долго не мог уснуть, вертелся, и сам не понимая, с чего, думал об этом взгляде, и вспоминал, вспоминал… Разумеется, в плену, маясь от безделья, Арно, было дело, раз или два подумал о том, как пережил тот ураган Валентин… Учитывая, что сам он спасся только чудом, и примерно представляя по болтовне в дриксенском лагере, какой урон разъярившаяся непогода нанесла рядам противника, ничего удивительного и не было в том, что он переживал за товарищей. Только Валентин тогда особняком не стоял. Арно беспокоился за всех скопом: за Ариго, Катершванцев, командующего… Арно тревожился даже за Гирке, и еще за того, так и оставшегося неизвестным, полковника, которого ему пришлось тащить к лекарям. Валентин тогда из этого ряда не выделялся. И вот он цел и невредим. А НорбертКатершванц погиб. И генерал Давенпорт, бывший эр Арно. И Гирке утонул в пруду в собственном замке, так глупо, пережив и бой, и разгул стихии. Нахлынули на Арно в тот вечер и воспоминания другого рода. Ворочаясь с боку на бок, Арно словно наяву прошел тот странный путь, что они преодолели с Приддом, от вражды до… Неужели все-таки дружбы? Он помнил, как в тот день, когда Придд явился в армию, поймал его взгляд – изрядно высокомерный, и как в ответ вскинул голову, этот взгляд отражая, копируя, да еще и стремясь превзойти. А что, если бы Придд тогда улыбнулся бы ему по-дружески? Да полно! Тогда Арно сомневался, что Валентин вообще это умеет – улыбаться! Тогда же это высокомерие задело, и еще как! Да что из себя строит этот Придд! Подумаешь, полковник в восемнадцать лет! Подумаешь, сам Алва дал чин! У Алвы, может, и были причины это сделать. Но Арно-то знал, сколько из таким вот способом состряпанных полковников и даже генералов, не говоря о чинах помладше, толчется вокруг Первого Маршала, и какова на самом деле цена их перевязей! Ни к кому из них ни Алва, ни один из Савиньяков никогда не повернутся спиной, и будут правы. Что касается якобы спасения Алвы из плена – Арно ничуть не сомневался, что Придд просто воспользовался случаем. Вот в этом он был мастер. Скользкая тварь… Еще в Лаик был скользкой тварью, если поразмыслить хорошенько. Это темная история с Суза-Музой – что бы там ни говорил Придд, это только слова, а не доказательства. По крайней мере, Арно себя убежденным его словами отнюдь не считал. А Ричард этого Спрута тогда еще защищал! И вот как все обернулось теперь. Все за то, что Ричард предатель и убийца, он служит узурпатору и горд этим. Создатель видит, Арно долго не мог в это поверить, – не разрешал себе верить, пока не получил то письмо от Эмиля… Только на ошибку, которую в свое время совершил его отец, и которая обошлась дорогой ценой слишком многим, он, АрноСавиньяк-младший права уже не имел. АрноСавиньяк-старший доверился другу, который поставил выше дружбы свои убеждения. Убеждения Ричарда Окделла для Арно никогда не являлись тайной. И вот, даже честный и простодушный Дик смог нанести ощутимый урон Талигу: убить королеву, как раз тогда, когда она была для страны нужнее всего, когда одно ее присутствие хоть как-то удерживало Олларию, не давая столице окончательно погрузиться в хаос безвластия! И представлять не хотелось, на что был способен другой его однокорытник, происходивший из семьи самых изощренных талигойскихинтриганов – а в уме ПриддуАрно никогда не отказывал. Да только оно само представлялось: Арно уже успел повоевать и повидать… всякого. Арно принадлежал семье, в которой не понаслышке было известно, что такое предательство. Когда Спрут, всегда такой элегантный, словно находился во дворце, а не в действующей армии, появлялся в поле зрения, Арно даже собственную небрежность: как попало повязанный шейный платок, растрепанную шевелюру, пятна грязи на ботфортах… – почему-то ощущал как нечто недопустимое. Даже превосходство Придда в росте, пусть и на какую-то малость, два пальца, не больше – и то бесило. Не желая уступать однокорытнику даже и в этом, Арно теперь носил вместо привычных кавалерийских сапог щегольские парадные. Ничего, что неудобно, разносить сапоги – дело времени. Зато у них каблуки выше, как раз на те самые два пальца. В ЛаикАрно этого не замечал. Вернее, Придд просто с тех пор подрос, он и сам за три года, прошедшие с Лаик, вытянулся изрядно. В ЛаикАрно не было никакого дела ни до Придда, ни до его роста. Ни до его успехов в фехтовании, тем более, особенными успехами тогда тот похвастаться и не мог. Арно упорно и настойчиво убеждал себя в том, что ему нет никакого дела до Придда и сейчас, когда он ходит в любимчиках у генерала Ариго. Ходит, заслуженно, как утверждают все, кого не спросишь! Те же Катершванцы… Но при встречах невольно брала какая-то злость, и даже язык будто кололо, пока очередные поспешные, и оттого необдуманные и резкие, слова не срывались, стремясь ужалить больнее. Достигали ли они цели? По хладнокровной медузе понять это было решительно невозможно: взгляд Придда оставался ледяным, вид безупречным. Потом Спрут вместе с генералом Ариго отправился на север, а у Арно в голове занозой засела идея. У Валентина Придда, наверняка, тоже были убеждения. О них Арно пока не знал ничего. И вряд ли один только Арно. Придд таил свои мысли не менее тщательно, чем глубины моря таили хищную восьминогую тварь с его герба. Возможно, убеждения Валентина позволяли ему служить двум господам одновременно, на самом деле не служа никому, а только себе. Такими убеждениями никого и не удивишь, только в талигойской армии они чести не делали. Поэтому здесь такие убеждения только дурак бы и выставил напоказ. Придд дураком не был, а его устремления были загадкой, наверное, даже для командора Райнштайнера. И в какой-то миг Арно понял: не зря мысли о Спруте не покидали его головы, вот она, достойная цель! Не будь он Арно Савиньяком, потомком маршалов Талига, если не выведет эту глубоководную тварь на чистую воду! Лелея эти мысли, Арно улыбался. И когда полковник Придд вернулся из похода полковником Заразой, Арно сам сделал первый шаг ему навстречу. Разумеется, шаг этот был сделан лишь для вида, Арноочень надеялся, что преуспел в своем притворстве, и Придд не усомнится в его добрых намерениях. На самом же деле этот шаг был первым пунктом хитроумного замысла, достойного самого дядюшки Рафиано, и Арно им по праву гордился. Если у Придда и возникнут подозрения –Арно и не думал, что заслужить доверие бывшего однокорытника будет совсем просто, - то Арно найдет, как их развеять. Может быть, виконт Сэ желал бы исключить из своего меню некий предмет туалета, оснащенный пышным алым пером, и заслужить избавление от дурацкого пари? Да и Катершванцы Валентина приняли, Арно проще последовать примеру друзей, чем упорствовать в гордом одиночестве. Главное – положить начало… подобию дружбы. Притвориться чьим-то другом – вспомни, что ты Рафиано, и вот уже ничего невыполнимого в этом нет. Сделать вид, что впечатлен его успехами под началом генерала Ариго, и что недоверие в прошлом. Затеять разговор о Лаик, однокорытникам всегда есть о чем вспомнить, можно и сослаться на поручение матушки. Выпить с Приддом на брудершафт. Тем более, тот сам его и пригласил. Катершванцам на удивление легко удалось сойтись с Приддом, вдруг и с Арно сработает? И вот случай представился. Войдя следом за хозяином, Арно возвел глаза к небу, и решил, что задача разморозить обстановку в палатке Придда выпадает именно на его долю, и пожалуй, она ему даже по силам. Забавно. Не зря Савиньяки считались вассалами Повелителей Молний. У Арно, уж точно, огонь был в крови, да и не выдержит он просто – смотреть на эту снулую рожу долго! Хотя, признаться, лицо у Придда было вполне привлекательным… Кое-кто назвал бы его черты классическими, такие на портретах хорошо смотрятся. Только выражение у него… многие из пресловутых портретов и то живее выглядят. Так вышло, что одно время матушка немало времени посвящала галерее, кое-что продавала, что-то покупала, беседовала с живописцами, меценатами и просто торговцами, и Арно, находясь подле, много чего узнал и кое-что даже помнил до сих пор. Ему тогда было двенадцать, но с АрлеттойСавиньяк было гораздо интереснее, чем с менторами, и в отсутствие старших братьев, Арно ходил за ней по пятам. В эту их встречу Арно то и дело вспоминал о матери, хотя что тут удивительного, он же получил от нее письмо, и должен выполнить ее поручение. Сначала все шло довольно неплохо. Стоило вспомнить Арамону, подвешенные к крюку штаны и кошачий концерт под его окнами, виновником которого, (предположим, что это правда!) собеседник как раз и являлся, так даже Спрут обрел некие человеческие черты, а потом он сам начал рассказывать о своих впечатлениях из Лаик. Тут уже пришлось улыбаться Арно, и на какое-то время ему стало так уютно, точно он сидит в обществе старого приятеля. Арно слушал негромкий голос собеседника, и думал, как так вышло, что они с Приддом уже в Лаик оказались в разных лагерях. Это ведь неспроста? Придд говорил о менторах и науках, которые ему нравились, но так, что ближе и понятнее не становился ни на йоту. А Арно вдруг захотелось его понять. Валентин же, словно угадав его мысли, вдруг сделал паузу и, посмотрев в глаза Арно, заявил: – Давайте начистоту, виконт. Вы приняли мое приглашение, потому что и в самом деле решили выпить со мной на брудершафт? Ваше желание искренне? Иллюзорная теплота встречи рассеялась, и на мгновение Арно даже пожалел. – Сразу видно, что вы еще не обтерлись в армии, герцог! – Рассмеялся Арно. И да, это вышло почти совсем искренне. – У талигойского офицера желание выпить не может быть неискренним! – Я говорил не просто о желании пить. Я говорил о вашем желании пить со мной. Не притворяйтесь, что не видите разницы и не поняли моего вопроса. Вот это поворот! Придд обвиняет его, Савиньяка, в притворстве! Может быть, это признак того, что дело движется в верном направлении? – Я отвечу на ваш вопрос, герцог, –Арно отсалютовал бокалом, – после того, как вы ответите на мой. А были ли искренним вы, когда пригласили меня? – Да. И у меня была причина. Я не хочу, чтобы меня ненавидели, виконт. – Вы говорите об этом мне?.. –Разумеется. Потому что именно вы с первой минуты моего появления здесь записали меня в число своих личных врагов. – Хотите сказать, у меня не было к тому оснований? – Об этом я и хочу спросить у вас. Снова. И какие же основания, виконт, дали вам право бросать обвинения в мой адрес? «Ваша насквозь лживая натура интригана – достаточное основание, чтобы встречать вас со шпагой в руке, а не с распростертыми объятиями!» – едва было вновь не вспылил Арно, но Спрут добавил: – Если не считать за таковые ваши измышления, ничем, кроме вашей собственной уверенности, не подтвержденные?– А ледяной скучающий взгляд остудил лучше, чем родниковая вода в летний полдень. Арно сразу вспомнил, что крик – это не довод. В споре с Приддом – так уж точно. Потерять выдержку перед остающимся по-прежнему хладнокровным и даже слегка насмешливым однокорытником – это определенно поражение. Чрезмерная пылкость в словесной дуэли была, скорее помехой, чем подмогой, особенно, когда довести дело до настоящей дуэли не получается. Ах, кляча твоя несусветная, но как же хотелось! Если б в галерее им не помешали, дело было б сделано, а дальше будь что будет! Впрочем, рано или поздно, дуэль меж ними таки состоится, в этом Арно не сомневался, а пока придется довольствоваться поединком иного рода, хотя бы и словесным. И его Арно тоже проигрывать не собирался! План затесаться к Придду в друзья летел к кошкам, но Арно внезапно понравился оборот, который принял разговор. Спрут, оказывается, тоже способен выражаться прямо и ясно, а не изворачиваться, пряча суть за нагромождением изысканных фраз. Значит, поговорим. Внезапно охватил азарт, – как в игре, когда карта идет, – и нужные слова вмиг появились: – У вас слишком много тайн, герцог. Хоть одна из них да должна оказаться той, что смываются только кровью. Признайтесь. – Советую вам подумать о том, что некоторыми тайнами люди обзаводятся вопреки своему желанию. – Спрут поставил бокал на походный столик, и этим словно дал понять, что вино выпито, а разговор окончен. Вот так. А ты думал, Арно, что Спрут будет в чем-то убеждать? Оправдываться? Считал во всяком случае, что Придд будет более словоохотлив, а уж, разговорив в доверительной беседе, его можно будет и подловить? Ничего не вышло. И Арно внезапно почувствовал облегчение, выйдя в прохладный сумрак летней ночи. Еще неизвестно, стал бы он гордиться, если бы его ловушка оказалась успешной. Или на этом поле Савиньяку таки Придда не обыграть, и граф Медуза снова вывернулся? Арно вспомнил безупречный профиль и нечитаемый взгляд. Некоторыми тайнами обзаводятся и вопреки своему желанию, сказал Придд. А если задуматься над его словами, а, Арно? Придд же побывал в Багерлее. Возможно, его поведение - это следствие его злоключений в тюрьме? Нетрудно считать себя неуязвимым, благодаря имени, роду и положению в обществе. Став узником Багерлее, теряешь все из вышеназванного. И титул и деньги перестают иметь значение, если ты обвинен в преступлении против короны. А Придд попал в тюрьму, будучи невиновным. Это тоже можно было понять: временщики желали избавиться от неугодной семьи; конечно, грязное донельзя, но вполне обычное политическое дело. Что пришлось пережить Валентину в тюрьме, знает только он, и вряд ли кому-нибудь об этом скажет. Валентин никогда откровенностью не отличался, а имея такие тайны, тем более будет молчать, как рыба. Это версия вдруг отчаянно стала походить на правду, и если так и было в действительности, то он, Арно, повел себя как бесчувственная, бесцеремонная скотина. Придд сказал: Я не хочу, чтобы меня ненавидели. Так просто и понятно. Может быть, это откровение в своем роде? Попытка немного открыть душу, но и защититься при этом? В конце концов, и Ариго, и Райнштайнер ему верили. Поверил ли бы ему Лионель? Теперь Ли Валентину верил. Да Ли теперь ставил Придда даже выше, чем Арно! А Арно… Стал ли он меньше подозревать Придда именно после того разговора? Возможно. Или просто дальше события понеслись столь стремительно, что стало не до подозрений? Может, и так. Начались бои. Мысли о стране, об армии, положении, становившемся с каждым днем все отчаяннее, о том, чтобы выстоять и отбросить дриксов любой ценой затмили и смели все прочее. Любые личные переживания и притязания стали казаться на этом фоне совсем ничего не значащими. После первой же драки Валентин как-то незаметно и окончательно стал своим. А потом этот безумный ураган, дриксенский плен. И возвращение. Улыбка Валентина. Письмо от матери. Разговоры с Лионелем. Покушение на Селину Арамона, и холодящие кровь истории рыжули Мэллицы о встрече с мертвым Удо Борном. Казнь Гизеллы. Рассказ Валентина о Юстиниане. Брат-выходец – лишь одна из мрачных тайн Валентина Придда, и если остальные ей под стать, то быть в них посвященным – пожалуй, это не то, чего Арно жаждал сильнее всего в жизни. На фоне всего этого поведение Арно, его прежние нападки и допросы смотрелись даже в его собственных глазах весьма некрасиво. Он поневоле помнил об этом, и не то, чтобы он не был обеспокоен тем, что о нем в связи с этим должен думать Валентин. Только Валентин… Именно теперь Валентин вдруг начал смотреть на него совсем по-другому. Он доверял. Он считал Арно другом. Арно же и сам не понял, когда в нем проснулось иное чувство, более сильное, чем просто готовность доверять; как оно окрепло, пустило корни и завладело всецело; что вынуждало отслеживать каждое движение Валентина с какой-то странной жадностью. Вот Валентин склоняется над картой, привычным жестом отводя за уши упавшие на глаза мешающиеся пряди.И у Арно возникало желание запустить в них руки, ощутить их шелковистость. Вот сосредоточенно хмурит брови, отстраненно глядя словно бы в никуда. Вот дышит на замерзшие руки, внезапно оставшись без перчаток. Последнее было редкостью, и тем ценнее, что подобного Валентин, всегда застегнутый на все пуговицы во всех смыслах, не позволял увидеть кому-либо еще, кроме Арно. Обычно герцог Придд всегда был в перчатках. А еще Арно знал, что тот не пренебрегал уходом за руками – натирал их морисским маслом. В прежнее время Арно не преминул бы высмеять его, и весьма ядовито. Так то в прежнее время! Тогда Валентин ни за что бы и не допустил, чтобы Арно об этом узнал. Тем более не осмелился бы предложить маленький пузырек Арно – чтобы губы на ветру не шелушились. Ибыло же Придду дело до его губ! Хотя, это немного обнадеживало – то, что Валентин интересовался его губами, разве нет? А вид этих бутылочек с маслом в последнее время и вообще наводил на такие мысли, что сразу бросало в жар. Все-таки Арно уж совсем неискушенным в области любви по-гайифски не был. Да и кто бы был, отираясь среди солдат с семнадцати лет? Арно к своим девятнадцати наслушался стольких баек, иногда с такими непристойными подробностями, что уж, что и как в этом случае делается, был вполне осведомлен. И как-то раньше все эти разговоры и не тревожили, и не задевали. Смущали поначалу, конечно. Но общество грубых вояк быстро смыло весь тонкий налет изящества, уместный при блистании на балах. Об этом изяществе Арно теперь вспоминал именно с появлением в поле его зрения Валентина. И о практическом применении кое-каких знаний, почерпнутых из тех самых непристойных солдатских баек – тоже. Они с Валентином стали друзьями, но теперьАрно хотел большего. И даже не мог представить себе, как бы отреагировал Валентин на подобное признание. Потерять его дружбу – это было не то, чем Арно мог рисковать. Узнать о себе, что склонен, оказывается, к гайифскому греху – это уже было не так, чтобы весело. Если Валентин, научившийся ему доверять, напоминающий ему о том, чтобы он не забывал перчатки, завязывал горло, чтобы не простудиться, не облизывал губы на холоде, и временами улыбающийся ему, посмотрит на него с презрением – такого Арно даже представлять себе не хотелось. **** Уделять каждый день хотя бы по полчаса фехтованию уже настолько вошло в привычку, что, когда Арно, явившись к назначенному часу, не обнаружил Валентина, то первым делом он изрядно встревожился. И лишь вторым – обругал сам себя за глупость. Можно подумать, у господина бригад-генерала не могло возникнуть каких-то незапланированных дел. Но предупредить-то можно было! «Или у герцога Придда посыльные тоже враз все закончились?», - думал он, цепляясь за какую-то странную досаду внутри, которая, он сам знал это, ничем не обоснована. Валентин обнаружился выходящим из штаба, и его отсутствие на тренировке сразу стало понятным. Вслед за герцогом Приддом со ступенек сбежал граф фок Фельсенбург. Заметив Арно, он так солнечно улыбнулся, что Арно, сам от себя не ожидая такого порыва, раскинув руки, поспешил навстречу.И объятия, в которые он немедленно угодил, оказались не менее искренними – очень крепкими, такими, как он и запомнил при прежнем расставании. –Руппи! Я очень рад тебя видеть! – Взаимно, Арно! – Сказал Руперт, отстранившись и внимательно рассматривая Арно, все еще с широкой улыбкой. –Каким ветром ты снова к нам? Судьба водит тебя кругами, что ли? – Простите, но я, с вашего позволения вас покину, – заявил вдруг Валентин. Вот еще новость! Арно-то надеялся, что в честь приезда старого друга они завалятся в трактир, посидят… Валентин, что, снова взялся за старое – снулую рыбину тут изображать?! Показалось Арно, или тон герцога Придда был немного холоднее, чем обязывала простая вежливость? – Валентин, ты чего?.. Мы же собирались пофехтовать! Я даже думаю, Руперт не откажется присоединиться. – Не сейчас, Арно, извини. В связи с приездом графа фок Фельсенбурга возникли некоторые непредвиденные дела, которыми нужно заняться немедленно.– Он церемонно склонил голову, прощаясь.– Господа. Руперт ответил вежливым поклоном. Арно несколько мгновений смотрел на прямую спину удаляющегося Валентина, все еще недоумевая, затем повернулся к фокФельсенбургу. – Так. И какие такие неотложные дела ты доставил Валентину? Признавайся немедленно, Руппи. –Боюсь, что не ему одному. На сей раз мы союзники, Арно. – Объявил граф фок Фельсенбург, – И надеюсь надолго, потому что мне нужна ваша помощь. –Наша..? Или мы снова на вы? – Твоего брата. Валентина. И твоя. Еще пары надежных людей, готовых отправиться в путь немедля. – Ну, я-то готов. Но вот в путь… Я под началом Лионеля, знаешь ли… – Я с ним уже поговорил. Он тебя отпускает. – Неужели?! – Глаза Арно так и вспыхнули. – Руппи, да ты… как тебе удалось? И что за дело, кстати? – Разумеется, я все расскажу… **** 1 год Круга Ветра, 7 день Весенних Ветров. Ли выделил им отряд из пяти человек, из тех, которыми командовал Уилер, троих из них - Дидье, Арсена и Роба - Арно неплохо знал, с еще двумя, Блезом и Маркусом, сталкиваться по службе не приходилось, но сомнений в том, что люди они верные и служаки что надо,у него не возникло, все-таки выбирал их его братец. Да еще самого Уилера навязал впридачу. Арно питал подозрение, что, если бы в этот кошачий Излом все не завертелось такой бешеной каруселью, когда враг стал другом, а друг – предателем, когда чужеземцу стало можно доверять, а соотечественника нужно было опасаться, то Ли не преминул бы после Давенпорта найти еще кого-нибудь, кто мог бы присматривать за драгоценной особой его младшего братца. Арно эта опека бесила, да разве против Лионеля попрешь? Он не сомневался, что Уилер, помимо всего, еще и нянька по его душу, но Уилер в походе был меньшим злом. Гораздо меньшим, чем оба братца под боком. Поэтому в итоге Арно скорее был доволен. Сидеть в городе не было сил. Отсутствие дела сводило с ума. А присутствие Валентина в этой ситуации только подливало масла в огонь. Погода была переменчивой, как какая-то красотка-капризуля, что и неудивительно для начала весны. То солнце пригревало совсем по-летнему, то налетал пронизывающий до костей ветер и небо покрывалось темными тучами. Хорошо хоть приличного ливня ни разу не разразилось, лишь мелкий дождик иногда накрапывал. Через неделю, когда их отряд пересек границу Горной Марки, прояснилось всерьез, и настроение Арно, и без того приподнятое с начала путешествия, стало еще лучше. Хорошая дорога, приятная компания, цель впереди – это неплохо отвлекало от тягостных размышлений, которые уже начали было одолевать в лагере. К Валентину тянуло по-прежнему. Мысли о нем заставляли сердце то замирать, то пускаться вскачь, его присутствие – волновать, но необходимость уделять внимание спутникам, та же болтовня с Руппи, обсуждение планов, и вовлеченность в предстоящую авантюру в целом – на переживания и времени не оставалось. Арно всегда предпочитал действовать, а не предаваться бесплодным страданиям. В лагере же, будто запертый вместе с человеком, к которому рвалось его сердце, но при этом не в силах решиться на признание, Арно едва с ума не сходил.