Слезами и кровью

Рогриану было нечем дышать. Беспомощно и бесполезно он разевал рот, шевелил пересохшими, потрескавшимися губами. В его груди и животе бушевал пожар, и по лицу струился пот, но в тот же самый момент он чувствовал, что этот пот – холодный, и его била дрожь. Как это странно – гореть в лихорадке и мучиться от холода в один и тот же момент. Временами он проваливался в сон, и в этом сне видел отца. Отец отдал десять лет жизни той самой войне, в которую судьба забросила Рогриана. Но он вернулся – искалеченный, поседевший, состарившийся в свои неполные тридцать. А вернётся ли Рогриан? Иногда ему казалось, что ему всё равно. Но каждый раз, когда он погружался в горячую удушливую тьму и безразличие охватывало его полностью, что-то толкало его, возвращало его обратно в реальность. Он проснулся, хватая воздух ртом. В боку пульсировала раскалённая боль, горло пересохло от жажды. Рогриан попытался успокоиться, заставил себя дышать – сперва часто, неглубоко, потом всё медленнее и спокойнее. Когда ему удалось наконец выровнять дыхание, он попытался приподняться, но тут же его пронзила боль, и, задыхаясь, он медленно опустился обратно. Когда боль и звон в ушах немного улеглись, он смог уловить отдалённые звуки – треск огня, скрип деревьев, тихий смех и разговоры, в которых бернийских слов было больше, чем тонианских. А потом внезапно раздался крик, полный муки, и сразу после – многоголосый жестокий смех. Он медленно повернул голову. Сквозь дрожащие ресницы пробился свет костра, но он был тусклый и расплывчатый. Рогриану понадобилось несколько раз моргнуть, прежде чем зрение прояснилось, и он смог увидеть, что происходит. И лучше бы он не видел. Он повидал много ужасных вещей на войне. Видел гниющие раны, оторванные конечности. Но вид своего молодого товарища, привязанного к мёртвому иссохшему дереву, вид костра, разведённого у его ног – это было выше его сил. Сквозь дикие крики и такой же дикий смех он расслышал тихий вздох позади, и почти с радостью повернул голову влево. Рядом с ним лежал человек. Спутанные, слипшиеся от крови светлые волосы падают на помертвевшее лицо, светло-голубые глаза полны ужаса. Рогриан не сразу смог узнать Корвилла, а когда узнал, ужаснулся: неужели он сам выглядит также, неужели сам превратился в обезумевший от боли и страха призрак? Пошевелить пальцами руки казалось так же тяжело, как сдвинуть с места свинцовое ядро взмахом ресниц, но Рогриан смог нащупать руку Корвилла и сжать её. - Мы должны выбраться отсюда, - прошептал он. – Мы должны. - Проснитесь, сударь. - Мы должны выбраться отсюда… - Всё в порядке. Всё хорошо, вы в безопасности. Рогриан открыл глаза и хрипло застонал, поморщившись от боли в шее. Раскалённая боль пульсировала в правом боку, постепенно утихая, пока от неё не осталось одно воспоминание. Он вдруг осознал, что на самом деле держит кого-то за руку, только эта рука намного тоньше, чем рука Корвилла. Рогриан перевёл взгляд в сторону и увидел узкое, смуглое лицо с длинным орлиным носом, склонившееся над ним. Большие чёрные глаза были широко раскрыты и смотрели на него с тревогой. Рогриан приоткрыл губы, но ничего не смог сказать. Тут он заметил какое-то движение в стороне, и быстро взглянул туда. В дверях комнаты стоял молодой мужчина в наряде трактирного слуги. Скрестив длинные руки на груди, он мрачно смотрел на Рогриана. Что-то в его крепкой фигуре показалось Рогриану странным, и, присмотревшись, он понял: парень был горбат, одно его плечо было раздуто, как арбуз, и поднималось намного выше, чем другое. - Всё в порядке, - повторила трактирщица Мэйт. Рогриан вновь посмотрел на неё и понял, что до сих пор стискивает ей руку. Должно быть, ей больно, подумалось ему, и он выпустил узкую ладонь, испытывая лёгкое смущение. - Прошу прощения, госпожа, - проговорил он, вновь поморщившись. – Я напугал вас? - Нет, - Мэйт выпрямилась и махнула горбатому юноше, показывая, что он может уходить. При этом она повернулась спиной, и Рогриан смог увидеть её причёску – тяжёлую косу, толщиной с его запястье, чёрную, как вороново крыло, закрученную в узел и закреплённую янтарной заколкой. Эта заколка была единственным украшением в её строгом тёмно-коричневом наряде с белым воротником. - Почти все раненые уже смогли уйти, и я решила проведать оставшихся, - сказала Мэйт, когда за горбатым юношей закрылась дверь, и присела на кресло у кровати Рогриана. – Я принесла вам воды, и тут услышала, что вы говорите во сне. - Прошу прощения, - снова сказал Рогриан, откинувшись на подушку и закрыв глаза. Он услышал шорох платья и подумал, что Мэйт собирается уходить. Почему-то эта мысль его расстроила, и ему захотелось снова схватить её за руку. - Расскажите мне, - тихо сказала Мэйт. Рогриан не отвечал, и женщина нервно заёрзала на кресле: - Простите, было дерзостью с моей стороны… - Вовсе нет, - Рогриан открыл глаза. – Мне снилась война, госпожа. Это не то, о чём хотелось бы говорить с дамой. - Я не дама, - тёмно-шоколадные губы слегка улыбнулись. – Если вы о войне на Западном Рубеже, то я была там. - Разве? – Мало что могло удивить Рогриана, но сейчас он был так поражён, что даже приподнялся на подушках. - Да, - Мэйт рассеянно провела рукой по простыне, сжала её краешек между пальцами. – В качестве маркитантки. Плясала перед солдатами, чтобы отвлечь их от ужасов войны. Только плясала, - она быстро взглянула на Рогриана, наверняка готовясь встретить презрение в его глазах, - ничего более. Вы мне не верите? - Я верю, - проговорил Рогриан, - я просто не понимаю, как маркитантка смогла стать хозяйкой гостиницы. - Это занятная история, которую я вам когда-нибудь расскажу, если захотите, - улыбнулась Мэйт. – Но вы мой должник. Я была с вами откровенна, будьте и вы. - Что вы ждёте услышать от меня, чего не видели сами? – горько усмехнулся Рогриан. – Война калечит всех одинаково. - Вы – благородный человек, господин… - Ги Ванлай, - у Рогриана внезапно пересохло в горле. – Рогриан. - Спасибо. Вы – благородный человек, господин Ги Ванлай. Один из тех, кто управляет нашим обществом. Наверное, вы лучше меня знаете, как и почему началась эта война. За что умирали все те мальчики, которые смотрели разиня рот на мои танцы. Я никогда не могла понять, в чём её смысл. Расскажите мне. Рогриан ненадолго прикрыл глаза. Разумеется, он знал, с чего началась война. Он изучал историю, читал хроники. Но с чего начать, не знал. И в итоге решил начать с самого начала. - Двести лет назад, - заговорил он, - в графстве Идария, что на Западном рубеже, правило семейство Ги Скелливан. У графа была единственная дочь Лирия, которую он очень хотел выдать замуж. Но никто не хотел жениться на ней, несмотря на богатое приданое. Дело в том, что она была уродлива. Перенесла Красную Лихорадку в раннем детстве. Её лицо и всё тело было покрыто шрамами. Но в конце концов графу удалось найти ей жениха. И хорошего жениха. Бернийского принца. - Неужели? – Мэйт приподняла брови. – Кажется, теперь я вспоминаю эту историю. Слепой принц и больная девушка… Так говорится в пьесе «Зоркое сердце» Мирены Мезорской. - Мирена Мезорская была талантливой писательницей, не спорю, но в её пьесе правды не так уж много. Начнём с того, что у этой пьесы счастливый конец, а в жизни счастливых концов не бывает. - Вы так думаете? - Судите сами. Принц Астиан был самым младшим из двух братьев, шансов стать королём у него почти не было, к тому же он ослеп ещё в детстве. Не самый плохой жених, но и не самый завидный. И всё же маленькая графиня влюбилась в него с первого взгляда, а принц влюбился в неё с первого разговора. После свадьбы молодые переехали из Бернии в Идарию, и вскоре к их двору прибыл волшебник. Это были времена Лигурда Жестокого, и магия в нашей стране была практически под запретом. Тот волшебник – его звали Глорхейм – сильно рисковал, показавшись во владениях знатного королевского министра. Но он считал, что риск оправдан: он научился исцелять слепоту. И хотел помочь принцу. - В пьесе графиня Лирия боялась, что он разлюбит её, если прозреет, но всё равно привела волшебника к мужу. И когда тот впервые увидел жену, то посмотрел на неё с той же любовью, что звучала в его голосе. - Да, он был любящий и благородный человек. Астиан Кровеглазый. Так его прозвали. - Какое странное прозвище… - Заклятие Глорхейма имеет особенности. Те, кого оно излечивает от слепоты, некоторое время ходят с глазами, налитыми кровью, но это проходит через несколько месяцев, - Рогриан нахмурился. – Странно… Несколько недель назад я встретил одного человека. Его глаза тоже налиты кровью, и его тоже называют Кровеглазым. Я слышал, что он тоже был исцелён от слепоты, но это случилось очень давно, ещё когда он был младенцем… Но я отвлёкся. Принц Астиан прозрел, и пьеса на этом заканчивается. Зрители плачут от счастья и бросают актёрам монеты. И не знают, что эта любовь принесла неисчислимые беды нашей стране… Много лет Астиан и Лирия жили счастливо, воспитывали сына Астигора. Они уже состарились, когда до Астиана дошла печальная весть: в Бернии скончался его старший брат, король. У него не было сыновей. Так и получилось, что сын Астиана и Лирии стал наследником не только идарийских земель, но и бернийского престола. И, конечно, он отправился в Бернию. Вот только отказываться от матушкиного наследства Астигор не собирался. И объявил, что Идария должна отойти Бернии. Лигурд Жестокий не мог этого допустить. Так началась война. Новый король Бернии смог восстановить против Лигурда почти всё население Идарии, ведь Лигурд был тираном. Вслед за Астигором многие идарийцы ударились в ересь, которую исповедуют в Бернии, и подняли мятеж против власти тонианского короля. Он немного помолчал, собираясь с мыслями. - Они часто захватывают в плен наших солдат, - тихо сказал он. – Офицеров отдают за большой выкуп… но рядовых не щадят. Жгут заживо, как принято в Бернии. В нашей стране эту страшную казнь давно запретили, но в Бернии так расправляются с еретиками. Они еретики, но считают еретиками нас!.. Так погиб мой товарищ, на моих глазах. Та же участь ждала и меня, но мне удалось спастись. Поэтому я говорил во сне… Спасибо, что выслушали, Мэйт. Он осёкся, поняв, что только что впервые назвал женщину по имени. Оно сорвалось с его губ так легко, словно он произносил его тысячу раз. Рогриан знал, что дворянину вовсе не зазорно обращаться к людям низших сословий по именам, и всё же испытал странное смущение. Смущение исчезло, когда он услышал дрогнувший голос Мэйт. - Не нужно меня благодарить, - сказала она. – Мне было приятно слушать вас, хоть и говорили вы о страшных вещах. Это я должна благодарить вас… Рогриан. Их руки и глаза встретились, и не было пути назад.