***
Хао резко сел, откинув одеяло. Он подобно рыбе, которую океан безжалостно выкинул на сушу, хватал воздух, пытаясь откашляться и привести дыхание в порядок. Сердце бешено колотилось, неприятно отстукивая в ушах. Оглядевшись, темноволосый юноша отметил, что снова находится в деревне Добби. Ровно на том месте, где он уснул. Уснул? Так это был сон? Вот откуда эти странные провалы в памяти. На лице появилась безумная усмешка. — Что за чертовщина… — выдохнул он, проведя ладонью по влажному лбу, плавно переходя на волосы. — Господин Хао?… Юноша как-то резковато для себя повернул голову в сторону голоса. Маленький темнокожий мальчик вздрогнул, сильнее прижав к себе край одеяла. Лунный свет освещал лицо Асакуры, делая его лик еще бледнее, чем он был на самом деле. — Опачо, почему ты не спишь? — как можно спокойнее произнес Хао. — Вы кричали… — Что? — Непонимающе спросил юноша, приподняв иронично бровь. Бред какой! Чтобы он кричал во сне? Наверное, Опачо это приснилось. Тот, кто давно скрыл все свои эмоции и чувства за непробиваемыми каменными стенами, просто не мог кричать от какого-то сна. Пусть и кошмарного. Но, стоит признать, этот сон действительно был неприятным. И через чур правдоподобным по ощущениям. Хао до сих пор чувствовал неприятное жжение в переносице от запаха серы. Неужели, предчувствие? И тут взгляд зацепился за то, чего точно раньше не было. Убирая руку от лица, Хао взглянул на запястье, а точнее, как белым, блеклым свечением на нем расцвело изображение шестиконечной звезды. Сердце вновь бешено застучало в груди. — Этого просто не может быть… — разделяя каждое слово, полушепотом, произнес огненный шаман. Горло предательски сжали холодные ладони того, кто, по мнению Асакуры, давно покинул его. И имя ему — страх.***
— Всё, вы можете идти. На сегодня совещание закончилось, — строго произнес Голдва. Все патчи, не задерживаясь, разлетелись по своим делам, оставляя в пещере только старейшину совета шаманов. Тот, дождавшись, когда помещение полностью опустеет, поднялся со своего места и медленным шагом направился в глубь пещеры. Шел он недолго и, дойдя до нужного места, остановился, поворачиваясь к стене лицом. Положив ладонь на один из множества рисунков, которыми были усыпаны стены, старейшина впустил в нее поток фуриоку. Тёплое зелёное свечение окутало сначала ладонь, а затем и рисунок, а после перекинулось на следующие изображения на стене, строго в определенном порядке, который знал только Голдва. Внезапно, послышался хруст и по стене пошла трещина. Она юркой змеёй бежала по камню, рисуя очертания двери. Старейшина, не прилагая особых усилий, надавил на ту часть в стене, где прошла трещина и та легко поддалась, с громким скрипящим звуком открывая проход в тайную комнату. Пройдя внутрь, Голдва осмотрелся. Помещение окутывал кромешный мрак, но тут же, словно по волшебству, стали зажигаться факелы, весящие на стенах, освещая помещение непривычно холодным синим пламенем. Огонь загорался синхронно, по обе стороны параллельных стен, от факела к факелу, пока не добралось до самого конца зала. По сравнению с остальными комнатами в пещере совета патчей, эта была более скромной, без каких-либо технических новшеств. И полупустой, если не считать факелов и изображения шестиконечной звезды на полу, у которой на каждом из концов располагалось по одному глиняному сосуду, в форме лекифа. Совсем не примечательные на первый взгляд керамические сосуды на низкой кольцевидной ножке с узким вытянутым туловом, длинной шейкой и конусообразным устьем. Такие же рыжие, как и вся глиняная посуда. Но, если внимательно присмотреться, то на них можно было разглядеть изображение рун, каждая из которых олицетворяла определенную стихию: вода, молния, земля, воздух, огонь и эфирный дух. А еще, узоры на сосудах, словно живые, светились нежным сиянием, каждый из которых имел свой цвет: вода горела синим, воздух — белым, земля — зеленым, молния — голубым, огонь — красным. И из всех явно выделялся огонь. В прямом смысле этого слова. Лекиф был окутан ярким пламенем и казалось, что еще немного, и он превратиться в обугленный кусок глины. Но к счастью, этого не происходило. Он просто горел сам по себе. — Еще бы, — подумал Голдва, — ведь его носитель вывел свое мастерство на такой высокий уровень. Да, вы не ослышались. Эти сосуды так же олицетворяли души, в которых покоилось дыхание природных стихий. Но, об этом позже. Будучи полной противоположностью яркому свечению огня, никак себя не выражал эфирный дух. Он всегда был особой загадкой, ведь, в то время как остальные лекифы хоть немного, но проявляли «жизнь», то этот, сколько патч себя помнил, сохранял молчание. Да и не только Голдва, многие поколения хранителей, передавая свои знания друг другу, говорили о необычности эфира. В рукописях, конечно, упоминали, что он горел лишь однажды, но в связи с чем, умолчали. Был еще один сосуд, но уже другой, более приземистой формы, напоминающей стамнос и непривычного для керамики черного цвета, с металлическим отливом, больше напоминающую чугун, чем глину. На нем не было узоров и особого волшебного сияния, как у остальных, а располагался он в центре гексаграммы. Но несмотря на свою невзрачность, этот сосуд притягивал взгляд, манил и одновременно пугал. От него исходила холодная, леденящая душу аура. Из-за него Голдва и пришел в эту комнату, ощущая непонятное беспокойство. За этим сосудом скрывалось великое зло, которое в свое время заточили в этот сосуд, запечатав силами природных стихий. Да, эта шестиконечная звезда была тюрьмой, которую по сей день, как стражи, охраняют дыхание стихий и скромное племя патчей в лице Голдвы. Но кто тот, чьи силы были настолько велики, что его пришлось запечатать с помощью природных стихий? А это уже тайна. Древняя, скрытая за безмолвными печатями. Передающаяся только избранным хранителям из поколения в поколение, оберегающим ее. И вот сейчас такая роль выпала Голдве. Патч нахмурил посеребренные временем брови, внимательно приглядываясь к сосуду. Тот, как и обычно, покоился в центре своей тюрьмы, не давая никаких поводов для беспокойства. Но, тем не менее, старейшину не покидало странное, тревожное чувство. Возможно он ошибался, и его беспокойство обычный признак усталости? А может интуиция подсказывала о опасности исходящей с другой стороны? Нынче много развелось тех, кто мог легко пошатнуть спокойствие деревни Добби. К примеру, взять тех же Икс-судей с их вратами Вавилона, или же Хао, который, безусловно, был еще той занозой в заднице. Голдва тяжело вздохнул. Повезло же ему быть главой во время турнира шаманов. Почетно, конечно, но столько нервов… На всякий случай еще раз проверив таинство, и убедившись, что все спокойно, старейшина направился к выходу. Но внезапно он почувствовал, как спину лизнул холодный воздух, вызвав мурашки на коже. Не ожидая подобного, Голдва вздрогнул, резко обернувшись. На вид было все спокойно, но сердце старейшины ходило ходуном, ощущая опасность. Не понимая, что же произошло, мужчина глубоко выдохнул, и из приоткрытого рта вышел тёплый пар. Патч удивленно раскрыл глаза. Пар от дыхания в пустыне? Крайне необычно и…очень плохой знак. Голдва, прихрамывая из-за больных от старости ног, добрался до чёрного сосуда так быстро, как позволяло его физическое состояние. Присев, патч внимательно взглянул на него и ужас накрыл того с головой. Произошло то, чего Голдва опасался больше всего — на сосуде появилась небольшая трещина. — Не может быть. Печать сломана, — одними только губами произнес старейшина, — Он вернулся… Да, мужчина забирает свои слова обратно, Хао не такая уж и заноза. Теперь у них есть проблемы намного серьезнее. Голдва повернул голову, взглянув на огненный сосуд и снова тяжело вздохнул.***
Легкий ветер раздувал пламя огня, тем самым дразня непокорную стихию. Огонь недовольно потрескивал, обижаясь, что не смог схватить проказника за хвост. А ветер, дурачась, скользнул под шоколадные волосы шамана, и, поиграв локонами, убежал вверх к листве деревьев, заставив тех шелестеть от неожиданных прикосновений. Идиллия и спокойствие — это то, что так необходимо для древней души. Возможность побыть одному, наедине со своими мыслями. Обдумать нерешенные вопросов. А они, как раз, поднакопились. Хао внимательно разглядывал свое запястье, а точнее белый шрам в виде шестиконечной звезды. Сколько прошло времени, когда он последний раз видел на своём теле эту метку? На губы тенью легла грустная улыбка. Да уж, как оказалось, не важно сколько раз он переродиться — прошлое все равно наступает на пятки, дыша своим горячим дыханием в затылок и навязчиво напоминая о себе. Юноша тяжело вздохнул. Встречаться вновь со своим прошлым лицом к лицу не было никакого желания. Опустив руку и положив ее на колено, Хао взглянул на небо. По нежно голубому полотну плыли воздушные облака. Безмятежные и беззаботные, совсем не знающие печали. Отклонившись, шаман лег на траву, закинув руки за голову. Интересного, каково быть облаком? Плыть по небосклону, быть ничем не обремененным. Легким и свободным. Наблюдать с высока за земными жителями, как они суетятся, решая свои проблемы и посмеиваться над ними. Вздохнув, Хао закрыл глаза. К сожалению, идиллия длилась совсем недолго. В сознании юноши пронеслись чьи-то мысли, а следом огненный шаман почувствовал и фуриоку незваного гостя, неспешно приближавшиеся к нему. Глаза шаман не открыл, но расслабленность как ветром сдуло, хоть и визуально этого нельзя было заметить. Несмотря на всю свою силу, Хао всегда был собран, особенно когда рядом с ним появлялись посторонние. Зачем, если ему все равно здесь нет равных? Возможно, просто дело привычки. И вот, гость наконец-то дошел, неприятно шаркая ногами. Хао чувствовал на себе его взгляд, и на губах сама собой, растянулась ехидная улыбка. Что ж, дурной тон, если не поздороваться с пришедшим, ведь так? — Ого, — ехидно протянул Хао, вместо традиционного приветствия, — И с чего же я был удостоен такой чести, что сам Голдва вышел ко мне на встречу? Огненный шаман открыл глаза и делая при этом наигранное удивление, добавил: — А то я уж думал, что ты никогда не выходишь из вашей пещерки. Голдва нахмурился. Он не раз слышал от членов советов о дурном и раздражающем характере древнего шамана, но, пока сам не прочувствуешь на себе, не оценишь всей глубины. Язвительные речь Асакуры и цепкий взгляд шоколадных глаз, смотрящих точно в душу, сбили главу патчей, от чего тот мысленно чертыхнулся. Огненный шаман странно влиял на людей, раз даже старейшина, прожив такой долгий век и на многое насмотревшись, все равно умудрился, как мальчишка, замереть перед этим огненным удавом. Но постарался не подать виду, и даже наоборот, показать на лице всю свою решимость, и где-то даже нарочитую важность. Но от глаз огненного шамана сложно что-то укрыть, а тем более спрятать в мыслях. Вся эта наигранность лишь заставила Хао ещё шире улыбнуться и иронично приподнять вопросительно бровь. Вздохнув, патч сразу перешел к делу, внимательно взглянув в шоколадные глаза огненного шамана. — Он вернулся. Хао медленно присел, подтянув к груди колено, и убрал за спину мешающие пряди волос. — Кто вернулся? — все с тем же наигранным удивлением спросил юноша. Голдва нахмурился. Он ждал совсем другой реакции. Патч считал, что Асакура один из первых должен был почувствовать возвращение того, с кем связаны его силы. Того, кто мог принести не мало бед в этот мир. — Не придуривайся, — рыкнул старейшина, — ты прекрасно понимаешь о ком речь. Хао внимательно посмотрел на главу племени патчей. С лица юноши ушла ирония, заменив свое место задумчивостью. — Да? — вскоре непонимающе спросил он после недолгого молчания, а затем пожал плечами и добавил, — сомневаюсь. Голдва очень старался никак не реагировать на выходки Асакуры. Очень и то внешне. Мысленно же он ругал Великого, на чем свет стоял, прекрасно зная, что тот его слышал. Патч не так себе представлял эту беседу и совсем не понимал, что за цирк устраивает огненный шаман. Как он мог отрицать и не понимать? Выдохнув и беря себя в руки, Голдва решил пойти по-другому. Если Хао не знает, о чем речь, то глава Патчей ему покажет. И старейшина начал думать о тайной комнате, о шестиконечной звезде, о черном сосуде и о трещине, пошедшей на нем. Но никакой реакции не было и прозрения в глазах огненного шамана не наступило. Вместо этого тот продолжал все так же с безразличной насмешкой смотреть на патча. Последний в конец растерялся. Почему Хао отрицает? Почему делает себя непричастным? Как вообще можно себя так вести, когда миру угрожает такая опасность? Что за ребячество?! — Ты же понимаешь, — вкрадчиво проговорил Голдва, неотрывно смотря в шоколадные глаза огненного шамана, — он ведь первым придёт за тобой. Неожиданно, пламя в костре за спиной Асакуры столбом взлетело вверх, заставив патча отстраниться и прикрыть лицо рукой. Но, к счастью, долго это представление не продолжилось. Огонь спал, вновь принимая свои обычные размеры. Убирая руки от лица, Голдва испуганно посмотрел на Асакуру и ужаснулся. Выражение лица у юноши никак не изменилось. Он все также продолжал смотреть на старейшину с насмешкой на губах, и лишь в глазах играли дьявольские огоньки пламени. Страшный человек. — Я не понимаю, что тебе от меня нужно, —как ни в чем не бывало, спокойным голосом проговорил Асакура, поднимаясь с насиженного места, — Ты ошибся, патч, и я не вижу смысла продолжать этот разговор. На этом слове шаман исчез в пламени огня, оставив Голдву в гордом одиночестве. Без покровителя, пламя в костре потухло, оставив после себя тонкий дымок, уходивший в небо. — Хм, — выдохнул мужчина, нахмурив брови. Жаль, что в этой ситуации от него практически ничего не зависит, ведь он — лишь хранитель тайны. Спасение ложится на совсем другие плечи. Голдва прикрыл глаза, ощущая угнетающее бессилие.