Агроном опиумного хозяйства

Михаил Савицкий, на первый взгляд, обычный советский рабочий, полжизни писал письма своему сыну. Письма эти горели в пламени стыда уже выросшего сына, некоторые письма вообще не приходили - так и остались лежать в старой сталинке на антресолях, не прочитанные адресатом. Нынче такие отцы, что лучше уж быть сиротой, и такие сыновья, что лучше уж быть бездетным. Советский Союз не терпит необычных. И Савицкому приходится изворачиваться. В армии не подниматься выше подполковника, на штатской службе ковыряться в станке и ни в коем случае не показывать правду. Правда в том, что Савицкий - воплощение своей собственной страны. И зовут его - СССР, Советский Союз, и осознание этого заставляет горько смеяться, это же пиздец, быть страной. Грядёт конец двадцатого века, перестройка. Союз кашляет кровью в простынь, потому что платок находится на другом конце комнаты. Союз чувствует свой приближающийся конец. Советская страна, её замшелая уникальность, потихоньку сдаёт свои позиции - из Штатов импортируют джинсы, например. В магазинах появляются продукты, и это продукты, а не гастрономическое издевательство. Даже прообразы компьютеров - пока что это несуразные ЭВМ, чья площадь исчисляется квадратными метрами. Мобильных телефонов нет - а так бы пригодился сейчас мобильник Союзу, который не может вставать с кровати из-за всего подряд! Союз выходит только в уборную, трижды в день, и это такой труд, что Союз ощущает себя не сверхдержавой, пусть и бывшей, а размазанной по окровавленной постели хуйнёй. Как же ужасно умирать в одиночестве. Союз - отец пятнадцати детей. Трое родных, двенадцать приёмных, и все расползлись кто куда, оставляя лишь ужас позади себя. Союз не понимает, почему его больше всего потряс уход России? Не самый старший, старший - Украина... Но Союз, кажется, любил Россию. Союз отрицает, что он в принципе кого-то любит, даже собственного сына. Союз считает - то, что называют родительской любовью, это всего лишь родительский долг. "Сколько я видел высокопоставленных людей, даже генеральных секретарей... которые в своём государстве рвали глотки на трибунах, а когда встречались с лидерами других государств... Одни смущались, другие начинали спорить, приосаниться, что ли, хотели... Помнишь Леонида Ильича, смешной был мужик, "кому не сиськи", "сиськи-масиськи". А помнишь Никиту Сергеевича? Так он вообще ботинком об трибуну ебашил, все охуевали. Это я только тебе рассказываю, сынок, мои граждане не должны знать, что я не просто разваливаюсь - я и целым-то не был никогда..." Россия уже давно не читает письма Союза. Россия просто вспоминает, что с ним делал Союз, когда остальные члены семьи спали, и воспринимает слова Союза только через призму этих воспоминаний. "Помни о том, что моё величие - лишь оболочка. Я всю жизнь мимикрировал, сливался с окружающей действительностью, как хамелеон... Ты вспомни сам, Росс - часто ли я был собой? Я был Михой и Савой намного чаще, чем Советским Союзом". Союз и детей своих заставлял мимикрировать. Октябрятские звёздочки, пионерские галстуки, комсомольские значки и ничего, что говорило бы о том, что эти дети и подростки - республики. И всё же Россия выделялся на фоне братьев и сестёр. Союз позаботился о том, чтобы Россия ни в чём не нуждался и был счастлив, остальных же детей трактовал как "Не сдохли, и хорошо". Вспомнит ли теперь умирающий Союз, как он запирал Украину без еды? Вспомнит ли ещё какие-то обрывки своего провального родительства? Союз никогда не знал родительской ласки - Российская Империя считал Союза своим главным позором. Союз помнит - роскошный особняк недалеко от Петербурга, гувернантки, которых Союз хотел пристрелить из отцовского карабина, языки - ладно английский, французский, немецкий, но что Союз в девятнадцатом веке будет делать с древнегреческим, латынью и церковнославянским? Подтирать задницу древними рукописями? Союз за подобные выражения мог бы быть избит розгами, поэтому он не ругался и вёл себя прилично. Союз мимикрировал с детства. "Отец объяснил мне, как сидеть за столом, как правильно держать столовые приборы, как правильно класть руки (на стол нельзя!!!), как пиздеть на живых и мёртвых языках, будто на родных... Отец научил меня танцевать, играть на музыкальных инструментах, рисовать, но всё, что я извлёк из этих уроков - то, что диско лучше мазурки, военные марши лучше симфоний Моцарта, а соцреализм лучше импрессионизма. Отец научил меня всякой хуйне, не научил только быть - и главное, оставаться - человеком на этой бесчеловечной земле..." Потом - Великая Октябрьская Социалистическая Революция, где Союз нашёл себя, потом - служба в ВЧК, где Союз казнил собственного отца. Империя не признал Союза в чекистском пальто и чекистской фуражке... Союз всегда подчёркивал слово "казнил", потому что он не считал себя убийцей никогда. Он считал себя порядочным человеком, исполняющим свой долг, и для него не было в убийстве отца ничего предосудительного. Империя для Союза прежде всего был буржуем, а уж потом - отцом. Союз много курил и пил, и это ему иногда помогало. Когда началась Великая Отечественная война - Союз терпеть не мог название "Вторая мировая война" и игнорировал все военные действия Рейха, пока Рейх сам на него не напал - фронтовые сто грамм Союзу казались напёрстком. Союз сражался за самого себя так отчаянно, что дослужился до подполковника. Союз очень стыдился такого высокого звания. Союз постоянно был вынужден самоуничижаться, чтобы никто не заметил его величия. И это в конце концов убило Союза. Союз притворялся звеном в длинной цепи собственного режима, но на самом деле был молотом, что куёт эту цепь. Говорят, что двойная жизнь вдвое короче...