Иедидия.

«Слушай, Израиль: Господь — Бог наш, Господь — один.» — Государь, царь наш! Разреши наш спор! Государь! — людские крики наполняли все вокруг, практически оглушая, сливаясь в единую смесь, сотрясающую своды дворца и наполненную верой, отчаянием и надеждой. Соломон смотрит завороженно, не в силах оторвать взгляда от фигуры отца, объятой светом падающих лучей солнца, будто сам Бог приветствует его вместе с ангелами. Его отец, Давид, возвышается над народом, стоя на амуде, и его голос, чистый и уверенный, разносится над людскими головами, утихомиривая зарождающийся огонь в их душах. Тогда он, будучи еще совсем мальчиком, жался к величественной колонне и смотрел на спину отца с немым восхищением, но в голове его не сохранялись читаемые им проповеди, вовсе нет, он не слышал ни единого слова, только... Хор ангелов, спускающихся с небес, дающих свое разрешение от имени Господа. И Соломон бежал тогда, стоило лишь властям обратить свой взор на него. Бежал во внутренний двор, гонимый поднявшимися в душе волнениями, испугавшись столь явного проявления божественной силы, но ангелам было чуждо беспокойство, охватившее его сердце. Они, будто роковая длань, нависшая над ним, спускались, и голоса их становились все громче в его голове, напоминая звон сотен колоколов, поднимающийся над Иерусалимом. Звон, звон, звон. И тишина. Мертвая тишина наступает, когда на его голову ложится прохладная ладонь, не позволяющая сдвинуться с места, ступить и шагу. Архангел Гавриил нависает над ним, осторожно пряча идеально ровный нож в другой руке, которым он вершит верховный суд над праведниками. Крылья его гордо расправлены за спиной, отбрасывая тень, создающую чувство ничтожности пред этим чистым, совершенным существом, ангелом, в молодой душе, скованной оцепенением. — У Господа свои планы на тебя, Соломон, помни это. Господь выбрал тебя, так сохрани же это знание в сердце своем и отплати ему верным служением, — его ладонь скользит по белоснежным волосам, совсем без любви, без нежности, но с непоколебимой уверенностью в своих словах и их правильности, — твои глаза цвета золота. Помни, Соломон, Господь позволил еврейскому народу вывезти богатства египетские, дабы на весь мир провозгласить об их освобождении и награде также громко, как пели когда-то об их рабской участи. Ступеней шесть у трона Соломонова, любимца веков и судьбы баловня, на каждой ступени — звери, протягивающие лапы ему под ноги. Ступает царь Израиля, и благовония наполняют комнату, начиная сочиться из золотых статуй под виноградными лозами. Ступает сын Давида, чтобы воссесть на троне, начать суд свой, и наяды открывают свои глаза, его путь ими прослеживая. Наяды растягивают свои губы каменные в улыбке, перешептываясь меж собой еле слышно: «Царь идет, чтоб начать свой суд над народом.» — Помни, Соломон, глаза твои — символ того, что явился на свет ты не просто так, а чтобы привести народ к процветанию, наградить его счастьем и радостью под властью Господней после стольких лет лишений и ненависти, — слова посланника навсегда отпечатываются в сердце избранника, увековечиваясь в душе, отмеченной Господом, — цвет волос твоих — белый, олицетворение для безгрешности. Помни об этом, следуй десяти заповедям. Орел возлагает на голову Соломона венец, символ власти его, и голубь кладет в его руки, украшенные божественными кольцами, символами его власти над магией, сакральный свиток Завета. — О народ, приветствуй своего царя, готового снова вершить свой суд! — кричат доминионы, сопровождая расправляющих в тронном зале крылья херувимов, дарящих чувство спокойствия и умиротворения волнующемуся народу. Да будет правления Соломона мирным и процветающим. Торжественный танец чистой энергии, хор властей и пение райских птиц, слышимые одним Соломоном, с напускным безразличием осматривающим зал и старающимся не замечать возвышающихся рядом ангелов. Его душа пуста, наполнена лишь спокойствием, прикованным к нему знаковыми надписями «Все пройдет», ставшими настоящими кандалами свободы личности. «Что город разрушенный, без стен, то человек, не владеющий духом своим» — как лицемерно с его стороны писать об этом в своих трудах для будущего поколения. — Бог все видит, Соломон. Он избрал тебя своим сыном, — шепчут склоняющиеся к нему херувимы, пытаясь ублажить душу его, казалось бы, сладкими словами, но он игнорирует их, прекрасно зная, что это никакой не дар, не благословение, а скорее проклятье, нависшее над ним с самого появления. Свиток приятно ощущается в его руке, и он пытался заглушить хор взывающих к нему ангелов словами, написанными на родном иврите, хотя бы мысленно. Они знают, он знает, все они знают, что там, под троном, к ногам его протягивают руки демонические твари, шепча о грехах, великих наслаждениях, противореча хору ангелов о любви Господа. Этот вой голосов, к которому он уже привык после принятия дара от Самаэля, решившего будто бы в шутку посоперничать со своим создателем, порочной книги для подчинения демонов. Соломон лишь надеется, что вскоре это вновь закончится, чтобы он вновь мог услышать сердцебиение народа еврейского. — О слуги Господни, восславьте же владыку над всем под открытым небом, чье правление будет вечным как было обещано, — танец властей продолжается, неподвластный чужому взору, но он... Хотел бы не видеть этого вовсе. Почему же вернулся он к этой жизни? Возможно, и правильно поступил тогда Асмодей, избавив его от этой доли, но не мог он так просто оставить народ свой под властью демона. А ведь там... Где-то там сейчас работают пастухи под открытым небом, в зеленой траве, полной жизни и беззаботности, довольствующиеся своей долей, не просящие большего, пока во дворце его спину осыпают стрелы из взглядов, наполненных завистью. «Оглянитесь, люди, это я вам завидую!» — хочется прокричать ему, но ком застревает в горле. Не его это, ведь решение давно уже за него было принято. И когда суд будет окончен, он вновь выйдет в открытый двор, остановится пред большим и чистым бассейном, отражающим яркие звезды, горящие над головой. Так тихо и холодно. И это именно то, по чему истосковалась его душа, — звездному безразличию. — И правда, лучше зелень со стола бедняка, нежели откормленный бык богача, напоминающий мне о моем горестном положении, — Соломон усмехается звездам, оставляющим его без ответа, и качает головой, коря себя за проявление слабости. Все пройдет. Пройдет и это. Он сорвет прекрасных цветов с клумб его пустого двора, освещенного лишь лунным сиянием, и вдохнет их запах, погружаясь в воспоминания. Он окунется ногами в холодные неглубокие воды, не заботясь ни о длинных волосах, ни об одеяниях. Соломон наконец улыбнется, чувствуя толику наслаждения от своей участи. «На троне — царь. И ты сокрыл, Творец, Что на копье склоняется в упорной, Глубокой думе — высохший мертвец.»