Иедидия.

С детства нам навязывают ту или иную идеологию, видение мира и ценности. Нельзя сказать, что ребенок может быть верующим в того или иного Бога, ведь он не является еще до конца сформировавшейся личностью, повидавшую мир и способную определить свою собственную истину. Вот только... на самом деле не все так просто. Когда-то давно народы мира были поделены между богами, но все же... Многие имеют ту или иную свободу и право выбора решать свою судьбу, свою жизнь. Чего нельзя сказать о нем, о Соломоне, которому с рождения было дано второе имя, Иедидия. Пророк Нафан ласково улыбается ему: «Ты любимец бога, Иедидия, само твое имя говорит о его любви», говоря, для кого он был рожден. Для Бога, для Яхве, как принято его называть в этих землях. Детские глаза с любопытством разглядывают иконы, кресты и священные писания. Витражи кажутся по сравнению с ним огромными, возвышающимися над ним, вместе с Богом, изображенным на них. Вся правда в том, что он никогда не был обычным ребенком. И иногда это приносило... одиночество. — Малец, зачем же тебе помощь демона? — в замешательстве склоняет набок голову уродливый великан, покрытый черными латами, одним своим присутствием способный внушить ужасный страх в сердца любого из людского рода. Однако, Соломон смотрит на него несколько возбужденно, нисколько не боязно, сжимая в руках ритуальный нож и призывные заметки о формировании магического круга. — Я слышал, что ты мастер азартных игр, и захотел проверить твое мастерство, — нахально восклицает малыш, заставляя демона сиюминутно разразиться громким хохотом, сотрясающим дворцовые каменные своды. — Ну давай, покажи мне эту игру, — и демон усмехается, довольно мерзко растягивая свои губы, покрытые шрамами, как и все тело, а Соломон лишь кивает, доставая игровую доску египетского сенета. Нельзя назвать демонов друзьями, нельзя сказать, что они... могли унять бездонное одиночество в сердце «особенного» ребенка, непонимаемого окружающими, который и сам никогда не забывал об опасности природы своих собеседников. Но во все времена, несмотря ни на что, они были его собеседниками и учителями, такими, каких не сыскать под солнцем ни в этой земле, ни в одной другой. У них был опыт сотен лет, эпох процветаний, эпох войны, они видели и знают много, они стояли у истоков тех наук, что не до конца изведаны и сейчас. И они учили его, дарили свои рукописи, относились со странной, особенной привязанностью, которую, однако, не всегда любили показывать. Ну что поделать, когда им так близок одинокий мальчик, запертый в своей золотой клетке по воле Бога, считающего сие высшим благом. Яхве никогда не был против, ему, казалось, хотелось смеяться с положения своих бывших соратников. Да и он никогда почти не ограничивал своего излюбленного сына. Все хорошо, пока тот не смеет повернуться к нему спиной. Золотые украшения, обвивающие Соломона, никогда не перестанут напоминать ему о его положении. «В страхе перед Господом — надежда твердая, и сынам Своим Он прибежище. Страх Господень — источник жизни, удаляющий от сетей смерти.» Нельзя отделить Соломона от его демонов, как и демонов от Соломона, хоть и жил он недолго по их меркам, по меркам тех, кто не имеет в жизни ограничений, пока о них помнят. Но и они не забывают. Демоны уродливы, умны, подвластны порокам, склонны к восхвалению праздной жизни, без забот, под властью «грехов», отвратных душе Господа, запрещенных им же. И сначала Соломон лишь улыбается, игнорируя их слова, вспоминая о змие-искусителе, о праведности, о служении Господу, пока не проходят годы, полные лишь череды серых, однотипных дней, объятых восхвалением людей, небес, превозносимых Господом, как времена процветания. Соломон делал все правильно: правильно устанавливал законы, правильно руководил, правильно говорил, правильно действовал, правильно воплощал собой образ идеального царя, созданный Господом. Созданный в награду его людям, его почитателю, царю Давиду, созданный для него, чтобы быть идеалом, таким, которого всегда хотел видеть среди людей. Созданный по его желаниям. Вот только было слишком много «правильно». Соломон никогда не был похож на других людей, он всегда был... другим, одаренный любовью Господа и его дарами, он всегда был один в своем видении мира, другом, особенном. Едва ли можно было назвать его человеком, но он правда пытался, хотя и сам долгое время не знал, к чему стремиться, чего желать, он просто был правильным. Чего ему желать, когда все есть, когда его судьба известна и оговорена так много раз.... Так много раз восхвалена. К чему стремиться, когда ты властелин над всем под этим небом: над духами, людьми, демонами, ангелами, самой магией. Когда тебя прозвали мудрейшим из людей, когда было обещано Господом, что никогда не было и не будет еще одного такого же человека в истории. Все люди рождаются пустыми, чистыми, как белые листы. Со временем они становятся кем-то, находят свои призвания, формируют свои мечты и стремления, свои желания. Вот только он был рожден уже полным, ему было нечего менять, нечего приобретать. В этом просто не было смысла в Великом Замысле. И он смотрел, судил людей и их трагедии, все больше избавляясь от эмоций. Кто-то пытался остаться рядом, кто-то пытался найти к нему подход, найти дорогу к его сердцу и душе, но все равно они уходили, никогда не способные стоять рядом с троном, отвергающих всех, кто не являлся им же. И со временем он понял, что ошибался. Со временем он понял демонов и людей, почему они так похожи на них. Он понял, почему ему недоставало человечности. Он понял, что не было смысла отказываться от эмоций, он понял... как он одинок и как он скован, но ничего уже не мог с этим поделать. Демоны уродливы, но внешне, а не по натуре, они все следуют за ним, сливаясь с его тенью, они приходят и уходят, чтобы узнать, не мертв ли он еще, не разочарован в мире и своем Господе. И Соломон бережно хранит в своих спальных комнатах начало «Гоэтии», стараясь как можно лучше описать каждого. В горах сильный, но чистый от благовоний ветер, в горах небо раскрыто так полно и красочно, передавая всю красоту, что ночи, что утра, что заката. И он стоял тогда там, на Елеонской горе, провожая взглядом обжигающее сияние солнца, в простой одежде бедняка, пока за спиной разворачивался демонический пир. Астарот опустилась рядом с ним, и тогда он впервые смог увидеть отблеск грусти в ее нечеловеческих глазах, смотрящих в сторону Ефрата, на некогда шумерскую землю. И что-то дернулось в его душе, что-то взвыло от понимания, от сожаления и сострадания мучениям, не только ее, но и многих других демонов, пьющих за его спиной. — Когда-то я была богиней, уважаемой, почитаемой... не сказать, что особо доброй, — на этих словах она усмехнулась, чуть покачивая головой, — Однако, я правда любила свой родной дом и людей, живущих в нем. И тогда перед его глазами вспыхнули ее воспоминания, о просторной шумерской земле, о возвышающихся зиккуратах, о блеске вод Тигра и Ефрата, о людях, молящихся в ее честь, о радостных лицах, благодарящих ее и даже о проклинавших ее. Былые времена, записанные в истории, покрытые пылью, никому не нужные. И вот она, перед ним, совершенно иная, не сияющая богиня плодородия, но демон, принявший в себе имя Зла, безразличный уже ко многому, оклеветанный людьми и смирившийся. В пути Соломона назад, к Иерусалиму, за ним следует Хаурес в образе леопарда. И он рассказывает ему обо всем, о чем может рассказать, пока Яхве не наблюдает за ними. — Когда-то мир создали боги, и в этом пантеоне их было дивное множество. Бог, которому ты поклоняешься, что сейчас перехватил бразды правления, некогда назывался Шалемом или же... Салимом. Хотя, должно быть, ты уже догадывался по названию своего пристанища, ведь Иерусалим - «город, основанный Салимом», — рычит животное, и Соломон внимательно слушает, продолжая свой путь до родных стен города, — когда-то он был Богом вечерний зари, хотя тогда он еще не был таким жестоким и яростным. Хаурес смеется, ему кажется это забавным, ведь боги так похожи на людей, о чем он может легко судить, видя и прошлое, и настоящее, и будущее. Совсем как Соломон, на самом деле, что может ясно видеть те же времена, внимая рассказам старого демона, озвучивающего все в подробностях. — Хотя с такой семейкой я не удивлен концу его терпения, — леопард прыгает вперед, превращаясь в сгорбившегося старика с пылающими глазами, — недалеко деревня, тебе нужно поесть, не для пустого живота такие разговоры. Хотя в них и вовсе нет смысла, не правда ли? Ваал, Ситри, Базин, Маракс, Ипос, Берит, Астарот... все они когда-то были богами. Кто-то видел гордые пески и возвышающиеся постройки египетские, кто-то видел рассвет и закат для шумерского народа, кто-то видел землю ханаанскую и все еще не сдается. Среди демонов много и ангелов, разных чинов, каждый некогда наполненный святостью. Ну а кто-то и правда родился демонов, но таких, по правде сказать, не так уж и много. А кто-то и вовсе был погребен в песках времени, не став ни демоном, ни сохранившись как отблеск своего былого величия. — Когда-то земли Египта были полны величия, ох, как же гордо сияли пирамиды и своды дворцов на берегу Нила! Как много было пролито крови для его сохранения, — рычит некогда бог Сет, владыка хаоса и воин, сильнейший из богов египетского пантеона... когда-то был им, — Твердая рукоять хопеша в моих руках, жар наших песков, нашего солнца... движение народа вперед. Наверное, все это начало уходить еще с появлением Атона, — Сет больше не улыбается, но смотрит вперед, в будущее, все также гордо, не сломлено. Он никогда не изменится, даже если весь мир пойдет против него, но жар любви к его народу потух вместе с огнем, когда-то наполняющим его сердце, ведь те времена прошли. Его любимый народ ушел, стал совершенно иным и отбросил его вместе с его сородичами. И все же... Он не знал, что чувствовать ни к ним, ни к Богу. Его время уйдет, а их — будет продолжаться. О них могут забыть, их мир может измениться, а он не увидит ни этого, ни заката для человечества. Особенно после того, как он отвернулся от Салима, проклинающего его и пытающегося вернуть на свою сторону, но ему... уже было все равно. В своей жизни он сделал все правильно. Наверное, Яхве и правда станет закатом для всего, ну а его закат... Что ж, на своем закате он успевает воздвигнуть, хоть и бессмысленные, но памятники былого величия богов, некогда свергнутых его «отцом», наполняя демонов молчаливой благодарностью. И все же глупо отвергать знания, стучащиеся в двери, будь они хоть от демонов, хоть от Господа. Возможно, он и мудрейший из когда-либо живших, но в то же время и глупейший из когда-либо существовавших, ведь отдал свою жизнь Господу, ни сколько об этом не заботясь, отдал ее народу, не переживая о своей участи. Он отдал себя, не задумываясь о последствиях. Закат все же прекрасен. Возможно, не ему судить ни демонов, ни богов, ни кого бы то ни было, хотя.... может ли кто-либо? Соломон молча кладет свою голову на тело демоническое, окруженный «злыми» созданиями, следующими за ним, обладающим силой от Господа. И он спит, переставая задаваться бессмысленными вопросами. Ведь все решено, и ему не стоит это обдумывать.