* * *
У них новичок. Хосок, как он представился. Чон Хосок. Нервный парень. Тощий и пугливый, смотрит вокруг распахнутыми глазами, и от этого или приятно, или некомфортно — в зависимости от того, нравится ли вам ощущение, будто каждое ваше движение изучается под микроскопом. Юнги думает, что ему и нравится, и нет. Намджун раньше уже проходил этот процесс: высокопарные собрания компании, гул волнения в общежитии после этих собраний, моменты тишины в ожидании звонка в дверь, шумное ожидание переезда — все эти события, которые происходят, когда появляется новичок. Остальные стажеры тоже знакомы с этим процессом, но Намджун выучил его наизусть. У Юнги же, с другой стороны, такого опыта еще не было. Последние несколько месяцев он сам был новичком, а это один из тех ярлыков, что надолго цепляются к людям. «Эй, новичок, отнеси это в стирку» — его любимое, еще одно — это «Эй, новичок, угости нас ужином» и «Я сегодня споткнулся о твои манатки, так что ты мне должен массаж ног, понял, новичок?». Он уже перестал быть новеньким, но остальные продолжали вести себя так просто ради развлечения — все, кроме Намджуна. Возможно, это из-за разницы в возрасте, но Намджун никогда не выражал уважение исключительно из-за разницы в возрасте, неважно, сколько неприятностей ему это доставляло. Юнги нравится это в нем настолько же сильно, насколько он это ненавидит. Намджун наделен необычайной интуицией для поиска путей к человеческим душам и в то же время проклят сбитым компасом, когда дело доходит до социальных расшаркиваний. Бан Шихек зовет его книжным умником. Юнги Шихек зовет умным засранцем. Юнги не станет притворяться, что понимает Намджуна, но то, как Намджун притворяется, будто понимает его, вызывает мурашки. Это бесконечный феномен, который начался в тот момент, когда он оказался на пороге общежития с чемоданом на прицепе, когда он впервые почувствовал, как в него впился взгляд Намджуна, будто в нем было что-то, что мог видеть только Намджун. Это не было очень агрессивно, но заставило Юнги почувствовать себя маленьким и хрупким, и если и есть что-то, что Юнги ненавидит, так это быть маленьким и хрупким. Когда он впервые видит Чон Хосока, Юнги, голый, если не считать боксеров, задается вопросом, ощущал ли себя Намджун вот так, когда сам Юнги только появился здесь. Эта мысль поглощает его, и, наблюдая, как выражение на лице Хосока сменяется на вежливый ужас, Юнги решает, что не будет следовать примеру Намджуна, он не будет сдувать пылинки с этого Хосока, не будет заставлять его чувствовать себя маленьким и хрупким, даже если он и выглядит так, будто развалится, если к нему прикоснуться. Да и, кроме того, Юнги, будучи бывшим новичком, обязан взять над ним шефство в период заселения. Чем он и занимается. Помогает то, что Хосок охотно следует за ним. Он напоминает Юнги потерявшегося щенка, не бродячего, а с ошейником на шее, который однажды вышел на прогулку и оказался в огромной и мрачной части города. Первые несколько дней Хосок засыпает на диване перед телевизором, кажется, не подозревая о койке, которую они разгребли для него, пока Юнги не надоедает каждый раз проходить мимо него на цыпочках, приходя ночью из студии. — Спи вместе с остальными в спальне, — говорит Юнги, кидая в лицо Хосока подушку. — Это твоя. Уже давно твоя вообще-то. — Ох, спасибо, — Хосок обнимает подушку и прижимает ее к груди. Юнги начинает волноваться о том, что, если глаза Хосока станут еще шире, они могут вылезти из орбит. — Не стоит благодарности. Новый статус их отношений (можно их уже называть приятелями, или еще рано?) помогает Юнги спать поспокойнее. Может, это помогает, потому что он больше не чувствует себя слабым звеном, что, наверно, жестоко, но он имеет право так думать. Ну… он-то знает, что он не слабое звено, правда, но не все остальные знают это. В любом случае, это не особо важно, потому что намеки на дружбу исчезают через несколько дней после ее начала. Следующим утром Юнги собирает вещи в Тэгу. Все стажеры, кроме Хосока, готовятся отправиться по домам, взволнованно переговариваются о том, как сильно они скучают по еде их матерей, и спорят, чья мать лучше готовит. Намджун клянется, что его отец готовит лучше всех. Юнги замечает, что каждый из них излучает определенное сияние, когда они уходят, ощущение нового года окутывает их надеждой. Это почти что обнадеживает Юнги. Почти. — Увидимся на другой стороне, — говорит Намджун, махая с улыбкой, а затем забрасывает свою сумку в такси и прыгает следом. Юнги недовольно фыркает. Он, нахмурившись, смотрит, как такси отъезжает и исчезает в потоке машин. Сентиментальный придурок.* * *
Поездка на автобусе до Тэгу — это четыре часа нервотрепки. Он уже ездил раньше, может, один или два раза, но не так. Ни разу с тех пор, как он сорвался и переехал в Сеул. В прошлом, когда он возвращался домой — в Тэгу, — целовал мать в щеку и был уверен, что дома у него есть кровать, где он может заночевать. Сейчас же он не уверен в этом. Юнги выходит на автобусной остановке и садится на скамейку. Идет дождь, а его дом в двадцати минутах отсюда, так что он сидит, сидит, сидит. Дождь уменьшается. Приходит и уходит еще один автобус. Никто не останавливается надолго — никто, кроме него. Ему есть куда пойти, но после двух часов сидения он, кажется, застрял. Он не сможет встать, если попытается. У бедра вибрирует телефон. Он достает его из кармана, считает до пяти и нажимает кнопку ответа. — Привет. — Юнги, ты ответил, — далекий голос доносится из динамика. — Мы ждали тебя дома. Все ждали. Ты все еще в автобусе? Яркость тона матери застает Юнги врасплох, делая его неспособным выдавить ничего, кроме: — Ага. — Понятно. Ну, долго еще? Пальцы Юнги двигаются вверх-вниз по краю телефона в каком-то своем ритме. — У нас тут… эм, пробка, на самом деле. Трафик на дорогах дерьмовый. — Эй. Следи за речью. — Прости. — Так или иначе, это плохо. Наверно, где-то авария. Твои тети и дяди только что сюда добрались без проблем. Кстати, я говорила, что они приехали с детьми? Они все так выросли. И так хотят увидеть тебя. Эта Сынён, как пришла, постоянно о тебе спрашивает. — О-о-о. — Так мило с их стороны приехать в этом году. Мы уже так давно не собирались все вместе. У Юнги все пересыхает во рту. — Ты слушаешь? Юнги? — Что ты им рассказала? — М-м? — Обо мне? Теперь тишина повисла на другом конце. Юнги не заметил, как задержал дыхание. — Ну… я сказала, что ты скоро дебютируешь. Что ты в крутой айдол-группе и когда-нибудь станешь большой звездой. — Юнги давится смехом. — Так что поторопись, ладно? Сынён ждет не дождется встречи с тобой. — Понял. — О, и пока ты еще не отключился… почему бы тебе не позвонить отцу? Я не могу ему дозвониться. — Ладно… — Он наверняка застрял в той же пробке, что и ты. Юнги проводит ночь на автобусной остановке. Он спит без сновидений.* * *
Ответь, ответь, ответь… — Юнги-хен? — Хосок произносит его имя медленно и неловко. Юнги представляет его спутанные ото сна волосы и улыбается. — Доброе утро, солнышко. — Который час? — Уже полдень вообще-то. Так что добрый день, солнышко. — О, черт. Юнги фыркает. Хосок, безусловно, менее скромен спросонья. — Ты ведь больше не спишь на диване, правда? Пожалуйста, скажи, что ты не спал на диване. — Ха-ха. Смешно. — Можешь спать на моей кровати, если хочешь. Нет, погоди, спи на Намджуновой. Она мягче, он же первым выбирал кровать. И чувствуй себя как дома. — Хорошо, хен. — Даже несмотря на то, что звучит он устало и раздраженно, Хосок, кажется, окончательно проснулся. — Как поживает семья Мин? Юнги прикусывает губу. — О-о, они-то? Они в порядке. Супер. Слушай, можешь мне помочь? Можешь сбегать в студию и проверить компьютер? Кажется, я не закрыл программу и забыл сохранить проект, и это, типа, очень срочно, так что я буду очень благодарен, если… — Хен, не так быстро. — Я просто… — Ага. Я понял. Я проверю. — Хосок вздыхает. — Ты уверен, что ты в порядке? — Эй, это я должен спрашивать тебя об этом. Я за этим и позвонил. В смысле, не считая компьютера. — Я в порядке. Не волнуйся обо мне. — Но ты один. — Мне нравится тишина, правда. Юнги не верит в это. Он понимает, что Хосок из того типа людей, что храбрится и делает вид, что все в порядке, прячется за маской. Юнги знает это, потому что сам такой. Теперь он понимает это, видит даже через телефонный звонок. — Я вернусь, если хочешь. — Что? — Я вернусь. Автобус придет минуты через четыре. — Ты это серьезно? — Да, так в расписании написано. Погоди-ка. Я кладу трубку. — Ты не можешь… Юнги сует телефон обратно в карман джинсов и впервые после приезда в Тэгу встает. Когда через четыре минуты из-за угла выруливает автобус, он чувствует вес тяжелого груза на своих плечах, который как будто давно уже тяготил его, но заметил он это только сейчас. В тот момент, когда он садится в автобус, вес растворяется.* * *
На пути к общаге Юнги замечает рядом со станцией Нонхён новый ресторан, где подают жареную курицу. Он останавливается и минуту думает, но недостаточно долго, чтобы передумать. Оставшихся в кармане вон хватит на порцию из двенадцати кусочков. — Поверить не могу, — говорит Хосок со ртом, набитым куриной ножкой, так что выходит что-то вроде «Фофефить фе фофу». — Что-что? Хосок сглатывает и повторяет: — Поверить не могу. — Иногда я и сам не могу поверить. Хосок смеется, а Юнги один за другим облизывает жирные пальцы.* * *
После той ночи Хосок начинает ходить с Юнги в студию, и когда Юнги пробирается обратно в общагу в шесть утра, Хосок следует за ним. Время, проведенное вместе, они тратят на то, что Юнги занимается своими обычными делами, а Хосок наблюдает, разговаривают они очень редко. Юнги только через неделю понимает почему. Когда месяц назад на собрании Бан-пиди объявил о том, что к ним присоединяется Хосок, он забыл упомянуть о том, что парень был танцором. — Он ничегошеньки не знает о рэпе, — выдыхает Юнги в свой американо. Намджун прислоняется к кухонной стойке рядом с ним и в сомнении изгибает бровь. — Ты только что это понял? — Эй, откуда я, блин, вообще мог знать? Мы же не хип-хоп-группа, ага, — бормочет Юнги, надувшись. Он вдруг осознает, насколько Намджун превосходит его. — И кстати, откуда ты узнал? — Пиди-ним сказал. Юнги закатывает глаза. — Хен, хип-хоп больше, чем просто рэп. Это совокупность… — Я знаю, Намджун, знаю. Но что он будет делать с нашими треками? Будет просто стоять и подбадривать нас, пока мы записываемся? Намджун качает головой. — Ты ведь знаешь, что пиди-ним постоянно говорит, что нам не хватает выразительности на выступлениях? — Ага, — Юнги складывает руки на груди. — Хосок добавит нам выразительности. — Что, моего би-боинга уже недостаточно для мистера Бана? — Видимо, нет. Юнги сдерживает улыбку и душит ее в своем кофе. — Ну и похрен. Нам не нужен танцор. — Да ладно тебе. Ты же это несерьезно. — Еще как серьезно. Не думаю, что он нам подходит. Вот и все. — Тогда почему ты так защищаешь парнишку? — у Намджуна снова это выражение лица, этот грустный блеск в глазах, который говорит Юнги, что его изучают. — Ты точно такой же парнишка, как и он. — Это правда, — говорит Намджун, задумчиво склоняя голову набок. Юнги воспринимает это как сигнал к окончанию разговора и садится за кухонный стол. Свободной рукой он листает газету. — Еще раз, какой сегодня день? — спрашивает Юнги, вопрос не обязательно адресован Намджуну, да и отвечать на него не обязательно. Они всегда отстают от жизни на несколько дней в этой черной дыре общаги. И все же Намджун отвечает: — Двадцать четвертое января. Год тоже нужен? Юнги фыркает. — Напомни-ка. — Две тысячи одиннадцатый. — Точно. Все еще он. — Еще один долгий вздох прямо в дно бумажного стаканчика. Намджун выдвигает стул рядом с Юнги и садится. Одним коленом он подпирает стол, а другим упирается в бедро Юнги. Он, кажется, не замечает, думает Юнги, потому что не отодвигается. После некомфортной минуты тишины, пока Юнги притворяется, что читает газету, Намджун заговаривает: — Эй. — Эй, — выдыхает Юнги. — Послушай, — начинает Намджун достаточно неуверенно, чтобы Юнги начал продумывать пути отступления. — Я слышал, что ты вернулся раньше. — Хосок тебе сказал? — Да, он рассказал. Он сказал, что ты приехал через один день. — Мелкий засранец. — Юнги не отрывает взгляд от газеты. Ему и не нужно, он и так знает, что Намджун смотрит на него с этим глупым выражением в глазах, которое у него, кажется, появляется только при виде Юнги. — И? — И… не знаю. Ты в порядке? — Знаешь, Хосок уже приставал с теми же вопросами, так что давай просто прекращай свои лекции… — Воу, лекции? Юнги, я не… Послушай. Юнги слушает. Нехотя. — Я хочу знать, о чем ты думаешь. Вот и все. — Окей. Ладно, — говорит Юнги дрожащим голосом. — Я думаю, что ты нихрена обо мне не знаешь, так что прекращай задавать свои лидерские вопросы, окей? Вот что я думаю. Намджун вздрагивает, но все равно пристально смотрит на Юнги, будто на просвет, и Юнги чувствует, будто тает под этим взглядом. — Скажи уже что-нибудь, — просит Юнги с пересохшим ртом, и, как только слова слетают с его губ, он понимает, как же жалко это прозвучало. Теперь он понимает. Он знает, кто такой Намджун, что ему нужно, и он победил, он победил Юнги, он получил именно то, что хотел, и эта сила, эта власть над… — Извини, Юнги-хен. Его колено все еще на том же месте, прожигает дыру в бедре Юнги. Юнги открывает рот, чтобы заговорить, но у него не выходит. — Теперь я чувствую себя глупо. Извини. Мне просто было интересно, но нам необязательно говорить об этом. Я и не думал, что ты захочешь. Странно, что я вообще спросил, — Намджун делает глубокий вдох. — Я знаю, что мы не близки или… — Ты меня тоже извини, — Юнги вскакивает, оттолкнув стул, и вылетает из комнаты.* * *
Это больше не хип-хоп-группа. Ну, то есть все еще хип-хоп, если верить словам Бан Шихека. Но не для Юнги. — Вы все равно будете делать ту же самую музыку, — уверяет их Шихек, когда он собирается возмутиться. — Просто продвигаться будете как айдолы. — Значит, мы продаемся, — выдыхает Ханчоль сбоку от Юнги. Недостаточно тихо, и это подхватывают остальные стажеры, и комната превращается в хаос. Только Намджун ничего не говорит. Он сидит неподвижно, пока остальные возмущаются. Юнги сразу замечает. Если подумать, он всю встречу был непривычно молчалив. Этот урод знал. И давно он знал? — Успокойтесь, — говорит Шихек, на этот раз чуть ли не крича. Человек, который редко повышает голос больше, чем на несколько децибел, сейчас, покраснев, кричит. — Это решение далось мне непросто. Я бы не сделал этого, если бы не думал, что это лучшее из того, что мы можем сделать. Икдже вскакивает со стула. — Для кого? Для компании? Не говорите, что это для нас, потому что это дерьмо собачье, и вы это знаете. — Для всех. Может, вы не поймете этого сейчас, но когда-нибудь вы поймете. Уверяю вас, все обсуждалось во всех аспектах. Я учел все факторы и пришел к такому выводу. — Кем обсуждалось? — спрашивает Юнги с холодом с голосе. Он встречается взглядом с Намджуном. Тот отводит взгляд и поворачивается к Шихеку: — Думаю, все хотят высказаться по этому вопросу. — И это хорошо, — говорит Шихек, пока его лицо возвращается к привычному оттенку. — Вы имеете на это полное право. Юнги с облегчением вздыхает. — У вас всех есть выбор, и вот какой: вы можете остаться в группе или уйти. И комната снова разрывается.* * *
— Это все как-то глупо, да? — говорит Хосок, растянувшись на полу у кровати Юнги, пока сам Юнги стучит по клавиатуре. — Что глупо? — спрашивает Юнги. Его лицо голубеет в свете монитора. Хосок внимательно смотрит на него, а затем снова падает на спину. — Не знаю. Вся эта штука с айдолами. Это вообще важно? — Это не глупо, — говорит Юнги, стягивая наушник с левого уха. — И это важно. — Да, но, наверно, не насколько, как мы думаем. — Скажи это Ханчолю и Икдже. Прошло уже несколько дней с тех пор, как эти двое ушли, и с тех пор общежитие погрузилось в жутковатую тишину. Юнги нравится тишина, но не такая. Ему не нравится, как резко выделяется голос Хосока в глубокой ночи, как звенит в ушах, как стук по клавишам отражается от стен, будто грустный пинбол. — А где Намджун? — вслух удивляется Хосок. Юнги снова надевает наушники и делает вид, что ничего не слышит. — Его уже давно нет. Думаешь, он… размышляет или как он там это называет? — Ты что-то сказал? — Юнги остервенело печатает. Хосок поднимается, чтобы посмотреть на него. — Что между вами происходит? — Юнги замирает. — Последнее время ты странно себя ведешь, когда слышишь его имя. И еще страннее, когда он рядом, — Хосок прищуривается. — Это какие-то гейские штуки? Юнги закрывает лэптоп. — Я иду спать. — Эй… да ладно, это же шутка. — Ага. Отстойная шутка.* * *
Юнги гей. Без сомнений гей. Прожженный гомосексуал, гей как есть. Он знает это. И всю жизнь знал, сколько себя помнит. Он был с парнями. Он сосал член. Он сосал члены, во множественном числе. Много, много членов. Так что он, конечно, знает, каково это, когда тебя привлекает парень. Еще он знает, каково влюбиться в парня, каково это, когда парень разбивает твое сердце на миллион маленьких кусочков и оставляет тебя в одиночестве разбираться со всем, что натворил… Но здесь нет ничего общего с этим. Суть в том, что Юнги может признаться себе в том, что он хочет что-то. И нет ничего в этом гребаном мире, что бы он хотел меньше, чем Ким Намджуна.* * *
Просто сделай это уже, блин. Юнги крутит телефон в руке, потом перекидывает его в другую руку и обратно, словно металлическую горячую картошку. Звони же. Звони уже, дурацкий ты мешок дерьма. Он включает телефон, смотрит на резко белый экран и снова выключает. Да ты издеваешься. Юнги снова падает на кровать и с длинным стоном вытягивает ноги. Когда Юнги переехал в Сеул, он сжег все мосты за собой. Некоторые сгорели сами, но о других пришлось позаботиться. Он уволился с подработки, удалил номера всех школьных друзей и коллег. С братом тоже поссорился. Юнги считал, что он уезжает надолго, и назад пути нет. Юнги снова включает телефон и прокручивает контакты. В крайнем случае, он всегда может найти дешевую квартиру где-нибудь в Сеуле. Ха. Неплохо. В Сеуле или нет, в Тэгу он не вернется. Не то чтобы он не скучал. Он скучает, и даже очень… Но меньше всего он хочет давать уроки игры на фортепиано разочарованным детям в его старой средней школе, а именно так и будет, если он вернется. Юнги поворачивается на бок и бросает телефон в стену. — Юнги-хен? Юнги в шоке подскакивает, ударяясь головой о верхнюю кровать. — Вот блин. — Ты в порядке? — Я думал, я один здесь, — бормочет Юнги, потирая пульсирующий лоб. Он смотрит, как ноги Намджуна соскальзывают с верхней койки, а за ними следует и остальное долговязое тело. — Извини, — говорит Намджун, кончики его ушей ярко покраснели. — Я вроде как позволил тебе так думать. — Почему ты не на ужине со всеми остальными? — А ты почему? Юнги щурится. — Туше. Тишина, висящая между ними, растянутая и неловкая, нарушается только первыми нотами хита Epik High «Fly». Юнги ныряет со своей кровати, чтобы достать телефон, от которого на стене остался неудачный отпечаток. Он вибрирует в руке Юнги, на экране высвечивается «Мама». Он сидит так несколько секунд, ожидая, пока Табло не начнет свой куплет. — Ты не собираешься… — Тихо, — говорит Юнги, не поднимая глаз. — Это лучшая часть. Голос Табло из телефона звучит ярко и жестко, и Юнги позволяет припеву звучать. Он решает ответить на припеве. Припев не звучит. Юнги опускается на колени, глядя пустыми глазами на телефон в руке. — Перезвонишь? Юнги не отвечает. — Юнги? — Что? — Перезвони. — Нет, — все еще стоя на коленях на полу, Юнги засовывает телефон в карман. — Почему? Намджун — настоящий мудак, понимает Юнги. Он всегда знал об этом, но никогда не осознавал это так, как сейчас. Когда Юнги смотрит на него, его лицо искажено беспокойством. Ну и к черту беспокойство. К черту Намджуна. К черту этот пронырливый кусок дерьма. — Почему нет, Юнги? — настаивает Намджун. Юнги слышит скрытую власть в его голосе и хочет растоптать ее. — Отвали, — шипит он, вскакивая на ноги. — Не твое собачье дело. Он пытается протиснуться к двери мимо Намджуна, но тот ловит его за плечи и удерживает. — Ты глупо себя ведешь, хен. — Боже, это впечатляет. Вторгаешься в мое личное пространство и говоришь, что это я веду себя глупо. Неплохо. — Слушай, я не хотел злить тебя, но ты ведешь себя, словно… — Я веду себя так, как, блядь, хочу. — Хен, тебе надо успокоиться. — Слова Намджуна тихие, но тяжелые, а лицо его так близко к лицу Юнги, что они ударяют его, будто кирпичи. — А что, если не успокоюсь? Что, если я уйду сейчас? Что, если я пошлю Бан Шихека куда подальше? — усмехается Юнги, извиваясь в руках Намджуна. — Что ты сделаешь? Намджун смотрит на него с яростью в глазах и усиливает хватку. Юнги ненавидит то, насколько маленьким он себя чувствует, так легко схваченный, словно кукла. — Ты этого не сделаешь, — рычит Намджун. В Юнги это вызывает что-то вроде восторга. — Еще как сделаю. Юнги смотрит, как Намджун напрягает мозг, чтобы ответить, и ничего не придумывает. Уголки рта Юнги изгибаются в самодовольной улыбке. — Ты не можешь говорить мне всю эту чушь, — говорит Юнги, тяжело дыша. — Можешь говорить это Шихеку и всем остальным, кто тебе в рот смотрит, но мне ты ничего не сделаешь. Теперь Намджун тоже тяжело дышит, и Юнги воспринимает это как сигнал к продолжению: — И даже тогда ты не мог заставить Ханчоля остаться, как и Икдже. Судя по всему, отстойный ты лидер. — Я не… господи боже, нет у нас лидера. Я уж тем более не лидер. Юнги откидывает голову и смеется. — Отлично, ох, это прям круто. Да ты же с первого дня пытаешься занять роль лидера. Да ты даже сейчас поучаешь меня. Скажи-ка, это работает? — Какой же ты придурок, — говорит Намджун, помрачнев, и Юнги игнорирует то, как это жалит его. — Пожалуйста, Лидер-ним, веди меня за собой, быстрее! — Юнги хватает Намджуна за край футболки и дергает его к себе. — Пожалуйста, боже, скажи мне, что делать! Мне так сильно нужно твое лидерство! Юнги ожидает удара в живот, но Намджун только смотрит на него с возрастающим отвращением. Что-то есть в его выражении лица, что заставляет Юнги хотеть выложить все, что он о нем думает, и посмотреть на реакцию. На его лице виден гнев, но… Намджун не злится. Намджун становится очень суровым. Он прилично себя ведет, предпочитает держать себя в руках и к тому же чертовски мягок. Намджун не злится, и все же… сейчас он зол, и все благодаря Юнги. Ему интересно, может ли он загнать нож поглубже. — Знаешь, мой отец однажды сказал, что есть только два типа людей, — продолжает Юнги с холодной улыбкой. — Те, кто до смерти любят своих детей, и те, кто работает, чтобы их дети жили. — Он качает головой. — Я всегда думал, что это чушь собачья. Думал, что лучше бы меня любили, чем работали для меня. Юнги смотрит в лицо Намджуна и видит, как гнев переходит в осторожность. Нет, не так. Ты не должен смотреть на меня так. — А потом… однажды он пришел домой в стельку пьяным, и мы поняли, что его уволили с работы еще несколько месяцев назад. И я подумал, что есть больше, чем два типа людей. — Смех. — Есть еще один тип: те, кто говорят себе, что делают что-то для других, но на самом деле они только эгоистичные придурки. Когда он перестает говорить, он понимает, что все его тело дрожит. Намджун уже заметил, он ослабил хватку и опустил руки на обнаженные предплечья Юнги. Его прикосновение обжигает оголенную кожу. Юнги отмахивается от него. — Хочу, чтобы ты угадал, какой тип ты. — Я не понимаю, — слабо отвечает Намджун. — Нечего тут понимать, дурак. Просто угадай. Намджун испускает побежденный вздох, и Юнги думает, почему он не чувствует себя настолько удовлетворенным, как рассчитывал. — Ладно. Хорошо. Я эгоистичный тип. — Динь-динь-динь… — шепчет Юнги. — Так что? — Что? А не думаешь, что ты дерьмовый тип? — Не думаю. Юнги хмурится. — А стоило бы. — Может быть. Может, я такой, как ты говоришь, — Намджун делает шаг ближе. — Эгоистичный. Намджун наклоняется, и Юнги не уверен, что ему делать, но он ненавидит это и хочет оказаться как можно дальше от Намджуна… И все же он замирает на месте. — Честно говоря, я оказался здесь по эгоистичной причине, но… разве все здесь не могут сказать то же самое? — Ну… — Ты не можешь? Юнги опускает взгляд. Он ненавидит, когда Намджун прав. — Когда-нибудь я должен буду заботиться о маме. Как я буду делать это, когда я живу здесь? — Намджун качает головой. — Это бред. Иногда я чувствую себя таким эгоистом, что сам себя терпеть не могу. — Так что? Это типа какая-то проекция? — Юнги складывает руки на груди. — Это значит, что я тебе здесь вместо мамы, что ли? Господи боже. — Твою мать, нет. Я говорю о том, что… Я не думаю, что мы так сильно различаемся, как ты думаешь. — Ну, а я думаю, что все это большая куча де… Прежде чем Юнги успевает закончить, весь свет в общежитии гаснет, погружая их в темноту. — Черт, — хрипит Юнги. — Хен? — шепчет Намджун, и Юнги внезапно и четко ощущает свои пальцы, плотно охватившие запястье Намджуна. — Ох, — он отпускает, уверенный, что только что покраснел как помидор, и чувствует облегчение от того, что Намджун не может увидеть его. — Прости. Юнги безмолвно сидит на койке и слушает, как Намджун звонит в энергетическую компанию, а затем на официальную линию БигХит, сообщая, что отключилось электричество, и им лучше бы вовремя платить по счетам, потому что такое случается каждый месяц, и это уже становится нелепым. Юнги никогда не скажет это ему в лицо, но он восхищен тем, насколько напористым может быть Намджун. Может, в этом и проблема. Может, он слишком упрям, и может, Намджун тоже слишком упрям, и, может, они обречены на ссоры до конца дней своих. С другой стороны, может, и нет, но если кто-то и сдастся первым, то это точно будет не Юнги.* * *
Проходит уже много времени после заката, когда Юнги ударяет по верхней койке и не получает никакого ответа. Для верности он стучит еще два раза. Сверху доносится взволнованный голос Намджуна: — Чего надо? — Помнишь, когда я сказал всю эту чушь про уход, и моего придурка-отца, и все такое? — Ага… Это было вчера. — Мы можем притвориться, что этого никогда не было? Что думаешь? Пауза. — Намджун? — Да. Да, можем. Юнги откидывается на подушку. — Отлично. Этой ночью он спит спокойно.* * *
Оказывается, быть айдолом намного сложнее, чем Юнги мог подумать. Не то чтобы он когда-нибудь сомневался в том, насколько усердно работают айдолы, но, черт возьми, за кулисами происходит намного больше, чем на камерах. Юнги не знает, кому эта перемена дается труднее, ему или Намджуну. Он знает, что Намджун обсуждал все это с Бан-пиди задолго до всех остальных, но это не значит, что Намджуну нравится вся эта затея с айдолами больше остальных. Танцы, к примеру, не их сильная сторона, но у Юнги есть хоть какой-то опыт. Конечности Намджуна, кажется, не созданы для подобных движений. Им обоим помогает Хосок, и если Юнги с каждым разом становится все лучше, то Намджун остается на месте, с каждым днем все больше и больше разочаровываясь. Диета тоже почти нечеловеческая. Здоровая еда слишком дорогая, а дешевая здоровая еда очень редка. Они едят курицу, очень много курицы, но нежареной. — Мы слишком уродливы для этого, — говорит Юнги, тяжело дыша и сползая по стене на пол. Его футболка на спине пропиталась потом. Одно резкое движение, и он может потерять сознание. Намджун плюхается на пол рядом с ним. Он откручивает крышку бутылки и расплескивает воду — лишь немного воды попадает в рот. Остальное стекает вниз по майке, оставляя следы. Как только бутылка пустеет, он переключает внимание на Юнги. — Не говори так. — Ты прав. — Глаза Юнги изучают потное тело Намджуна. Обычный взгляд, говорит он себе. Он особо отмечает, насколько прилипла к телу майка. — У тебя хотя бы хорошая фигура. А у меня… Я безнадежен. Намджун усмехается. — Да ладно тебе, хен. Ты красавчик. Он только что сказал… — Красавчик? — Ага? Просто предел мечтаний, — Намджун вытирает пот со лба. — Разве не понимаешь? Его желудок делает гребаный пируэт. — Ты издеваешься. — Конечно, красавчик. В этот момент дверь танцевального зала распахивается, и входит Хосок с усмешкой и новой упаковкой бутылок воды. — Перерыв закончился, парни, — напевает он. — У нас есть работа. Юнги чуть не падает, пытаясь встать. — Хосок. Прошло две минуты. — Две минуты, потраченных впустую. — Хосок игнорирует два стона. — Поднимайте свои ленивые задницы, буду вас учить новым движениям. — Я начинаю думать, что ему это слишком нравится, — бормочет Намджун. Юнги не может сдержать улыбку. Он начинает так же думать о самом себе.* * *
— Я тебе не особо нравлюсь, да? — однажды спрашивает Намджун, когда они с Юнги работают в разных углах студии, но это не вопрос, потому что сейчас они оба знают ответ. По крайней мере, Намджун знает. Юнги, наверно, тоже знает, но просто больше не уверен. — Я думаю, у тебя странная одежда, — отвечает Юнги. — Хах. Так и знал. Юнги поворачивается в своем кресле, чтобы посмотреть на Намджуна, валяющегося на диване. — Почему ты спрашиваешь? — Просто так. — Ты не умеешь врать. — Ау, — Намджун морщится от воображаемой боли. Юнги укладывает щеку на руку. — Так что? Почему? Ты думал, ответ тебя удивит? — Нет, дело не в этом, — Намджун замолкает, чтобы подумать. — Наверно, я хотел, чтобы ты ясно это озвучил. — Что «это»? — А еще ты будто в хорошем настроении, и я подумал, что ты, возможно, не будешь кричать на меня, если я сейчас спрошу, а не как… после репетиции, например. Юнги фыркает. — Наверно, ты прав. — И еще. Раскрываю все карты. Мне слишком важно, что обо мне думают другие. Это отстой. Иногда Намджун бывает настолько милым, что его уже становится сложно ненавидеть. Юнги не уверен, заслуживает ли он услышать это. — Так ты меня ненавидишь? Просто моргни один раз, если да, и два раза, если нет, если это поможет. — Будет больно, если я скажу да? Да, ты прав, я тебя ненавижу? — Ну… наверно, немного. — Хм. Окей, — размышляет Юнги, поворачиваясь к своему столу. — Окей значит да, ты меня ненавидишь? — Нет. Окей значит окей. Намджун качает головой, улыбаясь. — Мин Юнги, — говорит он тихо и нежно. — Что бы мы все без тебя делали?..* * *
Ночью спать тяжело. Иногда, в те редкие часы, когда все общежитие погружается в темноту, Юнги просыпается и не помнит, как дышать. Он видит много снов, и часто он решает, что лучше не спать до рассвета, чем снова увидеть сон. Не все сны плохи. Иногда ему снятся двоюродные братья, младшие, с блеском в глазах и легкой поступью. Ему снятся друзья, оставшиеся дома, в основном, безликие, но он знает, что это они, по тому, как они толкаются с ним, как делают все подростки. Другие сны хуже. Иногда он снова оказывается в автобусе на пути в Тэгу, но чем дальше он едет, тем сложнее сказать, куда именно, мир вокруг превращается в непонятные фигуры и цвета. Иногда он раз за разом звонит Хосоку, но каждый раз ему отвечает разный голос, и каждый раз это не голос Хосока. Иногда он возвращается в общежитие с кучей жареной курицы, но курица падает к его ногам, вываливается из дырявых ведер, затопляет улицы, погребает его под собой, пока он не задохнется. Иногда ему снятся Ханчоль и Икдже, повернувшиеся к нему спинами, он бежит за ними, но с каждым шагом они становятся все меньше и меньше, пока ноги Юнги не начинают оставлять кровавые следы, и больше он не может бежать, и к тому времени, когда он переводит дыхание, они скрываются за горизонтом. Иногда его отец ростом в сто футов возвышается над ним и молчит, и Юнги кричит, чтобы сказать что-то, но слова застревают в горле и выходят искаженными, и он сжимает кулаки так сильно, что пальцы начинают ломаться. Иногда за ним гонится Бан Шихек и запирает его в кладовке. Какими бы ужасными ни были сны, он может с ними справиться. Пару минут он задыхается, но потом зрение проясняется, и он снова оказывается в общаге, уставившись на верхнюю кровать над ним. Это не кошмары. Не кошмары мучают его после пробуждения. Не из-за кошмаров он теряет нить разговоров, сидя с пустым лицом, мыслями далеко ото всех остальных. — Так что не думаю, что ему стоит подписывать контракт с этим парнем. Но, типа, с чего бы ему слушать меня? — М-м. — Юнги-хен. Земля Юнги-хену. Юнги подпрыгивает, слыша свое имя. — Что случилось? Уголки рта Хосока опускаются. — Ты не слышал ничего из того, что я говорил? — Конечно, слышал. — Не ври. Юнги моргает. — Ладно. Не слышал. — Хен, ты ужасен. — Ты был другого мнения, когда я вчера платил за ужин. — Ага-ага. Пойду поищу Намджуна. Он-то меня послушает. Намджун. Чертов Намджун, словно бродяга, шляющийся по его снам. Тебе больше некуда идти? Ему снятся сны о том, как он целует Намджуна. Как устраивается у него под боком, позволяя Намджуну ерошить свои волосы, позволяя водить пальцами по руке, вырисовывая круги. Намджун толкает его к стене, Намджун прижимается к нему, Намджун шепчет стихи ему на ухо. Говорят, во сне подсознание показывает нам части нам самих, которые мы не видим — и, конечно, это Намджун. Может, он прав, но Юнги не хочет верить в это. Не может. Если он поверит, даже на секунду… Скажем так, он уже знает, чем это кончится.* * *
У них теперь еще один новичок. Точнее, два новичка. Первый — совсем ребенок, Чон Чонгук. Второй приходит через месяц. Ким Тэхен. Если Намджун думает, что Юнги красавчик, то что же тогда он думает об этих двоих? «Вокалисты», — вот почему они здесь. Красавчики с голосами. Не стоило удивляться. В конце концов, они теперь айдолы. Юнги пытается не возражать, потому что теперь он может писать музыку. В эти дни он учит Хосока рэпу. Какое-то время Шихек пытался заставить Хосока петь, но когда к ним присоединились «вокалисты», Юнги забрал Хосока себе. Голос Хосока во многом напоминает Юнги его собственный, но Юнги понимает, что с практикой он разработает свой собственный стиль. — Кажется, обучение проходит успешно, — говорит Намджун, дуя в кружку с кофе. За столом напротив него сидит Юнги, который украдкой поглядывает на Намджуна, пока тот не видит. — Приятно это слышать. — Насколько это возможно, — говорит Юнги. Сейчас он не особо верит, но Хосок быстро учится, и кто, если не Юнги поверит в него. — Ты все еще думаешь, что ему здесь не место? — Я не это имел в виду. — Ага. Так и подумал, — говорит Намджун с ухмылкой. — Все равно это другая группа, — хмурится Юнги. — Я даже не знаю, есть ли здесь место мне. — Ты о чем? — Не знаю. — Юнги отрывает взгляд от ноутбука, видит распахнутые глаза Намджуна и смеется. — Что, ты думал, что я сейчас встану и уйду? — О… нет. Конечно, нет, — бормочет Намджун в чашку. — Еще как думал. Еще расплакаться, небось, хотел. — Погоди-ка. — Так я угадал! О боже, ты… — Не хотел я. — Ну, знаешь что. Ты был прав. — Юнги драматично вздыхает. — Я ухожу из Бигхит… совсем ухожу. — Ненавижу тебя. Даже представить себе не можешь, как я тебя ненавижу… Честно говоря, Юнги бесконечно много раз думал о том, чтобы уйти, но каждый раз передумывал. Ему почти нечего терять, и все, что у него есть, находится в этом общежитии. Во всяком случае, глупо уходить, когда все начинает налаживаться. Не так, как Юнги себе это представлял, но когда Бан Шихек решает, что им нужен лидер, и Намджун — очевидный выбор. Тем не менее, прежде чем объявить это остальным, Шихек затаскивает Юнги в угол, когда тот выходит из студии, и спрашивает его мнение. — Что я думаю о Намджуне? — говорит Юнги. — В целом или… — В плане лидерства. — Хотите честно?.. — Да, пожалуйста. — Думаю, он создан для этого. На следующее утро у их группки неудачников появляется название — Bangtan Sonyeondan — и Ким Намджун становится их капитаном.* * *
На дворе уже почти 2012 год, когда Юнги решает, что ему надоело узнавать о плохих новостях позже всех. — Знаешь, ты бы мог просто залезть в интернет и почитать новости, — предлагает Хосок, но Юнги это не подходит. — Это не то же самое. Я хочу прочувствовать атмосферу. Сидеть тут, попивать кофе, листать утреннюю газету. Это физически отличается от того, когда ты за компьютером. — Как скажешь, — Хосок пожимает плечами. — Хосок, — говорит Юнги, хватая его за предплечье, — тебя вообще не беспокоит тот факт, что весь год мы таскали остатки утренних газет милой тетушки-соседки, будто паразиты какие? — Не особо. — Ну, а меня беспокоит. Проснувшись на следующий день, Юнги оформляет подписку на «Чосон», идет ко входу в их дом и опускает конверт в почтовый ящик. Прежде чем вернуться в общагу, он бросает взгляд наружу, хмурясь на серое небо и бесконечную морось. В этот момент он замечает ярко-красное пятно, сидящее на скамейке через улицу. — Намджуни? Намджун вскакивает, пару секунд тратя на то, чтобы понять, откуда был звук, а потом широко махает Юнги, улыбаясь. — Доброе утро, Юнги-хен! — Какого черта ты там делаешь? — Размышляю! — Юнги закатывает глаза. — Присоединяйся! — Я же промокну, идиот. Намджун не слышит его или, по крайней мере, притворяется, что не слышит. — Иди сюда! С глубоким выдохом Юнги сдается. Он проходит мимо припаркованных машин и переходит на другую сторону улицы к Намджуну, подскакивая каждые несколько шагов. — Ты прямо прискакал, — говорит Намджун, сбитый с толку, когда Юнги садится рядом с ним. — Так быстрее, чем просто идти. Намджун фыркает. — Ты слишком милый. — Он своим коленом касается колена Юнги и не убирает его. Юнги позволяет ему это. Это хорошая тишина, думает Юнги. Мирная. Нарушаемая только отдаленным шумом машин и дождя, барабанящего по навесам витрин. — Хен, — бормочет Намджун, — ты размышляешь? — Наверно, — бормочет в ответ Юнги. В этот момент на поручень скамейки со стороны Намджуна садится голубь. Намджун копается в карманах и достает недоеденный бутерброд. — Ты издеваешься. — Вообще нет, — говорит Намджун, отрывая кусочек хлеба и рассыпая его перед птицей. Она откликается на предложение и принимается быстро клевать. То, как загорается лицо Намджуна, вызывает у Юнги изжогу. Голубь отказывается от еды, когда начинается дождь, и Юнги проклинает небо и облака за то, что они разрушают его покой. Его пальцы замерзают. — Видишь? Теперь я промок. Говорил же, что промокну, — говорит Юнги, надув губы. Намджун улыбается, снимает с плеч красную куртку и накидывает ее на Юнги. — Вот так. — Спасибо. Намджун улыбается шире. — Чего? — Ничего. — Да что?! Она глупо на мне смотрится? — Нет. Мне кажется, хорошо смотрится. — Ну и ладно, пофиг, — говорит Юнги, все еще надувшись. Намджун обвивает Юнги руками и натягивает капюшон на его голову. Прежде чем тот успевает отстраниться, Юнги хватает его за руку и тянет вниз. Они сидят на скамейке, пока не выходит солнце. Им хорошо.* * *
Все меняется. Юнги не может описать, как именно и, тем более, почему, но теперь все по-другому. Они сидят в студии на диване и работают бок о бок. Юнги все еще закатывает глаза, когда Намджун говорит чушь вроде «какофония», но в то же время не может удержаться от улыбки. Юнги все еще видит кошмары. Он все равно не думает, что они когда-нибудь уйдут. Но когда он просыпается посреди ночи, задыхаясь, он ждет, пока Намджун подползет под простынями к нему. Он снова засыпает под звук тихого голоса Намджуна, а когда просыпается, он тянется, чтобы записать мелодии, прежде чем они убегут от него. — Я хочу запомнить тебя, — однажды говорит Юнги, лежа рядом с Намджуном, который водит пальцами по его спине. — Разве ты и так не запомнишь? — Не знаю. Наверно, я просто подумал, что ты скажешь то же самое. — Юнги судорожно вздыхает. — Что ты тоже хочешь меня запомнить. Пальцы Намджуна останавливаются. — Я хочу. Конечно, хочу, — шепчет он. — Черт, Юнги. Я бы не смог забыть тебя, даже если бы попытался. Иногда Юнги не дает себе уснуть. Не потому что он боится спать, а потому что он боится не проснуться. Он никогда не был настолько напуган.* * *
На часах три пополудни, когда Юнги в одной только огромной футболке вылезает из кровати и обнаруживает толпу на кухне. В центре толпы Намджун, что-то говорящий, его глаза светятся, щеки розовеют, а Хосок, Сокджин и новичок Чимин склонили головы к нему, внимательно слушая все, что говорит Намджун. Юнги, все еще полусонный, не может разобрать тему обсуждения, но уверен, что это не та обычная скукотень, что обычно задвигает Намджун — большую часть из этого обычно может выдержать Тэхен, но даже у него есть предел, и обычно это происходит, когда Намджун вторгается в царство постмодернистской архитектуры. Несмотря на то, что это невзаимно, Юнги не возражает против всего этого восхищения. Помогает еще и то, что голос Намджуна сладок, как мед. — Вот он где! — восклицает Хосок, перебивая Намджуна, видя Юнги. — И ни минутой раньше. Намджун смотрит на него с широко раскрытыми глазами и слегка приоткрытым ртом, очарованный, словно впервые видит его. Юнги чувствует, как горит его лицо, и тянет за край футболки. — Она… моя? — хрипит Намджун. Юнги опускает взгляд и понимает, что на нем и правда футболка Намджуна. — О, прости. Мне переодеться? — Нет, — выдыхает Намджун. — То есть если хочешь, но… — Так вот, Намджун только что рассказывал нам о своей новой песне, — перебивает Хосок, хлопнув руками по столу. Юнги поднимает бровь. — Я еще не слышал об этом, — говорит Юнги, осматривая комнату. Хосок единственный, кому удается смотреть ему в глаза. Сокджин и Чимин обмениваются взглядами между собой. — Хен, ты уже знаком с Чимином? — спрашивает Намджун, указывая на маленького, стройного парня с мягким лицом, сидящего рядом с ним. — Знаком. Недавно познакомились. — Юнги кивает Чимину, который серьезно смотрит и кивает в ответ. — Пак Чимин, так? — Так, — говорит Чимин с восторгом. Юнги ломает голову над тем, как быстро лицо парнишки расплывается в улыбке. Юнги оглядывается на Намджуна. — Видишь? Мы уже лучшие друзья. — Так что, — продолжает Чимин, — вы, ребята, типа… — Эй, Чимин, почему бы тебе не показать, над чем ты работал в Пусане? — выпаливает Хосок, цепляя Чимина за локоть. — В смысле, в школе искусств? — Ага, в ней самой. Пошли. — Другой рукой Хосок хватает Сокджина. — Ты тоже, Сокджин-хен. Покажу вам студию, парни. Будет весело. — И выскакивает за дверь, остальные стажеры тянутся за ним. Юнги смотрит, как они уходят, а потом поворачивается к Намджуну. — Он хотел спросить, не встречаемся ли мы? — С чего бы ему вообще думать о таком? — смеется Намджун. Юнги ненавидит, как это звучит, и ненавидит тишину, следующую за смехом. — Ага, — бормочет Юнги. — Глупый ребенок.* * *
По мере приближения дебюта Юнги понимает, что проводит все меньше и меньше времени в студии. Нет, он не расслабился, все совсем не так. Он буквально тренируется даже во сне. Нет, он не расслабился. Просто раньше он находил любые поводы, чтобы побыть в студии, а сейчас наоборот. Напряжение нарастает, и он не может найти ни минуты покоя, не считая ночного времени. Этим временем он и пользуется. В три утра в среду Юнги, оглушенный музыкой из наушников, проходит через дверь здания Бигхит и врезается в Хосока, и оба они валятся на задницы. — Хен, ты должен перестать слушать эту дичь на такой большой громкости, — стонет Хосок, перекладывая пакет со льдом к другой стороне головы. — Знаю, — говорит Юнги. Они оба лежат, развалившись на затертом полу в репетиционной, глядя в потолок. — Надо, наверно, еще проверить зрение. Хосок почти истерично смеется. — Да что ты. — Прости, кстати, — выпаливает Юнги. — Ты уже восемнадцатый раз извиняешься. — Я знаю, но теперь ты застрял здесь из-за меня. В два часа ночи. Хосок подталкивает Юнги ногой. — Я мог бы пойти домой, если бы хотел, хен. Я вполне могу передвигаться. Юнги улыбается. — Ну, тогда спасибо, что остался. Юнги не привык находить утешение в танцевальной студии, в этом месте никогда не бывает спокойно, но вот он здесь, опьяненный тишиной. Единственный звук громче его собственного дыхания — это постоянный гул ламп. Он почти засыпает, когда голос Хосока заставляет его проснуться. — Хэй… слушай. — Ага? — бормочет Юнги, сонно моргая. — Мы с Намджуном довольно сблизились за последнее время. Мы одногодки и все такое. И я просто… Не могу не думать… Юнги поворачивается на бок к Хосоку. — Это насчет Намджуна? — Да, — говорит Хосок, пальцами быстро стуча по деревянному полу. — Просто хочу узнать, какие у тебя намерения насчет него. — Мои что? — Намерения, — повторяет Хосок. Юнги замолкает. Намерения? — Разве они у меня должны быть? Хосок поднимается и садится. — Так ты просто с ним играешься. — Его лицо принимает выражение, которого Юнги раньше никогда не видел у него. — Это довольно грубо… — Хватит, Юнги, — говорит Хосок низко и строго. — Не надо так. Юнги откидывается на спину. — Как «так»? — Ты ведешь себя, как дерьмо, вот как, — шипит Хосок. — Если это для тебя ничего не значит, то просто оставь его в покое. Потому что сейчас ты в шаге оттого, чтобы разбить ему сердце. — Во-первых, кто сказал, что я в нем заинтересован? — ворчит Юнги, чувствуя, как сердце бьется миллион раз в минуту. — Я никогда не думал о парнях в таком смысле. — Боже, мне-то что. Ты правда думаешь, что мне не пофиг, как ты там относишься к парням? В глазах Хосока разгорается отчаянный огонь, и Юнги предпочитает его игнорировать. Хосок в тишине качает головой. — Ты же мой лучший друг, идиот. — Ну, тогда, может, ты не знаешь меня так хорошо, как думаешь. Темные глаза Хосока обжигают холодом. — Знаешь что? Забей. — Он встает на ноги и поднимает с пола сумку. — Я пытаюсь помочь тебе. Вам обоим. Но если так будет, то… забей. Юнги открывает рот, чтобы заговорить, но в его горле сидит огромный ужасный ком. Он не может заставить себя посмотреть, как уходит Хосок, поэтому он пристально смотрит на пакет со льдом, который Хосок оставил на полу в луже от растявшего льда. Он достает телефон и прокручивает контакты, пока не останавливается на номере Намджуна. юнги: эй юнги: ты еще не спишь Он кусает себя за большой палец, ожидая ответа. Две минуты спустя ответ приходит. намджун: не сплю юнги: придешь в студию? намджун: конечно Юнги не понимает, почему Намджун не задает вопросов. Это должно казаться недостатком, но у Юнги в животе все переворачивается. Юнги собирается засунуть телефон обратно в карман, когда тот снова издает сигнал. намджун: ты в порядке? Какое-то время Юнги пялится на экран, снова и снова перечитывая текст, и по какой-то причине он чувствует себя дерьмово. юнги: все просто супер юнги: тащи уже сюда свою задницу намджун: иду Юнги переворачивается на живот и вдыхает. Что вообще Хосок может знать?* * *
— Хочешь рассказать, что пишешь? Намджун наклоняется через плечо Юнги, чтобы заглянуть в его блокнот, и прижимается подбородком к уху Юнги. Юнги шлепает его по лицу. — Отвали. — Он закрывает страницу рукой, пытаясь скрыть свою работу от любопытных глаз Намджуна. Его щеки краснеют. — Не хочешь рассказать, что ты пишешь? — Нет. — Намджун опускается обратно на диван со стремной улыбочкой. У него есть особое сияние, которое заставляет сердце Юнги биться быстрее, и мысли о Хосоке мрут как мухи. — Тогда мы понимаем друг друга, — фыркает Юнги. Честно говоря, последнее время он почти ничего не писал. Это не из-за недостатка вдохновения — у него полно вдохновения — но скорее из-за неспособности выразить мысли словами. Он хотел бы сказать многое, но всякий раз, когда он начинает это записывать, получается что-то гадкое, бессмысленное и совсем не похожее на него. Не особо помогает и то, что Намджун продолжает прижиматься к Юнги, скрестив ноги, одной рукой он пишет текст, а другой рассеянно поглаживает мягкую руку Юнги. Тот чувствует себя так, словно снова оказался в старшей школе. В какой-то момент ему надоедает это, он хватает Намджуна на запястье, подхватывает его под задницу, притягивая к себе, и целует. Коротко, небрежно, учитывая спонтанность, но достаточно, чтобы Намджун прекратил заигрывать с ним. — Ох, — выдыхает Намджун. — Ох, — Юнги ищет в глазах Намджуна подтверждение… чего-то, что сам он не может объяснить, и когда находит, он осторожно отстраняется и усаживается, беря в руки блокнот. Текст тут же появляется в его голове, и он хватает ручку и начинает невероятно быстро царапать на полях. Намджун все еще смотрит на него, взгромоздившись на его колени и наклонившись вперед, заметно подрагивая. Юнги чувствует жар, когда замечает это. — Что такое? Ты никогда не цел… Намджун обхватывает рукой нежный изгиб челюсти Юнги. — Замолчи на секунду, — говорит он, утягивая Юнги на себя. Он падает на диван с Юнги, уцепившимся за него, обвивает руками его шею, забирается под воротник. Намджун ерошит его волосы, большой палец поглаживает его щеку. Раскрывает губы, чтобы просто прошептать обещания на ухо, а затем снова смыкает их — отчаянно, будто они наверстывают упущенное время. Намджун, задыхаясь, поднимает Юнги со своей груди. — Ты не представляешь, как давно… — Поверь, я знаю, — вздыхает Юнги, руками все еще бродя по телу Юнги, кончики его пальцев гудят от тепла. — …как давно я люблю тебя. Юнги чувствует, как отнимаются его конечности. — Юнги? Повернув голову, Юнги отрывается от Намджуна, немного неловко хватает блокнот. Он несется к двери, игнорируя, когда Намджун зовет его по имени, сердце тяжело стучит в груди. — Боже, мне так… Юнги не слышит остального. Он захлопывает за собой дверь.* * *
Слова Намджуна снова и снова звучат в его голове, будто гребаная заевшая кассета, не считая того, что это запись всего, что все когда-либо говорили ему, и поверх этого голос Намджуна, звучащий громче всего. Конечный эффект превращается в пытку. «Ты не представляешь, как давно я люблю тебя». Эта часть, повторяющаяся тысячи раз. Он мечтает, чтобы это прекратилось.* * *
— Все не так. — Сондык качает головой. Его голос заглушается громкими ударами со стройки за стенами студии. Ему приходится перекрикивать шум. — Все плохо. Музыка выключается. Юнги прилагает все усилия, чтобы не рухнуть на пол. Его сердце стучит так, будто одно неверное движение может расколоть его. — Что происходит, народ? — Сондык стоит посреди комнаты, скрестив руки и покраснев, его маленький рот искажен в гневе. — Что это такое? Самодеятельность? Он садится перед Тэхеном, у которого дрожат ноги, словно листья на ветру, от истощения, страха или и того, и другого, и бросает на него взгляд. — Вы ни разу не попали в ритм, — ругает Сондык. — Никто. — В зеркале Юнги видит, как Тэхен вздрагивает от сурового тона и хмурится, его обычное выражение юношеского ликования омрачено стыдом. Он поворачивается к Намджуну. — Тебя это тоже касается. — Намджун опускает подбородок и смотрит на ноги. Глаза Юнги задерживаются на его плечах, нервно поднимающихся и опускающихся под пропитанной потом футболкой. — Мы день за днем тренируем это, и все равно каждый раз мне кажется, будто я снова и снова учу вас основам, — Сондык проходит мимо Хосока и Чимина, у которого на шее вена пульсирует так быстро, словно грозится лопнуть, и останавливается перед Юнги. — Не хочешь объяснить? Сердцебиение Юнги учащается до невероятного темпа. Он встречается взглядом с Сондыком. Слова появляются в горле, но все, что выходит, — это короткое, горячее дыхание. — Мне повторить? Юнги качает головой, и этого достаточно, чтобы его зрение помутилось. — Отвечай, пока я не ушел отсюда. — Я… — хрипит Юнги, но прежде чем он успевает издать следующий звук, звучит другой голос: — Мы не можем. Сондык поворачивается к Юнги спиной. — Мы не можем… объяснить, — хрипит Намджун, останавливаясь между словами, чтобы глотнуть воздуха. Он поднимает голову, когда к нему подходит Сондык. — У нас нет оправданий, особенно когда уже так скоро… — он оставляет оставляет предложение незаконченным. Вся комната все равно слышит его конец. — Мне жаль. — Тебе жаль. — Мы станем лучше, я обещаю. Мы должны стать лучше. Сондык в течение нескольких долгих секунд рассматривает лица собравшихся, а потом опускает плечи. Намджуну он слегка кивает и больше ничего. — На сегодня достаточно, — говорит он неровным от усталости голосом. — Встретимся завтра ранним утром. С этими словами он уходит, взяв сумку и захлопнув дверь. Атмосфера в студии становится хуже. Воздух сгущает конкретное слово — дебют — и Юнги уверен, что не единственный, кто его слышит. Они все слышат, но никто не решается озвучить. Говорить об этом — все равно что оживлять это слово. Так что они молчат, их тела поникают под флюоресцентными лампами. Они вместе возвращаются в общежитие, по очереди принимают душ и молча засыпают в своих койках. Остальные засыпают. Юнги пялится на край кровати над ним, пока голова не начинает болеть. Он выскакивает в прихожую, напяливает обувь, сует руки в карманы толстовки за наушниками, сует те в уши и заглушает тишину. Ноги несут его вниз по лестнице прямо за дверь. Он оказывается перед третьесортным магазином за углом, с все той же старой табличкой «РАСПРОДАЖА!», несмотря на то, что цены не менялись ни разу с тех пор, как Юнги переехал в этот квартал. Юнги распахивает дверь, задевающую сломанный колокольчик, и здоровается с Санмином за прилавком, который бубнит «привет» в ответ. Резкий свет флуоресцентных ламп никак не помогает справиться с головной болью, только заставляет его чувствовать себя невесомым, будто призрак в ночи. Он плывет по проходам, не ища ничего особенного. В конце концов он выбирает пачку мармеладных мишек и банку пива. — А где мистер Ли? — спрашивает Юнги, кидая мишек на прилавок. Санмин не поднимает взгляд. Он перелистывает страницу своего дрянного криминального романа. — Его сегодня нет. — Я уже заметил, — бормочет Юнги, опуская рядом с мишками банку пива. — Так где он? — Не знаю. Шляется где-то. Задолбался от этого места. — Оу. — Глаза Юнги устремляются к вырезкам из журналов, наклеенных на стену позади Санмина, на которых видны курорты, смеющиеся семьи и чистые голубые воды. Наверно, это сделал один из нас. — Не хочешь пробить покупки? Санмин опускает книгу и с ничего не выражающим лицом оглядывает выбранные Юнги вещи. — Это все? Юнги кивает. Он качается взад-вперед на пятках, засунув руки в карманы. — С тебя 2400 вон, — говорит Санмин поверх громкого, монотонного би-ип. Юнги подходит и кладет на прилавок несколько смятых купюр. В этот момент он остро осознает плачевное состояние своих ногтей и ждет, что Санмин прокомментирует это. Но он не комментирует, только бросает взгляд, прежде чем начать искать мелочь для сдачи. Юнги чувствует себя дерьмово, сомневаясь в способности Санмина не совать нос не в свои дела. — Так когда вы дебютируете? — А, ну началось. Засунув мишек в карман толстовки, Юнги рассчитывает шансы на то, что Санмин отпустит его без ответа. Шансы слишком низкие, чтобы рисковать, решает он. — Надеюсь, скоро. Санмин сочувствующе хмыкает и поднимает книгу к носу. — Должны были дебютировать в этом месяце, но дебют немного перенесли, — добавляет Юнги. Санмин не отвечает. — Мы дебютируем. — Ага. В груди Юнги зарождается желание пнуть что-нибудь, сильный гнев, который он собирается выместить на одной из коробок, валяющихся вокруг магазина. Конечно, он держит это в себе, но в этот момент он настолько переполнен разочарованием, что чувствует, что рано или поздно это выйдет наружу. Не сегодня, но когда-нибудь, когда это будет еще менее уместно, если его предыдущий опыт с удачей вообще что-то значит. — Передавай привет мистеру Ли, — говорит Юнги, поворачиваясь на каблуках и направляясь к выходу, вернув наушники в уши. — Будет сделано, — кажется, бормочет Санмин. — О, еще кое-что. — Юнги вытаскивает левый наушник. — Тебе стоит убрать те картонные коробки.* * *
Идя назад в общежитие, Юнги думает, что если бы у него был список людей, с которыми он хотел бы встретиться, отсортированный по убыванию, Намджун был бы в нижней четверти, где-то между его отвратительными двоюродными братьями, работающими в офисе, и его одноклассниками, которые над ним издевались. И по велению его вышеупомянутой удачи прямо около здания общежития он сталкивается с Намджуном. — Юнги-хен. — Быстрый удивленный взгляд Намджуна вспыхивает и тут же гаснет, сменяясь на что-то холодное и отчужденное. — Намджуни. — Я просто вышел подышать свежим воздухом. — Я тоже, — говорит Юнги, сунув наушники в карман толстовки. — То есть я уже подышал и вот вернулся. — Хорошо, — отвечает Намджун. — Ага. Намджун кивает и собирается уходить, но Юнги протягивает руку и хватает его за рукав. — Подожди, — выдыхает Юнги. — Кажется, я тебя еще не поблагодарил. Намджун смотрит на свою руку, которую все еще держат за рукав, а потом поднимает взгляд на Юнги. — За что? — За то, что разобрался с Сондыком. Было круто. Намджун пожимает плечами. — Не думаю, что за это нужно благодарить. — Почему нет. — Я всего лишь отнесся к нему с уважением. — Не думаешь, что это достойно похвалы? — Это просто необходимый минимум, Юнги, — вздыхает Намджун. В этот момент Юнги понимает, что все еще держится за свитер Намджуна. Он отпускает его и отступает назад. Он не может объяснить это, но думает, что может заплакать, если ему придется смотреть на Намджуна еще хоть немного. — Славно поговорили, — хрипит Юнги, уже отвернувшись, шаря по карманам джинсов в поисках наушников. — Кстати, — слышится позади голос Намджуна. — Помнишь песню, над которой я работал? Юнги оглядывается через плечо. — А что с ней? — Я закончил ее. Намджун вытаскивает из куртки маленький черный предмет и бросает его Юнги. Предмет проскакивает между пальцев Юнги и падает. Юнги наклоняется, чтобы поднять его из трещины в тротуаре. — Какой придурок будет ходить с флэшкой в кармане? — смеется он, но когда поднимает глаза, Намджуна уже нет.* * *
Спустя шестнадцать унций пива и три четверти бутылки соджу из мини-холодильника в студии Юнги решает, что готов послушать все, что Намджун загрузил на свою дурацкую флэшку. На ней он находит один единственный файл.wav с названием «Мин Юнги». Юнги фыркает. Очень креативно, дебил. Прежде чем нажать на кнопку воспроизведения, он делает еще один глоток соджу.* * *
Юнги понимает, что в слезах, только когда песня заканчивается, и тогда он запускает ее снова.* * *
— Вижу, ты уже послушал. Юнги приходит в себя и тут же чувствует, как раскалывается голова. — Намджун? — Ага. Это я. Юнги усаживается в свое вращающееся кресло и рассматривает пустые бутылки, стоящие на столе. Их больше, чем он помнил, это точно. — Когда ты пришел? — Только что, — говорит Намджун, обхватив рукой Юнги и вынимая флэшку из компьютера. — Эй, это мое, — ноет Юнги, пытаясь вырвать флэшку из рук Намджуна, но терпит сокрушительное поражение. — Нельзя так. — Еще как можно, потому что она моя, а не твоя, — говорит Намджун, пряча флэшку в карман пальто. — Но там мое имя. Намджун потирает затылок. — Это просто рабочее название. Голова Юнги слишком раскалывается от этого разговора. — Тогда какое окончательное название? — Тут такое дело, — тихо говорит Намджун. — Я удалю песню. У Юнги все во рту пересыхает. — Что? — Я удалю эту песню. Не волнуйся, я уже работаю над другим треком, и он намного лучше. Бан-пиди думает, что он может войти в один из наших альбомов. Рано или поздно. Ощущение такое, будто его то ли ударили в живот, то ли переехал поезд. — Юнги-хен? — Звучит потрясающе, — выдыхает Юнги. — Прости. — Нет, правда, это потрясающе. Охренеть как круто. — Юнги разворачивается к компьютеру и надевает на уши большие наушники. Он включает старый проект, над которым работал несколько лет, но так и не смог закончить. —Ты же не будешь заниматься этим прямо сейчас, — говорит Намджун, приглушенный наушниками. — Отвали. — Юнги увеличивает громкость. — Я чувствую вдохновение. Намджун стягивает наушники с Юнги, кладет их на стол и разворачивает его кресло, глядя ему прямо в глаза. — Послушай меня. — Ладно, — шепчет Юнги дрогнувшим голосом. Намджун дышит ровно. — Я не хочу ранить тебя. Потому что я думаю, что у нас было что-то хорошее, — говорит он. — Будто метеор. Из горла Юнги вырывается задушенный смех. — Метеор. — Ага. Красивый, но он не смог не развалиться в полете. И не должен был. По крайней мере, недостаточно долго для того, чтобы приземлиться, понимаешь? — Понимаю, — говорит Юнги. Он никогда раньше не замечал, какой же в студии грязный ковер. — И не вини себя, — добавляет Намджун. Мы оба сглупили. — Нет, да, точно. — Их не увидеть, если не приглядываться, но пятна повсюду. — Отлично. — Намджун отходит назад. — Я рад, что мы все прояснили. Юнги не понимает, что они тут прояснили: ему все еще кажется всё запутанным. У него внутри все настолько потрясено, что просится наружу. — Давай дебютируем, хен. В тот момент, когда Намджун собирается скрыться за дверью, Юнги прорывает: — Нам нужно как-нибудь перекрасить это место. Намджун останавливается с ничего не выражающим лицом. — Прости, что?.. — Ты сказал, что не забудешь, — выпаливает Юнги. Теперь настает очередь Намджуна прятать взгляд. — Ты сказал, что не забудешь меня, помнишь? — Не забуду. Когда Намджун уходит, студия словно становится больше, и Юнги никогда еще не чувствовал себя таким маленьким.* * *
Группа из семи участников под названием Bangtan Sonyeondan дебютирует 13 июня 2013. После нескольких лет постоянного торможения Юнги кажется, будто время течет неравномерно. Несколько мгновений, когда он впервые на сцене, растягиваются на целую вечность, а все остальное сливается друг с другом. Он сидит в оцепенении, смотря их выступление. Все кажется неважным, когда он может пересчитать каждое движение своего тела за эти несколько минут. — Что касается Юнги-хена — в некоторых моментах ты слишком быстро двигал ногами. Юнги сосредотачивается. — Да? Хосок сжимает его плечо. — Не спеши в следующий раз, ладно? Просто следуй за ритмом. — Следовать за ритмом, — повторяет Юнги. Как только Хосок заканчивает раздавать указания, Намджун требует, чтобы все сложили руки вместе, и раздевалка оживает благодаря бурным крикам «Бантан Бантан Бан Бантан». Тепло распространяется по животу Юнги. Намджун говорит что-то о торте, и следом они расходятся, Тэхен и Чимин толкаются в безумном порыве. Юнги остается рядом с Хосоком. Хосок протягивает ему бутылку воды. — У нас получилось, да? — Еще как получилось. — Юнги делает большой глоток. — Кто бы мог подумать. Хосок кивает в сторону Намджуна, который занят разрезанием мороженого на кусочки для донсенов. — Он думал. Юнги смотрит на бутылку с водой. — Ну да, наверно. — Знаешь, хен… тебе не обязательно быть таким всегда. — Каким? — Таким… с разбитым сердцем, — говорит Хосок с тоскливой улыбкой. — Не могу видеть тебя таким. — Я тоже, — Юнги вздыхает. — Судя по моему опыту, будет легче, если ты дашь волю чувствам. Юнги поднимает подбородок и изучает своего друга. — Не могу, Хосок. Я не такой, как ты. — Еще как можешь. Ты просто не пробовал. — Наверно. — Юнги наблюдает, как Намджун раздает визажистам тарелки с тортом. Одну он случайно роняет и начинает искать салфетки, бормоча извинения. — Хен, хочешь торта, пока мы не ушли? — Нет, спасибо. — Уверен? — Да. Мне надо позвонить.* * *
В курилке сидит только один человек. Пожилая женщина в халате, перевязанном на талии, и с фиолетовыми стрелками на глазах. Она даже не смотрит в сторону Юнги, только прислоняется к стене, скрестив лодыжки и затягиваясь сигаретой. Юнги сидит на скамейке, сгорбившись. Он крутит телефон в руке и ждет, когда волна убеждения схлынет. Телефон вибрирует от входящего сообщения. хосок: мы уезжаем через 5 минут Это все, что нужно Юнги. Он находит нужный контакт в телефоне и нажимает «Вызов». Звук гудка напоминает Юнги, почему он ненавидит звонить первым. Самая мучительная часть — это длинные паузы между гудками. Они почти душат его. — Милый, это ты? У Юнги перехватывает дыхание. — Мама. — Ты меня обидел, милый. — Я знаю. — Ты обидел многих людей. — Я знаю, что обидел. — Им будет сложно простить тебя, ты понимаешь? — Понимаю. — Но я твоя мать, и я люблю тебя, и я хочу помочь тебе. — Мам, я… помоги мне, пожалуйста. — Я только хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что, — вздыхает его мать. — Пообещай, что ты больше не исчезнешь. — Обещаю. — Тебе лучше быть со мной, понял? Потому что я хочу, чтобы ты был рядом. — Ладно. — Дыханию Юнги сбивается на выходе. — Больше никуда не исчезну. — Больше никуда. Юнги думал, что это будет похоже на откат назад, что он вычеркнет последние два года из жизни и начнет все сначала. Но все не так. Не похоже, что он что-то уничтожил. Прошлое все еще вокруг него, и теперь это кажется глупым. — И еще, — говорит его мать, ее голос звучит ярче, чем раньше. — Я слышала, что ты скоро дебютируешь. Юнги чуть не вскакивает со скамейки. — Вообще-то сегодня, где-то час назад, и это было потрясающе, и… как ты узнала? — Малышка Сынен сказала. Ты же помнишь ее? Дочка твоей тети. — Да ладно, — изумляется Юнги. — Да, я тоже удивилась, когда она сказала мне. — Его мать смеется. — Она говорит, что она твоя самая большая фанатка. — Все еще? — Посмотрим. Может, я смогу с ней посоперничать. Юнги улыбается в телефон, когда слышит, как кто-то позади кричит его имя. Он оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть выходящего из здания Хосока. — Юнги-хен! — выдыхает он, блестя от пота. — Нашел тебя. Наконец-то. — Мне надо идти, — говорит Юнги в телефон. — Но я потом тебе позвоню. — Кто это там? Это Намджун? Скажи ему, что мы уже идем. — Люблю тебя. — Воу, не знал, что вы, ребята… — Давай вернемся, пока Тэхен не закапризничал, — говорит Юнги, запихивая телефон в карман. Хосок неуверенно поднимает бровь. — Ладно. Прежде чем уйти, Юнги пересекается взглядом с женщиной, прислонившейся к стене. Она кивает ему. Юнги улыбается ей, а затем исчезает за дверью.* * *
Сложно поверить, но быть айдолом сложнее, чем тренироваться быть айдолом. Промоушен пролетел мгновенно и оставил Юнги с какой-то одержимостью. Оказывается, легко забыть себя, когда ты занят всегда, когда не спишь. Когда он не работает, он думает о работе, и даже когда он крепко спит в своей постели, ему снится работа. Под конец он настолько измотан, что едва может вспомнить, как жил раньше. В страхе, вспоминает он. Раньше он жил в страхе. Сейчас он не избавился от страха, но, по крайней мере, теперь, когда он дебютировал, у него меньше стресса. Нет, намного меньше, если так подумать. В эти дни он звонит матери дважды в неделю. Его все еще мучают мысли о Намджуне. С этим ничего не поделаешь, думает он. Ему становится немного легче, когда он сосредотачивается на других вещах, на чем-то, что он может контролировать. Первый шанс он получает, сидя в студии за компьютером и запуская старый проект, который он не мог закончить последние несколько лет. Ему чего-то не хватает, он знает так много, но так и не смог понять, чего же ему не хватает. — Чонгук, иди сюда, — говорит Юнги, не отрываясь от монитора. — Послушай это. Чонгук, почти засыпая на диване, оживляется при упоминании своего имени. — Что такое? Юнги нажимает на кнопку воспроизведения и складывает руки вместе. — Просто послушай. Он наблюдает за мягким подростковым лицом Чонгука, на котором отображаются различные эмоции: вначале в основном трепет, потом смятение и легкая скука в конце, но в течение всего трека на лице видна симпатия. Юнги в ожидании стучит пальцами. — Ну что? — Хорошо, — говорит Чонгук. — Просто хорошо? — Хм… мелодия интересная? — Никакой критики? — Ну… немного медленно. Юнги откидывается в кресле. — Ага, но так и было задумано. — Ох, ну, тогда правда хорошо, — говорит Чонгук, его большие глаза блестят в тусклом свете. — Ясно. — Юнги копается в ящиках стола и вытаскивает один из своих блокнотов. Чонгук наклоняется, чтобы заглянуть в него. — Так здесь ты пишешь все свои тексты? — Точно, — говорит Юнги, листая исписанные страницы. — Здесь с 2008 по 2009. — Круто. Юнги находит страницу, которую искал, и сует блокнот в руки Чонгуках. — Взгляни на это. Чонгук поднимает блокнот к носу, пару минут взглядом перескакивает туда-сюда, а потом возвращает блокнот Юнги. — Очень похоже на тебя, только младше. — Как думаешь, будет сочетаться с песней, которую я тебе показал? — О, так они для этой песни? — Ага… — Без обид, хен, но не очень подходит. Юнги сам глядит на страницу с текстом. — Почему это? — Текст довольно злой, а трек нет. Он… мягче. Я бы сказал… нежнее? — Нежнее? — Почти почти что песня о любви. Первое желание Юнги — вскочить и обнять Чонгука. Он сдерживается и вместо этого протягивает руку и треплет волосы Чонгука. — Хорошая работа, Чонгуки. Чонгук отмахивается от Юнги с застенчивой улыбкой. — Может, тебе стоит чаще показывать мне свою музыку. — Я подумаю об этом, — говорит Юнги и начинает выгонять Чонгука из студии. Песня о любви. Юнги ухмыляется самому себе. Это что-то да значит.* * *
Ночи Юнги — это серые пятна, вспышки из лиц людей и движений, все смазано, все разбито. Он больше не просыпается весь в поту. Он просыпается тихо. Он просыпается, и тишина переполняет его. Иногда у Юнги возникает чувство, будто он просто набор воспоминаний, слов и фрагментов песен, слившихся в одну личность, и однажды он поймет, как все это сочетается… Просто соединит все части и увидит целую картину. У него было такое чувство практически всю жизнь, и чем старше он становится и чем более глупые вещи он говорит, тем сильнее становится это чувство. Иногда он мельком видит эту цельную личность, со всеми кусочками паззла, сложенными в правильном порядке, но обычно это потому, что кто-то другой указывает ему на это, неважно, просил он об этом или нет. Юнги никогда раньше не думал, что его легко понять, но сейчас он уже не так уверен. Не то чтобы он был открытой книгой, скорее, просто было несколько человек, которые, казалось, знали, что он подумает, еще до того, как он сам думал, и это ужасно раздражает, но так бывает, и у этих людей обычно добрые намерения. Юнги пытается смириться с этим. С тем, что его знают. Что его понимают. Может, когда Юнги наконец поймет, как собрать себя воедино, это будет своего рода решением проблемы, и во всех, кого он встретит, он увидит частичку себя и частичку их в себе, и он увидит, где соединяются кусочки паззла, а затем посмотрит на себя и увидит те же связи. Если бы это было так, это многое бы объяснило. Как бы он ни старался, Юнги никогда не мог остаться один. Он всегда был связан с кем-то. Юнги просыпается, и каждый раз это дается ему немного легче. Каждый раз тишина становится все более мирной.* * *
Песня Юнги все еще не закончена, но Бан Шихек потребовал показать ему, что они с Намджуном сочинили, и можно ли это использовать, и он хочет узнать это на их встрече на следующей неделе. Сначала Юнги собирается только переписать текст, но планы меняются. Он находит нужный бит, который переплетается в гармонии, и совершенствует все, что может, и текст развивается вместе с треком. Проект поглощает его. Он видит, как конечный результат складывается в его голове, но ему придется кое-что убрать, если он хочет завершить песню вовремя. Юнги давно не разговаривал с Намджуном, так что он не уверен, есть ли у него конкуренция — это ведь соревнование, между прочим — но Намджун не может разочаровать. Когда-то он упомянул новую песню и заявил, что Бан-пиди дал свое одобрение, но это ничего не значит для Юнги. Бан-пиди никогда никогда ничего не запрещает, все зависит от того, хочет ли он еще десять проектов или нет. Результат соревнования выясняется на следующей неделе. Соревнование наверняка существует, так как видно, что Намджун пытается проводить все свободное время в студии. Юнги знает это, потому что ему приходится бороться с ним за компьютер. Не физически, конечно, скорее это похоже на постоянный обмен колкостями. Мелкие удары вредят меньше. — Эй, хен, — говорит Намджун однажды, собираясь покинуть студию, проиграв борьбу за компьютер. — Я уверен, что твоя песня замечательна. — Может, и так, но она еще не закончена. — Юнги прищуривается, глядя на Намджуна. — Ты пытаешься отобрать комп? — А это сработает? — Улыбка освещает лицо Намджуна, но вскоре он ее скрывает. — Но серьезно, тебе не о чем беспокоиться. — Ты больше нравишься пиди-ниму, чем я. — Твои работы всегда хороши. Он тебе ни за что не откажет. — Думаешь? — спрашивает Юнги, просияв. — Я знаю. Они смотрят друг другу в глаза, пока Намджун не отворачивается и не направляется к двери. — Увидимся, хен. — Конечно, — бормочет Юнги, наблюдая, как Намджун выскакивает из студии. Может, Намджун прав, может, Юнги не о чем волноваться, но это не мешает его сердцу колотиться как отбойный молоток.* * *
Бан Шихеку нравится песня. Бан Шихеку очень нравится песня. «Мне очень нравится эта песня, Юнги», — вот его точные слова. Юнги в ответ вежливо кивает, но только выйдя из кабинета Шихека, он готов прыгать до потолка. Намджун идет, не говоря ни слова, поэтому Юнги старается молчать. Ему удается подавить желание праздновать, пока они не отходят на три шага от здания компании. — Ты слышал это, Намджун? Он сказал, что ему нравится моя песня. — Да, я слышал, — тихо говорит Намджун, пока Юнги подпрыгивает рядом с ним. Песня Намджуна Бану-пиди тоже понравилась, но он хочет еще пару зарисовок, прежде чем двигаться дальше. Уже давно стемнело, и с приближением осени ночи стали довольно холодными. Эта ночь, в частности, заставляет Юнги жалеть, что он не надел что-то потеплее. Намджуну, однако, кажется, неплохо в своей дубленке. Он смотрит прямо перед собой, сунув руки в карманы. — Вау, — продолжает Юнги, пытаясь вести хоть какой-то разговор. — Все не могу поверить, что он хочет, чтобы я начал работать с Пидоггом. Я. И Пидогг. Продюсируем вместе. — Он свистит. — Вот это да. Намджун останавливается под фонарем. — Слушай, хен… — Я слишком много говорю? Звучит так, будто я хвастаюсь? Потому что если это так, то я просто… — Твоя песня… Юнги прикусывает губу. — Тебе она не нравится? — Нет, она хорошая. Это хорошая песня. Вокруг нет ни души, кроме них двоих. Это тот час ночи, когда все офисные работники уже дома, а любители клубов еще не выползли на улицы в изрядном подпитии. Воздух между ними такой тихий и тяжелый, что Юнги не решается заговорить. — Тогда что не так? — Она обо мне? Юнги поворачивается боком к Намджуну. Под его кожей оседает невыносимый холод. — Так что? Юнги заставляет себя оглянуться назад. Уличный свет отбрасывает резкие тени на лицо Намджуна, и он наклоняется с выражением отчаяния, его темные глаза широко раскрыты и умоляют об ответе. Только тогда Юнги замечает, какой Намджун взъерошенный, от растрепанных волос до небритого лица, но он выглядит так уже давно — просто сейчас это сложнее всего игнорировать. — Да. О тебе. Намджун выдыхает, и вместе с этим уходит мучение в глазах. — Ох. — Я надеялся, что ты не заметишь, — Юнги улыбается. — Глупо, знаю. — Это не глупо. — Хах. — Я имею в виду не только песню… Я сам был глупым. Юнги замолкает. — Наверно, я был поглощен этим моим планом, — говорит Намджун, качая головой. — Я думал, что могу сделать все идеально, заставить тебя понять, что я могу сделать тебя счастливым, и может быть, только может быть, ты бы полюбил меня, и… — он останавливается, чтобы перевести дыхание. — У меня была дурацкая песня для тебя. Я работал над ней целый год, а она даже не была такой же хорошей, как твоя. — Мне она понравилась, — шепчет Юнги. — Дело не в этом, дело в том, что… что… черт, я такой дурак. Я ничегошеньки не знал о тебе. Я вел себя так, будто знал, и может, я начал верить, что так и есть. — Намджун опускает взгляд на тротуар. — Но я ошибался. Юнги протягивает бледную дрожащую руку и обхватывает руку Намджуна, переплетая их пальцы. Намджун смотрит на него с раскрытым от удивления ртом. — Я тоже был дураком, — говорит Юнги убежденно. — Не говори, что не был. Намджун недоверчиво смеется. — Черт возьми, Юнги. Не заставляй меня чувствовать себя еще хуже. — О чем ты? — Тебе не обязательно вести себя вежливо. — Намджуни. — Да? — Заткнись и дай мне извиниться. Намджун затыкается. — Намджун… — Юнги делает глубокий вдох. — Извини за то, что был идиотом. — Извинения приняты. — Можно я еще раз попробую? Прозвучало как-то неправильно. — Конечно. Сколько хочешь. — Намджун, извини. Извини, я полный отстой в общении. Я пытаюсь это исправить. Суть в том, что мне жаль. Намджун безуспешно пытается сдержать улыбку и окончательно сдается. Он улыбается до ушей. Юнги в ответ надувается. — Эй, это серьезно. Я ведь тебя обидел. — Ну… да. — Да. Обидел. — Юнги сильнее сжимает руку Намджуна, а затем отстраняется. — И это было самое тупое, что я когда-либо делал. Намджун снова хватается за его руку, за обе, и делает шаг ближе, вырывая маленький вздох из губ Юнги. — За все время, что я думал о тебе, Мин Юнги… — Его глаза бегают взад-вперед, ища взгляд Юнги. — Я все еще не понял тебя. Совершенно. — Эй, не парься. — Юнги обнимает Намджун за талию и тянет его за шею. — Мне тоже понадобилось время, чтобы понять это. Намджун приближается, наклоняет голову, и Юнги поднимает подбородок, чтобы встретиться ним на пути — медленно, но легко, будто все его тревоги уступили чему-то инстинктивному. Когда Намджун приближается, Юнги видит, как выражение на его лице сменяется на покой, и он не может закрыть глаза, он делает это только тогда, когда их губы соприкасаются. Юнги успел забыть, как приятно быть с Намджуном. Он улыбается в поцелуй. Кажется, Намджун тоже улыбается. Когда они неуверенно разделяются, они продолжают держаться за руки, не желая отпускать друг друга первыми. Намджун смотрит на Юнги так, будто он образ из сна, и что-то закипает в Юнги под его пристальным взглядом — он прижимается к груди Намджуна, и тот чуть не падает от силы его объятий. — Воу, эй, — удивленно говорит Намджун. — С чего вдруг? — Разве я не могу просто захотеть обнять тебя? — бубнит Юнги в куртку Намджуна. Намджун опускает подбородок на волосы Юнги и замирает. — Конечно, но… кажется, такого раньше не было. Стоя прижавшись к Намджуну под фонарем, Юнги начинает забывать о холоде.* * *
Юнги задается вопросом, существуют ли люди, которые всегда были частью тебя, или ты начинаешь с нуля, и по пути тебя наполняют люди, которых ты встречаешь. Намджун говорит, что и то, и другое, но Юнги так не считает. Если Намджун всегда был его частью, он бы наверняка подумал дважды, прежде чем сделать ту тупую чушь, вроде драки с братом. Он все еще не понимает, почему сделал это. Он знает причину, но она не имеет смысла. Многое из того, что он сделал, не имеет смысла. Может, в этом нет смысла. Может, Намджун сделал бы ту же чушь. Может, Юнги можно делать глупые ошибки, и может, ему не надо просить прощения за них. Конечно, он чувствует себя неплохо, но может, так не должно быть. Иногда, когда Намджун запутывается в простынях, а Юнги запутывается в Намджуне, он думает, простит ли его Намджун. У них бывали поздние ночи и ранние утра, когда он собирался спросить, но обычно он получает ответ в виде поцелуев в переносицу, изгиб шеи или везде, где нравится Намджуну. Обычно этого достаточно, чтобы успокоить волнение внутри него. Не всегда, но Юнги всегда и не нужно. — На мой взгляд, время — это просто наша карта вселенной, и в действительности все существует одновременно. Так что это значит, что даже если бы мы встретились через шестьдесят лет, я бы все равно был частью тебя. Юнги аккуратно бьет Намджуна подушкой. — Это такая чушь. — Не слушай свой мозг, хен. Твой мозг врет. Он пытается разобраться в окружающем мире, но не может этого, не расставив все в правильном порядке. — Намджун хмурится. — На самом деле, это грустно. — Нет, не грустно. — Что? — Может, просто так все становится на свои места. — Юнги, мозг живет в самоубеждении, он думает, что может существовать в конкретные мимолетные моменты. Разве это не самое грустное, что ты когда-либо слышал? Юнги целует Намджуна в лоб. — Тебе это твой мозг сказал? — Тебе очень повезло, что я люблю тебя… Для Юнги много чего не имеет смысла, но есть и много чего, что для него важно, и это как раз причина, почему остальное не имеет значения. У него есть даже есть рабочий список. Вверху списка, конечно, музыка. Внизу он и Намджун. В середине… середина еще не заполнена, и так будет еще долго. Может быть, всегда. — Хэй, Намджун? — Да? — Знаешь, что мне говорит мой мозг? — Что говорит тебе твой мозг, Юнги? — Он говорит мне, что я рад, что мы встретились. — Оу. Мило. — Нет, стой… Кажется, я неправ. На самом деле, он сказал мне «бибимбап с острой свининой». В лицо Юнги прилетает подушка, и он любезно принимает ее. — Ты уникален, Мин Юнги. Возможно, Юнги никогда не закончит свой список. Уж точно пока не разобрался со всей это чушью. Конечно, он мог бы попытаться, но так далеко он никогда не заберется. Кому нужна вселенная, когда внутри Юнги есть целый мир, и этого достаточно, чтобы обрести смысл всей жизни. И еще немного. Возможно, Юнги никогда не закончит свой список, но ему хорошо и так.