Сквозь Вечность

      Больно…       Сознание возвращалось медленно, толчками. Разум никак не хотел выныривать из-под плотной пелены тьмы.       Тело ощущалось очень странно. Неправильно. Искаженно. Непривычная, тяжелая, неповоротливая груда мяса. Чужая.       Больно!       Никак не получалось толком начать шевелиться. Конечности словно были сделаны из камня, совершенно не подчиняясь несмотря на все усилия. При каждой попытке заставить их работать раскаленные иглы пронзали тело буквально насквозь.       Медленно ужас и отчаяние начали захватывать сознание, лишать воли, лишать последнего стремления что-то делать. Плавно переплавлялись в панику.       Больно-больно-больно!       Инстинкты сработали запоздало, но все же сработали. Плоть на несколько мгновений свело мучительной судорогой, а потом она потеряла форму, стремительно изменяясь, перетекая в нечто иное. Более компактное. Более послушное. Не настолько истерзанное.       Раньше Оно никогда не меняло форму находясь в логове. К чему пользоваться всеми этими масками и зеркалами, когда находишься у себя дома? Но, как выяснилось, в самой отчаянной ситуации правила перестают иметь какое-либо значение.       Стало значительно легче. По крайне мере, по сравнению с тем, что Оно ощущало совсем недавно.       Боль все еще осталась, но теперь гнездилась где-то глубоко внутри, стягивая грудь и голову стальными кольцами. Слабость накатывала волнами и никак не получалось распрямиться и подняться на ноги. Зато конечности, по крайней мере, начали слушаться.       Зрение мутилось. Но и без него Оно знало, насколько жалко выглядит сейчас: клоун в перепачканном кровью и грязью костюме, медленно, на четвереньках и на ощупь пробирающийся вдоль каменистой стены пещеры.       Впрочем, Оно только порадовалось тому, что не видит практически ничего вокруг. Не видит, мимо чего сейчас ползет. В тот же миг, как мысль сверкнула в сознании, возникло острое желание прекратить бороться, оставить все попытки выбраться, попросту лечь на пол пещеры и в голос выть пока не кончатся последние силы.       Хриплый, полный ярости рык разнесся под сводами пещеры.       Нет, ни за что!       Оно крепче стиснуло клыки, продолжая свой путь. Нужно загнать подальше все эти проклятые воспоминания. И трижды проклятые эмоции вместе с ними. Нельзя поддаваться слабости.       Они ответят, ответят за все. За боль, за унижения, за страх. За отнятые жизни. Каждый из этих мерзких, отвратительных Неудачников ответит перед Оно лично. Поодиночке. А если они вдруг отдали концы за эти двадцать семь лет, то ответят их дети, внуки, жены, мужья и друзья. Вся родная кровь, какую только получится найти. Все, кто хоть как-то оказался с ними связан.       Но сначала нужно выжить. А для этого — выбраться из логова и поесть. После непременно должны появиться силы залечить хотя бы часть ран. Отчего они не затянулись за эти двадцать семь лет Оно задумываться решительно не хотело.       Хотя, стоит признать, с самой тяжелой травмой организм все же сумел справиться. А значит, справится и с остальными. Всего-то нужно время и хорошее питание.       Добравшись до выхода из логова Оно замерло. Зрение к этому времени отчасти прояснилось — судя по всему, выжженный глаз так и остался незрячим — и проход получилось кое-как разглядеть. Дверцы не было. Совсем. Этого не должно было случиться.       Ужас от осознания, что все эти двадцать семь лет кто угодно мог беспрепятственно проникнуть в логово, сковал внутренности. Во время спячки Оно было уязвимо и беспомощно, а потому всегда тщательно следило, чтобы никто не мог подобраться близко.       Всегда, кроме этих двух раз.       Конечности подогнулись, и с глухим стоном, перешедшим в сдавленный хрип, Пеннивайз повалился на пол. Боль впилась в тело с новой силой, но еще хуже были воспоминания, в одно мгновение ослепительной волной затопившие сознание.       Бессилие, страх, отчаяние. Ярость, а следом за ней — отвращение. Куда сильнее боли физической жалила память о собственном унижении, слабости, мольбах о пощаде.       Нестерпимо.       И все же постепенно, капля за каплей, Оно сумело загнать воспоминания обратно в глубины сознания.       Эмоции оказались невыносимы. Слишком сильные, слишком яркие. Поглощать пропитанное ими мясо было восхитительно, но вот справляться с ними, когда чувства свои собственные — совершенно невозможно. Никто и никогда не учил Оно этому и сейчас все, что сумело то сделать — с огромным трудом отгородиться от всего тревожащего.       Да, это было скверное решение, но другого выхода Оно попросту не видело. В первую очередь нужно восстановить силы. Заставить тело исцелиться. А потом уже подумать, что делать с этими проклятыми во всех мирах чувствами, без которых так замечательно жилось. Надежда, что они как-то сами-собой исчезнут так же, как и появились, с каждой секундой становилась все призрачней.       Похоже, гадкие Неудачники не просто изувечили тело, но и оставили после себя куда более глубокий след.       Едва справившись с собой и сумев подняться на ноги, Пеннивайз все же покинул логово. Менять облик, равно как и использовать любое другое свое умение Оно не решилось, опасаясь лишиться последних крох силы. На более высокие уровни реальности в таком состоянии не стоило даже пытаться соваться — без должного контроля, которым в теперешней ситуации, конечно же, даже не пахло, можно было запросто потерять целостность и без остатка раствориться в силовых потоках. Жуткая перспектива.       А потому Пеннивайз, то и дело оступаясь, шипя и поскуливая от боли, упорно пробирался по канализационным тоннелям Дерри к ближайшему выходу на поверхность. Сколько занял этот путь — часы или, быть может, дни? Для Оно это время показалось нескончаемым.       И только когда острая смесь разнообразных запахов ударила в нос, Пеннивайз понял, что, наконец-то, выбрался наружу. Искать жертву, выждать, когда та останется одна, тщательно копаться в ее сознании, выуживая наиболее подходящий страх — на все это уже не было ни времени, ни сил.       С каждой секундой самочувствие все больше ухудшалось, а ситуация из тяжелой вот-вот грозила стать критической.       А потому — сгодится совершенно любое мясо. Даже тухлое.       И вот как раз запах падали Пеннивайз учуял совсем недалеко. Не раздумывая он направился туда, не озаботившись даже элементарной маскировкой. Откровенно говоря, Оно чувствовало себя настолько плохо, что сильно сомневалось в возможности отвести кому-то глаза.       Впрочем, как выяснилось намного позже, Пеннивайзу на сей раз повезло. Стояла глубокая ночь, и единственным, кто увидел странное, жуткое существо, выбравшееся из канализации, был бредущий домой пьяница, который поспешил поскорее убраться прочь и забыть то, что видел. К слову, любимая выпивка исполнила его желание за каких-то пару вечеров.       После недолгих поисков Пеннивайз нашел источник запаха — прямиком за мусорными контейнерами лежало тело какого-то бродяги. Очевидно, еще совсем недавно он был жив, посему не успел начать вонять настолько сильно, чтобы окружающие это заметили и обратили внимание на труп.       На миг Оно скривилось в отвращении. Не столько от необходимости жрать тухлятину, хотя в этом уже было мало приятного, сколько от самой ситуации. Таким слабым, беспомощным и жалким Пеннивайз еще никогда не ощущал себя за всю свою невероятно долгую жизнь.       Сдавленное рычание вырвалось из пасти. Проклятые Неудачники! Они ответят за все, каждый из них! С этой мыслью Пеннивайз подался вперед и с остервенением впился клыками в жесткую, холодную плоть. Он успел оторвать и быстро проглотить несколько кусков практически не пережевывая, желая как можно скорее закончить эту унизительную трапезу, прежде чем горло перехватило спазмом, а внутри все буквально свело от невыносимой боли.       Хрипя и судорожно хватаясь то за горло, то за грудь, Пеннивайз отшатнулся от мертвеца, не удержал равновесия и повалился на землю. Боль, казалось, разрывала все внутренности на части. С губ сорвался протяжный, отчаянный стон, который перешел в сиплый рык, а тот в свою очередь – в приступ мучительного кашля.       Пеннивайз скорчился на земле, не видя и не слыша ничего вокруг, забыв обо всем и мечтая лишь об одном — чтобы эта мука закончилась.       Легче стало лишь после того, как куски только что проглоченного мяса удалось вытолкнуть наружу.       — Не стоило тебе пробовать это есть.       Голос резанул по ушам. Знакомый, о, какой отвратительно знакомый.       Пеннивайз дернулся, со второй попытки сумел сесть и оскалился. Зрение вновь помутилось, подводя в самый ответственный момент, но Оно и без этого чувствовало, как кто-то крайне могущественный не спеша подходит все ближе. И совершенно не думает скрываться или маскироваться.       Тот, кого Оно очень хорошо знало.       — Убирайся! — Пеннивайз вслепую ударил незваного гостя враз отросшими когтями, но, к огромному сожалению, те так и не достигли цели.       — Твои раны слишком серьезны, — в голосе подошедшего не было ни капли страха, удивления или раздражения. Лишь бесконечное спокойствие и уверенность в себе, — особенно та, которая в глотке. Твердую пищу тебе не усвоить.       — Это не твое дело, тупая Черепаха! Без тебя разберусь! Не приближайся!       Пеннивайз снова ударил когтями и отшатнулся прочь. Оно никогда не боялось Матурина, тот оставался, в конце концов, просто глупой, ленивой и слабой Черепахой, и не играло никакой роли, что именно он создал эту Вселенную давным-давно. Да только в этот конкретный момент сила была явно не на стороне Оно.       Те семеро тоже казались просто слабыми, тупыми и жалкими человечками, верно?       Сдерживаемые воспоминания так некстати вырвались наружу, а следом за ними моментально подняли голову эмоции, лишая Пеннивайза последних остатков самообладания.       Ему было плевать, зачем Матурин пришел к нему. Плевать, как тот вообще оказался жив, хотя Оно раньше было уверено в обратном. Плевать на все его слова и начавшее вдруг исходить от него явное беспокойство.       Сейчас Черепаха был сильнее, он мог сотворить с Оно все, что только пожелает и только это имело значение. Только это.       Пеннивайз коротко, загнанно взвыл, уже совершенно не заботясь о том, как он выглядит со стороны и что о нем может подумать Матурин. Вновь накатило ощущение всепоглощающего отчаяния и совершенной беспомощности.       Оно слабо. Оно не может позаботиться о себе. Не может защититься, как не смогло и тогда. Ни защититься, ни защитить.       Матурин опять заговорил, но Пеннивайз не разобрал ни слова. Он и не пытался, откровенно говоря. Страх снова липкими лианами оплел сознание, и на сей раз не вышло его одолеть. И все, чего сейчас хотело Оно — оказаться как можно дальше от Черепахи. Забиться так глубоко, насколько получится, чтобы никто и никогда не сумел отыскать.       Пеннивайз попытался вскочить на ноги, почти не понимая, что делает и зачем, не в силах подавить завладевшую сознанием панику.       Чужие руки стальной хваткой сжали его плечи, а по всему телу мгновенно разлилась парализующая слабость.       — Отпусти… Пусти… Не надо… — проскулил Пеннивайз, не оставляя тщетных попыток вырваться, но уже понимая, что ничего не выйдет.       Матурин не станет слушать. Он попросту сделает, что задумал, и ничто не сможет ему помешать. Нет выхода. Нет возможности сопротивляться его воле. На ненависть и ту не осталось сил.       А в следующий миг острая, нестерпимая боль пронзила каждую клетку тела, сметая все на своем пути ослепительной волной. Оно завопило, пронзительно, отчаянно, не помня себя. Ощутило, как мгновенно принятый облик рассыпается на части, как одна материальная форма переплавляется в другую под воздействием чужой воли.       Эта мучительная агония длилась и длилась. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем трансформация завершилась и боль схлынула, позволив спасительной тьме беспамятства окутать сознание плотным коконом.