Диалогов нет

Влад спит на спине, рука под голову, голые плечи свободно развернуты, на его приоткрытых губах – святая безмятежность, сон без сновидений, будни без бед, утро без сожалений. На лоб падает кудряшка, стал укладывать воском, но за ночь волосы все равно разхлохмачиваются и торчат, как придется. Пятый месяц зимы, а кажется, что выгорела челка. У него красивые глаза, когда закрытые: не подъебка совсем – но звучит, как подъебка, и Денис держит это соображение при себе, как сотни других, надеясь, что однажды оно ляжет в слова как следует (как кудряшки под воском), в столе множатся черновики, кончается место в блокноте, кладбище слов похоже на кладбище слонов в Короле Льве, в детстве боялся его до слез, почему-то был уверен, что там живут приведения, но призраков нет на кладбище слов: только эхо потерянных строчек, которых никто никогда не услышит. Терзания шестнадцатилетней педовки, бесконечный – менструальный – цикл самоанализа. А у Влада в голове легко и просторно, теплая чистота свежеструганного дерева, тоже звучит так себе, но утро разливается по светлым комнатам, и воздух течет в распахнутые окна, и если бы он был домом, Денис хотел бы в нем поселиться: поселился, чтобы за пару месяцев истощить солнце, поднять гнилой туман болот, закоптить стены дочерна и скормить крысам из подвала его солнечное утро – как сливочное масло. Ему неделю как пора возвращаться. Им еще с декабря пора сворачиваться. А в декабре еще надеялся, что – по крайней мере – Влад никогда не скажет «я люблю тебя» и не придется заходить на новый круг, надеялся зря, и это, положа руку на сердце, был единственный раз, когда Влад подвел его по-настоящему. У Влада совсем светлые брови, ускользающее обещание под подушечками пальцев. Он теперь стрижется в Питере. Виски бритые: машинка на три и пять. Ямочка на подбородке. Проведешь один раз – хочется продолжать трогать. Взвешенно размышляли, стоит ли оставлять ему засосы на горле. Ему больше нравится, когда поцелуи мягкие, но засосы случаются под настроение. Как-то раз вся его шея была в синяках, выбирали ему водолазку, Денис поправлял ему воротник перед отъездом и гладил горячую мягкую кожу под ним, у Влада сбилось дыхание, никак не удавалось наиграться: пресытиться тем, как легко было до него добраться. В мягких поцелуях – поверх синяков – есть свое забытое очарование. Влад не краснеет, а потеет, когда нервничает или смущается. Много улыбается, забивает смешками частые паузы, когда говорит – о себе, о Денисе, о том, как ему нравится. Крупные острые клыки, совсем, как у Славки. Губы совсем другие. Никогда не видно ямочку между ключицами, но дуга-полумесяц – слева, вторая – справа. Денис ведет по ней языком. Не знает, как называется эта кость. Как раз ключица, получается? Денис сдвигает одеяло, медленно, как будто ничего не происходит, вообще, и край по миллиметру открывает Владу грудь. У него поезд вечером. Никогда не поздно снова поменять симку. Время сматывать леску, давно, время вынимать крючок и надеяться, что рваная рана как-нибудь зарастет, время отойти, пока масштабы катастрофы обозримы, пока еще хоть что-то поправимо, но его голова поворачивается на подушке, его грудь поднимается с глубоким вдохом, в его теле по-прежнему – жизнь, изобилие, и радость, и сила, и единственная причина вставать до заката, и Денис уже знает, что высосет из него все соки и обглодает его до костей, пока Влад здесь (он останется здесь, пока есть, что съесть), но раз уж Влад спит у Дениса постели, поит его своей кровью, делит с ним свою беспечность, свою обезоруживающую слепоту и чистые страницы, Денис отдаст ему столько, сколько он сможет унести (и заберет все, что найдет внутри). У него совсем маленькие соски. Бесконечный простор гладкой кожи, на груди ни единого волоска, свободное скольжение, от солнышка до кадыка, привык к запаху его пота, его волос, кальянного дыма, въевшегося в одежду, к тому, как его чистый, почти пресный вкус чуть горчит на кончике языка. Влад стонет сквозь сон, Денис с силой вылизывает один его сосок, ритмично сжимает другой: осторожно, он не любит сильнее, достаточно едва-едва подтолкнуть, чтобы его унесло. Когда сосок твердеет, Денис обводит его пальцами, едва касаясь, набирает побольше воздуха, чтобы своим дыханием высушить слюну на коже. Прижимает ладонь к его накаченному, напряженному животу. Он похудел, и мышцы идеально прорисованы под кожей, трогать – одно удовольствие, кажется, что Денис чувствует их все, напрямую, может впитать всю мощь, весь заряд энергии, которым они наполнены, сила, запертая в каждой клеточке его тела, завораживает, и Денис не может перестать к нему прикасаться, хотя Влад проснулся и уже стонет в полный голос, откинувшись на подушку, и все закончится слишком быстро, если Денис не выжмет тормоза. В его стонах Денис все чаще слышит растерянность, иногда – слышит отчаянье. Недавно осваивал десятый Мортал Комбат на Соньке, Влад три раза подряд выебал его с разных героев, хотя под конец старался поддаваться, Денис раздражался – особенно потому, что Влад поддавался, откровенно, и все равно выиграть не получалось, - потом наконец нашел комбо за Бараку и не отпускал две кнопки до конца раунда, Влад не успевал отвечать: - Ну это читерство уже! Это читерство. Но, с другой стороны, научился читерить – уже все, можно сказать, научился играть. Невозможно перестать жать на кнопки, зная, как он ответит, зная, что с ним будет. Одеяло падает с постели, он лежит перед Денисом – голый, заспанный, возбужденный, сбитый с толку, Денис протягивает руку и аккуратно отводит его колено, прижимает его к матрасу, проводит по его бедру до паха, вторую ногу Влад послушно отводит сам, теперь они раздвинуты на максимум, Денис целует его теплую кожу, трется об нее щекой, за ночь чуть отросла щетина, Влад стонет измученно, почти жалобно, у него эрекция, Денис хочет помочь ему – и натыкается на его руку своей, накрывает его ладонь и следует за ее движением, потом гладит его по животу, проводит ногтями у него под пупком, целует и с силой всасывает кожу у него на мошонке, Влад вздрагивает, потом выгибается на постели, вскидывая бедра, когда Денис берет в рот его яйца – жаль, не до конца, не помещаются. Денис хочет его почувствовать. Помнит его наощупь, детально, каждый едва заметный изгиб, каждую вену, фантом этого ощущения, его отзвук становится таким сильным, что Денис не может удержаться, сжимает его запястье, заставляет его остановиться, ведет языком по его промежности, по основанию его члена, по пальцем Влада, пересчитывая костяшки, Влад дрожит, Денис обводит языком подушечку его большого пальца, потом – его головку, Влад убирает руку, Денис берет у него в рот, и он толкается внутрь, еще и еще, и ему это так отчаянно, так остро необходимо, как будто каждое новое движение внутри чужого рта для него событие, откровение, как будто он никогда ничего подобного не испытывал, как будто никто, никак не мог бы ему Дениса заменить. Денис обнимает его под коленями, кладет его ноги себе на плечи. Они тяжелые. Денису нравится его вес – у себя на плечах, на языке, ночью во сне, когда Влад накрывает его своим телом, во время секса, когда он обрушивается на Дениса с каждым толчком и потом наваливается на него сверху, теряя ритм, Денису нравится неоспоримость его присутствия, нравится каждый килограмм его сочного, премиального мяса. Вкус его спермы – такой яркий и такой простой, трудно описать, ни на что не похоже, биологический чистый лист, как будто за всю жизнь Влад на самом деле не выкурил ни одной сигареты, не выпил ни одного вшивого энергетика и ни одной стопки, не жил в России двадцать первого века, не дышал дымом и не жарил пельмени по акции, не портился двадцать семь лет подряд, чтобы оказаться в конце концов у Дениса в кровати. Денис высасывает его до капли, Влад стонет громче, вслепую цепляясь за его волосы, и Денис сбавляет напор, посасывает его обмякший член мягко и терпеливо, размеренно, пока он не расслабится, потом – пока снова не затвердеет, Влад скоро уедет, Влад всегда – вот-вот уедет, и пока он здесь, Денис хочет его столько раз, насколько его хватит, но что еще важнее – Денис обожает его в моменты, когда Влада хватать перестает. Когда он дуреет от усталости и сбивается со счета, когда его тело просит передышки, его кожа саднит, у него кончается сперма, когда он толком не может связать два слова, когда его трясет после оргазма, и он становится неуклюжим, но податливым, до беспомощности, когда он больше не может выдержать – но уже не знает, как попросить остановиться. Денис не может от него оторваться. Найдя нужную кнопку, хочется жать до упора. До упора – до предела – Влада доводить так просто, так лестно, что невозможно себе отказать. В такие минуты Денису кажется, что заменить Влада – вот это чувство абсолютной уникальности, иллюзию всесильности, которую Влад приносит ему, - тоже будет нельзя. Денис привыкает к этой мысли легко. У Влада снова стояк. Выход простой: Денис просто выжмет из него все, что может, пока это длится, чтобы не о чем было жалеть, когда это кончится.