Dieu demystifie

      Война в Ётунхейме была главной темой разговоров для всего Асгарда — от Совета старейшин до последнего ремесленника. Ещё бы, сам Один, верховный бог, отец и вседержитель, совсем недавно, после смерти своего отца взошедший на трон (ничего себе, недавно, четыреста лет уже прошло), оставил свой народ ради битв и завоеваний. Оставил не только свой народ, но свой трон, свои обязанности, свою жену и своих наследников. Как это непростительно и легкомысленно. Молодо и безрассудно.       Об этом говорили в Асгарде, не переставая, уже многие месяцы, годы и десятилетия. И Хелу буквально трясло от отвращения при любом упоминании этой войны. Как можно столько раз повторять одно и то же? Отец не присылал с войны вестей, не отзывался на вопросы Совета, и никто не знал, что именно там происходит. Все говорили про победу, но в глубине души не верили тому, что говорили, и слушать это было поистине невыносимо. Она сбегала из зала Совета и от матери при каждом удобном случае и запиралась у себя в покоях, чтобы только не слышать больше об этой войне, о своем отце и о себе.       Хела была старшей дочерью Всеотца и богини брака и домашнего очага Фригги. Она уже достигла совершеннолетия, но коронация её ещё не состоялась, так как отсутствовал Один, её отец. Такое решение, принятое Советом старейшин, сначала Хелу оскорбило, а затем очень разозлило.       Совет вынес это решение без её участия и без её согласия. Вроде бы оно никому и не требовалось, но именно это и злило до глубины души. Так что по закону Хела была всё ещё несовершеннолетней, не имела прав на престол как наследница трона и старший ребенок Одина. Просто принцесса. Ваше высочество. Инфанта. От этого слова Хелу злость брала ещё быстрее, чем от слова «Етунхейм». Конечно, в таком же положении был и её младший брат, Тор, но он был ещё совсем ребенок, которого не интересовали и не волновали политические проблемы страны. Он, скорее всего, не знал не только об их существовании, но и даже (что Хелу в настроении злобного скептицизма, в котором она пребывала практически постоянно, ужасно забавляло) о существовании своего отца, так как родился уже после того, как великий Один ушел в поход на ледяных великанов.       И поэтому все рассуждения, обсуждения и сплетни о наследниках престола, о преемниках, о слухах с войны, об отсутствии Одина должна была выслушивать и поддерживать она — Хела, старший ребенок Одина. Старшую принцессу в Асгарде не любили за жесткость, резкость и прямоту, контрастирующую с мягкостью ее матери Фригги.       Поэтому-то Хелу никогда нельзя было найти во дворце. Она или скрывалась в своих покоях, и тогда до нее мог достучаться только Сирр, или вообще уходила в оружейную или в зал для тренировок. В этом была еще одна причина скрытой неприязни, питаемой народом к своей принцессе — их принцесса собиралась занимать трон Асгарда как правитель-полководец. Хела хотела стать воином, лучшим воином Асгарда и занять место Явледа, главнокомандующего Золотым легионом отца. А никто не хотел, чтобы армией командовала девчонка.       Инфанта упорно проводила все свое время, не занятое болтовней в Совете, на тренировках, учась держать в руках меч, щит и копье. Проводила многие часы над пыльными летописями в библиотеке, изучая историю Девяти миров и дипломатию. Один позволял ей присутствовать на государственных приемах послов из других миров, с ней занимались ораторским искусством.       Ее упорство приносило свои плоды, впрочем, как и всегда.             *** — Отец, — Хела постучалась в покои Всеотца. — Хела? Входи. Не ждал тебя в столь поздний час. — Один только вернулся в свои покои и снимал доспехи. Алый плащ, изорванный и грязный, лежал на ковре у камина. Один прибыл в Асгард за день до всего остального войска, чтобы подготовиться к торжественной встрече победителей.       Довольно гнусный и пошлый был обычай, по мнению старшей принцессы. Якобы Всеотец снимал с себя все права на эту победу, как будто это была полностью заслуга его полководца. Заслуга его бравых воинов.       Хела вошла в покои и остановилась на краю освещенного пламенем круга на полу. — Мать сказала, ты привез из похода ребенка.       Один при этих словах на мгновение замер с нагрудной пластиной в руках, затем тяжело вздохнул, отвернулся от дочери и медленно положил пластину на стол. И только потом произнес: — Да. — Откуда? — Он единственный остался в живых после того, как мы взяли один храм. — Забрал его из милосердия, — Хела скривилась и поправила складку плаща. — И что с ним делать сейчас? Думаешь, кто-нибудь согласится взять к себе ребенка другого мира? Откуда он вообще? Насколько я поняла, он не ас, не ван и не эльф?..       Один, не отвечая на вопрос дочери и не смотря на нее, через голову стянул кольчугу. Она с тихим звоном стекла по его ногам на пол. — Отец? — Хела, прищурившись, всмотрелась в лицо Одина. Внезапно пришедшая в голову мысль заставила ее задохнуться. Распахнув от ужаса и неверия глаза, она отшатнулась от своего отца еще дальше в тень, почти к самой двери.        Всеотец поднял на нее глаза. — Ты… — голос не слушался принцессу, она заговорила хриплым шепотом. — Дочь моя. — Боги, отец, зачем? Зачем ты его взял?       Один не отвечал. — У етунов есть только один храм — во дворце. Если вы взяли его оттуда, то он сын… — Сын Лафея. Да.       Хела побледнела. — Ты что, хочешь развязать еще одну войну, когда эта только закончилась? — Нет, наоборот, предотвратить.       Принцесса нервно улыбнулась. — Предот-вратить? Отец, ты забрал у етунов наследника, наследника, и говоришь о том, чтобы предотвратить? — Он — залог перемирия между нашими мирами. — А ты оставил им своего заложника?! Оставил ли ты им своего сына, чтобы мир был обоюдным?! Да они же тебя с твоим перемирием даже слушать не захотят! Неужели ты надеялся, отец, что они воспримут твои действия как миротворческие?! Боги, да они при первой возможности попытаются забрать ребенка, и, поверь мне, будут правы, а ты даже не думаешь об этой угрозе, которая может обрушиться на Асгард в любой момент?! И они перебьют нас, как собак, потому что мы будем не готовы к войне, которая не закончилась на самом деле, как мы все думали, а только-только начинается?! Отец, я… — Достаточно.       Хела замолкла на полуслове и опустила глаза. Один еще никогда не позволял ей говорить с ним в таком тоне. — Прости меня, Всеотец, я не должна была говорить. — Я не виню тебя в том, что ты сказала, твои слова разумны. Но никогда не говори о том, чего не понимаешь до конца. Етуны не нападут на нас, потому что мы забрали ларец, источник их силы. Они просто не смогут.       Принцесса подняла голову. — Да, возможно, они не смогут напасть на нас. Но своими действиями ты навсегда лишил нас возможности заключить с ними перемирие.       Не поворачиваясь к отцу спиной, Хела нашарила за спиной ручку, приоткрыла дверь и выскользнула из покоев.             ***       Хела остановилась посреди коридора, перевела дух и огляделась, стараясь понять, куда она попала. От самых дверей отца девушка практически бежала, не разбирая дороги и не видя ничего перед собой, и оказалась в коридоре, ведущем в тронный зал. Мимо нее, опуская глаза и кланяясь, пробегали слуги, проходили знатные асы и советники. Хела всматривалась в их лица и ни на одном не видела и десятой доли тревоги и страха, которые испытывала она сама. Они и не догадываются, какой опасности Один подвергает всех нас. Не знают… Как отец вообще смог пронести ребенка незаметно?       Хела резко повернулась на каблуках и направилась к себе, но по дороге передумала и решила сначала зайти к матери. Зачем? Принцесса не призналась бы в этом и самой себе, но ей хотелось посмотреть на ребенка. На етунхеймского ребенка.       Через минуту она была уже у дверей Фригги и тихонько постучала. Тор в это время уже должен был спать, и Хеле не хотелось его будить. Не открывали долго, потом дверь сама по себе, едва слышно скрипнув, отворилась, и принцесса вошла внутрь.       В покоях было темно — светильники были погашены, комната освещалась лишь пламенем камина. Фригга сидела в кресле у камина, держа на руках какой-то сверток. Она подняла на дочь глаза, улыбнулась и приложила палец к губам. Хела оглянулась. Тор спал на постели матери, раскинув в стороны руки и ноги и скинув на пол одеяло. Хелу удивило, что брат, еще совсем маленький, занял практически всю двуспальную кровать богини. Принцесса опустилась на пол у кресла матери. — Ты выглядишь взволнованной, дочь моя, — Фригга смотрела на принцессу и улыбалась умиротворенной улыбкой. — Мама, ты знаешь, откуда этот ребенок? — шепотом спросила Хела и кивнула на сверток. — Да.       Обе женщины помолчали. Фригга смотрела в лицо дочери, а Хела, опустив глаза, мяла пальцами край расшитого рукава. — Можно посмотреть?       Богиня отодвинула складку покрывала, и Хела увидела маленькое, с ее ладонь, лицо спящего ребенка. Обычного ребенка, правда, уже с густыми черными волосами. — Почему он не синий? — При контакте с человеческой кожей его синева пропала и не возвращалась больше. — А почему такой маленький? Он же сын великана? — Не знаю, Хела. Наверно, он просто родился таким. Поэтому Лафей и держал его в храме, и не показывал своему народу. — Как его зовут? — Локи.       Необычное, инородное для слуха сочетание звуков. Как будто перестук гальки под конскими копытами. Хела подумала, что не хочет произносить его вслух и вряд ли когда-нибудь назовет это существо по имени. По крайней мере, без внутреннего отвращения.       Принцесса смотрела на ребенка и удивлялась тому, как он походил на обычного человека. Ни узоров на коже, ни синевы, ни рун — ничего этого не было. — Хочешь подержать? — вдруг спросила Фригга.       Принцесса растерянно посмотрела на нее и взяла из ее рук это маленькое, чужое существо. Ребенок был легкий и совсем не холодный. Она провела пальцем ему по щеке и не почувствовала обжигающего холода, каким должно было быть прикосновение к коже етуна. Хела взглянула на мать. — Мама, он что, не етун? Он совсем как человек.       Она готовила себя к тому, что етун будет выглядеть так, как его сородичей описывали легенды и летописи. К тому, что его можно будет ненавидеть и бояться за внешность. За рост. За цвет и фактуру кожи. За все. А встретила это.       Из-за этой «нормальности» Хела никогда не будет верить своему сводному брату. Потому что он обманул ее тогда, не дав увидеть свое истинное лицо. — Я не знаю. И мне все равно. Смотри, — Фригга кивнула на ребенка, и Хела опустила глаза.       Ребенок проснулся. На принцессу смотрели два огромных зеленых глаза, странно смышленых. Взгляд маленького етуна и необычный для аса цвет радужки внушали принцессе непонятную, но сильную тревогу. Младенец улыбнулся и схватился за палец Хелы. Она вздрогнула, осторожно вынула свой палец из ладошки ребенка и отдала того обратно матери. Она встала с колен, поправила платье и направилась к выходу, но богиня удержала ее за руку.       Фригга наблюдала за лицом дочери и заметила, как та напряглась. — Я не могу заставить тебя любить его, дорогая. Но, надеюсь, ты сможешь принять его как члена нашей семьи.       Хела высвободила руку из пальцев матери. — Да, мама. Спокойной ночи.