murphy's law

Прошлой ночью был дождь. Влага делает затруднительным нормальное дыхание. Его бок болит и легкие разрываются, но он не замедляет свой темп. Глаза давно привыкли к призрачной темноте ночи. Он бежит вдоль побережья, а обувь утопает в песке с каждым шагом. Он спотыкается. Задыхается на вдохе. Затем возобновляет свой путь и продолжает идти. Бежит. В этом есть что-то почти терапевтическое; в том, как он может сосредоточиться на своих горящих легких и ноющих ногах. Это что-то, что, кроме мыслей, занимает его разум. Мыслей, что обычно начинаются вполне невинно, но почти всегда, в конце концов, предают его. Потому что он начинает исцеляться. Начинает забывать, его разум пытается защитить его от травмы. Которая нога была была хромая? Правая... Верно? Нет, это точно была левая. Он вновь спотыкается и на этот раз падает. Песок смягчает его падение, но таким образом, что его тошнит от знакомости. Песок. Песок повсюду. Постоянно, блять, песок. Он устал от этого. Поднимайся и продолжай идти, призывает разум. — Я не могу, — он хрипит. Ты можешь. Поднимись. Он сглатывает. Его горло ощущается как наждачная бумага. Сиплый смех вырывается из его груди, словно желчь. Он двигается, поднимаясь. Его руки дрожат от напряжения, и старая рана от пули заставляет вспомнить о себе острой вспышкой боли, пронизывающей весь его торс. — Я не могу! — кричит он. — Разве ты не понимаешь? Как звучал его смех? Помнишь? Какая нога была хромая? Он мертв он мертв он мертв он м Поднимись. Продолжай идти. — Я не могу! Он не может, но делает это. Шатается на собственных ногах, руки дрожат, и бежит. Бежит, пока солнце не начинает восходить. Пока Минхо не приходит проведать его, как делает это каждое утро. — Ты глупый шанк, — говорит Минхо с глазами, полными обеспокоенности, возвращая его обратно к реальности. К обязанностям. К жизни, которая, кажется, медленно теряет свой смысл. Каждый день как предыдущий, но ощущение пустоты в груди Томаса не уходит, как сильно он бы не старался убежать от него. Он начинает забывать. И это уничтожает его. Часть за частью. Он почти не спит. Он пытается убежать и от этого. Сегодня это принимает решение наконец-то добраться до него. Когда он просыпается, все темно. Что-то изменилось, шепчет голос на затворках его сознания. Любимая койка под ним твердая и неподатливая, а спина болит и шея ноет. Разве я падал на пол прошлой ночью? Обычно горячий, душный воздух сменился ощущением расслабленности, что заполняет все его тело. Он вдыхает, и запахи металла, пыли и масла оседают в его легких. Что-то изменилось. Его глаза, кажется, отказываются привыкать к тусклому освещению. Он приседает. Держит руку напротив своего лица. Если он прищурится, то сможет разглядеть лишь шевеление собственных пальцев. Что-то изменилось. Он ощупывает землю под собой, готовый подняться на ноги. Его пальцы обвиваются вокруг крепкой металической решетки, небольшие отверстия дают ему возможность зацепиться. Что-то не так. Клетка толкается и затем начинает движение. Она постепенно набирает скорость, а ускорение сопровождается шумом. — Что? — шепчет он. Выбирайся. — Где я? Это сон это сон это сон это Ладно, а теперь проснись, твою мать! Треск становится громче. Он поднимается вверх. Быстро. Слишком быстро. Наконец-то Лифт останавливается. Нет. Нет нет нет. У него были подобные сны раньше. У них есть две общие темы: он никогда не видит Ньюта и всегда просыпается. Полоска света прорезает тьму. Она расширяется, и он должен прикрыть глаза от этого пронизывающего сияния. Он убирает руку до того, как его глаза полностью привыкают, и свет горит, заставляя их наполниться влагой. Фигуры нависают над ним, оказывая давление со всех сторон и вытягивая головы вперед, чтобы рассмотреть получше. Его голова закружилась от того, насколько они все оказались знакомыми. Поздравляю. Наконец-то ты полностью сошел с ума, думает он. Он шокированно уставился в тишину, когда бормотание начало становиться громче. — Вытащите его, — выкрикивает кто-то. И после Галли прыгает к нему вниз, заставляя конструкцию трещать. Он покосился на Томаса, его лицо измазано грязью, а глаза блестят. — День первый, Салага. Проснись и пой, — его дыхание пахло абсолютно тошнотворно. — Тебе серьезно стоит... Галли хватает его за воротник рубашки и выдергивает из Лифта. Он сильно падает в грязь. И это больно. Ты не можешь чувстовать боль во снах, правильно? Эта мысль мимолетная, и он изо всех сил пытается подняться, но его ноги почти подгибаются под ним. Он осматривает толпу глэйдеров. Взгляд находит Чака и задерживается на нем. Он отводит глаза, находит Алби. Галли. Фрайпана. Всех. Тех, кого он спас и тех, кого потерял. Каждого, за исключением Ньюта. — Где... — он начинает, но давится словами — эмоции угрожают сокрушить его. Видишь? Его нет. Это всего лишь сон и ты готов проснуться в любой момент. — Добро пожаловать в Глэйд, — говорит Алби, но это едва ли достигает разума Томаса. Все такое же. Это все точно такое же. Кроме Ньюта. Его нет. Безысходность сжимает его грудь, словно тиски. Ты спишь, это всего лишь сон. Этого не может быть. Все слишком реально. Это невозможно. — Посмотрите на Салагу. Выглядит так, будто сейчас грохнется, — подмечает Галли, хихикая. Это не то, что он сказал впервые, разве нет? — Я не могу вспомнить, — говорит Томас и удивляет самого себя способностью произносить слова, а не только думать ими. Он бросает взгляд а сторону Алби. — Это нормально. Та же ситуация была у каждого из нас, — объясняет Алби. — Тем не менее, твое имя. Единственное, что они оставляют нам. Это момент, когда Томас замечает разницу. Он не был выброшен в кутузку и пока ведет тот же диалог с Алби, что раньше. Ты уже меняешь события. Разве это так плохо? Это в любом случае сон, что он может значить? Горло Томаса сжимается в спазме. — Что происходит? Алби улыбается. — Отлично, возвращайтесь к работе! Сможете поприставать к Новенькому позже. Глэйдеры медленно начали расходиться каждый по своим делам. Взгляд Томаса падает на Чака и он наблюдает за мальчиком на пути обратно в Хоумстэд. — ...Ты понял меня? Томас моргнул и заставил себя отвести глаза от кривоватой постройки. — Ох. Что? Алби качает головой. — Ты бы лучше слушал, идиот, потому что я не собираюсь повторять в третий раз. Томас кивает. Алби выглядит достаточно удовлетворенным, чтобы начать говорить снова, жестикулируя вокруг Глэйда. — Здесь мы едим. Здесь спим. Выращиваем собственную пищу, строим собственное жилище. Всем необходимым нас обеспечивает Лифт, остальное зависит от нас. Все так же. Все абсолютно точно такое же. — Лифт, — повторяет невозмутимо Томас. Сны не бывают такими реальными. Алби странно смотрит на него. — Ага. Они отправляют его каждый месяц со свежими припасами и Новичком. На этот раз это ты. Мои поздравления. Томас моргает. Он оглядывается в поисках какой-нибудь ошибки, надеясь, что что-то выскочит, делая более очевидным то, что это все фактически не настоящее. Кровь стекает по лицу Томаса и его дыхание останавливается. Ньют усмехается. — Все в порядке, Алби? — спрашивает он и Томасу больше не приходится вспоминать, как звучит его смех, потому что он здесь и он жив. Томас уставился. С логичной точки зрения, это не вписывается. То, что Томас видит против его мыслей. Это не имеет смысла. Это... Не может быть настоящим, да? Это невозможно, верно? — Знакомься, это Ньют, — Алби смеется. — Ты в порядке, Салага? Выглядишь так, будто встретил чертового призрака, — говорит Ньют, смеясь над своей собственной шуткой и предлагая Томасу руку для пожатия. Встретил, думает он, и приглушенный звук покидает его. — Ты... — жив. Ньют опускает руку и озадаченный хмурый взгляд медленно появляется на его лице. И Томасу стоило сделать что-нибудь. Хоть что-нибудь, потому что Ньют переживает и Алби начинает выглядеть подозрительно, а еще, возможно, это не сон. Ньют нерешительно заговорил снова. — Хэй, Алби, я собираюсь забрать его в Лазарет. Пусть приляжет до того, как потеряет сознание или вроде того. Затем он чувствует руку на своей пояснице, провожающую его в направлении к Лазарету, и мысли Томаса — это куча дерьма из мыслей вопросов. Ты можешь спасти его. Этого не существует. Все изменилось, это отличается, ты меняешь события. Прекрати менять события. Он не должен был умереть. Никто из них. — Это не по-настоящему, ничто из этого не реально. Ты спишь, Томас, это всего лишь сон, — бормочет про себя, потому что он начинает надеяться, и если он проснется после, он уверен, что сойдет с ума окончательно. — Ты уже вспомнил свое имя? — спрашивает Ньют и звучит вдохновленно. — Обычно это занимает около нескольки дней. — Ч-что? Ньют продолжает, но его ладонь на спине — источник тепла, просачивающегося сквозь рубашку, и Томас понимает: он настолько сфокусирован на этом, что упустил весь смысл слов Ньюта. Он часто делал это, особенно с Минхо, выпадая до той степени, что пропускал целые разговоры. Сосредоточься, идиот. — Что? — он переспрашивает, молясь о том, чтобы Ньют повторил и Томас мог услышать его голос. — Уверен, что ты в порядке, Томас? Внезапно он может отчетливо вспомнить драку: то, как нож вонзился в грудь Ньюта, как кровь просочилась на руки Томаса, как Ньют остановился, прошептал «Томми», будучи готовым сказать больше, но затем потерял сознание. То, как он умер прямо там, на холодной, грязной земле, и это было ничьей кроме его, Томаса, ошибкой. Во всех смыслах. Я мог спасти тебя. Томас зажмуривается, держа глаза закрытыми на несколько мгновений, а затем открывает их снова. Даже не смотря на него, он мог чувстовать взгляд Ньюта, который начал замедлять шаг. Томас тоже. Он должен заставить себя поднять взгляд, чтобы встретиться с его глазами. Их выражение — странный микс из серьезности и сострадания, который Томас не мог вспомнить, чтобы видел раньше. — Я могу поклясться тебе сейчас, что это все взаправду. Ты не спишь. Я понимаю, это выглядит плохо, настолько плохо, что ты почти желаешь, чтобы это оказалось сном, но все наладится, я обещаю. Первый день был пугающим для каждого из нас, но я верю, что ты сильный. Ты будешь в порядке. И Томас понимает, что у него нет выбора. — Я знаю. — Есть что-то особенное в тебе, Новичок. Ты не такой, как остальные. Томас мотает головой. Делает глубокий вдох. — Значит, это все реально? — Ага, чертовски реально. — Ладно, — отвечает Томас и начинает думать. Ньют тащит Томаса к костру в честь его прибытия, вопреки его протестам. — Это для тебя, Новичок. Конечно ты должен пойти. Ну же, не переживай. Томас хмурится, но позволяет Ньюту проводить себя к большому костру и толпе парней. Ньют заставляет его сесть, после убирая руку с его плеча. — Оставайся тут. Я пойду возьму нам немного выпивки. — Конечно, — отвечает Томас, вытягивая голову, чтобы видеть, как Ньют приближается к Фрайпану с сияющей улыбкой. Взгляд Томаса скользит вокруг огня, останавливаясь на каждом из глэйдеров: на тех, чьи имена он мог назвать и тех, чьих нет. Его сердце мучается за всех них: названных и безымянных. Глаза Томаса находят Чака. Мальчик сидит неподалеку от огня, в одной руке держа нож, и кусок дерева — в другой. Ощущение пустоты распостраняется в его груди, когда он осознает, что так пока и не разговаривал с Чаком. Вместо того, чтобы пойти с ним устанавливать гамак, Томас ушел с Ньютом в Лазарет. И, наряду с этим, он предотвратил их с Галли «не слишком дружеское» столкновение у Стен. Если честно, Томас совсем не помнил об этом всем до данного момента. Тебе стоит начать обдумывать. Начать расставлять приоритеты, убеждает он себя, а затем поднимается. Он должен исправить это и поговорить с Чаком. Томас подходит и садится рядом с ним. Чак поднимает взгляд, затем возвращает его обратно к фигуре, глаза полны сосредоточенности. — Выглядит правда здорово, — говорит Томас, начиная разговор. Чак вновь поднимает взгляд, на этот раз, правда, выглядя удивленным. — Оу, спасибо, — отвечает он, после чего рассматривает Томаса. — Ты Новенький. Чак хмурится сильнее. — Ты не ведешь себя как Новенький. Теперь очередь Томаса хмуриться. — Что ты имеешь ввиду? Мальчик пожимает плечами и возвращается к своей резьбе. — Не знаю. Ты просто выглядишь действительно спокойно насчет этого всего. Томас почти подавляет свой смех, но после решает позволить ему освободиться. — Поверь мне, дружище, я не спокоен. Совсем. Чак тихо смеется про себя, улыбка украшает его губы. — Ну, ты справляешься лучше, чем я, в любом случае. Я был Новеньким перед тобой. — Я зна... Звучит смех, обрывая Томаса. Волна облегчения проходит сквозь него. Думай перед тем как сказать, иначе ты все разрушишь. Нет гарантии, что это хотя бы по-настоящему. Не важно, что я говорю. — Чертов ад, Томас, ты не слишком хорошо слышишь, да? — Ньют качает головой с очередным тихим смешком. — Нам стоит поработать над этим. — Конечно, — Томас фыркает, поднимая взгляд на Ньюта. Парень выставляет ногу вперед, скрестив руки на груди. Знакомое положение заставляет сердце Томаса ныть. — Полагаю, я прощу тебе это, первый день и все дела. Смотрю ты встретил Чаки. — Ага, — отвечает, посылая улыбку в сторону мальчишки. — Он довольно классный чувак. Чак сияет и Ньют садится по другую сторону от Томаса, делая большой глоток своего напитка. — Ты тоже классный. Знаешь, для Новенького, — говорит Чак, а его последующий смех содержит в себе долю неуверенности, словно он переживает, что Томаса могла бы задеть его шутка. — Спасибо, Чак, — саркастично отвечает Томас. — Способ заставить Новенького почувствовать себя принятым. Чак глупо улыбается. Томас оборачивается посмотреть на Ньюта, чтобы увидеть лишь то, как он изучающе уставился на него. Ньют мотает головой и делает очередной глоток. — Знаешь, я помню, что говорил об этом раньше, но ты чем-то отличаешься. Томас смотрит обратно на Чака, который согласно кивает. — Это невероятно, — подтверждает он. — Ты намного добрее, чем остальные шанки. Любопытный взгляд Ньюта сменяется выражением насмешливой обиды, и он наклоняется через Томаса, чтобы хлопнуть Чака по руке. Он едва сдерживается от напряжения из-за близости, но Ньют довольно быстро отстраняется, оставляя маленькое пространство между ними. Расстояние действительно крошечное, но для Томаса это вселенные, звезды и галактики в одном. Это живое, дышащее существо, которое он может чувствовать с каждым своим вдохом и выдохом. — Вот, держи, — начинает Ньют внезапно. — Сделает из тебя мужчину. Томас подозрительно рассматривает коричнивую жидкость, уже почти ощущая ее горечь. Ньют и Чак продолжали смотреть на него в ожидании, так что Томас сделал глоток. Он кривится, но на этот раз ему удается проглотить это, отказываясь опозориться, а затем отдает бутылку обратно. Ньют смотрит на него, потом на Чака, и снова на Томаса. Качает головой, оставляет бутылку на земле и приседает, чтобы потереть свою лодыжку. — Ты другой. Горький вкус алкоголя задерживается на задней части его языка, и вдруг Томас чувствует себя плохо. Это момент, когда он должен начать задавать вопросы о Лабиринте. Они сидят под покровом тишины, несмотря на радостные возгласы и пьяные крики остальных празднующих глэйдеров. Несколько минут прошло перед тем, как Чак прячет в карманы фигуру с ножом и поднимается, направляясь к Фрайпану. Томас устал все портить. Но, по крайней мере, таким образом позже у него будет оправдание его знаниям. — Так что за пределами? — он спрашивает голосом, что немного громче хрипа, и указывает в сторону Стены, которая находилась к ним ближе всего. Если бы Томас не знал Ньюта так хорошо, как знает, он мог бы не заметить то, как его глаза заблестели, а пальцы на секунду остановились перед тем, как вернуться к своим действиям. — Мы называем это Лабиринтом, — нерешительно отвечает Ньют. — Это выход? — снова спрашивает, надеясь скорее подвести этот диалог к концу. Ньют удивленно моргает. — Да, вообще-то. У нас есть Бегуны, что составляют карту годами, пытаясь найти выход. Пока не слишком удачно. — Бегуны? — переспрашивает Томас. Ньют кивает, взгляд сосредоточен на его ноге. — Ага. Единственные достаточно храбрые и быстрые шанки, чтобы выбраться отсюда. Это опасно и не каждый справится. Только Бегуны могут находиться в Лабиринте, а это значит, что тебе стоит оставаться от него подальше. — Оу, — отвечает Томас. Проходит минута тишины. — Ладно. — Еще какие-нибудь вопросы? — Ньют смотрит на него. — Не... Не совсем. Нет. — Хорошо. Расстояние между ними чувствуется более огромным, чем когда-либо прежде. Не только в физическом плане — Томас чувствует эмоциональное расстояние тоже. Сильнее чего угодно парень хотел бы преодолеть его, прижаться плечом к плечу Ньюта и слушать его истории о том, что было до того, как Томас появился в Глэйде, как они и привыкли. Он хочет, чтобы это ощущение пустоты ушло. Томас смотрит на Ньюта. Потому что это Ньют, но не Ньют Томаса, и он едва ли может выдержать одну лишь мысль об этом. У него есть столько воспоминаний о них — в голову приходят разные моменты тех шести месяцев, что они провели вместе, пытаясь спасти Минхо, — но эта версия Ньюта не испытала ничего из этого. Это как если бы они были стерты и Томас не думает, что может исправить это. Это не его Ньют. Это точно так же может быть незнакомец. — Ну, — Ньют прочищает свое горло. — Полагаю, я должен представить тебя остальным. Он поднимается и предстлагает Томасу руку. — Давай. Вместо протеста Томас решает следовать за ним без недовольства. Ньют представляет его Строителям, Винстону, Клинту и Джеффу, Бэну с Минхо и остальным Бегунам, как и всем, кого они встретили на своем пути. Томас по кругу повторяет старые и новые имена, не упоминая о своем желании стать Бегуном. Галли врезается в него, все равно почти сбивая с ног. Томас входит в ринг для борьбы с тонущим в животе, будто свинцовый шарик, ужасом. Позволь Галли победить, позволь Галли победить, позволь Галли победить. Томас думает, что на этот раз они могли бы быть друзьями. Дружба с Галли может быть той самой вещью, что спасет жизнь Чака, поэтому Томас твердо намерен заставить это произойти. Даже если это значит унизиться и дать себе проиграть. Его план обратился дерьмом в тот момент, когда Галли бросается на него. Инстинкты взяли верх над Томасом и, вместо того, чтобы позволить себе быть пораженным, он отступает в сторону, и Галли спотыкается, пытаясь замедлиться. Глэйдеры вокруг них вопят и кричат. Галли бросается на него снова, Томас уворачивается. Он понимает, что побеждает, не планируя этого. Затем, уже лежа на земле, он толкает Томаса в ногу, выбивая его из равновесия. У Томаса нет времени удержаться от падения до того, как одна сторона его лица ударяется о землю, точно как раньше. Раскаленная вспышка пронзает его голову. Звук полный боли вырывается из его глотки, и вместо своего имени, мигающего посреди его разума, он чувствует лишь, как его голова трещит. Он поднимается, подрагивая. — Все нормально, Новенький? — Прекратите называть меня Новеньким. Мое имя Томас, — он бездумно огрызается, затем закрывает свой рот. Воцаряется тишина. Алби радостно вскрикивает, и давящая тишина становится чем-то забытым, когда Томаса затолкнули в центр толпы кричащих парней, что поднимают свои напитки в небо в подобии какого-то странного тоста. Томас отказывается от второго напитка — его голова продолжала пульсировать после удара. Длинные пальцы оборачиваются вокруг его запьястья и выдергивают Томаса из толпы, маневрируя между пьяными глэйдерами. Они остановились лишь когда достигли края группы. — Ты уверен, что все в порядке? Ты ударился головой чертовски сильно. Ну конечно, это Ньют. Это всегда Ньют. — Да, нормально, — отвечает Томас и задумывается на мгновение. — Я думаю, пойти спать неплохая идея, — он подносит руку к своему затылку и утрирует гримасу боли. — Конечно, — соглашается Ньют. — Я покажу тебе твой гамак. Он не спит. Бессонница, кажется, перенеслась из Тихой Гавани вместе с его воспоминаниями. Но ни сила, ни выносливость, ни шрамы — ничто физическое не передалось ему так, как разум и психическое состояние. Он, его тело — все точно такое же, как впервые. И это пугает его до смерти. Ты получил воспоминания, напоминает он себе. Этого будет достаточно. Томас лежит в своем гамаке и легкие покачивающиеся движения утомляют его, затуманивая мысли притяжением сна. Так что он садится, перекидывает ноги через гамак и направляется в сторону Могильника, надеясь, что прогулка немного очистит его разум. — Я могу спасти его, — шепчет. — Могу. И у него получится, если он все сделает правильно. Затем тихий голос его сознания решает заговорить с ним. Но что насчет остальных? Томас останавливается. Я могу спасти их тоже. Если ты начнешь все менять, бормочет голос, у тебя, возможно, не будет даже шанса спасти его. Если бы тебе пришлось выбирать между Чаком и Ньютом, кто бы это был? И это сбивает его с ног, заставляет приглушать свои всхлипы рукой и бороться с криком, пузырящимся в его горле. Это момент, когда он знает наверняка, что это не сон. Потому что никакой сон не ощущается таким образом. Ты не можешь спасти каждого. Ты должен выбрать. Я не могу. В таком случае, они оба умрут. Они все. Снова. Я могу изменить это. Ты не можешь повлиять на то, что уже произошло. Это пока не произошло. Ты должен выбрать. Я не собираюсь выбирать кому жить, а кому умереть. Не собираюсь играть в бога, Томас знает свой выбор. И внезапно единственная цель его жизни — это вывести своих друзей из этого ада живыми. Всех. Даже если это значит, что взамен он умрет. Ради Ньюта, Минхо, Чака, Галли, Алби, Фрайпана, Господи, да даже ради Терезы — он бы умер больше тысячи раз. Тереза скоро появится. Что ты будешь делать? Мысль возникает из ниоткуда, поражая Томаса так сильно, что слезы прекращают течь и голова кружится. Он думает. Думает, думает, думает, но в конце концов так и не может решить, простить ее или нет. Так много людей Правой Руки умерло из-за нее. Независимо от того, простил он ее или нет, он знает, что не доверяет ей. Никогда больше, скорее всего, не сможет доверять ей снова. Но он нуждается в ней. Потому что, хоть жизненная сила Томаса и является лекарством, он не знает, как получить к нему доступ. Он мог бы истекать кровью ради Ньюта и остального человечества сколько угодно, но это ничего не значит, если Тереза или Мэри не смогут превратить ее в необходимую сыворотку. И для того, чтобы Мэри осталась живой достаточно времени, чтобы это произошло, Томасу необходимо разобраться с Терезой. Внезапно мысли Томаса достигли тупика. Решение, которое он не может принять. Если ты хочешь убедить Терезу не предавать тебя, ты должен рассказать ей. Рассказать обо всем. Более разумная его часть утверждает, что рассказывать кому-нибудь будет опасно: это риск, на который Томас не знает, сможет ли пойти. Нет, если это повлечет за собой больше смертей. Никто не заслуживает смерти из-за него. Что мне стоит делать? Томас находится в нескольких секундах от того, чтобы озвучить слова жалкой, в каком-то смысле, молитвы, когда звук шаркающих шагов достигает его ушей. Он вскакивает на ноги и бросается к большому дереву, чтобы спрятаться, затем выглядывает и прищуривается, пытаясь рассмотреть глэйлера, являющегося причиной шума. Томас быстро осознает, что это не один человек, а два. Оба пытаются быть тише, утихомиривая друг друга и подавляя смех, когда проходят дальше к деревьям. Томас заинтригован. Это что-то новенькое. Глэйдеры останавливаются и он может разглядеть лишь их темные фигуры. — Тсс, ты заставишь нас быть пойманными снова. Томас не узнает голос. — В прошлый раз это была твоя вина, Бэн, — а этот голос он не смог бы забыть, даже если бы попытался. Но Галли звучит иначе. Он никогда не видел его счастливым, но он думает, что именно эта эмоция сейчас слышна в его голосе. Галли? Бэн и Галли? Что они здесь делают? Ответ на вопрос находится, когда речь Галли оборвалась посреди предложения поцелуем Бэна. Томас думает, что он мог бы потоптаться по Могильнику, крича, и никто из них не заметил бы его присутствия. В любом случае, он ведет себя тихо на своем пути обратно в гамак, не желая разбудить остальных. Он стаскивает свои одеяла из гамака и устраивает их на полу, что менее комфортно, но устойчиво. Если Томас в чем-нибудь и нуждается сейчас, это в стабильности. Он ложится и проводит оставшуюся ночь, обдумывая, как оставить Бэна в живых на этот раз. К тому времени, как солнце начало восходить, у него был приблизительный набросок плана: такого нелепого, за который он мог бы даже потом быть изгнан, и второй план — запасной, реальные шансы которого сработать практически равны нулю. Но единственным альтернативным вариантом есть сказать Ньюту и Алби, что это уже происходило с ним раньше. Томас совершенно уверен, что будет лишь заперт в кутузке за свои проблемы. Возможно его даже постигнет участь изгнанника, если они посчитают, что он работает на ПОРОК. Галли убьет меня, думает Томас и эта мысль заставляет его улыбнуться. — Чего ты улыбаешься? Или, скорее, почему ты на земле? Алби звучит слегка позабавленно, и Томас садится, обнимая свои колени. — Не мог уснуть, — он отвечает с чем-то вроде пожатия плечами, и Алби кивает. — Это может происходить, — говорит он и звучит более понимающе, чем Томас ожидал. — Но мы все здесь работаем одинаково тяжело, поэтому тебе лучше хорошо поспать следующей ночью, ведь ты будешь помогать так же, как и каждый. Вот оно. — Понял, — он поднимается на ноги и обдумывает свой план в голове. — Хэй, Алби? — Да? — он выдыхает что-то близкое к тяжелому вздоху. — Когда Бегуны покидают Глэйд? Внезапно парень выглядит более заинтересованным в разговоре, хмурясь сильнее. — Откуда ты знаешь о Бегунах? Я не объяснял тебе специализации вчера. На один короткий момент Томас запаниковал. Затем он поражен осознанием, что даже не должен лгать. — Ньют рассказывал мне об этом у костра, — Томас надеялся, что ему не придется повторять этот разговор. Похоже, ему повезло. Алби медленно кивает головой и недоуменное выражение сходит с его лица. — На самом деле, они должны быть готовы идти прямо сейчас. Вот дерьмо. Этого времени не достаточно. — Могу ли я сначала поговорить с ними? — Они должны делать свою работу, Новичок. Ты не можешь мешать, — растерянное выражение возвращается, сопровождаясь на этот раз слабой взволнованностью. — Точно. Ты абсолютно прав, — отвечает Томас, кивая головой. — Извини. — Все нормально. А теперь давай за мной, мне есть что тебе показать. Алби проводит его к стене, все время разговаривая, объясняя три правила Глэйда, которые не успел объяснить вчера. Томас не перебивает, предпочитая не спускать глаз из закрытых Дверей, находящихся ближе всего к Хоумстэду и которые Бэн с Минхо покинут совсем скоро. Это не сработает, осознает Томас. Я должен уйти от Алби. — Хэй, Алби? Тот останавливается и окидывает его неприятным взглядом. Скорее всего, Томас таки перебил его. — Я, эм... — Думай, Томас, думай. Он проводит рукой по своим волосам и его пальцы нащупывают шишку на голове, нежную на ощупь. — Я действительно сильно ударился головой у огня прошлой ночью. И я... Я, вроде как, чувствую себя немного хреново. Томас и правда начинает чувствовать себя плохо, но не из-за ушиба на голове, а потому что его План А уже сейчас выглядит не слишком хорошо. Алби окидывает его взглядом. — Выглядишь дерьмово, — размышляет он. — Ньют отвел тебя в Лазарет вчера. Помнишь где он находится? Томас кивает. Прошу, не иди со мной, пожалуйста, не нужно идти за мной... — Отлично, направляйся туда. Клинт должен был уже проснуться, он тебя осмотрит, — затем он машет ему. — Мы можем сделать это позже. У меня есть незаконченные дела, а потом я найду тебя перед обедом. Когда закончишь в Лазарете, найди Ньюта — он начнет искать для тебя работу. Томас заставляет себя идти, а не бежать в сторону Лазарета. Когда он оказывается за пределами видимости Алби, он рывком вламывается в Картохранилище. Вот только внутри никого. Это значит лишь... Гулкий скрежет открывающихся Дверей скользит по воздуху, словно лезвие ножа. Блять. Он бежит обратно к поляне, уже зная, что опоздал. Как и следовало ожидать, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на Двери, они широко открыты, а перед ними никого нет. Томас упустил свой шанс. — В таком случае, План Б, — бормочет он. Скребучий, шаркающий шум привлекает его внимание. Он оглядывается, но лишь чтобы увидеть маленьких шпионов ПОРОКа — сверчков — вцепившихся в ствол дерева позади него. В этот момент Томас приходит к осознанию. Я не могу кому-нибудь рассказать об этом, потому что ПОРОК обязательно узнает. Я потеряю все, что у меня есть. Поэтому Томас не может упоминать эту вещь с путешествием во времени. Вообще. Мне лишь нужно подождать, пока мы доберемся до Объекта. Затем до Жаровни. — Томас? Что ты здесь делаешь? Он прикрывает свои глаза на короткий миг и делает глубокий дрожащий вдох. Разве Ньют контролировал меня подобным образом в прошлый раз? Словно куда бы я, черт возьми, не повернулся, он будет там. Я не могу уйти от него. И как бы Томасу не хватало этой улыбки, каждый раз, когда он смотрит на него, это будто нож, наносящий удар в грудь. Как соответствующе, мрачно думает Томас, поворачиваясь, чтобы видеть заместителя. — Я просто, эм... Возвращался из Лазарета. Алби... — Лазарета? — переспрашивает Ньют, мило нахмурившись. — Почему? — Моя голова. Она болела немного, но сейчас все в порядке, — нет смысла заставлять его чувстовать излишнюю обеспокоенность, особенно взирая на тот стресс, что будет сброшен на его плечи через несколько часов. Тереза скоро появится. Остальная часть Глэйда начинает просыпаться. — Как скажешь, шанк, — Ньют пожимает плечами. — Тогда вырежь свое имя на стене? — Не сейчас, — отвечает Томас. — Алби сказал, что заберет меня на обедном перерыве и поможет сделать это. Но так же он сказал найти тебя и что ты найдешь для меня работу. Ньют наклоняет голову в сторону с задумчивым видом. — В таком случае, я полагаю, мы можем начинать тестировать тебя. За мной, приятель. Томас следует за ним к Плантациям, где Ньют останавливается и приветствует Зарта, который уже усердно работает. — Это Зарт, он Куратор работников Плантаций, — объясняет Ньют. — Взял его начать с нами сегодня? — спрашивает Зарт, поднимая взгляд с почвы. — Не думаю, что он бы хорошо справился с Забойщиками или Жижниками, — пожимает плечами Ньют, и Зарт бормочет что-то, соглашаясь. Ньют подходит к одной из множества высоких решеток, сделанных из толстых веток, и начинает длинное, подробное объяснение. Томас сосредоточен скорее на звучании его голоса, чем на самом смысле слов. — Ну? — вынуждает Ньют, и Томас вздрагивает, смотря на него снизу вверх. — Бери лопату, шанк, и иди работай, — он смеется. Следующие несколько часов прошли за легкими разговорами и редкими саркастичными замечаниями со стороны Ньюта. Томас осознает, как легко оказалось вернуться в темп этих вещей. Обед наступает, затем проходит, и он вырезает свое имя на стене, прямо под именем Минхо. Возвращает нож Алби и возвращается к работе на Плантациях. Солнце все-таки достает их: Томас закатывает рукава, а Ньют снимает рубашку, завязывая ее на своей талии. Кто-нибудь пытался забраться наверх? Слова возникли в голове Томаса, но он отказался произносить их. — Ньют? Он хмыкает и смотрит на него, изогнув бровь. Томас моментально колеблется, пытаясь решить как сформулировать свои слова. Теперь он должен понять мысли в голове Ньюта, иначе его план по предотвращению изгнания Бэна может не сработать. — Значит у вас есть правила, верно? Что будет, если кто-то нарушит одно из них? — Тебе лучше не планировать это, — Ньют хмурится. Вообще-то я пытался, но исчерпал чертово время. Ударить Бэна в лицо не было бы верным способом удержать его от сегодняшнего выхода в Лабиринт. — Нет, конечно нет! — поспешно отвечает Томас. — Я лишь думал о том, как вы их укрепляете. — Шанки, нарушающие правила, наказываются. Томас делает длинный вдох. — Да, но как? — Они... Их отправляют в Лабиринт, — Ньют некомфортно двигается, вдруг отказываясь встречаться со взглядом Томаса. — И... Никому еще не удавалось выжить ночью в Лабиринте. Мы называем это изгнанием. Делали лишь дважды. — Почему? Почему бы не дать им второй шанс? — Томас аккуратно подбирает слова. Он смотрит на свои руки. Потому что если Томас заслуживает второй шанс исправить свои ошибки, то Бэн, безусловно, заслуживает второй шанс в жизни. — Хэй, Новичок, — говорит Зарт и протирает брови, размазывая грязь по своему лбу. Он не замечает внезапного молчания Ньюта. — Сделай одолжение? — Что тебе нужно? — Томас не отводит взгляд от Ньюта, когда отвечает. Зарт бросает пустое грязное ведро перед ним. — Принеси немного удобрений? Томас застывает. Вот дерьмо.