***
Когда юный Малфой съел бутерброд и выпил стакан молока, принесённые Добби на трясущемся в наспех забинтованных руках подносе, он начал бесцельно бродить по особняку. Он было думал помучить домового эльфа глупыми приказами некоторое время — это всегда было смешно, но он знал, что если из-за этого эльф завтра вечером не сможет нормально сделать уборку, его мать разозлится. Он вздохнул. Иногда он всерьёз ненавидел свою жизнь. Родители никогда ему ничего не разрешали… Он завернул за угол на третьем этаже. Это был коридор, ведущий к кабинету его отца. Ещё одна запретная вещь. Он знал, что у его отца там множество классных штук, некоторые он даже покупал при нём — в Лютном переулке. Но Драко не разрешали туда даже заходить! Это было так несправедливо! Он остановился, увидев, что дверь в кабинет была слегка приоткрыта. Его сердце ускоренно забилось. Отец никогда не оставлял кабинет открытым, уходя. Салазар, иногда он даже закрывался там! Наверняка он забыл об этом, когда мать распереживалась, мол, они опаздывают, а Добби всё никак не может найти её изумрудный кулон или ещё что-то там, и начала суетиться. Он поверить не мог своей удаче. Он осторожно подкрался поближе, не зная, зачем он крадётся, ведь там никого не могло быть. На заваленном бумагами столе отца одиноко горела настольная лампа. Казалось, он выбежал из кабинета второпях, прервав что-то, а потом забыл об этом. Драко с любопытством оглядел тускло освещённую комнату. Конечно, он уже заглядывал туда раньше — через открытую дверь, но он никогда не заходил в это рабочее святилище отца. Потребность изучить все запретные двери и шкафчики была непреодолима. Драко подошёл к столу, но все бумаги выглядели скучными и унылыми. Ничего интересного. Он на цыпочках прокрался к противоположной стене и уставился на странные, отчего-то зловещие объекты за полированным стеклом. Драко потянулся к дверным ручкам шкафчиков, но на секунду заколебался и отдёрнул руку. Он слышал, как отец называл некоторые из этих предметов опасными. И эти штуки его слишком пугали. Там, кажется, был череп… Он смотрел на него? Драко поспешно отошёл к массивным книжным шкафам, чтобы не видеть эту черепную штуку. Он окинул взглядом корешки с названиями. Куча книг о заклинаниях и зельях. Ему они не пригодились бы — он не мог ничего сварить незамеченным, и палочки у него не было. Куча исторических книг, книги о родословных… Об этом ему уже всё рассказала наставница, миссис Эйвери. Салазар, он не ожидал, что всё будет таким скучным! Но потом он наткнулся взглядом на маленькую книжку в кожаной обложке. Там была только монограмма и слово «Реддл». На самом деле, она казалась довольно обычной, но что-то в ней заинтриговало Драко, заставило протянуть за ней руку. Он снял книгу с полки и покрутил в руках. Сзади на коже было оттиснуто: «Собственность Тома М. Реддла». О. Так это была не книга загадок, а книга какого-то Реддла*. Драко подивился тому, что в шкафу его отца стояла книжка кого-то другого, открыл её на первой странице и был очень разочарован, увидев, что страницы пусты. Затем он нахмурился. Странно, что у его отца было что-то такое старое и потрёпанное, как этот, судя по всему, дневник. Дневник, который какой-то парень по имени Реддл купил, подписал и никогда не использовал. Зачем он его отцу? Драко не знал, зачем, но засунул книгу в карман мантии и, окинув комнату взглядом напоследок, вышел и закрыл за собой дверь. Уже было поздно, но его родители всё ещё не вернулись. Не то чтобы он этого так ожидал. Они часто оставались на таких ужинах допоздна; не то чтобы ему что-то от них было очень нужно. Один раз прикрикнешь, и домовый эльф уже несёт тебе всё, что ни пожелаешь. Он осторожно вернулся к себе в комнату, спеша поскорее пройти все тёмные углы и коридоры, стараясь не поддаваться желанию сделать именно это. Он никогда-никогда не признался бы никому, и в светлые, погожие деньки — даже себе в том, что ночевать одному в громадном тусклом особняке было чуточку страшно. Дойдя до комнаты, он плотно закрыл за собой дверь и тихо выдохнул с облегчением. В мраморном камине весело горел огонь, лампа на тумбочке рядом с огромной кроватью с зелёным балдахином ярко светила. На всякий случай он зажёг настольную лампу в другом углу, и всё тёмные углы перестали быть таковыми. Он вынул дневник из кармана мантии, положил его на глянцевую поверхность стола и недоуменно поглядел на него. Он по-прежнему не знал, зачем забрал его. До этого дня он и не задумывался о ведении дневника. Хотя это казалось классной, взрослой вещью… Он поджал губы, вытащил перо с чернильницей и открыл тетрадь на первой странице. Поместье Малфоев, 24 ноября 1988 Мать с отцом снова задерживаются. Сегодня вечером было довольно скучно. Как только он закончил предложение, слова и цифры потихоньку начали растворяться, пока совсем не исчезли. Драко нахмурился. Это было странно, но не так уж и сильно. Возможно, дневник был зачарован так, что чернила становились невидимыми, чтобы никто не мог увидеть написанное. Полезная функция; она бы объяснила, зачем его отцу такой с виду обычный дневник. Это было бы чудесно; ему оставалось только узнать, как делать слова обратно видимыми, если ему вдруг захочется их перечитать. А пока он быстрым движением макнул перо в чернильницу и написал: Так всегда, когда они ходят в гости к Яксли. Не то чтобы мне так уж хотелось пойти с ними; в последний раз Аврора опрокинула свой стакан тыквенного сока на мою новую парадную робу, а потом зарыдала, потому что у неё больше не было сока. Мерзкий ребёнок. Ненавижу её. Чернила снова исчезли, но на сей раз Драко просто продолжил писать. А я всё равно хотел бы, чтобы отец говорил со мной не только тогда, когда учит или ругается. Он вечно работает! А вот мама классная. Она пообещала купить мне новый набор плюй-камней, когда мы пойдём на Диагон-аллею по магазинам на следующих выходных. Я потерял пару камешков, а этот тупой эльф их не нашёл. Он бесполезный. Чернила исчезли. Драко был удовлетворён своей первой записью. Он было собирался отложить перо, но вспомнил кое-что ещё. Он снова макнул его в чернильницу, а после подписал рядом: «Дневник Драко Малфоя». И вдруг случилось то, что чуть не заставило его перевернуть чернильницу. На странице, где он писал, начали из ниоткуда появляться слова, но не те, что он выводил ранее, и не его почерком. Драко ошарашенно уставился на аккуратные буковки на бумаге. Здравствуй, Драко. Меня зовут Том. Мне жаль, что твой день не задался.***
Осколки тарелок в мелкий голубой горошек валялись на плитке. Гарри сжимал руками лоб. Внезапно острая, нестерпимая боль пронзила его голову, будто кто-то ударил его туда ножом. Она пришла из ниоткуда и через секунду исчезла, оставив за собой тупую пульсацию. Казалось, будто его мозг вытекал через глазницы. Гарри прижал руки к правой стороне головы, пытаясь мелко дышать и не давая вырваться наружу съеденным за ужином грибам с хлебом. Днём они ходили за грибами, потому что Сириус объявил это предположительно последней возможностью в этом году — скоро должен был пойти первый снег. На улице было холодно; в тени леса воздух был особенно кусачий — низкие лучи солнца едва проникали сюда. Но им всё равно было весело. Гарри надел один из тёплых вязаных шерстяных свитеров Сириуса, поэтому не мёрз. Свитер висел на нём мешком, как одежда Дадли, и тоже был поношенным, так как когда-то его носил ещё дядя Сириуса, но, в отличие от обносков Дадли, вещи Сириуса согревали его изнутри так, как не грела никакая тёплая шерсть. Воздух пах лесом и травами, и они наблюдали за белками, а один раз увидели даже лисью семейку. А потом Сириус, как всегда, придумал забавную игру. Соревнование «Кто найдёт больше маленьких вкусных земляных обитателей». Гарри обвинил Сириуса в жульничестве, когда тот превратился в Бродягу — собачий нос куда лучше различал запахи! Но после они начали бегать друг за другом, забавляясь, и почему-то в процессе Гарри очень часто натыкался на особенно большие группы их жертв. Так — бегая по лесу, смеясь и между делом собирая грибы — они и провели день. Когда солнце почти скрылось за поверхностью озёра, а Гарри и Сириус вернулись домой, они просто падали от усталости. Ну, Гарри так точно. Они договорились, что Гарри будет согреваться у камина, пока Сириус приготовит ужин, а потом Гарри поможет ему с мытьём посуды. На этот раз Сириус хорошо справился с задачей — он поджарил грибы с травами и ухитрился даже сделать так, что ничего не подгорело. Они были очень вкусными и по-прежнему пахли лесом. Они ели грибы с хрустящим хлебом, и Гарри всё говорил Сириусу о лисьей семейке и просил сходить навестить их когда-нибудь ещё раз. Довольно уставший после их долгой прогулки, Гарри понёс тарелки на кухонный стол. Тогда-то всё и случилось. На секунду боль была такой острой, что он даже не успел осознать, что тарелки выскользнули из его рук, теперь прижатых ко лбу. Но он тут же всё понял, когда боль отступила. Рука Сириуса сжимала его плечо; крёстный что-то ему говорил. — Гарри! Что с тобой? О нет. О нет. Нет… Гарри опустил взгляд на кучку осколков на полу. — Прости! Прости, прости, прости… — забормотал он, по-прежнему стискивая голову. — Прости. Прости. Ладони держали его за плечи, гладили его руки. — Гарри, посмотри на меня. Гарри! — голос Сириуса. Волнение, не злость. — Что не так? Пожалуйста, скажи мне, что с тобой! Тебе больно? — беспомощность, отчаяние, не возмущение, не раздражение. — Пойдём. Пойдём присядем, — Сириус уводит его к дивану, усаживает среди подушек. Нежность и ласка, не жёсткость, не безразличие. Руки гладили его волосы. Сириус что-то тихо бормотал. Что-то мягкое, успокоительное. Постепенно боль утихла, стала редкой, пульсирующей. Сириус берёт его ладони в свои, отстраняет ото лба. Ласковые прикосновения. — Прости. Прости, Сириус. — За что только? — снова беспомощность, непонимание в голосе. — За то, что я разбил посуду. Что надоедаю тебе. Глубокий вдох. Ещё больше нежных прикосновений. — Тарелки — последнее, о чём я беспокоюсь, щеночек. Я за тебя волнуюсь. И ты мне не надоедаешь. Я тебе уже говорил, ты мне никогда не надоешь. Но рассказывай мне, когда что-то болит. Голова? Ты ударился? — Нет. Она просто взяла и заболела. — Давай посмотрю, — руки Сириуса трогают там, где больно. Лечат не эту боль, но другую, ту, что глубоко в его сердце. — Ничего такого не вижу. Пойдём уложим тебя в постель; я сделаю тебе компресс и поищу немного лаванды — насколько помню из гербологии, она помогает. Сильные руки подняли его и перенесли в спальню Сириуса, укрыли тёплым одеялом, положили на лоб холодную ткань, и Сириус был рядом, что-то там делал, и боль почти прошла, осталась только в памяти, и он начинал дремать. Когда привычный запах горелого разбудил его следующим утром, происшествие было почти забыто, как и боль. Кое-что его беспокоило — сон о мальчике с тетрадью, который у него не получалось вспомнить. Но после он присел за стол перед огромной стопкой сладких гренок и тут же всё забыл.