assorted

— Мне сказали, что вы выдаете себя за Бога. — мужчина в ослепляюще-белом халате подправил очки на переносице, хотя они и так идеально сидели. сложил руки на животе, мягко массируя большим пальцем остальные. Его молодое лицо выражало терпение и принятие. Мужчина был готов поверить всему, что Чон Хосок расскажет. Он заранее был согласен со всеми его словами, пусть и максимально абсурдными. — Не совсем. — аккуратно подбирает слова Хосок, хотя густой туман в голове подбрасывает к опасному краю тотального откровения из раза в раз. — Я все пойму. — Чону хочется презрительно скривиться из-за чужого лживого заверения, но организм занят тем, что пытается отогреться в ярких лучах солнца после двух суток купания в ванной. теплая вода быстро остыла, а менять ее, несмотря на то, что пациент вынужденно справлял нужду прямо там — никто не собирался. — Вы можете быть со мной откровенны. — Я не бог. — единственная правда, которую он готов признать. Пока что. Новый главный врач больницы для душевнобольных, энтузиаст своего дела, настырно пытался достучаться до каждого пациента, а их в этой тюрьме было не меньше ста. Все эти люди, как и Хосок, больше не вписывались в норму современности, они либо были слишком умны для этого мира, либо слишком буйны, как и сам Чон. — Мне сказали, что вы раньше вели себя довольно…нагло, самоуверенно. — слегка отогревшись на солнце, Хосок с тихим стоном меняет позу, кладет одну ногу на другую, опускает руки к земле, позволяя им безвольно обвиснуть. — Я был молод. — Это было всего четыре дня назад. — Ваша гидротерапия творит чудеса. — Хосок все-таки позволяет себе ухмыльнуться, хотя непослушный из-за чудовищной дозы лекарств язык еле вмещается в собственной полости. Деланное добродушие на лице врача стирается моментально, а в глазах мелькает секундный ужас: у чона в последнее время ухмылка получается на редкость жутковатой — ему было на ком срываться каждый день. — Так что вы тут делаете, как вы думаете? — взяв себя в руки, врач машет в сторону расположившейся справа от них больницы викторианской эпохи. Здание мутно блестит грязными окнами на всех трех этажах, а колокол в башенке на самом верху глухо, сонно отбивает 12-й час дня. — Разговариваю с вами. — врач сдержанно улыбается. — За что вы сюда попали? — Хосоку не надо вспоминать, как попал сюда. Чон Хосок, единственный в своем роде демон, из-за глупой случайности попавший в мир мёртвых. Эти тупые души понятия не имеют, что умерли, продолжают существовать и дальше, да и Хосоку все равно, это не его царство, но то, что он встрял тут и находится под влиянием этого мира больше десяти дней, — очень и очень плохо. Чон понятия не имел, что иной мир так повлияет на него. Он смотрит на этих людей, и видит лишь их грехи, этакие дешевые сосуды для драгоценной крови. Он видит их фальш, лживые глаза, и легко считывает примитивные мысли в жестах и мимике. Хосок не умеет читать мысли, как другие высшие демоны, но смотрит сквозь людей и видит лишь грязь. Люди такие ублюдки. Такие твари. деньги. секс. табак. мясо, соус да побольше алкоголя. даже в детях перевешивает злая зависть. убийства. секс. убийства. секс. убийства ради секса. Так гнусно. — Я рассказал, откуда я. — врач подбадривающее кивает головой, понуждая продолжить. Хосок тяжко вздыхает и с полным принятием опускает голову на спинку плетенного кресла. Вслушивается в отдаленные голоса гуляющих пациентов под строгим наблюдением накаченных медбратов. Выхватывает из людского шума намек на щебет птиц и пытается настроиться на их волну, отдалиться от всего грязного, человеческого, мёртвого. Отстраненно размышляет, не попросить ли о лоботомии, так как больше существовать тут нет никакой воли. Прикидывает, сможет ли хоть что-то сделать, если не сдастся прямо сейчас, и вернуться в родную цитадель. Нет, не сможет. Он уже все перепробовал, его Силы тут бессильны. — И откуда Вы? Хосок позволяет злым слезам скатываться по вискам и затеряться в отросших волосах, до которых еще не дошли ножницы госпиталя. — А Вы сделаете мне лоботомию? — Нет, конечно. — заверяет врач, и Хосок впервые за долгое время чувствует искренность от этого пропащего смертного, который за грехи при жизни попал именно в этот мир. Ну, конечно. Хосок ведь уже не буйный. Только неуправляемых таким способом «лечат». — Но я прошу. — Простите? — Я хочу его…лоботомию. — Чон отлично знает, какие страшные вещи вытворяют в больницах эти людишки, как пытают пациентов. И знает, что после таких варварских лечений пациенты становятся овощами. Тем же лучше. Ловушка захлопнута, он тут навеки. Он даже готов отдать свое бренное тело на эксперименты, если заранее отключат все чувства. Вот такой он неправильный демон. — Да, конечно. — естественно, соглашается врач. Ему без разницы на человеческие жизни. И Хосок не может поверить, что монстром считают демонов, а не всех людей на планете. — Но только после официального суда. — Да, конечно. — старый маразматик, никакого суда не будет же… — Давайте вернемся внутрь, у вас по расписанию шоковая терапия… — прошу… — жалостливо, совсем непристойно хнычет Хосок, не желая проходить все заново по кругу. Врач дергает его за руку, но Чон подбирает к себе ноги и прячет лицо. Больничная грубая одежда шуршит, глуша недовольные слова сбросившего маску добродушия врача. Перестав его тормошить, зовет ближайшего медбрата. — Я хочу уйти отсюда… Он не хочет тут быть. Не в этом мире. Умереть тут недостойно демона, такая смерть нелепа, но Хосок так юн…он слишком мало прожил, что так по-дурацки из-за ошибки погибнуть. Он даже не начал официально работать… Несправедливость. Медбрат грубо дергает его за шкирку, ненароком хватает за волосы, распространяя острую отрезвляющую боль. Больно ведь. Хосок вскрикивает и дергается в сторону, плетенное кресло падает назад от той силы, с которой Хосока тормошат прямо за волосы, а впоследствии его валят на траву и так и волочат по газону к госпиталю. Церемониться никто не намерен. — Привяжите его к кровати, и сразу двойную дозу транклизитарово. — Нет…не надо… — Хосок еще не пришел в себя после прошлых инъекций. Медбрат неожиданно резко останавливается на месте. Отпускает Хосока и, пошатываясь, переступает с ноги на ногу. Громко начинает хрипеть, выпучив глаза в откровенном ужасе. — Вы что творите? — врач замирает неподалеку. — Хватайте пациента немедленно! — он не понимает. ничего не понимает. Но хосок убегать не собирается. Во все глаза смотрит на упавшего на колени мужчину, который заживо сдирает с себя кожу, который, наивный, тоже не осознает, что сгорает прямо сейчас. заживо. мужчина истошно кричит. А хосок отползает немного назад, так как помнит, что еще пара мгновений — тот вспыхнет ака спичка. -Чон Хосок. — врач оседает на пол от развернувшегося ужаса перед глазами, зажав рот и нос от тошнотворного запаха горелого человеческого мяса. Но Хосок смотрит лишь на возникшего прямо перед ним высшего демона. Лица совсем не видно: вся кожа в алых сложных рунах, глаза сверкают адовой темнотой, а из волос и вовсе виднеется сплетения костяной ветви непонятного вида. пока непонятного, но хосок обязательно разберется, так как Ким Намджун, его покровитель тут. Он здесь. Пришел за ним. — Нагулялся? — Намджун рта не раскрывает, но его голос оглушающим гулом разносится по двору госпиталя. Ошарашенные персонал и пациенты не знают на что смотреть: на тёмные останки сгоревшего заживо медбрата или сотканного на глазах существа. — Это было…жестко. — Хосок, кажется, сейчас заплачет. Поспешно утирает сопли рукавом, понимая, что этого покровителя не разжалобить слезами. Да он и пытаться не будет. — Я тут не веселюсь. — Да, конечно. А покинуть меня, цитадель, сбежать без намека на местоположение, это не жестко. — руны на лице становятся все массивнее, и Хосок понимает, что еще недолго, и истинная форма Намджуна вырвется наружу. Концентрация оголеной ярости превышает сверхнормы, и покровитель вдруг начинает кричаиь, угрожающе нависая. — Я искал тебя по всем столетиям! По всем годам, месяцам, неделям! Я понятия не имел, где ты, как ты! Ты даже не знаешь, сколько реальностей я прошерстил, чтобы найти тебя в… — Намджун впервые оглядывается вокруг и бушующий нечеловеческий гнев в нем немного затухает. — В мире мертвых? — Намджун резко сбрасывает с себя оцепенение и присаживается на корточки перед молодым демоном. — Какого дьявола, Чон Хосок?! — пылающими ладонями хватает его лицо и прикрывает глаза, проникая в его мысли, воспоминания. Хватка крепчает с каждым мгновением, пока он детально разбирает каждое происшествие, и ему откровенно не нравится то, что видит, но Хосок не сопротивляется. Он не имеет право, пока высший демон покровительствует ему в период обучения. Напротив, вцепляется в скользящую материю, накинутую на чужие плечи, поддается, желая слиться с ним в одно единое, неуверенный, что его не бросят тут из-заего глупой ошибки. Его ведт не оставят тут, правда? — Не оставите же? Покровитель длинно выдыхает. — Ты должен был сразу меня позвать. На крови. — неожиданно мягко шепчет Ким, хотя руны на лице продолжают уплотняться, а темнота в глазах лишь углубляется. Он не успокоился, хоть и нашел доверенного ему подопечного. И не скоро успокоится, на кону его честь и достоинство перед демоническим миром. — Простите, — виновато шепчет Чон, но Ким качает головой. — Это моя ответственность, не твоя. — мужчина щелкает пальцами несколько раз, приговаривая всех здесь присутствующих к небытию. Чон не успел сосчитать, да ему и все равно. Он знает, что покровитель априори справедлив, а на постигших участь этого медбрата ему плевать, ему никто не хотел помочь, его все лишь изощренно пытали. Ким выпрямляется и неожиданно хватает подопечного на руки. -Я…не… — Либо я несу тебя на руках, либо ты пьёшь мою кровь. В таком состоянии ты иначе не переживешь переход. — Чон, напрягшись всем телом, буквально сидит в чужих руках, не веря, что покровитель позволил коснуться своего тела. — Ты — за мной, — развернувшись, приказывает врачу, которого единственного оставил в живых, — у меня для тебя особое наказание. Чон удивленно выдыхает, но не шевелится. Решается крепко обхватить торс Кима, боясь, что его снесет. Будто пройдя все эти пытки с поисками, покровитель позволит ему упасть во время перехода. — Покровитель Ким…. Я…правда… — высший демон прижимает к себе подопечного и впервые позволяет себе слабую тень улыбки. — Давай я сначала успокоюсь, а потом я решу, как тебя наказать. — Хорошо. — поспешно соглашается. Раз покровитель думает о способах наказания, то тот почти уже успокоился. Не о способах пытки, уже хорошо. Юный демон не проверяет, идет ли за ними врач — знает, что тот ослушаться не посмеет, а вскоре ему и вовсе становится не до него: их окутывает уже знакомая, практически родная вспышка ослепляющего белого света с запахом сожженой травы.