assorted

Заковав запястья в железные кандалы и сцепив всех меж собой тяжелыми цепями, схваченные рабы бегали вереницой, не имея права сбить единый темп, — жестокий хлест кнута сразу же равнял бег гонимых. Рабов было около дюжины. Половину из них гнали без остановок столько же всадников, а оставшаяся половина была перекинута через седла всадников — то были зареванные девчушки. Их больше берегли, чем мужчин: девиц хотели представить как красивый товар для определенных намерений, а мужчин — рабочую силу. Спустя долгие дни, наконец-то глубокой ночью они зашли в город, где проходят торги людьми. Хосок тут бывал иногда, несмотря на человеческий рынок, на другой части рынка продают очень много полезных вещей, которые трудно добыть в других местах. Хосок приезжал сюда по воле отца и брата, и матери, пока та была жива. Сопротивляться никто уже не мог. Трое суток беготни всех умотал, сил не осталось даже на жалобы: некоторые, совсем отчаявшись и обессилив, тихо плакали, пряча свои глаза, но мокрые дорожки на лицах скрыть было невозможно. Хосок и сам был готов кричать и плакать, даже ползти на коленях, если это поможет ему сбежать. В последний раз он плакал, когда думал, что уже потерял отца, но вовремя вспомнил про Мин Юнги, — человека чести, на которого можно было положиться в трудную минуту. Он слыл справедливым человеком, помогающим нуждающим. И осталась маленькая надежда, что не дождавшись Хосока, Юнги хотя бы будет так великодушен, что поможет его младшему брату. Далеко в город они не ушли. Пленников как стадо затолкали во двор одного зажиточного купца, чьи стены были каменные и высокие, а дом состоял из двух этажей. Купец долго рассматривал рабов, больше внимания уделял девицам, отказался от двух — те показались ему слишком хилыми и слабыми, а за мужчин заплатил тотчас же. Пленников увели, а торги за пленниц продолжилось дальше — перекупщик не доверял своим глазам ночью, и ему не хотелось разочароваться днем. Однако, всадники тоже спешили замести свои следы, они боялись, что за ними погоня, потому согласившись на средней цене, те ускакали, прихватив двух девушек, от которых отказались. Железные ворота захлопнулись. Мельком задумавшись о том, через что возможно пройдут те бедные девчушки, Хосок впервые почувствовал нечто похожее на страх. Сейчас каждый из них в опасной ситуации, но сердце болезненно ноет отчего-то за тех двоих, которых уволокли. Хосок надеется, что их смерть будет быстрой. Ночью им позволяют спать без кандалов, но на их ломанном языке дают понять, что попыток бегства не простят. Хосок, понимая, что ту стену, которую рассмотрел при входе, не перелезть, сразу же падает у стенки и спит. Ночью его будит выстрел из ружья и вой испуганных псов, но сам не успевает испугаться, как засыпает обратно. Хосок впервые на рынке в качестве товара. С этой стороны все ощущается иначе. На длинном помосте в ряд стоят мужчины, на них снова цепи, а чуть поодаль, под тенью дерева, стайкой стоят девчушки, и если не приглядываться, то кажется, будто они добрые друзья, проводящие время беззаботно. Хосок предпочитает не приглядываться. Опустив взор, когда поставили длинный стол с молотком и письменными принадлежностями, Хосок начал ждать. Их по одному выводят вперед и, с каждым выкриком повышая цену, продают. Цепь неожиданно резко укоратилась: очередь приближалась к Хосоку, и его заметно начало потряхивать. Мыслей в голове не было. Страха тоже не осталось. Осталось непонятное чувство тревоги, когда тело боялось того, что может сделать сердце. Выбирая свою честь, Хосок мог много что натворить. Даже выбрать самое простое и трудное в то же время. Очередь дошла и до него. Желающих закупиться рабами всегда было много. Тут в большинстве своем были старшие слуги господ, сами привилегированные представители высшего света не любили пачкаться в таких местах и среди такого сброда. Хосока вывели вперед. Чужие мозолистые руки вздернули подбородок, вынуждая смотреть вперед, показывают его сильное тело, крутят во все стороны, умело повышают стоимость. В очередной раз, когда его дергают в сторону, Хосок взглядом цепляется за знакомое лицо, хотя намеренно не смотрел в толпу, чтобы меньшее унижение чувствовать. — Нет. — выдыхает, возвращая взгляд обратно. Его сковывает ужас, словно перед ним не родной человек, а какое-то хищное животное. — Чонгук, уходи! — требует, не понимая, не осознавая, как тут мог оказаться его младший брат. Это дорога очень опасна! Скрутить мужчину умелым ворам не стоит труда! Пересечь реку одно, а проехать столько и добраться до единственного города, где продают рабов… Ловушка захлопнута! Чонгук что-то кричит ему. Порывается пройти к первым рядам, что еще больше ужасает Хосока. Дернувшись, Хосок бросается вперед. Он не знает, что сделает, как защитит брата, как увезет его отсюда, но…это будет концом для Чонгука, концом для их рода! Он немедленно должен покинуть этот город! Начинается суета. Хосока грубо дергают обратно зв короткую цепь, сбивая с ног. Сверху его бьют плетью, чтоб неповадно было, но Хосок, сжав зубы, вновь вскакивает и пытается спрыгнуть с помоста, словно ему позволили бы. — Беги отсюда! Спасайся! — кричит брату, но тот не слушается. Наверное подумал, что Хосок хочет сбежать и теперь хочет помочь. Нет! Хосок хочет сбежать, но не тут, не здесь! Так что уходи, Чонгук, умоляю, побыстрее доберись до безопасности! Ударив его по затылку чем-то увесистым и тем самым оглушив, Хосока за ногу тащат с помоста, ни разу не позаботившись о его безопасности. Наверное сбросили со всех счетов. Тем же лучше — пусть бросят на корм животных: справиться с четвероногими иной раз проще, чем с двуногими.