***
Пробуждение Бальзамировщика началось с громких возмущений за тонкими стенами, изредка переходящих на странный визг. Не без усилий, он принимает сидячее положение, ощущая ноющую боль во всём теле. Жемчужно-серые глаза зацепились за широкое окно комнаты, ведущее в сад — они встречают непроглядную тьму. Иногда, томительными вечерами, он задавался вопросом, а действительно ли ночь за этими стёклами они видят? Настоящая ли она? Конечно, всë на это и указывало, будь то нередкая россыпь звёзд над головой, или полная луна. Но один только факт того, что полумесяц встречался тут подозрительно редко, уже наталкивал на некоторые раздумья. Собравшись с мыслями, он решается всё же подняться с кровати и посетить общую гостиную. Интересно, что вообще в их маленьком мирке, зовущимся Поместьем Олетус, могло вызвать подобный ажиотаж. — Научись спасать сначала, а потом только в матч иди, олух! Три разбега — все мимо. — А сама-то, а сама-то! Много может — только своим пистолетом и козыряет. Крыса подзаборная! — Что?! Как там говорят? Картина маслом? Так вот, перед ним, а также перед всеми остальными обитателями данного места, была самая что ни на есть настоящая картина маслом: вспыльчивая шатенка, по совместительству ещё и одна из участниц прошлого матча — Марта Бехамфил — яростно кричала на крупного парня, стоящего к ней практически впритык — Уильяма. Во-первых, кто додумался поставить в матч сразу двух Спасателей? Хотя… вопрос воистину глупый: страшнее, когда появляются четыре расшифровщика. Так, хорошо, второй, менее глупый: почему это всë до сих пор продолжается? Хоть вещь эта далеко не редкая, но, по своему обыкновению, всех, кто пытается начать какой-либо конфликт, быстро усмиряют и призывают к мирному решению. Всё-таки командная работа играет не последнюю роль в этом месте. Потому и каждый уважающий, или же несущий в себе хоть капли осознания всей ситуации выживший обычно считал своим долгом успокоить буйствующих коллег. Сейчас такие попытки тоже предпринимались: Пророк, или же просто Илай, упорно старался перекричать возмущения этой «парочки», но был успешно проигнорирован. В голове всплыла мысль, что этот матч был на сегодня последним, а значит, всем пора бы перестать создавать проблемы из воздуха и разойтись. Карл даже почти осуществил задуманное, уже было разворачиваясь в направлении своей комнаты и покидая это общество молодых и перспективных, но голос за спиной непроизвольно заставил остановиться. — Погоди-ка… — шатенка резко поменялась в лице, задумчиво оббегая взглядом комнату, — ладно ты, бездарь, но с нами ещё Эзоп был! Пропал только под конец. Люди, до этого с интересом наблюдавшие за конфликтом, обернулись на вышеупомянутого парня, а сама же девушка стремительным шагом направилась к нему. Глубоко вздохнув, Бальзамировщик обернулся, смеряя её холодным взглядом, граничащим с презрением. Он и так сегодня слишком много выслушал — и от выживших, и даже от охотников — лимит его терпения без того опасно приближается к своему максимуму, а тут они решили ещё и в выяснения отношений его ввязать. — Ты знаешь правила, Эзоп, и если ты тайно видишься с кем из «этих» в угоду себе… — Заткнись, Марта, — в комнате повисло неловкое молчание, после чего парень продолжил, — Фотограф нашёл меня до того, как я направился к вам. Мне просто повезло найти люк. — Ты даже не попытался нас спасти! — Бехамфил вновь перешла на недовольные вскрики, непоколебимо заглядывая в серые очи напротив. — А я, по-твоему, должен успеть, имея за спиной охотника, добежать к вам двоим, так ещё и грамотно освободить? В сказку попала? Голос Карла, в отличие от Координатора, звучал весьма спокойно и размеренно, словно это была обыкновенная повседневная беседа. Вернее, для него это она и была бы, не красней так собеседник от злости. Эзопа часто недолюбливали, а из-за остранëнного характера и специфичной для общества одежды опрометчиво считали одним из представителей «голубых кровей», понабежавших в Англию после революции. Допустим, одним из сынов какого-нибудь графства, сбежавшего по причине праведного гнева маменьки с папенькой. Но, к сожалению или к счастью, нет. Он всегда отрицал собственную причастность к подобному — чего людей смешить? Любому настоящему дворянину ясно как день, что никто бы не променял жизнь в роскоши на такую невзрачность, как бальзамирование. Вдоволь насмотревшись на манерность Эзопа, Координатор, стиснув зубы, была готова кинуть очередную колкость, но оказалась вновь перебита. На этот раз её остановила чья-то рука, сжавшая её плечо. Словно из ниоткуда рядом возникает невысокий юноша, встающий между ссорящимися. Блестящие заметной усталостью — похоже, тоже только после матча — глаза Наёмника переходили с одного участника на другого, оценивая масштаб развернувшейся «проблемы». Где-то позади ему что-то взволнованно объясняет Пророк, наверняка посвящая в ситуацию и лопоча, будто его же сова. — Слушайте, не заводитесь, а? Вам что, заняться нечем? Или игр уже недостаточно, чтобы выбить всякую херь из башки? Наиб, хоть и был не самым добродушным человеком, но явно являлся личностью командной. Желал если и не иметь хороших взаимоотношений со всеми, то требовал хотя бы некой терпимости друг к другу. — Иди, проспись… Да все идите! Сами не спите, так хоть другим дайте, – разминая рукой затёкшую шею, обратился он к девушке, а после и ко всей собравшейся толпе. Недолго пронаблюдав за действиями «вовремя» подошедшего Субедара, Карл лишь коротко кивнул, наконец-то имея возможность уйти восвояси. Всё-таки общество люд… живых людей его ужасно утомляло. Слишком много вопросов, бессмысленных конфликтов… Конечно, с парой-тройкой подходящих человек он мог вполне себе поговорить более чем «привет-пока», но предпочитал даже там, за редким исключением, являться внимательным слушателем. Так что в данный момент, за своим желанием покинуть всех здесь присутствующих он не видел ничего зазорного.***
Признаться честно, Эзоп был почти уверен — нет, не так — он искренне хотел, чтобы после всего произошедшего за этот день его просто-напросто вырубило на оставшиеся ничтожные часов пять. Но судьба, видимо, решила по-другому, иначе почему он сидит так уже как минимум полчаса? Бессонница не была частым гостем в его жизни — иронично, спал как убитый — теперь-то что не так? Он перепробовал всë: от пресловутых попыток в бальзамировании, окончившиеся разлитыми флаконами и неровными мазками кисти, до созерцания «пейзажа» за окном, состоящего из сада Эммы, теплицы Эммы, и… Да иногда казалось, что всë, если не в мире, так в этом Особняке цвело и пахло лишь стараниями этой девушки, корпящей над каждым цветочком и лепесточком. Кхм, ничего не помогло. Степень отчаяния была столь велика, что ему внезапно захотелось вспомнить все разговоры выживших, услышанные хотя бы краем уха. Мало ли все вокруг твердят про способы борьбы с этой напастью, не дающей сомкнуть глаз, а он и в ус не дует. Но нет, на ум пришли лишь воспоминания с Вудс, говорящей о находящейся на втором этаже оранжерее, за которой та яро желает поухаживать. Весьма интересная находка, особенно учитывая то, что этаж был «промежуточным» и для охотников, и для выживших. Только вот боязливые представители последних, можно сказать, отдали его, перестав как-либо появляться там. Трусливо, но не Эзопу их судить, он и сам старался не блуждать по поместью без конкретной причины. Позавтракал — и обратно, пообедал — маршрут тот же, а если дело касается матчей… Там всё значительно проще. Оставался лишь вопрос того, как такая хрупкая на вид Садовница осмелилась всё же ступить на столь опасные «земли». Дверь, закрываясь, издала неожиданно громкий звук, заставляя неловко зажмуриться. На секунду Карлу показалось, что соседняя тоже норовила открыться, но в последний момент владелец передумал, отпуская ручку. Не хотелось бы встречаться с местной фауной на ночь глядя, а после ещë и выслушивать комментарии по поводу своего мрачного вида. Коридор освещала тускло горящая в руках Эзопа свеча, колышущаяся от сквозняка, появляющегося в этих стенах стабильно каждую ночь. Хоть со стороны поместье и выглядело достаточно благородным и весьма надёжным, верхние этажи были извечно продуваемым местом, жизнь в котором вынуждала кутаться в пледы и одеяла по ночам. Оказалось, эта проблема касается только выживших. Понять это было не сложно: стоило только ступить на второй этаж, как тело в миг покрылось мурашками из-за неожиданного тепла. Ощущения напоминали время до попадания в поместье. Не сказать, что Эзопа сильно волновал окружающий мир и погода, ведь его дело — обработка тела, а это можно сделать и в помещении. Но когда ему всë же приходилось выходить на улицу, дабы восполнить запасы формалина, то яркое солнце, согревающее своими лучами, несомненно вдохновляло. В голову приходил образ рыжеволосой дамы, покрытой веснушками… Еë можно положить в подсолнухи, только нужно будет подкрасить семена, чтобы придать им яркости и контраста. Вероятно, Эзопа сложно было назвать человеком искусства. У кого повернëтся язык сравнить художников, писателей, певцов, танцоров и артистов с… Бальзамировщиком? «Подготавливать тело мëртвого к церемонии прощания» звучит куда менее романтично, нежели «выводить на холсте аккуратные линии, которые рано или поздно превратятся в шедевр современного искусства». Или не превратятся. Нет, не так, вероятнее всего не превратятся. В этом плане возиться с трупами даже выгодно: тебе не обязательно создавать что-то воистину потрясающее, чтобы получить оплату и признание своих трудов. Заказчикам не важна гармоничность композиции, они просто хотят поверить в то, что их родственник спит. К сожалению или к счастью, подобный подход Эзоп не разделял. В каждому творению он отдавал всего себя, не обращая внимания на некий фанатизм. Фанатизм, касающийся как и внешних данных самого тела — брать, откровенно говоря, некрасивых людей в работу он категорически отказывался — так и растений, в которых оно будет лежать. Благо, всë нужное можно было найти в цветочных лавках или, в крайнем случае, перекупить у торговцев в порту. Когда же в столь очевидных местах бальзамировщик не находил ничего, что хорошо бы смотрелось с конкретно этим человеком, его накрывала весьма странная белоснежная пелена. Она всегда шептала что-то про необходимость добыть нужные материалы любой ценой. По-девичьи смеялась, стоя позади Эзопа и сжимая его плечи в божественно изящных ладонях, заставляя ощущать собственное присутствие каждым сантиметром тела. Решение нашлось быстро — наступить себе на горло и попросить у одной из флористок местной оранжереи еë травник. Оказалось, это не так уж и сложно, ведь дама добродушно согласилась, требуя лишь пользоваться им строго в рабочее время, возвращая по вечерам. Тюльпан, ликорис, анемона, розовый гиацинт, дендробиум… Те несколько месяцев, что Карл провëл в «обнимку» со всеми тепличными растениями были отвратительными. Окружение бродячих вокруг мрачного юноши девушек раздражало до безумия. Белая богиня предлагала взять ближайший штырь и воткнуть его в эти сапфировые глаза стоящей рядом шатенки, а вечно недовольную блондинку толкнуть в шипы куста розы. И если ему принесут их тела на обработку, он попросит их родственников больше никогда сюда не заявляться. Оранжерея в поместье поражала ещë до входа в неë. Коридор, ведущий к ней, пестрит различными картинами на кроваво-красных стенах, украшенных тëмными завитками. Путь освещало множество позолоченных канделябров, позволяя затушить свою неброскую свечу и оставить на лестничном пролëте, продолжая идти уже с навязчивым чувством… мм… так себя ощущают соловьи за секунду до того, как тихо подкравшаяся лисица сомкнëт челюсти на их брюхе. Добыча. Эзопу была отведена роль добычи, чьë предназначение сейчас — быть пойманным. И чем дальше он продвигался, тем яснее это ощущалось. Будто его задача — судорожно оборачиваться на любой посторонний звук и избегать обделëнные светом участки, спеша к укрытию — массивной двери из тëмного дерева, покрытой искусной резьбой в виде цветов. Он, кажется, даже не обратил внимания на то, что эта дверь была приоткрыта. За панорамными окнами, ведущими на улицу, сияла полная луна, заполняя своим светом всю комнату. Эзоп забегает внутрь, не без усилий захлопывает за собой дверь и прижимается к ней спиной. Одна из лямок маски на его лице слетает, не выдерживая напряжения владельца. В нос ударяет запах всех возможных растений, смешивающийся в один, слегка горьковатый, но одновременно с этим и мягкий аромат. Карл опасливо оглядел помещение, но не заметил ничего подозрительного и шагнул вглубь. Окружëнный клумбами, он начал с интересом рассматривать их, узнавая из множества уже знакомые цветы. К одному из них он даже разрешает себе прикоснуться — разрешает, потому что ещë не до конца уверен, что они могут быть не ядовитыми. Проводя кончиками пальцев по лепестку дикой розы, он к своему удивлению не обнаруживает на ней привычной этому виду гладкости, напротив — бархатистость, чаще встречаемую у тепличных роз. Ловя себя на рассуждениях, Карл отпускает сдержанный смешок — всë-таки он увлечëн не только бальзамированием. Рука держит снятую маску, сжимаясь от исходящего со стороны окна сквозняка. Повинуясь секундному порыву, Эзоп, прерывая тишину стуком обуви, направился к нему, отодвинул лежащий на деревянном подоконнике секатор и перевесился через него. Дотянувшись до створки, он замер. — Ты серьëзно? — Да, я точно его видел! Внизу, с крыльца, слышались до боли знакомые голоса. Высунувшись ещë дальше, ему удалось разглядеть и их владельцев. Карл никогда не отличался сильно дедуктивными способностями, но что-то ему подсказывало, что в этом поместье только два человека могут ходить в капюшонах. И раз уж под окнами сейчас виднеется как раз два таких представителя, то вопрос «А кто же это может быть?» неуместен. Ладно Субедар — он всегда водится с тем, с кем не нужно, и идëт туда, куда его не звали. Но Илай? Илай Кларк? Пророк, который по всем правилам — если они были — должен отговаривать всех от опрометчивых идей, сам же к ним присоединяется, мотаясь на ночь глядя по улице? Видеть его в таких обстоятельствах было слишком непривычно. — Эзоп всегда такой! Один глаз — на нас, второй — на Фотографа своего. Бальзамировщик посмотрел по сторонам, будто оценивая, не следит ли кто за ним. Любопытство взяло верх, и он подался вперëд, пытаясь расслышать диалог двух… друзей? Они лучше всего подходили под это описание. Ноги оторвались от пола, оставляя Карла держаться на одних только руках. Не то что бы его сильно волновало, какие там сплетни про него разводят, но хотя бы чуть-чуть расслышать… Глаза успевают уловить мимолëтное движение, прежде чем окно резко захлопывается с характерным ударом. Он уверен, что почувствовал содрогнувшиеся стены. По спине пробегает страх, душа своими когтистыми лапами — лишь немного более когтистыми, чем рука, всë ещë лежащая на оконной раме. Эзопа начинает потряхивать от чëткого ощущения чужого присутствия позади себя. Он быстро разворачивается, но лишь сильнее вжимается в подоконник: над ним возвышается один из охотников. Белоснежные пряди небрежно спадают и обрамляют аккуратное, почти кукольное лицо. Полностью голубые, по своему необыкновению, глаза словно заглядывают в душу, выворачивая еë наизнанку и завораживая собственной красотой. Но смотрят не угрожающе — нет-нет — недоумëнно. Легче от этого не становится. Один только силуэт вселяет страх, хоть на поясе и не видно привычной шпаги. Карл инстинктивно нащупывает позади себя давно покоящийся секатор, хватая его и выставляя перед собой. Руки предательски дрожат, перед глазами всë плывëт. Он старается сфокусироваться на второй руке охотника, находящейся у него за спиной. Нельзя терять бдительности, откуда ему знать, что тот не выкинет ещë что-нибудь куда более опасное… И оказывается, не зря. Его прошибает новой порцией ужаса, когда блондин немедля подносит эту самую ладонь вплотную к его лицу. Кажется, на секунду Эзопа парализовало — как иначе объяснить, что он даже не попытался оттолкнуть Фотографа от себя, а безвольно позволил ему подобраться так близко. В голове слышится щелчок, видимо, птичка попалась и ловушка захлопнулась. Правда, он не чувствовал в своëм виске ничего острого, а из шеи не хлестала алым фонтаном кровь. Дыхание учащается, взгляд переводится на предмет, который теперь покоится в пепельных волосах Карла, возле его уха. Один глубокий вдох, второй… От выдыхаемого воздуха шелестят лепестки фиолетового мака. Даже лилового: куда более нежный был цвет. Голова кружится, веки тяжелеют. — Не беспокойтесь, mon cher, Вам совершенно нечего бояться. Я просто тоже люблю полюбоваться цветами под луной. Они ведь так прекрасны, Вы согласны? — граф наклонился к юноше и одарил его, кажется, самой лучезарной улыбкой за всю жизнь.Теперь Эзоп понял, что несмотря на секатор в своих руках, в этой оранжерее вооружëн был только чëртов Джозеф Дезолье.
Это было последнее, о чëм он смог подумать, прежде чем услышать лязг инструмента о каменную плитку и потерять сознание.