Легенда о драконе

Драконы, увы, в историях не новы: Легенды пропитаны их кровью насквозь, Но наша история дракона не тронет. Он и сам себя лучше любого слова убьёт.

***

      Чёрная Башня с тех пор, как её покинула принцесса, стала ещё темнее. Дождь без устали покрывал черепицу и каждый кирпичик, не давая ни этой самой башне, ни природе просохнуть. Но не только погодные условия делали это место мрачным, не только тучи нависли над всем, лишая глаза людей лучей солнца и светлого голубого неба. Лукас и сам лишился этого, только вот если для людей небо было то, что над ними, — большое и бескрайнее, — а солнце ослепляющее и недосягаемое, то небо дракона было вполне конечным. Оно заканчивалось ровно там, где начинались острые лучи её ресниц, а до солнца можно было дотронуться рукой и даже намотать на палец один из лучиков. Да и руки оно не обжигало. Солнце не было горячим, оно было мягким и глупым, а ещё почему-то пахло розами, а не космосом.       Лукас был самоуверенным драконом, даже слишком. Что вообще по своей сути драконы? Священные животные? Боги? Твари из ада или древние чудовища? Он бы не назвал себя ни одним из этих понятий. Драконы происходили от людей и даже когда-то ими были. Этот хвост, эти рога, клыки и длинные когти, а также выдающиеся магические способности, всё это было чем-то вроде божьего проклятия дара, проявляющимся не сразу. Каким-то случайным образом раз в две тысячи лет рождался новый дракон, и никто не мог знать, родится ли их ребёнок обычным человеком или поцелованный божеством. Лукас был одним из таких детей.       Сначала ты чувствуешь безграничную силу, потом твой характер меняется, а позже ты забываешь, что когда-то был человеком, ведь твоя жизнь считается уже не в днях и даже не в годах, а в столетиях. Понятие морали для тебя неизбежно терялось в очередном тысячелетии, если оно когда-то было. Чувства преданности, любви, заботы о ком-то. Всё это они забывали, хоронили в пролетающих веках, оставалось лишь тщеславие, бесконечная любовь только к себе и магическим экспериментам, потому что кроме тебя самого любить-то было особо и некого. Всё вокруг менялось, а они — нет.       Но всё же драконы не были бессмертны и не защищены от эмоций. Скорее, они как-то даже побаивались их испытывать, а потому и ограждались от людей, жили уединённо и если проживали две тысячи лет, то находили рождённого с даром ребёнка и забирали себе. Всё равно чаще всего родители такого младенца постепенно осознавали, что им не справиться с силой своего чада. Родители Лукаса были из их числа.       Для маленького Лукаса действительно было удивительно то, что остался лишь один дракон, не считая его. Будучи маленьким, он даже смеялся над драконьей расой. Какими слабыми нужно быть, чтобы быть бессмертными, но довести расу практически до вымирания, хотя не то чтобы они могли умереть раз и навсегда. Всё равно через два тысячелетия родится их новый представитель, только вот его нужно было направить.       В принципе, пока были люди, были и драконы. Вот только зачем этому миру драконы? Они были богами? Люди бы почитали их, если бы Лукас вдруг пришёл и всё им рассказал? Да они как испуганные овцы сбрелись бы в круг и наточили вилы, как безмозглые дикари не стали бы даже его слушать. С годами юноша стал понимать, что его жизнь не несёт никакого смысла, хотя его предшественник и говорил, что смысл жизни дракона в изучении магии, в её абсолютном познании и передачи накопленных знаний следующему поколению. Для Лукаса это была дорога в никуда.       Магия делилась на чёрную и белую. Чёрной не рисковал пользоваться даже он, слишком уж она требовательная особа. Достаточно пожелать сущую мелочь, а она отберёт у тебя семью и титул. Он считал, что волшебство должно что-то приносить, а не отбирать, только вот, в отличии от темноты, свет был не такой могущественный. Разве может свет вернуть к жизни человека или родить новую жизнь? Для этого требовалось время и силы, у многих этого не было. Некоторые хотели всего и сразу, а поэтому чёрные колдуны были всегда востребованы на протяжении многих лет. Да, Лукас не занимался чёрной магией, но и для него настали времена, когда терпения больше не оставалось, да и того, что ему было бы жаль отдать в уплату. Юноша даже считал, что и терять-то ему нечего.       Лукас вырос, и теперь он не смеялся над одним-единственным своим слабым местом — эмоциями. Он-то думал, что они над ним не властны, что даже Госпожа Любовь прежде, чем поселиться в его сердце, попросит на это дозволение. Но он жестоко поплатился за своё высокомерие. Любви было всё равно, кто ты: король, бедняк, великий колдун или даже дракон. Она появлялась в жизни без приглашений и дозволений. Проникала в сердце с летним ветерком, несла семена, как ему казалось, лёгкого одуванчика, который отцветал быстро и без следа. Однако она прорастала там вовсе не цветами, а колючим терновником с сильными корнями, которому, чтобы зацвести и смягчиться, нужна была не вода и не лучи солнца, а нечто более возвышенное. Без взаимности не росли синие ягоды, а на концах острых колючек свисали капельки ядовитой тоски, которая проникала в сердце с каждым выдохом, потому что в грудной клетке засохшим кустам становилось тесно и они больно кололи всё, что только можно.       Он не хотел. Не хотел, чтобы что-либо цвело внутри него, чтобы это вообще было в нём, как бы он это не назвал, какой бы эпитет не придумал, избегая слова «любовь», а она не унималась. Лукас занимал себя чтением, экспериментами, не щадил даже для этого себя, пытаясь стереть себе память, как он это сделал с Атанасией, вот только не получалось. На его сущность не действовало ничего. Никакое заклинание не могло разбить воспоминания о смышлёной принцессе. Такой молодой и дурной, что он даже поверить не мог, что именно она останется в нём зеркальными лабиринтами, в отражениях которых она бегала, как одурелая.       Юноша представлял воспоминания какими-то серебряными зеркалами, которые можно было с лёгкостью разбить. Да, сначала они могли больно резать сердце и вызывать головную боль, это ведь осколки, но постепенно они обращались ртутью и испарялись из сердца и головы. Болезненный, но менее длительный процесс, нежели пытаться похоронить драгоценные воспоминания в сердце, где они будут разлагаться до самой смерти, вырабатывая ядовитые пары. Вот только разве смерть это про него? Теперь да, его года были сочтены.       — Я не хочу мучиться всю жизнь! — процедил Лукас, с раздражением закрывая очередную книгу. Все это глупые книжки писали другие драконы, так неужели ни один из них не пытался найти решения проблемы. Они бы тоже могли любить, если бы, подобно людям, могли менять предмет обожания, забывая предыдущий. Сколько бы Лукас не бросался от одного к другому, а судьбу нельзя было изменить. Никто не мог противиться её решениям. Хоть ты выцарапаешь себе сердце, хоть выколешь глаза, а она уже в тебе, она на кончиках пальцев, её осколки неба на дне твоих зрачков светятся лазурью, и хоть всего себя уничтожь, ты уничтожишь её тоже.       — Нет! Должно быть что-то… — он не слушал здравый смысл и голоса в своей голове. Пытался заглушить их заклинаниями, строчками из древних талмудов. Упрямый Лукас ни за что не признает такого глупого просчёта. Притащить сюда девчонку, которая оказалась вовсе не просто девчонкой! Да он явно был любимчиком неудачи, которая так и норовилась подпортить ему беззаботную жизнь.       Порой ему даже казалось, что он делает проблему из ничего, только вот его так называемая «невеста» проживёт ещё от силы лет шестьдесят, а потом покинет его. Побочным эффектом одной-единственной любви было как раз то, что она одна-единственная. До самой гробовой доски. Умрёт она, умрёт и он. «Тоска поглотит сердце дракона, и смерть станет наградой», — как-то так писали его предки. Это было ещё одной причиной, почему общение с людьми для них было табу. Среди всей этой толпы ты мог встретить свою возлюбленную, а значит, твой век больше не мог длиться вечно.       Нужен был способ избавиться от их связи. Разорвать энергетическую нить. Лукас не мог и не хотел зависеть от неё, тем более, когда половина работы уже сделана. Атанасия забыла его, но как же стереть теперь её из головы. Как забыть цветочный запах и этот несносный характер. Как забыть часы, проведённые с ней за бестолковыми разговорами, как забыть её блестящий ум, как бороться с желанием вновь хотя бы одним глазком увидеть её? Он огородился от этого всего, считая это зовом проклятой метки. Атанасия неизбежно ощущалась в каждом сокращении сердечной мышцы, в любой стихии, которую он видел. Она творила с помощью остатков его маны, пока те совсем не исчезли из неё, а потом она снова будет падать случайным образом, когда сумка с проклятым бантом будет на её плече.       Лукас взлохматил длинные волосы, встал из-за стола и стал копаться в горе старых записей. Даже от них исходил её запах, неужели она трогала эти книги? Лукас заметил странную закономерность. Книги, так или иначе связанные с памятью, неизбежно пахли её руками, страницы помнили касания её пальцев. И он помнил. Длинные чёрные волосы вновь упали на пожухлые страницы, напоминая ему неаккуратные косы из этих самых волос. Стоило сну сморить его на кресле в зале, а принцесса уже тут как тут. Наплетёт быстренько странных косичек и сбежит, сломя голову, прячась за книжным стеллажом, ловко уклоняясь от маленького огненного шара.       Лукас протянул руку к серебряным резным ножницам. Их лезвия блеснули в тусклом огне свечки. Раз уж он избавляется от прошлого, он сострижёт и их.       Новая порция воспоминаний накрыла Лукаса, а тёмное ночное небо на улице пронзила длинная корявая молния. Дождь был вовсе не на улице, а в его сердце, а гроза была не погодным явлением, а его эмоциями.

***

— Ох, дождь не заканчивается уже две недели! Хоть бы на секунду солнце увидеть… — одна из служанок озабоченно протирала вазу на низком столике, а вторая смахивала пыль страусиной метёлкой с портьер. — И гроза эта противная… Сад уже не сад, а болото! — Я Вам не мешаю? — женщины ойкнули и одновременно повернулись. Перед ними стоял хозяин особняка со скрещенными на груди руками. В очередной раз они поражались его способности подходить тихо, подкрадываться со спины и нападать, подобно дикому коту. Он был явно раздражён их беседами, а не тихой работой. Обе служанки услужливо поклонились и, извинившись, продолжили свою работу в абсолютной тишине. — Так-то лучше, — он хмыкнул и продолжил свой путь по коридору, задумчиво разглядывая улицу из окна. Сегодня дождь хотя бы был не такой сильный, как вчера и позавчера, только лучше от этого не становилось.       Странно, ведь для дождя было ещё рано, все бросались к календарю и с удивлением замечали, что ещё даже не конец лета. Однако эта серость невероятно угнетала не только простых людей, но и аристократов. Например, Дженет сетовала на погоду практически каждый день. Ей очень хотелось в город с Иджекилом. Хоть сейчас она и проводила много времени с принцессой, только та чаще где-то пропадала, возвращаясь со множеством книг. В свободное время девушки пили чай с тортиками, общались на посторонние темы и даже, бывало, просто в тишине лежали на кровати и смотрели в окно. В такие моменты они обе приобретали что-то такое, что не было ни у принцессы, ни у несчастной сироты. Иногда, конечно, к ним приходил Иджекил, но чаще они с Дженет сменяли друг друга, почему-то не желая находиться вместе в компании с Атанасией. Принцессе даже иногда казалось, что они пытались её поделить, в то время как Дженет негласно делила с ней Иджекила, уговаривая того побыть и с ней, но он всегда находил отмазку ускользнуть к дорогой его сердцу принцессе. Атанасии тоже было за что сражаться. Дженет продолжала ездить во дворец на чаепития к её отцу. Только вот решение всех её проблем было вовсе не в книге, а одном упрямом характере.       Проведя время с одним только Воронулей, Атанасия теперь начала ценить общество людей. Она была благодарна и Иджекилу, и Дженет за их гостеприимство и заботу. К тому же юноша старательно держал своё обещание: о принцессе никто не знал. Принцесса даже успокоилась, иногда позволяя себе прогуливаться по саду в самую плохую погоду и даже без заклинания невидимости. Эта беспечность могла ей дорого обойтись, вот только сейчас она об этом как-то не думала, задумчиво разглядывая промокшие, облепленные травинками ноги. Хоть Атти и старалась не думать о своей «амнезии» и о той странной легенде, рассказанной странным продавцом книг, однако сейчас такие мысли сами лезли в голову. Всё это казалось таким отдалённым, ненастоящим, тогда почему это её так волновало? Всё ещё это чувство в груди… Что-то навсегда утеряно ею… Ей стали приходить на ум странные заклинания, однако слова хоть и крутились на языке, а вспомнить она не могла. Ей казалось, что она много чего прочитала, только вот где найти способ всё это вспомнить? Если она действительно забыла целую неделю из своей жизни…       Пока она мерила шагами мокрую траву, ошарашенные золотистые глаза Старшего Снежка смотрели на её из особняка. Он не мог поверить этому самому моменту. По его саду разгуливает принцесса. Он зашёл слегка за стену, продолжая своё наблюдение. Та, за которой он охотился несколько месяцев, сейчас находилась так близко, что только руку протяни, сожми пальцы, и она застрянет в клетке из его рук, как наивный мотылёк, которых он ловил в далёком детстве.       Атанасия и не догадывалась о том, что потеря бдительности на один-единственный миг станет для неё фатальной ошибкой. На её плечи упало что-то тёплое, и она поспешила обернуться, вновь забывая то, о чём так старательно думала.       — Принцесса, не разгуливайте под дождём! Вы можете снова простудиться… — Иджекил подбежал к наследнице престола и накинул на неё свой редингот. Она с недоумением на него уставилась, ведь дождь впервые за несколько дней был не такой уж и сильный, да и на ней была тёплая шаль. Улыбка коснулась её уст. Обеспокоенный вид Младшего Снежка заставил её засмеяться.       — Вы правы. Пойдёмте? — она поправила чужую одежду на плечах, кутаясь в неё, и они пошли в сторону гостевого домика. Даже предусмотрительный Иджекил не заметил, как за ними наблюдают. Роджер всё это время не спускал с этого любопытного зрелища глаз. Так его сын прикрывает беглянку принцессу, ещё и в их особняке? Аристократ рассмеялся, мысленно хваля своего сына. С того самого разговора во дворце он заподозрил, что младший Альфиус точно что-то скрывает, однако даже мужчина не мог предположить такого. Тут даже он был поражён.       Герцог проводил этих двоих взглядом и быстрым шагом направился на улицу, по пути приказывая приготовить карету во Дворец императора. Всё увиденное герцог проанализировал во время дороги. Он слишком долго сидел без каких-либо зацепок, слишком долго выжидал в засаде, то и дело меняя стратегию, однако теперь, как он думал, всё изменится. Даже Дженет была ему не нужна. Как только Атанасия вернётся во дворец, Альфиусов ждёт почёт и расположение Его Величества, но герцог готов пожертвовать очередными богатствами и титулами, предложив императору другой вариант. Пусть их дети заключат брак, раз они стали так близки. Роджер думал, что Атанасия будет не против такого исхода, хоть она и была всегда холодна к его семье, но он ясно видел, что она поладила с его сыном. Что бы император не говорил, но для всех было очевидно, что если он позволил ей сбежать, что не убил её прямо на банкете в честь своего дня рождения, то она всё ещё пользовалась его расположением, хоть и совсем чуть-чуть.       Время для Роджера пролетело столь стремительно, что он даже не заметил, как уже оказался у дверей кабинета Его Величества. Все вокруг с недоумением смотрели на него, но он никого не замечал на своём пути. Герцог нетерпеливо выдохнул, немного успокаиваясь, надевая маску ледяного спокойствия, как он делал это каждый раз, как только оказывался у этой самой двери. Мужчина тактично постучал и, не дожидаясь дозволения, открыл дверь.       — Роджер?! Какого чёрта… — Клод, который что-то обсуждал с Феликсом, гневно посмотрел на незваного гостя, и тот поспешил поклониться.       — Ваше Высочество, долгих лет жизни и процветания Обелийской Империи! — Роджер поднял золотистые глазёнки на императора, а тот еле сдерживался, чтобы не переломать аристократу все кости. Старик не иначе как сбрендил, почему это он врывается в его кабинет, как к себе домой? У них не было назначено, Клод его вообще сегодня не ждал, а даже если тот приехал, то должен был кому-нибудь сообщить, но аристократ выглядел воодушевлённо и поспешил объяснится. — Её Высочество Принцесса Атанасия нашлась!       Тут сразу же активировался не заинтересованный в столь неожиданном визите Робейн. Как это она нашлась, он же все силы бросил, чтобы замедлить её поиски! Феликс посмотрел на императора, чьё лицо выражало теперь больше удивление, чем злость. Рыцарь считал, что Его Величество ещё не готов, ведь сколько бы он не напоминал правителю о былых деньках, когда отец и дочь были счастливы, он всё равно обвинял её в государственной измене за то, что она сбежала из дворца.             «Чёрт, он точно посадит её за решётку…»       — Да? И где же она была? — спокойно проговорил Клод, растягивая губы в тонкой улыбочке. А вот Роджер слегка занервничал. Не станет ли он соучастником её укрытия, если скажет, что увидел её в саду собственного особняка. Он нервно поправил шейный платок, а потом неуверенно заговорил.       — Иджекил нашёл её… Не знаю, где, но он сразу же привёл Принцессу к нам. Сейчас она в нашем особняке, — герцог, казалось, не дышал. Однако история сработала, и Клод поднялся на ноги, поворачиваясь к Феликсу. Его холодные топазовые глаза кровожадно блеснули в сером свете, исходящем из окна.       — Поезжай с ним и привези эту нахалку!