Побочный эффект

Apocalyptica\Ruska — Мисс Лавгуд!       Голос резкий, злой. Луна знала, что рано или поздно он прозвучит у неё над головой. Знала и ждала этого. Но снова вздрогнула, как от удара хлыста и съёжилась, непроизвольно втягивая голову в плечи, когда этот голос прозвучал у неё прямо над ухом. — О чём вы думаете?!       Вопрос был чисто риторическим. Но человек, возвышающийся над ней, смотрел на неё так требовательно и грозно, словно действительно ждал ответа. Он чёрной тенью навис над Луной, скрестив руки на груди и презрительно скривив тонкие бледные губы. Его презрение, словно яд, проникало в сердце Луны и вместе с кровью растекалось по всему телу, отравляя его, заставляя цепенеть и не слушаться команд мозга. Под его взглядом движения девочки становились дёргаными, отрывистыми и неловкими, а мысли разбегались, оставляя в голове звенящую пустоту, наполненную гулом крови в ушах. Нет, Луна не боялась грозного профессора Снейпа. Но когда он вот так приближался к ней, она полностью теряла контроль над собой, над своими движениями и мыслями.       Если профессор, ходивший по классу от одного ученика к другому, оказывался рядом в то время, когда она нарезала ингредиенты, её руки, до этого вполне послушные и уверенные, начинали дрожать, и нож вместо аккуратных равномерных частей беспорядочно кромсал компоненты зелья, то превращая их в рваное месиво, то оставляя слишком большие куски. Если зелье уже варилось в котле, Луна при приближении профессора забывала, сколько раз она перемешала его, и сколько ещё требуется помешиваний. Направление помешивания, последовательность закладки ингредиентов и время варки полностью вылетали из её головы, стоило Луне почувствовать мрачную чёрную тень у себя за спиной. Во время теоретических занятий она часто задумывалась, глядя в пространство перед собой невидящими глазами, вслушиваясь в тихий, чуть глуховатый, словно обволакивающий её сознание голос профессора Снейпа. Наблюдая за ним исподтишка, Луна зачастую, вместо того, чтобы записывать лекцию профессора, жадно ловила каждое его движение, жест, взгляд. Гордо выпрямленная спина, поворот головы, длинные тонкие бледные пальцы, падающие на лицо волосы и то, как он отбрасывает их назад… Резкий поворот к доске и вздувшаяся парусом мантия, вновь плавно обвивающая его стройную фигуру… Но самое главное — взгляд. Глубокая, бездонная пустота его угольно-чёрных глаз притягивала, словно магнит. Луна где-то читала о таком понятии, как «зов бездны». Бездны пугающей, но требовательно манящей к себе.       С некоторых пор Луна боялась встречаться взглядом с этой бездной. Хотя раньше за собой подобного страха не замечала. На младших курсах она могла спокойно выдержать взгляд профессора, случайно брошенный на неё во время урока, и не отвести от него свои мечтательные серебристо-серые глаза. Но сейчас… Сейчас это было практически невозможно. Луна опускала голову всякий раз, встречаясь ненароком с этими тревожно-манящими, непроницаемыми, скрывающими какую-то свою, никому не ведомую тайну, глазами, и не было силы, способной заставить её смело и прямо заглянуть в них и выдержать их тяжёлый, словно гранитная плита, взгляд.       Именно с них, с этих глаз, всё когда-то и началось. Луна навсегда запомнила тот июньский день в конце третьего курса, когда весь Хогвартс гудел, обсуждая гибель Седрика Диггори на Турнире Трёх Волшебников. В тот день Луна вышла из замка в час, когда уроки уже закончились, а до ужина оставалось ещё достаточно времени. Во дворе было полно студентов. Луне сейчас не хотелось ни с кем общаться, поэтому она медленно побрела куда глаза глядят, не думая о цели и не замечая ничего вокруг, погружённая в свои мысли. Оказавшись у ворот, Луна встряхнулась, возвращаясь в реальность и так же медленно направилась в сторону замка, любуясь тем, как закатное солнце окрашивает облака на небе в оранжевый цвет, переходящий в нежно-розовый, а чуть позже — в лиловый. На их фоне тёмный силуэт замка с его башнями, башенками, островерхими крышами и переходами выделялся особенно чётко. Залюбовавшись этим зрелищем, Луна не сразу заметила человека, быстрым шагом направлявшегося к ней навстречу по дорожке к воротам. Казалось, человек тоже не замечал её, погружённый в свои мысли. Стремительная походка и раздувающаяся за плечами на манер паруса чёрная мантия не оставляли сомнений в личности приближавшегося к Луне человека. Она сумела оторваться от созерцания замка на фоне закатного неба лишь тогда, когда между ними оставалось не более трёх шагов. Вздрогнув от неожиданности, Луна внимательно взглянула в лицо идущего ей навстречу человека. Посмотрела — и замерла, поражённая. Глаза профессора Снейпа и без того пустые и непроницаемые, сейчас смотрели будто одновременно сквозь пространство, пронзая его до немыслимых, неподвластных воображению глубин, и, в то же время — в себя. Луна не смогла бы объяснить словами, что она почувствовала в тот момент. Она не знала таких слов. Но интуитивно, на уровне инстинктов она ощутила, что обе эти бездны — внешняя и внутренняя — были равнозначны, одинаково пусты и бездонны и словно переливались одна в другую, создавая иллюзию плавного перетекания и перемешивания внутренней ледяной тьмы Снейпа с окружавшим его космическим мраком.       Луна вздрогнула от физически ощутимого холода, расползшегося тысячами мурашек вдоль позвоночника, и слабо пискнула, осознавая всю неуместность своего присутствия здесь, у него на пути: — Добрый вечер, господин профессор.       Тот лишь на мгновение скользнул по ней взглядом и, ничего не ответив, продолжил свой стремительный путь. Но в это мгновение Луна смогла уловить в его тяжёлом мрачном взгляде что-то такое, что заставило её сердце сжаться. Что это было? Луне показалось, что тьма в его глазах не была пустой. Её пронизывала… Боль? Страдание? Может, ей это только показалось? Лицо профессора, и без того бледное, сейчас было серо-землистым и своей неподвижностью напоминало посмертную маску. Луна, как и все студенты Хогвартса, привыкшая видеть на этом лице злость, презрение, раздражение либо издёвку, не ожидала встретить на нём ничего подобного. Оказывается, профессор Снейп, гроза Хогвартса, «сальноволосое чудовище», объект страха, ненависти и злобных насмешек всей школы, способен испытывать боль и страдание? Это открытие её поразило. Неужели он способен так переживать из-за гибели Седрика? А может, Седрик здесь вовсе ни при чём? Что же тогда породило эту боль в его глазах? Или Луна лишь придумала себе эту боль, которой на самом деле не было? Тогда почему у неё так сжалось сердце? Сжалось — да так и осталось будто стиснутым в невидимом цепком кулачке биться пойманной птичкой…       Во время Прощального пира Луна невольно раз за разом украдкой бросала взгляды в сторону преподавательского стола, пытаясь издали разглядеть лицо и, в особенности, глаза профессора зельеварения. Ей хотелось ещё хоть на мгновение увидеть в его взгляде подтверждение тому, что там, на дорожке, ей не показалось, будто тогда она смогла разглядеть в его глазах живую душу. Но профессор сидел достаточно далеко, и взгляд его был привычно-непроницаемым. В какой-то момент, поймав этот взгляд, Луна смутилась, вспыхнула и опустила глаза. Его взгляд скользнул по ней без всякого интереса, случайно выхватив её из общей толпы студентов. Скорее всего, Снейп даже не заметил, что она смотрела на него. Но Луна после этого стала осторожнее и старалась больше не смотреть в его сторону, хотя её так и подмывало сделать это — шея сама поворачивалась туда, где сидел Снейп, а глаза так и норовили впиться взглядом в его мрачное лицо.       С этого момента Луна стала часто ловить себя на том, что её мысли постоянно возвращаются к профессору Снейпу. Возвращаются и медленно кружат около него, тщетно стараясь разгадать загадку этих глаз. Глаз, отражающих, а в его случае - наоборот, скрывающих душу. Луна поняла, что ей просто необходимо разгадать загадку его души. Не зря Распределяющая Шляпа определила её на Райвенкло. Разгадывание загадок — визитная карточка их факультета. Для райвенкловца загадки — гимнастика ума. Но, как оказалось, одного ума мало для разгадывания загадок, связанных с душой. Луна размышляла над этим всё лето, но так и не пришла к определённым выводам. Зато приобрела привычку думать о профессоре Снейпе практически постоянно.       На каникулах Луна невольно вспоминала его голос, жесты, мимику, движения. И — глаза. Его глаза постоянно всплывали перед её мысленным взором — то пустые и безжизненные, то полные насмешки и презрения. Но чаще — те, ничего не видящие вокруг, непривычно затянутые пеленой боли. Те, через которые она вдруг совершенно неожиданно для себя увидела его душу. Живую и страдающую. Его душу.       Вернувшись в Хогвартс после каникул, Луна продолжала ломать голову над этой загадкой. Теперь профессор зельеварения не только занимал её мысли — он постоянно находился перед глазами, давая всё новую и новую пищу для размышлений. У Луны вошло в привычку каждый вечер перед сном вспоминать о том, что говорил, что делал и как смотрел профессор Снейп. К разгадке это, однако, не приближало ни на шаг. Зато делало сурового профессора как-то ближе и привычней. На уроках зельеварения Луна следила за ним неотрывно, мысли о нём уносили её куда-то далеко-далеко, мешая воспринимать материал и опуская её успеваемость по этому предмету на недопустимо низкий уровень. Если в прошлые годы её оценки по зельеварению не опускались ниже «Удовлетворительно», а чаще были «Выше ожидаемого», то теперь, на четвёртом курсе, они балансировали между «Слабо» и «Отвратительно». Презрение в глазах Снейпа, обращённых на мисс Лавгуд, росло, тон, которым он бросал ей короткие реплики, становился всё более ядовитым, а отработки — всё более частыми.       Луна относилась к своим неуспехам в зельеварении философски. Она много раз давала себе слово собраться и перестать, наконец, думать о профессоре Снейпе, хотя бы в его присутствии. Но каждый раз её обещание разбивалось вдребезги, как только он входил в класс своей размашистой походкой и как только его мантия взметалась у него за спиной, когда он резко поворачивался лицом к классу. Луна снова начинала исподтишка наблюдать за ним, её мысли вновь уносились далеко, а его близость вновь заставляла её терять контроль над своими движениями. Со стороны могло показаться, что Луна нарочно делает всё, чтобы испортить зелье, снизить оценку и получить отработку. Но это было не так. Всё происходило помимо её воли. Хоть она и признавала, что отработки у профессора Снейпа ей нравились. Это была дополнительная возможность увидеть его, быть рядом с ним, косвенно быть ему полезной, отмывая котлы и пробирки. Луна не понимала, что с ней происходит, не осознавала, почему ей доставляет удовольствие делать то, от чего другие студенты шарахаются, как от огня. Она знала лишь одно — ей нравится думать о профессоре Снейпе. И она готова заниматься этим в любое время. А тем более тогда, когда её мысли подпитываются визуальными образами — в моменты встреч с самим профессором. Огорчало одно — он всё больше презирал её за тупость и невнимание к его предмету. Вот и сейчас…       Снейп брезгливо взглянул на мутную буроватую жижу в котле у Луны, на её дрожащие руки, судорожно помешивающие варево, разумеется, не в том направлении, взмахнул волшебной палочкой, убирая с её рабочего стола и котёл с неудавшимся зельем, и остатки ингредиентов. — Отвратительно, мисс Лавгуд, — произнёс он ледяным тоном. — И, заметьте, уже не в первый раз. Минус десять баллов с Райвенкло. Отработка сегодня в восемь. Без опозданий.       Резкий поворот на каблуках, вздувшаяся и опавшая за спиной мантия…. Теперь, когда он не смотрел на неё, Луна могла в полной мере насладиться этим великолепным зрелищем. Пока Снейп возвращался к доске, по классу разносились неодобрительные шепотки, и Луна подозревала, что адресованы они отнюдь не профессору. Она уже в который раз подводит собственный факультет. Из-за неё Райвенкло теряет баллы… Странно, почему это её вовсе не волнует? Ни потеря баллов, ни осуждение однокурсников… Сейчас Луна была в глубине души даже рада тому, что ей уже не нужно возиться с зельем. До конца урока оставалось ещё достаточно времени, которое можно было потратить с пользой — понаблюдать за профессором из-под полуопущенных ресниц и подумать, причём, не только о нём.       Этот учебный год для Луны стал особенным, в корне отличавшимся от предыдущих трёх лет. В нынешнем году у неё вдруг, совершенно неожиданно, появились друзья. Правда, они, как и все остальные, считали её «полоумной», но, по крайней мере, не говорили ей об этом вслух, не смеялись над ней и не крутили пальцем у виска, стоило только ей вставить слово в разговор. Впрочем, Луна никогда за это ни на кого не обижалась. Её вовсе не интересовало, что думают о ней окружающие. Она никогда не страдала от того, что люди, завидев её, либо шарахаются в сторону, либо начинают подсмеиваться над ней. У Луны, по большому счёту, никогда не было потребности в общении со сверстниками. Ей никто не был нужен, потому что у неё был папа. Папа, любивший её до умопомрачения и которого она боготворила, считая самым умным, добрым, смелым и справедливым. Папа, с самого её рождения души в ней не чаявший. Папа, к которому, несмотря на всю его занятость, можно было обратиться по любому вопросу и который, в отличии от мамы, всегда находил время для того, чтобы пообщаться с дочерью.       Свою маму Луна тоже очень любила. Но мама, большую часть времени занятая своими опасными экспериментами с магией, чаще всего выпроваживала дочь и запиралась от неё «от греха подальше», чтобы ребёнок случайно не пострадал в ходе очередного исследовательского опыта. Но иногда, когда Пандора считала, что никакой опасности в данный момент не существует, она разрешала Луне присутствовать на своих занятиях. Луна обожала такие моменты. Ей всегда было интересно наблюдать за различными чудесами, которые у её мамы получались легко, словно играючи.       В тот день ничто не предвещало беды, и Пандора с лёгкостью разрешила дочери присутствовать при проведении очередного эксперимента. Луна уютно устроилась в глубоком кресле, забравшись в него с ногами, и приготовилась наблюдать. Мама произнесла что-то невнятное, взмахнула волшебной палочкой, из кончика которой вырвался сине-фиолетовый вихрь, ударился о стену и срикошетил от неё в не успевшую увернуться Пандору. Её тело подняло в воздух, скрутило, словно отжимаемую тряпку… Луне показалось, будто из тела её мамы вдруг разом выжали всю кровь. Но крови вокруг не было. Вихрь швырнул мамино тело о стену и исчез, постепенно растворяясь в воздухе.       Луне хотелось кричать. Громко-громко. Но голоса не было, он куда-то пропал. Сил выбраться из кресла тоже не было. Луна оцепенела, словно застыв в немом крике и не сводила глаз с лежавшей на полу мамы, медленно осознавая, что это выжатое, словно внезапно высохшее тело — вовсе не её мама. Уже не мама… И от этого было так горько и страшно, что даже слёз не было. Вместо них из горла Луны вырывался тихий, безнадёжно- отчаянный полувизг-полувой. В таком состоянии и нашёл дочь прибежавший на шум Ксенофилиус.       Гибель Пандоры, которую он безумно любил, ещё больше сблизила отца с дочерью. Овдовевший Ксенофилиус всю свою любовь перенёс на Луну, которую он и без того боготворил и которая, к тому же, внешне была очень похожа на мать. Помогая друг другу перенести боль утраты, отец и дочь создали свой собственный мир, населённый всякими фантастическими существами, отгородив его от посторонних высокими стенами взаимной любви и понимания, через которые в их мир не смог бы проникнуть никто. Оба, и Ксенофилиус, и Луна ревностно охраняли этот мир от вторжений извне. Потому Луна и не нуждалась в друзьях, представлявших для их с отцом мира явную угрозу. Им было хорошо вдвоём. Люди за пределами этих стен очень многого не понимали, а зачастую были просто злы. Они могли посмеяться над Луной или обидеть её. И, если бы не их с отцом мир, Луна и впрямь обижалась бы на них. Но этот мир прикрывал её, как щитом, от злобы, насмешек и непонимания. Он давал ей возможность полностью игнорировать всё это. Он научил её просто не обращать внимания на то, что говорят или делают окружающие люди, пытающиеся задеть Луну побольнее. В этом мире не было места посторонним. До недавних пор.             В этом году в жизни Луны Лавгуд кое-что изменилось. Поездка в Хогвартс-экспрессе в одном купе с Гарри Поттером и его друзьями показала ей, что её мир вполне допускает присутствие в нём кого-то ещё, кроме её отца. Пусть даже эти «кто-то» не понимают Луну и удивляются её странностям. Пусть иногда не могут сдержать смех, услышав её слова. Пусть готовы оспаривать вещи, которые для Луны являются непреложными, незыблемыми истинами. Но эти люди ПРИНИМАЮТ её. Принимают со всеми её странностями. И готовы дать отпор тем, кто эти странности не принимает и смеётся над ними. Эти люди не называют её «полоумной» и не позволяют делать этого другим. Конечно, Рон и Гермиона явно думают о ней так, но, по крайней мере, не говорят этого вслух. А вот Гарри… Гарри ни разу не показал ей, что считает её сумасшедшей. И тот факт, что он, так же, как и Луна, видит фестралов, делал его в её глазах ещё более близким и достойным доверия. Если его и нельзя было впускать в свой мир, то вполне можно не скрывать этот мир от его глаз. Луна и не скрывала…       Луна улыбнулась своим мыслям. Профессор Снейп, обведя класс суровым взглядом и нечаянно наткнувшись на затуманенный, обращённый в себя взгляд мисс Лавгуд, не удержался от презрительной гримасы. Эта странная девица с ожерельем из пивных пробок на шее злила его с самого начала учебного года. И дело тут вовсе не в пробках. Ему было совершенно наплевать, как выглядят его ученики. Но когда уровень их знаний сползает с оценки «Выше ожидаемого» до «Отвратительно» — его охватывало тихое бешенство. Он не прощал такого отношения к своему предмету. В отместку ему всегда хотелось вызвать у наказанного им ученика слёзы обиды и досады или хотя бы бессильную ярость, как у Поттера… А эта девица, вместо того, чтобы злиться или досадовать — неважно, на него или на себя — улыбалась… Улыбалась тихой, почти счастливой мечтательной улыбкой. «Влюбилась, что ли? — почему-то пришла в голову Снейпа шальная мысль. — Тьфу, дракклово дерьмо!» Как же его достали эти влюблённые подростки, которые под влиянием гормональных всплесков теряли и без того жалкие крохи ума и превращались в откровенных тупиц и идиотов. Эта Лавгуд и всегда производила впечатление сумасшедшей, а уж теперь, влюбившись, станет полностью невменяемой. Интересно, кто этот несчастный… Впрочем, ему неинтересно. Ему наплевать. Хотя, не совсем. Скорее, бесит.       В этот момент прозвучал колокол, возвещавший об окончании урока. — Образцы зелий на стол, — привычно скомандовал Снейп. — Домашнее задание на доске.       Студенты потянулись к столу, неся подписанные флаконы с тем, что сумели изготовить на уроке. Луна медленно собирала вещи в сумку, не торопясь покидать класс. Она словно хотела ещё несколько лишних минут побыть в обществе профессора, по-прежнему тайно наблюдая за ним.       Луна покинула класс одной из последних, напоследок поймав на себе мимолётный, брезгливо-презрительный взгляд Снейпа. Её этот взгляд почти не задел. Так он смотрел практически на всех студентов. Почти… Луна вдруг почувствовала, что ей неприятно это брезгливое презрение, направленное лично на неё. Ей вдруг почему-то захотелось, чтобы в его взгляде, обращённом к ней, появилось по меньшей мере одобрение. Одобрение, если не что-то большее… Впрочем, Луна не стала анализировать это внезапное желание. Она вообще никогда не копалась в себе. Просто констатировала факт, отметив у себя это желание, не стараясь докопаться до его причины.       Сдвоенное зельеварение проходило во второй половине дня и было на сегодня последним уроком в расписании. Сразу после него Луна отправилась в библиотеку, чтобы подготовить заданное на завтра эссе по заклинаниям. Этот предмет давался Луне легко. Профессор Флитвик часто хвалил её, и ей не хотелось разочаровывать собственного декана снижением успеваемости. Впрочем, на его уроках всё удавалось Луне легко. Мечтательность и склонность к созерцанию, охватывающая её на уроках зельеварения, в присутствии профессора Флитвика не появлялась вовсе. Луна вздохнула, подумав о том, что ей обязательно нужно будет подготовить блестящее эссе по зельям, чтобы хоть как-то реабилитировать себя в глазах профессора Снейпа. Ей было абсолютно всё равно, что подумают или скажут по этому поводу другие. Но с недавних пор Луне очень не хотелось выглядеть тупицей именно в глазах грозного слизеринского декана. Почему? Она не знала, да и не задумывалась над этим. Не хотелось — и всё тут. Но, по закону подлости, производила такое впечатление именно на него.       Просидев в библиотеке почти до самого ужина, Луна наконец покинула её, намереваясь отправиться в Большой зал. На выходе она столкнулась с Падмой Патил — старостой своего факультета. — Лавгуд, постой, — остановила она Луну. — Подожди здесь минутку.       Луна вздохнула. Она знала, о чём пойдёт речь. Но, несмотря на это, осталась ждать у двери возвращения Падмы. Та пришла в сопровождении Энтони Голдстейна — второго старосты Райвенкло с пятого курса. Выйдя в коридор, они с Падмой остановились перед Луной, преграждая ей путь. — Лавгуд, до каких пор это будет продолжаться? — Голдстейн не скрывал раздражения. Он уже вполне освоился в роли старосты и теперь изо всех сил старался показать себя ответственным взрослым человеком, осознающим всю важность порученного ему дела. — До каких пор факультет будет терять баллы из-за того, что ты витаешь в своих странных фантазиях и не желаешь возвращаться в реальный мир?       Луна молча пожала плечами, глядя куда-то сквозь него своими выпуклыми серебристо-серыми глазами. Энтони никак не удавалось поймать этот взгляд, и это злило его ещё сильней. — Ты понимаешь, что терять баллы из-за успеваемости — это позор для Райвенкло? Мы считаемся самым умным факультетом Хогвартса. А из-за тебя теряем эту репутацию! — Возмущению Голдстейна не было предела. — Как тебя только распределили к нам? Ты же и впрямь полоумная!       Луна продолжала молча смотреть куда-то сквозь него. При слове «полоумная» на её губах появилась слабая улыбка — её обычная реакция на этот эпитет. — Ну, чего ты лыбишься? — возмутился Голдстейн. — Совесть у тебя есть? — Послушай, Лавгуд, — вступила Патил, так и не дождавшись ответа. — У тебя же раньше всё было нормально с зельеварением. Что случилось сейчас? Ты не тянешь? Нужна помощь? — Нет, — медленно покачала головой Луна. — Помощь мне не нужна. Я сама справлюсь. — Так справляйся, драккл тебя подери! — раздражённо воскликнул Голдстейн. — Хватит тянуть факультет на дно! — Послушай, Лавгуд, а ты, часом, не влюбилась? — внезапная догадка вдруг осенила Падму, и она с интересом уставилась на Луну. — Мечтаешь о милом вместо того, чтобы зелья варить? — Да нет, вряд ли, — покачал головой Энтони. — Если бы влюбилась, все предметы запустила бы. А так — только зельеварение. — А может, она в Снейпа влюбилась? — ядовито изрекла Патил. — Эй, Лавгуд, — обратилась она к не принимавшей участия в разговоре Луне, — ты не в Снейпа ли влюбилась? — С чего ты вообще взяла, что я влюбилась? — Луна медленно перевела на Падму свой нездешний взгляд. — А вдруг у меня аллергия на какой-то ингредиент в кабинете Снейпа? Я им дышу, и у меня мозги туманятся? — Да у тебя и так мозги вечно затуманены, — нетерпеливо бросил Голдстейн. — Если они вообще у тебя имеются. В общем, так. Или ты приводишь свои мозги… или что там у тебя? — в порядок, или… — Что — или? — Луна с интересом взглянула на него.       Энтони с Падмой переглянулись. А правда, что — или? Чем они могут повлиять на эту полоумную? Чем запугать или мотивировать? Ведь, кажется, ко всему на свете она относится спокойно и невозмутимо. Как воздействовать на сумасшедшую? Старосты Райвенкло не знали ответа на этот вопрос. Не бить же её, в конце концов? — Ну-у… — протянул Голдстейн, собираясь с мыслями. — Ну, не трудись, — перебила его Луна, — всё равно не придумаешь. Не бойтесь. Я постараюсь больше не терять баллы. Хоть и не знаю, получится ли у меня. — Лучше пусть получится, — отозвалась Падма. — Имей совесть, Лавгуд.       Не дождавшись ответа, Падма и Энтони ускорили шаг. Луна медленно брела в том же направлении, не замечая ничего вокруг. Слова Падмы заставили её задуматься. «Послушай, Лавгуд, а ты, часом, не влюбилась?» Луна никогда до этого момента не рассматривала такую возможность. Ей и в голову не могла прийти эта дикая мысль. Влюбилась? В Снейпа? Бред. Но… Но почему тогда она всё время думает о нём? Почему не контролирует себя на его уроках? Почему всякий раз, встречая его, Луна не может оторвать от него взгляд? Почему ловит каждый его жест, движение, слово? Луне казалось, что ею движет любопытство и жгучее желание понять этого человека, разгадать его загадку. Слова Падмы развернули её мысли в диаметрально противоположном направлении. «Влюбилась…» Неужели она действительно влюбилась? Да нет, не может быть. Он же старый, он вечно злой и мрачный, он учитель, который, как минимум, презирает, а как максимум, ненавидит своих учеников… Разве в него можно влюбиться? Чушь какая! Луна тряхнула своими не слишком аккуратными светлыми волосами, будто отгоняя прочь эти странные мысли, и ускорила шаг, направляясь на ужин. *** После ужина в Большом зале Снейп направился к себе в кабинет, где на письменном столе его дожидались недопроверенные свитки с домашними заданиями. Пергаментов было много. Снейп рассчитывал до девяти разобраться, по крайней мере, с шестым курсом. Остальное подождёт. В девять он должен продолжить варить зелье, которое разработал сам. Усиленный вариант Охранного зелья, над которым он бился вот уже несколько месяцев, с тех самых пор, как стало известно о возрождении Тёмного Лорда. Это зелье он разработал лично для себя. Оно должно было дать ему дополнительную силу и выносливость в ситуациях, когда ему приходится непосредственно общаться с Волдемортом, который, как известно, довольно часто практиковал пытки Круциатусом на своих соратниках по борьбе. Предполагалось, что зелье позволит ему сохранять ясность сознания в то время, когда его тело будет корчиться от боли, а мозг предательски нашёптывать: «Признайся. Признайся ему во всём, и покончим с этим. Чтобы наконец наступил покой. Признайся — и эта боль прекратится. Навсегда». Оно также должно было помочь ему в такие минуты удерживать окклюментный барьер, чтобы ни при каких обстоятельствах не допустить проникновения Тёмного Лорда в собственное сознание. Ни при каких — пусть даже пытки доведут его до сумасшествия, как Лонгботтомов.       Предыдущие четыре попытки оказались неудачными. Но они помогли ему учесть все ошибки, обдумать все пропорции, уточнить каждую мелочь. В этот раз у него должно всё получиться. Когда он добавит в это зелье собственную кровь, оно будет работать только на него и охранять его одного. Если кто-то случайно выпьет это снадобье, он не почувствует никакого эффекта. Никто не должен знать, что он использует такое зелье.       Снейп подошёл к накрытому крышкой котлу, стоявшему на рабочем столе. Вчера он варил его до часу ночи, а после оставил остывать и отстаиваться. По его расчётам, сегодня к девяти вечера зелье из мутно-голубого должно стать прозрачным. Тогда и можно будет приступить ко второй фазе приготовления. К этому времени он как раз успеет проверить домашние задания шестикурсников и выгнать к драккловой матери тех, кому на сегодня назначил отработку. К счастью, их нынче всего двое — Лонгботтом (ну, это предсказуемо) и Лавгуд. Вспомнив сегодняшний урок с её участием, её затуманенный взгляд и идиотскую мечтательную улыбку, Снейп едва сдержался, чтоб не выругаться вслух. Надо бы сейчас загрузить её работой погрязнее. Пусть в следующий раз думает, стоит ли попадать на отработку, или лучше всё-таки напрячь мозги или что там у неё вместо них, и сварить хоть какое-то подобие зелья из учебника. Та-ак… Что бы такого для неё придумать? А пускай переберёт флоббер-червей, что-то они уже пованивают, видимо, частично сдохли. Пускай отделит живых от дохлых. Вонь и слизь, возможно, отобьют у девчонки охоту нарываться на отработки. Ну, а Лонгботтому пусть традиционно достаются котлы и пробирки. Судя по всему, лучшее, что этот идиот будет уметь по окончании школы — это поддерживать в чистоте кухонную утварь.       Стук в дверь прервал его размышления. — Войдите, — резко бросил он.       Дверь отворилась. На пороге стоял Лонгботтом. Ну, чему Снейп действительно научил этого тупицу, так это пунктуальности. Частые отработки у профессора зельеваврения весьма и весьма способствуют тому. Пожалуй, ничему другому он его научить не сможет. Ну, хоть так.       Снейп кивнул Невиллу на сложенные горкой котлы, и тот покорно поплёлся выполнять привычную до тошноты работу, которую освоил уже до автоматизма. Новый стук дверь возвестил о приходе мисс Лавгуд. Снейп выдал ей в руки контейнер с флоббер-червями и отправил в класс — помещение, смежное с его кабинетом — со словами: — Разделите их на три части — дохлые, вялые и полностью здоровые. Надеюсь, у вас достанет ума отличить одних от других.       Луна вздохнула. Она-то мечтала о возможности понаблюдать за профессором, пока тот будет чем-то занят и не станет обращать на неё внимания. А вместо этого ей предстояло перебирать копошащихся склизких червяков, в то время, как профессор будет отделён от неё стеной. — Нечего вздыхать, — бросил Снейп, ставя на стол перед Луной три банки. — Если меня не устроит качество вашей работы, вы будете заниматься этим до тех пор, пока результат не окажется удовлетворительным.       С этими словами Снейп, по обыкновению, резко развернулся, предоставив Луне напоследок полюбоваться тем, как взвившаяся у него за спиной мантия оседает, укутывая его высокую худую фигуру, словно обнимая его за плечи. Луна проводила профессора взглядом и, когда он скрылся в своём кабинете, оставив дверь приоткрытой, принялась за работу.       А Снейп, перед тем как взяться за проверку домашних заданий, ещё раз подошёл к котлу с Охранным зельем и заглянул в него. Сделал он это чисто автоматически, без всякой задней мысли. А заглянув, сдвинул брови и мысленно выругался. То, что он там увидел, ему совсем не понравилось. Зелье явно вело себя не так, как он рассчитывал. Муть из него уже наполовину ушла. Если она и дальше будет уходить такими темпами, то зелье станет прозрачным не к девяти, а… Драккл! Нужно срочно подготовить следующие ингредиенты. Не обращая внимания на занятого работой Лонгботтома, Снейп быстрым шагом направился к шкафу, в который он отложил необходимые ингредиенты для этого зелья. Разложив их на рабочем столе, Снейп стал быстрыми выверенными движениями толочь в ступке рог дромарога, превращая его в тончайшую пыль и подмешивая в неё траву моли — довольно редкий и ценный ингредиент. В очередной раз взглянув на зелье в котле, Снейп понял, что пришло время развести под ним огонь. Жидкость из мутной превратилась в прозрачную. А это значит, что он не успевает нарезать печень дракона. Ему срочно нужен был помощник. Из тех двоих, что сейчас находились у него под рукой, Лонгботтом, по его мнению, на эту роль абсолютно не годился. — Лавгуд! — рявкнул Снейп. — Идите сюда. Быстро!       Луна мгновенно появилась на пороге кабинета. Куда только девалась её обычная размеренная медлительность? — Лавгуд, вы в состоянии нарезать печень дракона мелкими ровными кубиками? Помнится, раньше у вас это получалось.       Снейп так спешил, что в его голосе даже не слышалось обычного сарказма. Луна, вдруг ощутившая ответственность момента, быстро подошла к рабочему столу и встала рядом со Снейпом. Тот кивнул ей на лежащий на разделочной доске кусок драконьей печени. Серебряный нож лежал рядом. — Да, сэр, — Луна кивнула, засучила рукава мантии и взяла в руки нож. — Быстро и аккуратно, — бросил Снейп, всё внимание которого было поглощено закипавшим в котле зельем.       Луна принялась резать печень аккуратными кубиками. Ей очень хотелось сделать всё быстро и правильно — так, как он велел. При мысли, что она может быть полезной профессору в каком-то очень важном деле, сердце Луны бешено колотилось. Она может ему помочь! Он сам попросил её об этом! Ну, допустим, не совсем попросил, но это неважно. Главное, что он нуждался в ней, в её помощи, а значит, она, Луна, просто обязана оправдать оказанное ей доверие. И Луна старалась изо всех сил, чтобы кусочки печени получались ровными и аккуратными. Но она понимала также, что нужно спешить. «Быстро и аккуратно», — сказал он. Нож в руках Луны двигался всё быстрее, пока в какой-то момент не соскользнул с кусочка печени и не резанул Луну по пальцу. Сначала она ничего не заметила и продолжала работать. Ей оставалось уже совсем немного, когда она заметила, как несколько капелек крови с её пальца стекли на кусочки драконьей печени. Она растёрла кровь, продолжавшую сочиться из ранки и украдкой взглянула на профессора. Тот ничего не замечал, занятый помешиванием зелья в котле. Луна вздохнула с облегчением. Её кровь смешалась с кровью из печени, а значит, профессор ничего не заметит и не станет её ругать. Луна дорезала печёнку. — Готово, господин профессор.       Снейп взглянул на её работу и ничего не сказал, но Луне показалось, что результат его вполне устроил. — Можете быть свободны, — бросил он ей вместо благодарности. — И вы, Лонгботтом, тоже.       Невилла не нужно было долго упрашивать. Он быстро сложил котлы и щётки на место и поспешил к выходу. Луна задержалась, чтобы вымыть руки, испачканные драконьей печенью. — Сэр, а как же флоббер-черви? — спросила она. Ей показалось, что профессор готов вот-вот выругаться и послать её вместе с флоббер-червями куда подальше. Но он сдержался и, отправляя в котёл нарезанную Луной печень, проскрипел сквозь зубы: — Я сказал — вы свободны. — До свидания, сэр, — Луна подошла к ожидавшему её у двери Невиллу, и они оба покинули кабинет зельеварения и его весьма нелюбезного хозяина. — Уф, на сегодня пронесло, — с облегчением вздохнул Невилл. — Как думаешь, что за зелье он варит? — спросила Луна. — Понятия не имею, — ответил тот. — Видимо, зелье, спасающее студентов от отработок.       Луна улыбнулась шутке. Дальше они шли молча и распрощались на выходе из подземелий, отправившись каждый в свою башню.       А Снейп в это время с тревогой наблюдал, как зелье в котле снова повело себя не так, как он рассчитывал. В ярко-зелёной жидкости вдруг появились вовсе не запланированные золотистые нити. Они были очень тонкими, и их было совсем немного, но, чисто теоретически, их здесь не должно было быть вовсе. Откуда они взялись, Снейп так и не понял, тем более, что они вскоре исчезли полностью, и дальше зелье варилось уже строго согласно выведенной им формуле.       За пять минут до окончания варки Снейп взял в руки острый серебряный нож, разумеется, не тот, которым Лавгуд кромсала драконью печень, и сделал тонкий разрез на своём левом запястье. Несколько капель его крови упали в котёл, после чего жидкость помутнела и её поверхность покрылась бурой пеной. А ещё через три минуты варево в котле приобрело цвет густого гречишного мёда, словно светящегося изнутри мягким золотистым светом.       Снейп погасил огонь под котлом и накрыл его крышкой. Завтра он испробует это зелье на крысе, множество которых водилось в подземельях замка. А после, если с крысой не случится ничего плохого, выпьет его сам. Интуиция подсказывала Снейпу, что этот вариант зелья у него, наконец, получился. Он был уверен, что сваренное им сегодня снадобье — именно то, что нужно. То, что он так долго разрабатывал и что поможет ему противостоять Тёмному Лорду.       Но это будет завтра. А сейчас Снейп тщательно закрыл кабинет, наложил на него Охранные чары и отправился в свои жилые апартаменты. Нужно было хоть немного поспать. К дракклу домашние задания. Он успеет их проверить утром.