Побочный эффект

Apocalyptica\Deathzone Evanescence\Give Unto me       Какое-то время Снейп пребывал в лёгком ступоре. Несомненно, это был самый настоящий рог взрывопотама. Вот они — характерные бороздки у основания. Значит, внутри этого подарочка находится взрывная жидкость, напоминающая лаву вулкана. Степень опасности ХХХХ по Классификации Министерства Магии. Класс «В» по "Списку запрещённых к продаже материалов".       Этот презент может взорваться в любую минуту, стоит лишь неосторожно прикоснуться к нему. Откуда девчонка достала рог взрывопотама? Снейп ещё раз перечитал записку. «От меня и от моего папы». Кхм… Наверняка этот полоумный Лавгуд купил своё «сокровище» из-под полы у какого-то ушлого торговца, понявшего, что тут можно безнаказанно поживиться. Вот уж кто действительно ненормальный, так это папаша мисс Лавгуд. Впрочем, яблоко от яблоньки, как известно…       Снейп взглянул на сову. Как же ей удалось дотащить столь опасный груз и нигде не стукнуть его обо что-нибудь? Ничего не задеть? И даже здесь, в узких коридорах Хогвартса, не зацепиться за стену, не грохнуть свёрток об пол? Снейпа мало чем можно было удивить. Но эта сова явно сорвала его мысленные аплодисменты — Снейп был действительно удивлён. Однако его удивление быстро уступило место раздражению и злости.       Мало того, что эта идиотка осмелилась подарить ему подарок… Ему, признанному монстру, ужасу подземелий… и кем там ещё его считают? Осмелилась — значит, не боится его! Считает себя особенной? Думает, что ей позволено фамильярничать с ним на основании… Чего? Того, что она посмела в него влюбиться? В Снейпе закипала ярость…       Так вот, мало этого! Она ещё набралась наглости послать ему подарок, который угрожает и его жизни, и безопасности всего замка вместе с его обитателями! Ведь всего одно неосторожное движение — и взрыв был бы неизбежен!       Снейп клокотал. Первым его порывом было написать гневное письмо этой законченной дуре и высказать ей всё, что он думает по поводу неё самой, её папаши и их идиотских подарков. Но, немного остыв и поразмыслив, Снейп решил проигнорировать это послание, как он до сих пор игнорировал саму мисс Лавгуд. Она ждёт от него благодарности? Возможно даже ответного подарка? Не дождётся. Может быть она проверяет его реакцию, отчётливо понимая, какую опасную штуку отправила ему?       Снейп задумался. Нет, скорее всего, эти болваны, отец и дочь, действительно верят в то, что им достался рог их мифического морщерогого кизляка. И девчонка действительно хотела сделать ему приятный сюрприз к Рождеству. Но, драккл её подери, по какому праву?! Разве он дал ей повод думать, будто он, Снейп, будет с благодарностью принимать от неё подарки? Вот дрянь! Новая вспышка ярости заставила Снейпа побледнеть и сжать кулаки. Нет, он не доставит ей такого удовольствия — не напишет ничего в ответ. Пусть ждёт и надеется. Ответа не будет. А уж потом, когда она вернётся в школу, он лично выскажет ей всё, что думает по этому поводу. Или не выскажет. Возможно, к тому времени он остынет, и необходимость прочистить мозги этой идиотке для него станет неактуальной. Впрочем, девчонка, скорее всего, даст ему ещё не один повод отругать её. Сейчас вообще нужно думать не об этом, а о том, как избавиться от этого «сокровища» таким образом, чтобы не взорваться самому и не разрушить замок.       Снейп набросил на себя мантию, взял в руки волшебную палочку и выглянул в коридор, который был ожидаемо пуст. Встретить кого-либо в подземельях сейчас было довольно проблематично, и это радовало. Другое дело — там, наверху. Оставшиеся в Хогвартсе студенты сейчас могли вполне свободно перемещаться по холлу, выбегать на улицу, толпиться во дворе. Хотя «толпиться» — это сейчас звучит не слишком угрожающе, но… Но малейшего столкновения с рогом взрывопотама достаточно, чтобы прозвучал взрыв. Снейп решил не рисковать. Звать кого-то из преподавателей, чтобы убрать лишних людей с пути своего следования, Снейп не собирался. Ещё не хватало, чтобы кто-то узнал, что он получает подарки от учеников. Да ещё такие подарки! Он не позволит выставить себя посмешищем перед всей школой. Достаточно того, что другие делали это довольно часто. Слишком часто… Снейп побледнел. До каких пор он будет испытывать стыд при малейшем воспоминании о том, как над ним смеялись? Сколько ещё должно пройти времени, чтобы этот смех перестал жечь его, будто калёным железом? Снейп до боли сжал зубы.       Взмахнув волшебной палочкой, он наколдовал вокруг лежащего на столе рога защитный кокон, ограждающий его от любых соприкосновений с окружавшими его предметами. Раз уж этот рог не взорвался в руках у семейки Лавгуд, значит, ничего с ним не случится и здесь. Пусть он просто полежит до ночи на столе. Снейп дождётся, пока все уснут и вынесет этот дурацкий рог из замка. Сейчас главное — чтобы никто не пришёл в его жилище и не увидел у него на столе этот «подарок». Но уж об этом он позаботится.       Снейп ещё раз мрачно взглянул на стол и отправился к себе в кабинет, где его ждали рабочие записи по новому зелью и котёл для экспериментов над его составом. День оказался для профессора весьма удачным — никто не потревожил его до самого вечера. Ну, а вечером ему пришлось-таки выйти в Большой зал, чтобы встретить Рождество со всеми обитателями Хогвартса, остававшимися в замке в эту волшебную ночь.       А ночь была поистине волшебной, несмотря на то, что Снейп упорно отказывался признавать этот факт. Как бы он ни сопротивлялся в душе возникающим ощущениям, они накатывали на него помимо воли, заставляя всякий раз прочувствовать атмосферу праздника.       Впервые увидев Большой Зал в рождественском убранстве почти двенадцатилетним мальчиком, Снейп ощутил восторг. Он устыдился этого ощущения тогда и стыдился его всякий раз, когда оно возникало в нём теперь при виде этих огромных елей, украшенных блестящей мишурой, огромными сверкающими шарами, звёздами и свечами. Он презирал себя за это ощущение, но ничего не мог с собой поделать. Стоило ему ступить на порог празднично украшенного Большого зала — и его сердце сжималось от какого-то трепетного, по-детски наивного ожидания чуда. Длилось это всего мгновение, но пронзало такой болью, что Снейпу приходилось прилагать усилия, чтобы выровнять дыхание и удержать на лице презрительную гримасу.       Хвала Мерлину, в этом году в Хогвартсе осталось достаточно студентов, чтобы их всех можно было разместить за одним столом, отдельным от преподавательского. Снейп терпеть не мог, когда ученики сидят слишком близко и имеют возможность наблюдать за тем, как он ест. Сейчас он был избавлен от этого. Если бы не Амбридж, мерзким розовым пятном маячившая слева от него, было бы совсем неплохо. А так ему приходилось время от времени отвечать на обращённые к нему любезности, начинавшиеся с этого отвратительного слащавого «Кхе-кхе» и сопровождавшиеся не менее отвратительной жабьей улыбкой. Кажется, Амбридж считала его единственным человеком, достойным её доверия, несмотря на то, что Снейп разговаривал с ней, не меняя своего брезгливо-презрительного выражения лица и выдавливая из себя короткие отрывистые слова буквально сквозь зубы.       Перетерпев и Амбридж с её приторными улыбочками, и Дамблдора с его дурацкими попытками шутить и оживлять атмосферу за столом, весь этот балаган с поздравлениями и показной радостью на лицах, Снейп покинул Большой зал в числе последних, после чего ещё долго вышагивал по коридорам школы, распугивая своим мрачным видом не желавших быстро угомониться студентов.       Наконец всё в замке стихло. Вернувшись к себе, Снейп оставил дверь приоткрытой. С помощью волшебной палочки он приподнял мирно лежавший на столе рог и, не убирая защитного кокона вокруг него, осторожно отлевитировал его к выходу. Аккуратно положив рог на пол, он тщательно закрыл за собой дверь в свои покои и вновь приподнял рог над полом.       Благополучно миновав коридор, ведущий из подземелий наверх, Снейп беспрепятственно преодолел пространство холла, никого не повстречав на своём пути. Рывком открыв входную дверь, Снейп осторожно направил плывущий по воздуху рог в дверной проём. Оказавшись во дворе, Снейп вздохнул с облегчением. За пределами замка он вряд ли встретит кого-нибудь в этот час. И всё же расслабляться было рано. Снейп отлевитировал рог к воротам и вновь уложил опасный «подарочек» на землю, чтобы беспрепятственно открыть их с помощью заклинания, известного только преподавателям.       Покинув территорию Хогвартса, Снейп зашагал в сторону Хогсмида. На полпути между деревушкой и замком он остановился и снова опустил на землю свой опасный груз. Пожалуй, здесь можно взорвать этот идиотский презент, не вызывая ничьих подозрений. Пусть в Хогсмиде думают, что это кто-то из студентов решил отметить Рождество громким салютом. А в замке пусть считают, что так развлекаются подвыпившие посетители «Трёх мётел» или «Кабаньей головы», что вероятнее. Потому что публика у мадам Розмерты более солидная, привыкшая встречать Рождество дома, в кругу семьи. А вот в «Кабаньей голове» вечно собирается всякий сброд, от которого можно ждать чего угодно. Воспоминания об этом злосчастном кабаке болезненно резануло Снейпа по сердцу. Не думать. Не думать об этом. Во всяком случае, не сейчас.       Приметив средних размеров валун, лежавший достаточно далеко от дороги, Снейп выставил перед собой Щитовые чары, с помощью волшебной палочки приподнял рог над землёй и швырнул его в этот валун. Рог с глухим стуком ударился о камень, отскочил от него и шлёпнулся на землю. Взрыва не последовало. Снейпа мало что могло удивить в этой жизни. Но сейчас он вновь был по-настоящему удивлён. Что интересно - второй раз за день. На мгновение в его сознание закралась мысль: «А вдруг это и правда не рог взрывопотама? Неужели?..» Но эта мыль продержалась в мозгу всего лишь долю секунды и растаяла, как дым. Какие, к драккловой матери, морщерогие кизляки? Не станет же он уподобляться этим придуркам — Лавгудам и вместе с ними верить во всякий бред?       Снейп подошёл к валявшемуся на земле рогу и осветил его Люмосом своей волшебной палочки. Внимательно осмотрев его, Снейп пришёл к выводу, что, скорее всего, рог этот слишком стар. Слишком долго он провалялся где-то, ни с чем не соприкасаясь, а потому взрывчатая жидкость в нём уже не столь опасна, поскольку не реагирует на малейший удар. Что ж, этим стоит воспользоваться. Всё-таки эта жидкость — весьма ценный ингредиент в зельях, отнесённых Министерством магии к классу запрещённых. И раз уж ему в руки попало такое «сокровище», нельзя просто взять и выбросить его.       Снейп взмахнул волшебной палочкой, разрезая рог по всей длине надвое. В остром конце рога он заметил полость, заполненную жидкостью, похожей на остывшую лаву. Снейп знал, что полость эта имеет вид мягкого слизистого мешка, когда рог находится на голове у животного или недавно срезан оттуда. Сейчас стенки этой полости окостенели. Вот почему рог не взорвался от удара.       Снейп аккуратно извлёк это окостеневшее вместилище взрывной жидкости и, наколдовав вокруг него защитное поле, приподнял над землёй. Захватив две половинки распиленного рога, он отправился обратно в замок, левитируя перед собой опасный ингредиент. Злость на девчонку у него как-то сама собой улетучилась. Её подарок, вначале показавшийся ему таким идиотским, вдруг оказался на удивление полезным. Но благодарить её за это он не собирался. Ещё чего не хватало! Если она ждёт благодарности от «хогвартского чудовища», от «сальноволосого ублюдка» и «мерзкого подонка», то не дождётся. Мерзавец не обязан никого благодарить.       Губы Снейпа тронула ядовитая ухмылка. Но если бы кто-нибудь смог разглядеть её в этот поздний час, он заметил бы, что яда в ней значительно меньше, чем горечи. Хорошо, что некому было наблюдать за ним в эту Рождественскую ночь. Нужно хоть иногда снимать маску, если не с лица, то с души. Иначе становится трудно понять, где маска, а где истинная суть. Маска становится сутью, врастает в плоть и кровь… Захочешь отодрать — и не сможешь. Но и душу при этом натирать она не перестаёт, постоянно напоминая болью о том, что она — маска, хоть и ставшая вторым «я».       Никого не встретив на пути к своему жилищу, Снейп благополучно доставил остатки рога и ёмкость с взрывной жидкостью к себе в комнату, служившую ему приёмной и кабинетом. Спрятав всё это в шкаф, он вытащил из самого дальнего его угла бутылку огневиски, уже давно припрятанную им специально для этой ночи, и усевшись в кресле у камина со стаканом в руке, уставился в ярко горящее пламя пустым, невидящим взглядом.       Иногда ему всё ещё хотелось вести себя по-человечески. Простые человеческие чувства ещё возникали у него в душе и время от времени настойчиво требовали, чтобы он выразил их. Они пытались прорваться наружу сквозь толстую броню грубости и жестокости. Но он подавлял их, безжалостно загонял внутрь, и попытки эти со временем становились всё более редкими.       А сейчас ему вдруг отчего-то захотелось написать этой глупой девчонке. Не поблагодарить, нет. Отругать её за дурость несусветную, а после всё-таки утешить тем, что её подарок ему действительно пригодился. Но этот порыв продолжался лишь несколько мгновений и вскоре угас, утопленный в стакане огневиски — в этом универсальном обезболивающем, позволяющим на время отключить причиняющие боль мысли. В обезболивающем, которое он позволял себе крайне редко, лишь по большим праздникам. Потому что боль — это то, что он заслуживал и был обязан терпеть, не клянча для себя снисхождения и отмены приговора. Приговора, который вынес себе сам. ***       Луна с нетерпение ждала возвращения Стейси. Интересно, что ответит ей профессор? Что он почувствует, получив этот чудесный подарок? Ведь он не может не понять его ценность и не почувствовать, что она, Луна, дарила его от души? Или может?       С этими мыслями Луна провела весь Рождественский сочельник. Она думала об этом непрестанно, занимаясь на кухне с отцом приготовлением праздничного ужина, украшая комнаты к празднику и просто глядя в окно, когда всё уже было готово и оставалось лишь дождаться наступления вечера. Она думала об этом, сидя за праздничным столом, болтая с папой о всяких пустяках, смеясь его шуткам и танцуя с ним смешной и странный танец, который они когда-то придумали вместе и с тех пор всегда танцевали его, когда у них было хорошее настроение.       От этого Луна в глубине души испытывала едва заметное, но въедливое чувство вины, будто сверлившее её мозг крошечным буром. Она чувствовала себя виноватой перед отцом в том, что празднуя и веселясь с ним, думает о постороннем человеке. Это было похоже на предательство, но… Но Луна уже не могла считать Снейпа посторонним. Этот человек настолько вжился в её мозг, пустил корни в её душе, что Луна и не заметила, как он стал частью её самой. А потому прогнать мысли о нём она не могла, как бы ни было ей стыдно за это перед папой. И Луна всеми силами старалась не показать ему, что что-то в ней неуловимо изменилось, и что она уже не та прежняя Луна, которую он знал и любил. Сердце Луны сжималось от нежности к отцу и почему-то хотелось плакать.       Проснувшись серым Рождественским утром, Луна обнаружила на своём столе свёрток в красивой яркой блестящей бумаге. Развернув его, она нашла там кисточки для рисования и набор волшебных красок, о котором давно уже мечтала. Взвизгнув от восторга, Луна бросилась в папину комнату. Ксенофилиус встретил её, одетый в новую рубашку, которую Луна незаметно оставила вчера у него на стуле возле кровати. Луна повисла на шее у отца, покрывая его щёки быстрыми поцелуями. Ксенофилиус подхватил дочку и закружил её по комнате. — Папочка! Спасибо, папочка! — Луна была в восторге. Теперь она сможет рисовать красками волшебные картины, которые будут выглядеть почти как живые.       Ксенофилиус поставил дочь на пол и, отдышавшись, произнёс: — И тебе спасибо, капелька. Я сразу понял, что это не простая рубашка. — Конечно, папочка. Она защитит тебя от нарглов, причём будет это делать постоянно, пока не порвётся.       В этот момент раздался стук в окно. Повернувшись к нему, оба, и отец, и дочь увидели сидевшую на подоконнике Стейси, стучавшую клювом в стекло. Луна быстро подбежала к окну и, распахнув его, впустила птицу.       Она сразу заметила, что сова прилетела пустой. К её лапкам не было привязано ничего, ни малюсенького кусочка пергамента. И всё-таки Луна тщательно осмотрела птицу со всех сторон, прежде, чем усадить её на стол и поставить перед ней чашку с водой и мисочку с угощением. Ей не удалось скрыть от отца своего разочарования. Ксенофилиус, внимательно наблюдавший за дочерью, сочувственно произнёс: — Ничего не ответил? Ну и тролль с ним. Это как раз в духе Снейпа. Он всегда был грубияном и злюкой. Я бы очень удивился, если бы он соизволил поблагодарить тебя в ответ. Не огорчайся, капелька.       Луну неожиданно успокоили слова отца. Она подумала о том, что у профессора, действительно, скверный характер, и ожидать от него ответа с благодарностью за подарок было с её стороны слишком самонадеянно. Она ведь знает, какой Северус на самом деле. И ей приятно, что она сделала ему этот подарок. Этого достаточно. В конце концов, ей ещё повезло, что он принял её подарок, а не отправил его обратно, сопроводив ядовито-вежливой запиской о неуместности подобных действий. Подумав об этом, Луна улыбнулась. — Я и не огорчаюсь, папа, — совершенно искренне ответила она. — Я должна была подарить ему этот рог и я его подарила. Спасибо тебе, что ты понял меня и не отказал в моей просьбе. Я рада, что он принял его, не вернул обратно. А благодарности от него мне и не нужно.       Весь этот и следующий день Луна провела за рисованием. Результатом стал портрет Гарри Поттера, которого Луна изобразила на потолке своей комнаты в верхнем этаже их с отцом жилища. Конечно, портрет не был таким живым, как картины на стенах Хогвартса, но в нём явно присутствовала магия. Казалось, Гарри на портрете дышал и слегка улыбался Луне. Во всяком случае, она осталась довольна своей работой. Пришедший посмотреть на портрет папа тоже похвалил её. Всё было прекрасно. Только вот… Луне очень хотелось нарисовать портрет Снейпа. Не на потолке, конечно, а на холсте. Но она не могла сделать этого в присутствии отца. Не могла — и всё тут. Она просто не представляла, как объяснить ему, почему из всех преподавателей Хогвартса ей захотелось изобразить именно его. Тем более после того, как он не соизволил черкнуть ей даже пару слов благодарности за столь ценный подарок. Луна решила, что нарисует портрет профессора ночью, когда папа будет спать. ***       Ждать пришлось долго. Ксенофилиус перед сном бесконечно возился у себя в комнате, что-то писал, а после, наверное, читал… Свет из его окна падал во двор и жёлтым квадратом лежал на засыпавшем его снегу. Луна нетерпеливо выглядывала в окно, ожидая, когда же погаснет этот квадрат. Наконец свет в папином окне потух. Луна подождала ещё немного, пока отец уснёт и вынула из шкафа мольберт с заранее прикреплённым к нему холстом.       И в этот момент она почувствовала, что снова перестаёт быть собой. Часть её снова трансформировалась, превратилась в Северуса Снейпа, Упивающегося смертью, твёрдым шагом преодолевающего расстояние от ворот Малфой-мэнора ко входной двери замка. Пока Снейп шёл к дому, Луна успела почувствовать всё то, что он испытал, получив её подарок. Почувствовала, поняла и… и окончательно простила ему эту показную грубость и невежливость. Ведь это была такая мелочь по сравнению с тем, что творилось в душе Северуса — не только в моменты, когда он посещал Того-Кого-Нельзя-Называть, а вообще всегда, постоянно, изо дня в день… Луна была благодарна ему уже за тот порыв, когда он хотел отправить ей ответную записку. В ней сейчас теснилось столько эмоций, что не хватало слов, чтобы их выразить. Луна могла лишь проживать их — эмоции, мысли и чувства Северуса Снейпа. И сердце её сжималось от боли и жалости к этому человеку, который сейчас шёл на встречу с жутким красноглазым чудовищем. Шёл, искупая свою прошлую вину, которую никогда себе не прощал. Шёл во имя любви к женщине, предавшей его и причиной смерти которой стал он сам. Шёл во имя её сына, которого поклялся оберегать, ненавидимый этим мальчишкой, как, впрочем, и всеми окружающими, и поддерживающий эту ненависть к себе всеми возможными способами.       Луна замерла на месте, прекрасно понимая, что ей сейчас предстоит увидеть и испытать. И если ненависть в душе Северуса подавляла в нём естественный страх перед встречей с Волдемортом, то страх самой Луны был безграничным и неконтролируемым. Она вдруг подумала о том, что, если Северус чувствует её в этот момент так же, как она его, этот страх должен ему очень мешать. Луна гордо выпрямилась и постаралась взять себя в руки. Она не станет вносить панику в душу Северуса, раз уж ей довелось стать частью этой души. Она будет вести себя мужественно и станет достойной его. Луна не удивилась, почувствовав вдруг злость в той части сознания, которая принадлежала ей самой. Если этим она поможет Северусу — она готова к подобным чувствам, хоть никогда их раньше не испытывала.       Перед мысленным взором Луны предстала большая комната. Она точно знала, что это — гостиная Малфой-мэнора. Посреди гостиной стоял длинный стол, по обеим сторонам которого сидело много людей. И если Луна Лавгуд узнала из них только Малфоя, то, благодаря Северусу в своём сознании, она знала и всех остальных. Луна попыталась запомнить их всех, чтобы навсегда запечатлеть их имена в своём сознании, когда там уже не будет Северуса.       Старательно подавляя в себе страх, Луна слушала свистящий голос Волдеморта, видя всё своими глазами, но как бы через призму сознания Северуса. На собрании обсуждались вопросы, связанные с влиянием сторонников Волдеморта на работу Министерства магии. Луна ужаснулась тому, насколько глубоко они пустили корни во все сферы деятельности Министерства.       Сейчас Луна почему-то не испытывала такого глубокого проникновения в сознание Северуса, какое случилось у неё в первый раз. Довольно значительная её часть оставалась Луной. И это достаточно сильно мешало ей, потому что затмевало, делало менее отчётливыми эмоции Снейпа. А её собственные эмоции при виде происходящего были далеко не такими бесстрастными, как у него. Всеми силами пытаясь думать и чувствовать, как Северус, Луна всё-таки не могла совладать со своим страхом и возмущением. А боялась она за двоих — за себя и за него, понимая, что ослабляет этим волю Снейпа. Мерлин, хоть бы это всё поскорее закончилось!       Луна с напряжением ждала, когда же этот монстр разгневается на Северуса и пошлёт в него Пыточное заклятие. Но, кажется, нынче Волдеморт был занят другими, а на Снейпа обращал мало внимания. К тому же она ощущала исходившую от него уверенность, что боль, если и случится, будет вполне терпимой. И сумела разглядеть в его сознании, откуда у него взялась эта уверенность. Это немного успокоило Луну. К концу собрания она уже полностью взяла себя в руки.       Луна достаточно чётко видела, как Упивающиеся встают со своих мест, как быстро покидают гостиную Малфой-мэнора, и как сам Снейп энергично идёт к воротам замка в сопровождении человека, о котором она точно знала, что это — Корбан Яксли, работник Министерства Магии. Но, чем дальше, тем сильнее стиралась в её сознании картинка и тем менее чёткими становились в нём мысли и эмоции самого Снейпа. Видимо, действие зелья подходило к концу. Напряжение, будто сжимавшее душу Луны ледяными пальцами в жёсткий кулак, постепенно ослабевало.       Сегодня Северусу удалось покинуть собрание Упивающихся, не испытав на себе гнева Повелителя. Сегодня ему не было больно. Имеется в виду — физически больно. Луна знала, что душевная боль преследует его всегда, временами усиливаясь до степени пытки, а временами стихая до привычной, тупой, ноющей муки. Но сегодня она не усугубилась физическими страданиями. Луна вздохнула с облегчением. После всего, что ей довелось пережить, находясь в сознании Северуса, ни о каком рисовании уже не могло быть и речи. Луна тихонько спрятала мольберт в шкаф и юркнула в постель, плотно укутавшись в одеяло. Только сейчас она заметила, что её бьёт дрожь — от холода или от пережитого напряжения, она и сама не знала. Ей казалось, что она вряд ли сумеет уснуть после всего, что увидела и узнала в эту ночь. Но сон сморил её на удивление быстро. Свернувшись калачиком, Луна мирно спала, в то время как Снейп сидел в кабинете Дамблдора и подробно рассказывал ему обо всём, что произошло нынешней ночью. Обсуждая меры предосторожности в отношении лично Гарри, Дамблдор высказал мысль о том, что неплохо было бы обучить мальчишку окклюменции в связи с участившимися попытками Волдеморта проникнуть в его сознание.       Перспектива заниматься с Поттером не вызвала у Снейпа, мягко говоря, восторга. Впрочем, как человек здравомыслящий, он понимал необходимость такого обучения. И, как бы ни сопротивлялось всё его естество подобному насилию над собой, Снейп понимал, что обязан это сделать. Потому что кроме него — некому. Потому что его долг — сделать всё, чтобы уберечь этого мальчишку от всех грозящих ему опасностей. Чтобы любой ценой спасти ему жизнь. — Надеюсь, Альбус, вы предоставите в моё распоряжение думоотвод на время наших занятий? — Разумеется, Северус. Думаю, тебе есть что скрывать от Гарри.       Снейп зло сверкнул глазами в сторону директора, но промолчал. Не в его интересах было развивать эту тему. — Надеюсь, вы сами сообщите ему эту новость? В ваших устах она прозвучит значительно более убедительно и авторитетно. — Нет, мой мальчик. Эту новость сообщишь ему ты. Мне сейчас нужно как можно меньше встречаться с Гарри и ни в коем случае не смотреть ему в глаза. Если ты понимаешь, о чём я…       Снейп понимал. Директор боялся, что через сознание Поттера Волдеморт доберётся до него самого. Этого ни в коем случае нельзя было допустить. Тем не менее Снейп поморщился, представляя себе разговор с мальчишкой в доме его мерзкого крёстного. При воспоминании о Блэке губы его гадливо изогнулись, ноздри побелели и задрожали, на лице застыла брезгливая гримаса. Наблюдавший за ним Дамблдор усмехнулся в бороду, но промолчал. Ничего. Пусть этот гордец в очередной раз встретится со своим давним врагом. Возможно, это пойдёт на пользу им обоим. Хотя… Зная, как они «любят» друг друга, ссоры им явно не избежать. Ну, хоть встряхнутся, выпустят пар. А то Сириус вовсе закис, сидя взаперти на площади Гриммо. Да и Северусу давно пора выплеснуть всё, накопившееся в душе за это время.       Холодно простившись с Дамблдором, Снейп отправился к себе. До конца каникул оставалось ещё несколько дней, но настроение его было безнадёжно испорчено. Мысль о занятиях окклюменцией с Поттером вытеснила на задний план злость на Лавгуд и привычную ненависть к Волдеморту, вытеснила усталость и раздражение, оставив лишь какое-то смутное, непонятное беспокойство и смятение, вызывавшее у него презрение к себе самому.       Чего он боится? Отчего так не хочет копаться в сознании мальчишки? Что особенного он может там увидеть? Уж точно ничего интересного для себя. Избалованный, наглый, заносчивый и дерзкий — вылитый папаша, ничем не интересующийся, кроме квиддича. Тогда почему он, Снейп, испытывает столь явное нежелание проникнуть в его сознание? Снейп не знал ответов на эти вопросы, а потому злился всё сильнее — на себя, на Поттера, на Дамблдора и Волдеморта, из-за которых ему приходилось разгребать всё это дерьмо… Всё это заставило его на какое-то время напрочь позабыть о Лавгуд — девочке, непрестанно думавшей о нём днём и ночью.