Desine sperare qui hic intras

Сны всё время повторяются, однако и в сотый раз я просыпаюсь в поту и дезориентации, как и в первый. В этих кошмарных снах я бегу по насквозь прогнившим хитросплетениям коридора, отмечая краем глаза пятна плесени на хрупких, словно картонных стенах, ржавые потёки воды и жирных опарышей, устилающих пол сплошным шевелящимся ковром. Реже я наблюдаю за молочно-бледной женщиной с длинными волосами цвета пепла. У неё рубинового цвета глаза, особенно выделяющиеся на фоне отсутствия бровей и ресниц. Её голос певуч и всякий раз она твердит о завершении чего-то, что представляет для неё особую важность. Она хватает меня за руки, бормочет о прощении и святости, о явлении милостивого бога… И я не знаю, что вызывает больший страх и отвращение — похожая на призрак женщина или же эти мерзкие коридоры. Но на этом сон не заканчивается, хотя он обрывается… Становится другим. Я отказываюсь заперта на заднем сидении машины, прямо позади мамы. Она потеряла управление и теперь единственный, кто может выбраться из западни — это папа. Он укрывает меня своей курткой и обещает, что скоро вернётся и нам помогут. Я не хочу, чтобы он уходил, но знаю, что он выйдет из машины. Папа выходит из машины и уходит в направлении города, мы разбились прямо перед указателем. С каждым шагом он все сильнее исчезает в тумане, нанесённого утром с озёра Толука. Мой отец пропал, когда мне было одиннадцать. Я всегда верила, что он именно пропал, а не бросил нас. На мой одиннадцатый день рождения мы поехали на озеро Толука. Они познакомились с мамой на этом озере, поэтому не было ничего удивительного, что мы туда отправились. Мы попали в аварию — мама не справилась с управлением, папе повезло — он сидел на заднем сидении. Большая часть удара пришлась на маму и отец пошёл искать помощь. Он укрыл меня курткой, что часто отображалось во снах, и пошёл в Сайлент Хилл — в поселении должны были быть какие-нибудь врачи или полицейские. И больше я его не видела. Большую часть того, что стряслось я не могу вспомнить — в результате аварии из моей памяти выпало несколько дней, в том числе и тот, когда случилась авария. Я сажусь в кровати и смотрю на часы. Пять пятнадцать. Ладно, бывало и хуже. После этого повторяющегося сна я не могу спать дальше. Меня мучает бессонница. Обычно в такие моменты я или слушаю музыку, или рисую, или сосредотачиваюсь на учёбе. Джесс, моя соседка по комнате в общежитии при колледже, считает меня ненормальной. Думает, что я специально встаю в четыре или пять утра, чтобы выполнять задания или писать рефераты. Однако, сейчас я не могу думать об учёбе, да и вообще о чём-либо кроме повторяющегося кошмара и письма. Через четыре дня мне исполнится двадцать два года — прошло ровно столько же лет, сколько мне было, когда отец пропал. Письмо пришло мне по почте — самой обычной, не электронной, заставив меня сомневаться в том, в чем пыталась убедить меня мама. Что отец бросил нас, что до этого у них был разлад в отношениях, а я была слишком маленькой, чтобы это понимать. Письмо было достаточно развернутым — автор называл себя другом моего отца и утверждал, что мой отец не пропал, он пожертвовал собой ради всех нас. Но ему не удалось завершить начатое. Дальше начиналась какая-то мистическая муть. В письме шла речь о каком-то жутком культе, о девочке по имени Алесса, древних пророчествах и почему-то — о папе. Он должен был остановить их, пока они не добрались до нас с мамой. «Они» — это культ. Папа прервал их ритуал и тем самым лишь отсрочил нечто ужасное, оставшись в Сайлент Хилле. Цикл не был прерван. Никто не спасётся, когда мрак падёт. Что-то в этом письме взбудоражило меня. Я пыталась думать логически. Да, папа пошёл искать помощь в Сайлент Хилле и никто не знал об этом. Но остальное… Разумеется, я не готова была просто взять и поверить. Влиятельный культ, фразы о том, что маленькую девочку сожгли в качестве жертвоприношения — где такое могло произойти?! Но при этом, мне начало казаться, что автор письма знает обо мне все. Например, о тревожащих меня снах. Автор письма словно залез в мою голову. Он знал про кошмарные сновидения, о которых я никому не говорила. Потому что помимо странной женщины и бега по бесконечным коридорам мне снились чудовища вместо людей. Я ни с кем подобным не делилась — не хватало, чтобы меня считали психически нестабильной. Каждую ночь вместо обычных снов я видела как мир вокруг меня меняется, становится прогнившим и ржавым, не пригодным для жизни, пространства искажаются и вместо людей, которых я знала, появляются угрожающие монстры. Они походили на извороченное подобие людей, только с вывернутой кожей, а то и вовсе содранной плотью, большим или меньшим количеством конечностей, отсутствием лица и распахнутыми пастями. Монстры были разные… Одни издавали противный звук, словно кто-то щёлкает ножницами прямо над ухом и при этом их конечности завершались четырьмя парами острейших ножниц, другие же больше походили на полуразложившийся шмат мяса, в котором кто-то проделал дыру и этот шмат пытался доползти до тебя и поглотить. Кто бы не отправил мне это письмо, он словно видел мои кошмары наяву и даже дал им прозвища. Парикмахер и Устрицы. В письме также говорилось, что я никому не должна сообщать о том, что мне известно о Культе — даже маме, особенно маме, так как не ясно, причастна ли она к культу. По убеждению автора она могла в нём состоять. На последней странице автор письма писал, что я должна немедленно бросить всё и приехать в Сайлент Хилл. До того, как они найдут меня и сами притащат туда, чтобы завершить ритуал. Если я сегодня же приеду туда, тогда у меня будет шанс все исправить. И даже… Возможно, я встречу своего отца — автор письма подозревал, что папа до сих пор находился в Сайлент Хилле и не вернулся к нам не по своей воле. Я не поверила в этот бред. И сожгла письмо. Кроме последней страницы — на ней был адрес, где я найду того, кто прислал мне послание. Он не подписался, написав, что это слишком опасно. Что-то заставило меня остановиться и убрать листок в карман повседневных джинс. Хорошенько все обдумав, я решила, что мне стоит заехать к маме. Потому что у меня появилась одна мысль насчёт этого параноидального письма. Джесс застонала и накрылась с головой, когда я включила светильник. Её половина комнаты никак не была отгорожена от моей и мы довольно часто мешали друг другу спать.  — Сара, ты вообще спишь? — Простонала она из-под одеяла.  — Скорее нет, чем да. — Хмыкнула я, выдвигая верхний ящик тумбочки. Значит так, если я останусь у мамы, стоит прихватить с собой зарядку для телефона, блокнот и зубную щётку — у меня была специальная, для поездок. Я привыкла к поездкам. Мы сменили три различных города в разных уголках Мэна, после того, как папа пропал. Словно мама от чего-то скрывалась. А в четырнадцать лет объяснила мне, что я приёмная дочь. И зачем-то мама решила, что мне нужно сменить имя. С тех пор, общаясь, я называю её Инессой. Все это время я думала, что её просто достали журналисты. Ведь папа был известным писателем-публицистом, а его исчезновение стало сенсацией. Я приспособилась к тому, что мы все время должны были менять квартиры в кондоминиумах, к тому, что стоило мне привыкнуть к школе, как мама переводила меня в другую. Когда я пошла в колледж, впервые я где-то сумела осесть. У меня даже появились друзья. Джесс и её компания. Джесс скидывает с себя одеяло и наблюдает, как я собираюсь.  — Куда линяешь? — Спрашивает она, подавив зевок. Я кидаю в рюкзак — обычный чёрный дэйпак дезодорант и все свои деньги. Пускай будут при мне.  — К маме. Может на пару дней задержусь у неё. — Пожимаю плечами я.  — Скукотища. Я уж подумала, что ты едешь отрываться. Джесс знает, что я и отрыв — вещи несовместимые, вот и подкалывает. Я не переношу шум и толпу.  — Кстати, тебе ведь заранее закрыли весь семестр?  — Да, на неделю раньше. — Хоть какая-то польза от бессонницы, у меня уже закрыт семестр. Значит, я вполне могу позволить себе прогулять несколько последних дней перед каникулами. Прихватив с собой чистую футболку и рубашку цвета хаки, когда-то принадлежавшую моему папе, я иду в душ. В зеркале успевает отразиться часть моего невыспавшегося лица в окружении волос длиной до плеч, примечательных тем, что они двух цветов. Тёмно-русые и ярко-синие. Синие прядки не бросаются в глаза, если я не закалываю волосы так, чтобы был виден затылок. Из кампуса общежития, пристроенного к колледжу, я выхожу в семь утра, успеваю перехватить завтрак — эспрессо и вафли из кафетерия перед поездкой на междугороднем автобусе. От колледжа до пригорода, где Инесса теперь жила и работала, почти два часа езды. В автобусе я снова проваливаюсь в короткие тревожные сны, а также почему-то нервничаю — ощущаю себя так, словно за мной следят. Позади меня спит или делает вид, что спит мужчина в плаще и шляпе, выглядящий настолько подозрительно, насколько это вообще возможно. Автобус медленно добирается до нужной мне остановки. Выйдя из него, я блуждаю минут двадцать, оглядываясь. Затем захожу в сквер, чтобы убедиться, что тот странный тип не ходил за мной все это время. Кондоминиум, в котором Инесса жила последние четыре года, типовой. Такие дома можно встретить скорее в центре крупных городов штата, чем в пригороде, однако, из-за местоположения этот кондоминиум считается элитным. Я поднимаюсь на 18 этаж, прокручивая в голове мысли о том, что случится, если трос, по которому движется лифт, порвётся. Неприятная тема, лучше о подобном не задумываться. Вопреки предупреждению в письме я испытывала острое желание рассказать обо всем Инессе. Может, она что-то об этом знает. Я приехала пораньше, так как мне захотелось посидеть в своей комнате, а так же забрать кое-что, о чем Инесса не подозревала. Нужно было прихватить эту вещь раньше. Инессы в квартире не оказалось, пройдя мимо холла и её спальни, я оказалась в комнате, которая была моей последние четыре года. Здесь довольно мило, однако нет ничего, чтобы как-то выделяло эту комнату из десятка других, где я успела пожить. Зато тут имелась просторная гардеробная, куда мне в принципе было нечего складывать. Особенно сейчас, когда мои вещи были в колледже. Интересно, почему я не забрала себе папины вещи раньше? Инесса пыталась избавиться от всех напоминаний о нем. Понятно дело, что она не могла продать наш старый дом, так как папа пропал, а не погиб, зато от фото и памятных подарков мама избавилась. Я же наоборот тщательно оберегала то, что напоминало мне папу. Серебряный медальон, с которым я не расставалась с одиннадцати лет, несколько фотографий и пару других вещей, что сейчас лежали в гардеробной. Зайдя в гардеробную — при желании тут можно было бы устроиться спать, я спустила с плеча рюкзак. Хорошо, что я не забыла про фонарик и складной нож. Взяв фонарик в зубы, я аккуратно отвинила болтики на одной из отделочных панелей, за которой была заложенная шахта вентиляции. Там лежало главное моё напоминание об отце. Старая коричневая косуха — я не помнила, как папа выглядел, когда её носил, зато на фото в ней он смотрелся таким крутым. Именно эту куртку он оставил мне, когда пропал в Сайлент Хилле. Фото тоже прилагалось: на обложке одного из его романов. А на титульном листе было посвящение. «Моей любимой Шерил». Хотя я и привыкла называться Сарой, вот оно — моё настоящее имя. Подушечками пальцев я погладила своё имя, а затем перевернула книгу и вгляделась в старое фото. Если бы хоть кто-нибудь понимал, как я по нему скучаю. Выключив фонарик, я примерно полчаса сидела, уткнувшись лицом в кожаную куртку, вдыхая успокаивающий меня запах. Пахло старой вещью, а ещё, совсем неуловимо, папиным одеколоном. За пришедшие годы запах должен был выветриться, но почему-то он навечно остался на подкладке куртки. Я накинула её, после того, как убрала книгу в свой рюкзак. В квартире было тихо, так что я легко расслышала, как во входной двери заворочался ключ. Но почему-то осталась сидеть на полу гардеробной, с закрытой дверцей. Следом за звуком открытого замка я услышала два голоса. Один знакомый — Инессы, второй принадлежал мужчине. — Не хочешь помолиться вместе со мной? — Ответа не послышалось, но в этот момент я замерла в напряжении. Помолиться? Ни я, ни Инесса не исповедовали никакой религии и поэтому предложение мужчины звучало загадочно. — Я, пожалуй, откажусь. — Она до сих пор не знает своего предназначения? Если она пойдёт с нами добровольно будет лучше. Клаудия не терпит напрасного насилия. — Клаудия? Дочь Леонарда Вулфа новая Верховная? — В голосе Инессы отразилось волнение. Она словно вспомнила что-то из далекого прошлого. — Да. Милостивейшая из Верховных. Так что насчёт Святой? — Сара продолжает пребывать в неведении. С тех пор, как она пошла в колледж, мы с ней редко общаемся. — Инесса говорила с этим мужчиной так, словно хорошо его знала. — Думаешь, что никто из тех, кто знаком с Гарри ничего ей не сообщил? Орден терпит не лучшие свои времена. Среди нас много тех, кому от Ордена что-то нужно и маловерных. Кто-то из них мог что-нибудь сообщить Святой и ввести её в заблуждение. — Даже если бы и сообщил, то Сара бы не восприняла это всерьёз! Здесь другой мир, рациональный… В нём нет места древнему Ордену и всеобщему богослужению. Скажи мне кто-то на улице, что в глухом городке Новой Англии собираются призвать Бога, я бы лишь рассмеялась. Городские сумасшедшие. — Не смотря на то, что Инесса пыталась убедить себя в том, что я не стану воспринимать предупреждения всерьёз, голос её дрожал. Она боялась, что я уже знаю. — Инесса, этот мир развратил тебя. Ты насмехаешься над Богом? — Укоризненно спросил мужчина. — Всего лишь над твоей наивностью. Сара выросла в этом мире и верит в то, во что здесь привыкли верить. Уж если она верит в то, что Гарри мог свалить и бросить её со мной по своей воле… — В этот момент я почувствовала как в горле образуются горький ком, а сердце болезненно сжимается. Происходящее все больше походило на какой-то злой сюрреализм, словно кто-то вытягивал из моей жизни все нормальное, а мои кошмары становились реальностью. — Цикл почти завершён и было бы очень некстати, если Святая узнаёт все и, неверно истолковав наши действия, захочет помешать ритуалу. — Всего-то несколько дней. — Отмахнулась Инесса. Несколько дней до чего? До моего дня рождения и дня, когда папа пропал? — Гарри Мейсону потребовалось несколько часов, чтобы обо всем догадаться и сорвать планы Далии. — Или ему кто-то помог. Кто-то в самом городе. — Случившееся уже не важно, Инесса. На кону стоит Величайшее событие. Никто не собирается ждать ещё одиннадцать лет…если всё пойдёт не так и в этот раз… Даже милость Клаудии тебя не спасет. — Тон у мужчины был угрожающим. — Значит, я должна найти повод, чтобы девчонка на свой день рождения оказалась в Сайлент Хилле? — Да. Если нам придётся самим её искать… — Мужчина оборвал фразу, а затем я услышала, как захлопнулась дверь. Сил пошевелиться у меня не было, я оцепенела от осознания того, что происходит. То, о чем писал мне незнакомец, отправивший письмо, было правдой. Инесса состояла в Культе! Папа пропал из-за них! Или ещё у них! Тревога затопила мой разум, а в квартире отчётливо были слышны звуки несдерживаемых рыданий. Инесса плакала… Из-за чего? Боялась, что с ней что-то сделают или из-за прошлого? Мне казалось, что я провела в гардеробной целую вечность — завернувшись в куртку отца, вжимаясь в стенку, сидя так, что у меня затекли ноги. Но когда в душе полилась вода мне ничего не оставалось делать, кроме как быстро и бесшумно покинуть квартиру, пытаясь осмыслить подслушанное. Инесса была связана с Культом, что намеревался провести таинственный ритуал и при этом одиннадцать лет назад им помешал мой отец. И теперь, благодаря автору письма и моему решению сорваться с места и приехать за папиной курткой, я оказалась в курсе происходящего. Но в одном насчёт меня Инесса была не права. Да, рациональный человек сейчас бы планировал уехать в Бразилию, Европу, Канаду — куда угодно, где его бы не нашли. Я же чувствовала необходимость отправится в Сайлент Хилл. Там я найду ответы на все большее количество роящихся в голове вопросов. Вся моя жизнь перевернулась… То, что раньше я не могла понять, встало на свои места: то, что мы не стали жить в доме отца, то, что Инесса постоянно переезжала, рассказала мне, что я приёмная дочь и заставила сменить имя было лишь попыткой спрятаться от какого-то жуткого Культа. Если верить автору письма — папа жив и, возможно, его все это время удерживал этот Культ. А ещё, автор знал как воспрепятствовать Культу и это была моя единственная надежда.