Охотник на крыс

Ричард вздрогнул и очнулся. Сердце быстро колотилось, спину покрывал холодный пот. Где он? Почему голова так тяжела? Перед глазами расползались пятна тумана. Ровные линии ломались и двоились — Ричард будто смотрел на отражение в глади пруда, по которому ветер гнал зыбь. Мимо проплывали круги света, зеленые кляксы, полосы серебристой стали, осколки зеркал (или оконца в чудесный подводный сад), но Ричард не двигался. Его ноги даже не касались паркета. Он лежал или полулежал на кровати, странно кривой, тесной, словно люлька младенца. Правый бок прижимался к теплой стене, слева в подмышку и бедро упирались толстые столбики, а лодыжки свешивались с края. Да где он, закатные твари?! Ричард с силой зажмурил веки, чтоб не мутило, и рванулся из... откуда-то. — Тише, тише, дор, — охнули рядом. — Скоро ваша комната. Голос звучал прямо над ухом. Ричард повернул голову и уткнулся взглядом в горбатый нос домоправителя. Как там его? Ах, да... Хуан засопел, шевельнул плечом, поудобнее перехватывая ношу, которая соскользнула на сгиб локтя. Ричард пару мгновений бездумно таращился на натянувшие черное сукно коленки, на острые мыски туфель из телячьей кожи. Как вдруг в мозгу со щелчком соединились шестерни — так щелкает замок, прежде чем открыться, — и его осенило: на руках у Хуана не тюк полотна и не скатанный гобелен, а он, Ричард! Ужас вонзился иглой в спинной нерв, и он подскочил, словно обнаружил за пазухой гадюку. Его несли. Несли! И один Создатель ведал, что Хуан успел нащупать, поднимая его на руки. — Не буяньте, дор, себе же хуже... Хуан зашипел, проглотив ругательство, — это Ричард врезался лбом ему в челюсть. Ненароком. Он пока плохо владел собой. — Отпустите меня! Отпустите! Ричард затрепыхался, забрыкался, выгнулся дугой, саданул Хуана локтем в живот, отчего воспаленная кисть вспыхнула болью, глаза повлажнели. Хуан зашатался, покраснел от натуги. Ричард рос сильным. Не чурался драк, каждый день скрещивал шпаги с братишкой, лазал по скалам, ездил верхом наперегонки. Удержать его против воли, наверное, смогли бы двое или трое дюжих грумов, а Хуан — низкий лоб, густые брови и обещавший недоброе взгляд, будто ты украл любимый подсвечник герцога Алва, — был всего лишь мажордомом. Почти стариком, который давно не поднимал ничего тяжелее счетных книг. Хватка разжалась. Не ожидавший этого Ричард замолотил ногами в воздухе, тщась найти опору, и плюхнулся на пол против черных, начищенных до блеска сапог. — Уймитесь, дор! Что вы творите? Рветесь, будто я вас в пыточную тащу! Вы точно из дикого леса явились, человеческого обращения не понимаете. — Кто дал тебе право носить герцога Окделла, словно сомлевшую девицу?! — А что же прикажете? — Хуан усмехнулся сверху. — Оставить вас на пороге в кабинете соберано никак нельзя было. Господин мой выйти хотел, а вы ему мешали. Небось через герцога Окделла и переступать не очень-то позволительно? Ричард понимал, что над ним подшучивают, но от облегчения — его не держат! не трогают! не обличают! — готов был простить и большую фамильярность. — А нюхательных солей в вашем доме нет? Мог бы вернуть меня в чувство, я и сам бы ушел. — К чему, дор? Соберано велел вас отнести в постель, чтоб вы после операции поправлялись. Больным покой нужен, отдых. С чего бы я стал вас тревожить? Ричард вообразил, как Хуан разоблачает его, беспамятного. Выпутывает из черного камзола, расходившегося ниже пояса множеством складок; стаскивает багряную сорочку, широкие сборчатые штаны; под ними обнаруживает тугую повязку на все бедро, и похолодел. Нужно сегодня же написать в Надор и попросить, чтобы прислали Тэдди — слугу Ричарда с детских лет. Но как? Проклятая рука! — Так что, дор, мне вас покинуть и отчитаться соберано, что вы отказались от помощи? Или пойдем в вашу комнату помаленьку? — Пойдем, — решил Ричард. — Помоги мне встать. Хуан отступил и наклонился, молча предлагая обхватить себя за плечи. О Создатель, придется ковылять чуть ли не в обнимку с этакой рожей! Но выбора не было, и Ричард принял помощь. В покоях со шпалерами цвета весеннего неба, которые выделил ему эр, Ричард подтвердил: «Нет», он разденется сам; «Да», левой рукой; «Да», справится со всеми крючками и шнуровкой; «Абсолютно уверен». Хуан тяжело вздохнул (еще чуть-чуть и языком бы сокрушенно поцокал), попросил не запираться, дабы вечером лекарь не заставлял дора подниматься с постели. Ричард согласился и наконец остался один. До чего же назойливый тип! Впрочем, Ричард не обманывался на свой счет: выкажи Хуан холодность, подойди к своему долгу поверхностно, это задело бы его за живое. Вечно сомневавшийся в себе, Ричард слишком чутко улавливал, когда и другие относились к нему без сердечности. «Точно из дикого леса явились», — знал бы Хуан. Ричард тронул узелок спрятанной под штанами повязки. Его секрет, его уродство — золотисто-пепельный хвост с темным подшерстком — сегодня не обнаружили. Длинный, невообразимо пушистый, превращавший Ричарда из человека в демонского выродка. Как Рокэ Алва, потомок Леворукого, отнесся бы к такому украшению у своего оруженосца? Ричард принялся медленно раздеваться. Наверное, завтра нагрянут портные — снять мерки и сшить костюм в сине-черных цветах. Не позволит же герцог Алва Ричарду носить то, в чем он приехал из Надора? Тем более, что рукава камзолов стали ему коротки, а сорочки — узки в плечах. Нужно будет непременно настоять на таких же фасонах, пусть они и давно вышли из моды. Штанины-пузыри и фалды — для него не каприз, а маскировочный костюм, как для пушных соболей светлая шерсть зимой — отнюдь не роскошество. Рану начало дергать. Должно быть, иссяк эффект снадобья, которым Алва его опоил. Ричард сжал зубы, отогнул край покрывала и лег осторожно, чтобы не потревожить запястье, но, уронив голову на подушку, все равно застонал. Что о нем скажут друзья, когда узнают о присяге Ворону? А матушка? Граф Штанцлер? Его отправляли в Олларию не для того, чтобы он осрамил чужое имя. Но и не для того, чтобы он с позором вернулся домой. «Простите меня, сын. На мне лежит вина, но носить на себе клеймо — вам, — сухо говорила матушка вечером перед отъездом в Лаик. — Вы достаточно повзрослели, чтобы услышать правду». Они закрылись на вершине Гербовой башни, в святая святых — покоях отца, и матушка исповедалась перед Ричардом, как перед духовником. Рассказала о путешествии к чудодейственному источнику у руин эсператистского аббатства, которое молодые герцог и герцогиня Окделл предприняли сразу после свадьбы; о мольбах подарить им с мужем счастье и много детей; о том, как муж ночью проник в ее келью, а утром об этом не помнил. Матушка раскраснелась, точно маков цвет, Ричард не знал, куда девать глаза от стыда. «Темные крестьяне верят, что в лесу возле аббатства обитает зловредный дух Силсэбл, о чьей похоти ходят легенды, — закончила матушка. — Надеюсь, вы не станете меня строго судить. Я искренне верила, что исполняю свой долг». Она спрятала лицо в ладонях. У Ричарда стоял в горле ком. Эгмонт Окделл, борец за правое дело, герой, убитый Рокэ Алвой, — не его отец? Он подкидыш? Кукушонок? Ублюдок! «Я, — губы Ричарда дрожали, — выходит, я не имею права на свой титул? В действительности Надор принадлежит Алану?» «Если вы объявите об этом во всеуслышание, моя честь будет погублена, — отозвалась матушка. — Я верю в вашу порядочность, Ричард. Вы не возьмете чужого. Прошу вас только об одном — дайте мне умереть с миром. Владейте титулом — вы же помните, Эгмонт любил вас, как родного. Алан на год младше вас, но вы спокойнее и рассудительнее его на целую жизнь. Если вы любите брата, погодите, пока он повзрослеет, наберется ума, и откройте правду. Или откроем ее вместе, если Создатель позволит мне дожить до той поры. Сейчас же... Пусть все считают, что Окделлов двое, пусть знают, что у вас есть кровный наследник. Так будет лучше для нас». Ее голос сделался громче набата, заполнил голову Ричарда. Заткнуть бы уши, но как? Он съежился, скрутился клубком, и забытье накрыло его пуховым одеялом. Перина обернулась озерной гладью. Вода обволокла, подхватила под ноги и руки тысячей теплых струй, закачала, и боль в запястье ушла. Ричард не шевелился, наслаждался тем, как течение ласкает тело. Полная безмятежность... Вот бы пролежать так целый круг. Не успел он об этом подумать, и на грудь ему спрыгнул кто-то. Зверек! Размером с маленькую лисицу, с длинным пушистым хвостом, острой мордой и шкуркой, чей оттенок менялся от серебристого до карамельного. Соболь. Силсэбл. Зверек толкнул Ричарда лапами в плечи, и он прорвал пелену ряски, погрузившись в озеро. В висках запульсировала паника. Ричард задрыгал руками и ногами, а пятно света на поверхности все отдалялось, будто он барахтался в трясине, которая засасывала тем быстрее, чем яростнее жертва противилась. Он греб, выталкивал себя вверх. Сердце выпрыгивало из груди. Толща воды давила на голову, перед глазами плясали черные точки. Дышать. Дышать! Он рванулся к вожделенному воздуху, но вода под ступнями разошлась, и Ричард провалился в пустоту. Удар о песчаное дно вышиб из него дух, он открыл рот и... вдохнул, а не захлебнулся. Он очутился в огромном пузыре, под сине-зеленым озерным сводом. Поднялся, сделал шаг, другой и обнаружил, что идет по морисскому ковру из кабинета своего эра. Просвет среди кувшинок превратился в окно, белые коряги торчали точно клыки кабаньих чучел, из водорослей соткались стол и кресло. Ричард упал в него, слабый, будто голодал много дней. — Вы что-то забыли? — с тритоньей плавностью у подлокотника возник Рокэ Алва. В его руке поблескивал скальпель, волосы колыхались без ветра, без течения. Ричард попытался ответить: «Сам не понимаю, как здесь оказался», но вместо этого по-звериному заскулил. Он вдруг скукожился, опал, утонул в собственной одежде — невозможно, нет! Хотел закричать, но затявкал. Дурная кровь проявила себя. — Занятная метаморфоза, юноша. Или как вас теперь называть? Лицо Алвы, надменное, отталкивающее, не переменилось, он склонился и погладил соболя между ушей. Вот еще, снизошел! Ричард забился в угол кресла, ткнувшись спиной в собственный гордо торчащий хвост. Когти вонзились в обивку, задние лапы подогнулись, и он распластался на брюхе, беспомощный, бессловесный в новом теле. Какой позор! За что?! И почему превращение свершилось именно перед Алвой? Ему не оставили даже капли достоинства, вывернули наизнанку самые интимные тайны и швырнули под ноги тому, кто не замедлит сострить на их счет. — Вы голодны? — спросил Алва. — Не вздумайте бежать на улицу. Попадетесь торговцу пушниной, а мне будет недосуг вас вызволять. Ленивый голос — как на площади, как в кабинете: «Меньше оруженосца мне нужен только духовник». Ричард вывернул голову и цапнул умащенную персиковым маслом руку. Мелкая месть, но не терпеть же, когда тебя без обиняков называют меховым ковриком! Да и о какой улице речь? Они же на дне озера. Ричард огляделся: почудилось, что между зеленых камней за границами их воздушного пузыря шмыгнула крыса. Не может быть. Наверное, карп или щука обплывают владения. Наверное, шевельнулась тень от широкого листа кувшинки. — Я понял ваш намек, юноша, — Алва приподнял уголки губ. Посмотрел на укушенный палец, а затем — Ричард не поверил своим глазам — поднес скальпель к ладони и одним точным движением срезал полоску мяса. Скулеж застыл у Ричарда в глотке. Безумец, не зря предупреждал граф Штанцлер, Алва — безумец. Он поднес алое от крови мясо к носу соболя, покачал им в воздухе, будто поддразнивал гончую. И соболь — да нет же, он, Ричард, — с готовностью впился зубами в угощение. Проглотил, облизнулся, вытянул шею за добавкой. Алва довольно рассмеялся. В его смехе Ричарду померещился шорох маракасов и шелест волн. — Понравилось? Ричард застыл, не сводя глаз с Алвы и его кровоточащей ладони. Вернет ли он себе прежний облик, после того как попробовал человечины? Или Создатель покарает его, навечно оставив зверем? — Вижу, что понравилось. Алва отрезал новую полоску мяса, от которой Ричард не смог отказаться, а после протянул ему руку, точно говоря: нечего мелочиться, ешь так. От неожиданности Ричард вжался в угол. — В Кэналлоа верят: если заберешься высоко-высоко в горы, сам не спустишься. Сиди на утесе и жди ворона, чьи крылья присыпаны снегом. Ворон вынослив, снесет вниз даже великана, но в пути его нужно кормить. Догадываетесь чем? В Надоре рассказывали похожие сказки. «Заблудишься в глухой чаще, жди белого волка. Корми его, не жалей себя. Будешь щедр, волк все раны залижет, и назад отрастет съеденное...». Алва поманил его пальцем, и Ричард осмелел, зашевелил усами, обнюхивая предложенную кисть. Пахло железом и кровью, отчего пасть наполнилась слюной, нос защекотал аромат притираний. Он фыркнул в сторону. На глаза снова попалась крыса — не карп, не щука, а именно крыса! Она стояла на валуне и тыкалась мордой в стенку пузыря. — Вас тоже нужно кормить, юноша. Чтобы вы вывели меня отсюда. Всему своя цена. Ричард не слушал. Высунул язык, провел по незащищенной плоти — Алва даже не поморщился. Он привстал на передние лапы и принялся зализывать, как велел сказочный рецепт, и там, где он уже побывал, рана исцелялась без следа. О жуткой кормежке напоминала лишь нежно-розовая кожа на ребре ладони. Алва благодарно почесал его загривок, подставил локоть, и Ричард, словно дрессированный, взбежал к нему на плечо. Обнюхал шею, ухо, волосы — сколько незнакомого, пугающего! Огненный перец и щиплющий ноздри апельсин, горькие духи, винная нотка у рта. Алва улыбнулся, зарылся пальцами в густой мех на боку Ричарда. — Вы умилостивлены? Показывайте путь на волю. Почему нет? Ричард и сам охотно выбрался бы из озера. Он поднял морду и тявкнул. Разве Алва не знает, что выход наверху? — Увы, я не умею летать. Иначе обязательно воспользовался бы вашим любезным советом. Попробуйте отыскать другой выход. Но тогда... Ричард опять посмотрел на каменную межу, на стенку пузыря, за которой они очутились. Валуны облепили крысы — жирные, усатые, мерзкие, с желтыми зубами, как у твари из Лаик. Много ли им противопоставит Алва? В легких шелках, босой, безоружный, если не считать скальпеля? Его же обглодают до костей. Человек уязвим: у него тонкая кожа, тупые зубы, слабые ногти и совсем нет привычки пускать их в ход, когда драка идет не на жизнь, а на смерть. А что он, Ричард? Зверь. Маленький охотник. Может быть, для этой битвы он оснащен лучше? Шаг за шагом они приближались к камням. Ричард выгнул хребет, вцепился когтями в рубашку Алвы, прорвав шелк. Крыса оскалилась, глумливо блеснула глазами-бусинами. Ричард прочел на ее морде: «Иди-иди к нам, пушистый обед». — Куда дальше? — спросил Алва. Вместо ответа Ричард зарычал. Быстро же судьба потребовала доказать, что бой эра — и его бой тоже. Тельце соболя подобралось, напружинились мышцы. Ричард оттолкнулся от плеча Алвы (быть может, вспоров ему кожу) и выстрелил собой, как снарядом, прямо на спину крысе. Вода расступилась, теперь валуны с серыми стражами были в воздушном пузыре. Тварь истошно завизжала, попыталась перекатиться, чтобы скинуть его, но челюсти Ричарда уже сомкнулись на ее горле. В пасть хлынула гнилая кровь. Соседняя крыса бросилась на него, увязла резцами в меху, и Ричард успел опрокинуть ее, полоснуть когтями по мягкому подбрюшью. Получай! Получай, дрянь, за Лаик и за все прочее! Он наступил ей на горло лапой, как триумфатор, и ощерился — кто еще посмеет схватиться со мной? Крысы разбежались. Чего и следовало ожидать. — Вы оказали мне большую услугу, юноша, — Алва стоял совсем рядом, теперь он, похоже, и сам видел путь на поверхность. — Паразиты чересчур расплодились и забыли свое место. Разводить их и дальше — слишком большая роскошь для нас с вами. Ричард распушил шерсть, окинул линию валунов орлиным взором. Не мелькнет ли где серый бок? Не зарозовеет ли морщинистый хвост? Алва улыбнулся, наклонился и подхватил его на руки. И сияющий коридор на поверхность возник сам собой.