Свет. Камера. Мотор!

— Говорят, был такой композитор, написал партию для своего друга пианиста, который потерял руку на войне. Ты потерял всего три пальца. — Спасибо нашей медицине… — уныло отозвался Давос. — Эй, ты ведь хотел играть, так? — Станнис ободряюще улыбнулся. — Ты мне жизнь спас. Возможно я не могу до конца понять, что твои руки для тебя значат как для музыканта, но головы-то ты не лишился, Неведомый тебя забери. Я помню, что ты способен писать. Напиши. Играй одной рукой. Играй чужими руками! Только не смей раскисать! *** Давос Сиворт играл. Час назад он словно оглох. Он не понял, когда ушёл Станнис, не слышал речей, не различал лиц. Был только чёрный рояль в углу сцены. И музыка, что сама рождалась в голове. Почему его никто не гнал? Сколько прошло времени? В его голове пела сама тишина. Давос ударил по клавишам здоровой рукой. Перед ним разверзся ад. Разлеталась на части корабельная рубка. Неестественно медленно и абсолютно бесшумно. Пауза. Удар. Молодой Станнис Баратеон в белом, заляпанном сажей, кровью и копотью мундире метнулся по палубе. Пауза. Удар. Повинуясь наитию Давос догоняет друга и втаскивает его в ближайший люк. Пауза. Удар. Руку пронзает болью. Станнис что-то кричит ему, но голос тонет в великой всепоглощающей тишине. В музыке по ту сторону звука. Когда всё стихло, оставшаяся пустота оглушила его. Редкие громкие хлопки озадачили не меньше. — Это было… Необычно, пожалуй. — В круг света ступил высокий худой мужчина в парадном костюме. Видать не все разошлись после церемонии. Если бы не фрак и дурацкая бабочка, его можно было принять за короля древности, сошедшего с экрана и заблудившегося в непривычном для него мире. Такие не просиживают на троне — такие командуют армиями… — Что-то не так? — Простите, я просто думал, что я здесь один. Прогоните меня? — Зачем? Давос решил, что это не такая уж плохая галлюцинация. Голос у мужика был просто волшебный. — Вы поёте? — Что? Нет, не пробовал. — Зря. Актёр? — Нет, я тот, кто на них орёт. Вы можете сыграть что-то ещё? Давос поднял искалеченную левую руку. Собеседник помрачнел. — Простите… — За что же вы извиняетесь? — Я больше ничего не могу сыграть. — А повторить вы можете? — Да. Думаю могу. Он сыграл ещё раз. Чужой взгляд он при этом ощущал почти физически. Когда Давос закончил, его внезапный слушатель одобрительно кивнул. — Меня зовут Тайвин Ланнистер, — с некоторым пафосом произнёс он, протягивая руку. — И я предлагаю вам работать на меня. — Почему вы думаете, что я буду работать на вас? Старик лишь фыркнул и мотнул головой, приглашая следовать за ним. — Думаю, я должен поблагодарить молодого Баратеона. — Станниса? — Да. Это он меня задержал. — Откуда? — Мы с его отцом учились вместе… — Тайвин смолк и, когда Давос решил, что тот не собирается развивать мысль, глухо добавил:. — потом вместе воевали. После тьмы коридоров свет ослеплял. Давос сощурился. Здесь, при солнечном свете, Тайвин потерял часть того псевдоаристократического лоска, что имел в полумраке концертного зала: модные остроносые ботинки были заметно стоптаны, костюм потёрт, а затылок слегка плешив, но именно это окончательно подкупило Давоса. Режиссёр принадлежал этому миру и носил отпечаток нормальной земной жизни. — Я надеюсь, что вы успеете её записать. Это не подходит, но это было весьма недурно. — Скажите, что слышали вы? — спросил Давос у спины. Ему почему-то казалось, что сейчас вся дальнейшая жизнь его зависит от ответа на этот вопрос. — Я? — переспросил мистер Ланнистер так, словно был чрезвычайно удивлён вопросом. — Я слышал дыхание войны. Приберегите эту музыку — она может очень вам пригодиться. — Я согласен с вами работать.