25 августа, 2021 год.
Но чем больше мне об этом говорят, тем сильнее я начинаю в это верить.
Пряный аромат последних дней августа, проникающий через распахнутое окно, кружит голову сильнее, чем тяжелый сладкий запах кустов сирени весной. Стойкое благоухание садовых роз сопровождается мерным гулом пчел, вьющихся в их бутонах, словно на последнем издыхании перед осенью. Летняя духота постепенно готовится смениться солнечными днями ранней осени, а пока напоминает о своей красочной природе – устоять перед ней практически невозможно. Темно-зеленые оттенки кустов и трав притягивают к себе лучи солнца и словно подсвечиваются ими, а кусты роз манят к себе каждого любителя цветов. Каждого, кроме меня. Я прикрываю окно, и в комнате становится невыносимо тихо. До той степени, что в голове мысли прокручиваются быстрее скорости «Ночного Рыцаря». От них становится душно. Письмо от Альбуса, принесенное белоснежной совой, я кладу между тетрадями, и сажусь за светлый дубовый стол. Не успеваю я взять в руки перо и пергамент, как по коридору разносятся резвые шаги, замедляясь перед моей дверью. Я уже знаю, кто это. Нехорошее предчувствие рушит любое очарование от едва начавшегося дня. – Роза? – четкий голос мамы прорывается сквозь сторонние мысли, когда я поднимаю голову, откликнувшись на легкий стук в дверь. – Да, – я поспешно поправляю подол платья и ровнее сажусь на стуле, готовясь к сокрушительному взгляду мамы. Гермиона не ждет ни моего согласия, ни одобрения. Единственное, что не позволяет мне возмутиться – страх, что ссора может затянуться. Каждый спор с мамой начинается и заканчивается холодной беседой, от которой у меня бегут мурашки по телу. Наверное, она даже не подозревает, как сильно влияет на меня. Пытаясь заслужить ее одобрение, я всегда попадаю в бесконечную череду тревоги и напрасных попыток. Преломить убеждения мамы невозможно. Мама проходит в мою комнату, обводя почти безупречный порядок настороженным взглядом, и слегка морщится, заметив неровную стопку книг на прикроватной тумбочке. Закатив глаза, я внимательно смотрю на прямую, словно высеченную из гранита, спину мамы, облаченную в строгий, немного угловатый, пиджак. В ней невозможно найти изъян. Сколько бы я не пыталась, результата нет – она идеальный образец порядка. Только в ее глазах можно прочесть страх и тоску, не прошедших с годами. В волосах Гермионы Уизли давно поселилась седина, а в уголках глаз видны одинокие морщины. Сказывалась тяжелая юность и последующие годы работы на Министерство Магии. Заняв кресло Министра магии два года назад, она совершенно забыла обо всем, взвалив на себя большую ответственность, которую порой не могла выдержать. Теперь увидеть ее в стенах дома – большая редкость. Я не знаю, правильно это или нет. Ее нельзя винить за то, что она выбрала карьеру. Я не могу винить ее, где-то отдаленно понимая, что поступила бы подобным образом. – Роза, это просто невыносимо! – мама горестно всплескивает руками и медленнее обычного подходит к окну, распахивая его. В комнату проникает свежий летний воздух, вновь дурманя мое сознание. Светлая занавеска подергивается на ветру и взгляду открывается небольшой дворик, усыпанный солнечными лучами. До меня доносятся жужжание пчел, пение птиц и, конечно, звонкие голоса папы и брата. С раннего утра папа и Хьюго тестируют что-то новое для магазина «Всевозможные волшебные вредилки». Мама неодобрительно качает головой, прислушиваясь к неразборчивой речи папы под раскат смеха Хьюго. Я знаю, о чем сейчас она думает – ее суженные глаза пропитаны недовольством, что о многом говорит. К сожалению, мама против любых экспериментов. По ее словам, это не приводит ни к чему хорошему. Конечно, папа и дядя Джордж возражают: их магазин пользуется популярностью у покупателей. Маленький магазинчик, основанный близнецами Уизли, разросся за двадцать пять лет с момента открытия – ни один студент не может устоять перед школой и не посетить магазин. Он стал плотом спокойствия, памяти и маленьким мостиком к счастью, невзирая на все препятствия. Это единственное место, куда и папа, и Джордж вкладывают огромное количество сил и времени. У нас дома всегда что-нибудь взрывается, светится, искрится, погружая обычный, неприметный с первого взгляда дом в настоящее волшебство. Магия в каждой минуте, в каждом дюйме, ее главное заметить. Пожалуй, мои любимые моменты, когда что-то вспыхивает или проносится мимо меня. Даже с учетом, что однажды меня едва не лишили комнаты. Я понимаю папу, желающего заглушить в себе боль от прошлого. Если ему и Джорджу так спокойней, то пусть они пробуют, ошибаются и радуются каждому эксперименту. Для мамы их немного детское, беззаботное отношение к жизни – это олицетворение несерьезности и глупости. Но Гермиона Грейнджер-Уизли никогда не скажет этого вслух. Магазин близнецов Уизли своеобразная отдушина для отца и дяди после всего пережитого, и она понимает их. – Лето почти закончилось, даже не успев начаться. Для меня, – мама грустно улыбается, по привычки опуская руки по швам, словно готова произносит свою официальную речь перед журналистами. Я сразу понимаю, сколько горести звучит в ее словах. Действительно, она очень мало времени отдыхает. То, что сегодня мама дома – большая редкость. Еще большая редкость – семейные посиделки. С каждым годом становится все сложнее принимать тот факт, что время идет, люди меняются и взрослеют. А еще у них появляется свое мнение, и они больше не могут молчать. От этого и свободно, и грустно. Золотой середины нет. Я скучаю по тому времени, когда моя мама работала строго по графику. Она уходила, приготовив завтрак, собрав нас и пожелав папе хорошего дня, приходила к ужину и даже успевала его приготовить. Конечно, тогда я была еще маленькой, и мама старалась уделить больше времени мне и брату. Теперь мы выросли и можем справиться сами. Теперь есть Хогвартс, где мы проводим большую часть своей жизни. Мне часто кажется, что в семье все мечтают отмотать время вспять и оказаться хотя бы раз в обычном семейном кругу, когда потрескивает камин, отец и Хьюго играют в шахматы и каждый восклицает: «Ты жульничаешь!». Я бы сидела рядом с братом и тихо шептала, куда ходить, потому что Хьюго играет настолько плохо, что порой папа грозится лишить его наследства, чего не случалось с тех пор, как все его дети поступили на Гриффиндор. Мама в эти моменты всегда сидела бы в кресле, пила горячий шоколад и с улыбкой смотрела на нас. Сейчас же отец занят магазином и давно отчаялся вернуть домой жену. Рон Уизли качает головой каждый раз, когда в их спальню врывается серебристый «Патронус», сообщающий, что Министерство нуждается в срочном присутствии Министра магии. А я и Хьюго занимаемся чем угодно, чтобы хоть на время забыть, что в руках нашей мамы все правительство. Очередной взрыв, сопровождающийся восклицанием Хьюго, вынуждает маму обернуться, сощуриваясь. – Не удивлюсь, если нас оставят без дома, – мама качает головой. – О, тогда мы переедем жить в Нору или к Поттерам, – я откидываюсь на спинку стула несколько сильнее, чем рассчитывала. Спину начинает жечь, но я упрямо не двигаюсь – это позволяет развить выдержку. Сколько я смогу сдерживать ноющую боль? Кажется, что это не так трудно, когда привыкаешь и перестаешь видеть в ней врага. Может, я и вправду, как и говорил Альбус, имею склонность к мазохизму? Мне легче перетерпеть, чем нестись напролом, избавляясь от боли. Не сокрушать, а приспособиться. – Но нигде мы не будем счастливее, чем у себя дома, – мама неловко растягивает губы в улыбке, наблюдая за мной. – Но там нам все же будут рады, – я пожимаю плечами, хотя сама бы не хотела жить, где-то кроме родного дома. В нашем доме слово мамы – закон, папа и Хьюго слушаются её и не спорят, а вот в доме бабушки с дедушкой всё иначе. Там нельзя чувствовать себя скованным или ненужным. Там мы всегда любимы и согреты. Однако ни я, ни брат, ни родители не рвемся в «Нору». При всей любви к семье, для нас наша имеет большее значение. – Разумеется, – соглашается она, – Но рады ли будем мы? Это хороший вопрос. Я позволяю себе легкую улыбку. Жить в доме, где есть свои хозяева, не смотря на родственную связь, весьма неловко. Неловко видеть недовольство кем-то, чужие ссоры или чувства. У каждой семьи своя история, и они должны писать ее по-своему. Я бы предпочла жить у кого угодно, кроме Поттеров. Дом Поттеров, последнее место, где я бы хотела провести пару недель, пока решался вопрос с нашим домом. И дело здесь не в кузенах, с которыми я едва общаюсь, а в самом доме. Не знаю, как можно объяснить, что меня не тянет в жилище тети и дяди. Из всех кузенов, я хорошо общаюсь только с Альбусом, но даже общение с ним не сможет скрасить отношения ко мне остальных. Конечно, мы одна семья, вместе росли, но после поступления в Хогвартс все кардинально поменялось. Что-то щелкнуло, треснуло, порвалось… Прочный канат, который соединял детей Поттер-Уизли, разошелся на несколько прядей, никак не связанных между собой. Ни дружбы, ни поддержки, ни радости от встречи. Может быть, так думаю только я? Джеймс. Если меня спросить о нем, я не смогу что-то сказать. До Хогвартса мы общались, даже дружили, а потом его переклинило. Его резко отрезало от всех родственников, и если выпадают встречи с ним, то он просто становится Джеймсом, который не вызывает у меня ничего. Что он есть, что его нет. Это просто Джеймс Сириус Поттер, за которым стоят громкие имена его родственников, и никто не знает, кто же он сам. Я могу сказать о нем все, и в то же время ничего существенного. Его поступки не поддаются пониманию, его слова можно оспаривать, но он все равно будет моим старшим кузеном, который просто в одночасье перестал со мной общаться. Не думаю, что это ударило по мне сильно, но что-то оставило. Например, непонимание, почему же так произошло. Альбус. В противовес своему брату, он мой лучший друг. Если правильно называть родственников друзьями. Я порой не знаю, что творится в голове у Ала. Его мысли такая же загадка, как и он сам. Я открываю постепенно двери в его жизнь, но каждый раз появляются новые, более скрытые и непонятные. И Лили. О наших отношениях можно писать книгу. Сплошная полоса холодной войны, о которой все говорят, но сами не понимают, о чем. Я сама не понимаю, в чем дело. Лили Поттер – маленькая девочка, записавшая меня в свои враги. Нереалистично, неправильно, странно. Это вгоняет меня в уныние, заставляет искать в себе недостатки и думать, что я действительно сделала что-то не так. Когда на тебя несется поток ненависти и злости от кузины, с которой ты даже не общаешься, то априори начинаешь искать способ это исправить. Убедить, по крайней мере, себя, что ты не виновата. Но Лили топает ножкой в моей голове и кричит, что я – главная ее причина невзгод. Мама прокашливается, отворачиваясь от меня. Я совсем выпала из реальности, забыв о маме. Тема для разговора исчезла, а она все еще в моей комнате. – Ты, наверное, хочешь о чем-то поговорить? – спросив, я встаю из-за стола и убираю в стол пергамент: ответ Алу напишу позже. Гермиона устало потирает переносицу, собираясь с мыслями. Я хмурюсь, на долю секунды, задумываясь, что она может мне сказать. Предсказать ее поступки не так трудно, но только когда она вне моей комнаты. Здесь она становится более уязвленной, ослабевшей, желающей обрести покой. – Ты целыми днями сидишь в четырех стенах, – словно давно заготовила речь, мама проговаривает каждое слово с особой волной невозмутимости. – Я понимаю, ты учишься, готовишься к школе. Я даже готова признать слова Рона, что я в какой-то степени переборщила: ты не должна забывать о себе и свежем воздухе. Я отступаю от нее на шаг, отворачиваясь. Желания, поднимать эту тему, нет. Меня не понимает ни мама, ни папа. Никто не понимает. Я сама себя не понимаю. Я думаю о себе, ограждаюсь от внешнего мира, не желая получать ранения. Только так мне видится огромный мир, в котором высечена фамилия моей семьи. То давление, которое с каждым днем только усиливается, сваливается на плечи и задавливает своей тяжестью. Я не хочу оглядываться и понимать, что говорят обо мне, как о дочери героев войны, как дочери Министра магии. Я – Роза, просто Роза, которая не хочет внимания. У мамы на все есть свое мнение. Мама всегда переживает за меня, но иногда не задумывается, что моя жизнь – это моя, а не ее попытка исправить свои ошибки. Я знаю, что мама в первое время в волшебном мире оставалась одна, и сейчас боится, что меня постигнет та же участь. Вот только она – не я. Я не гонюсь за дружбой, не ищу общения. Я такая, какая есть. Но мне приходится искать оправдание тому, почему же я не общительная. – Ты не должна отставать от общества, оно нас формирует, как личностей, – медленно проговаривает Гермиона, стараясь подбирать правильные слова. Но она выбрала не правильную тему. Общество. А что, если именно общество и является гарантом моего заточения? Это оно показывает пальцем на меня и говорит, что я неправильная, если не делаю так, как нужно ему. – Я не отстаю от него, у меня все хорошо. Я не считаю себя одинокой. Последнюю фразу я произношу дрогнувшим голосом. В глазах предательски щиплет, но быстро поморгав, я смотрю на фигуру мамы, утопающую в лучах солнца. Какая-то жгучая, неправильная грусть то растекается по телу, то проходит, собираясь обратно в сгусток где-то далеко, где я его не могу достать. В самом деле, почему я должна быть как кто-то, почему не могу делать то, что хочется мне? Я не страдаю от одиночества. Я бы даже не обращала внимания на это, не будь тех, кто напоминает об этом. Мне легче быть одной, рассчитывать на себя и только на себя, потому что иначе будет очень больно именно мне. Обжигаться не хочется, не хочется постоянно оглядываться, искать в себе сомнения. Когда я одна мне не нужно задумываться о своих словах, только о мыслях, скачущих из стороны в сторону. Не нужно оправдываться и доказывать кому-то, что ты – это просто ты, а не твои родители. Не нужно переживать, что о тебе подумают. И этих «не нужно» у меня накопилось столько, что пора писать отдельную книгу – какая у меня невыносимо неправильная, на чей-то взгляд, жизнь. Если бы обо мне писали книгу, то она была бы похожа на историческую справку, которую в последствие бы отправили пылиться в архив. Я не считаю это плохим, но хорошим назвать не получается. Но чем больше мне об этом говорят, тем сильнее я начинаю в это верить. Я никогда не говорила родителям, что на меня давит их известность, потому что понимаю, что на них она тоже давит. Мама пьет зелья, чтобы не метаться в агонии по ночам от кошмаров, а папа никогда не остается один, чтобы не вспоминать ужасы войны. И если они допустят мысль, что они не смогли обезопасить нас, своих детей, им будет больно и трудно. Они будут винить себя. Я этого не хочу. Мне хочется закончить разговор на этом моменте, потому что дальше будет сложнее оправдываться и отмахиваться. Я привыкла и даже не могу представить, как вела бы себя в другом случае. Меня все устраивает и, грубо говоря, я не чувствую себя ущемленной. У меня все есть, и жаловаться глупо. Может, для родителей я выгляжу одинокой и брошенной, но такой не являюсь. Я подхожу к маме и скрещиваю на груди руки. – Хорошо, – легко соглашается мама, и я вижу, как она поджимает губы. Недовольна. Недовольна. Как и всегда. Я не осуждаю ее, не возмущаюсь, я ничего ей не говорю. У меня нет претензий к ней, зато у нее есть большие ко мне. Что бы я ни делала, меня ждут похвала отца и поджатые губы мамы. Я мечтаю о том, как однажды увижу на лице Гермионы Грейнджер искреннюю радость за мои успехи, которые неоспоримо пойдут мне на пользу, а не всему обществу разом. Но этого не случится, пока мама не отпустит мою жизнь из своих рук. Её руки отдергивают до конца занавеску, и я вижу всё, что происходит за окном. Массивный стол, который отец наколдовывает каждый раз, чтобы работать на свежем воздухе, уверенно стоит на зеленном, ровном газоне, и заставлен различными приборами. У белого забора бегает Граф – рыжий щенок, которого нам подарили Поттеры на годовщину свадьбы родителей. У нас нет деревьев, только кусты смородины и садовых роз, чей аромат залетает в комнату вместе со свежим воздухом. Розы для Розы. Розу называют королевой цветов. Это должно мне льстить, но лишь вводит в заблуждение, потому что во мне нет ничего величественного, как в розах. Я – это просто Роза, саженцы которой оказались другим сортом, выбившимся из основной клумбы. Насмешка природы. Я бы предпочла видеть из своего окна более мягкие, нежные, даже можно сказать, неприметные цветы, настолько неприхотливые, что о них можно вовсе забыть. Может быть, мне самой хочется, чтобы обо мне забыли. Мимо окна проносится шутиха, оставляя большой огненный след за собой. Через пару секунд слышится залп и пламенный дракон, возникший в воздухе, рассыпается светящимися искрами. – Вы видели?! – поломав несколько кустов роз, Хьюго резво отталкивается от земли и запрыгивает на мой подоконник. Мама недовольно цокает языком, силясь согнать сына с подоконника, как нежданную сову с плохой вестью. Особо своей цели не добившись, она бросает это дело и запускает пальцы в волосы Хьюго. Тот недовольно хмурится, но не отстраняется от ласк матери. Хьюго возбужденно жестикулирует руками, отчего кажется, что они сейчас отпадут. Его каштановые волосы блестят золотистым переливом на солнце. Небольшое количество веснушек, доставшихся брату от Уизли, собирается в морщинки от длительного смеха. – Дракон разлетелся маленькими шарами! – Хьюго в таком восторге, что, кажется, может взорваться от переизбытка эмоций. Мой брат совсем не такой как я. Хьюго веселый, общительный, иногда он до невозможности невыносим и раздражителен. Он умеет подбирать правильные слова на любой случай, может подружиться даже со слоном или оленем. Это его визитная карточка – дружелюбие и открытость. Но иногда он такой несмышленый, что пугает меня. Я люблю Хьюго. Это ведь младший брат, который вечно смеется и попадает в самые, казалось бы, нелепые ситуации. И это единственный человек, который будет у меня всегда, будет на моей стороне. – Смотрите, – Хьюго указывает чуть в сторону. – В воздухе задержались всего единицы, но мы над этим работаем! Скоро будет новинка! Я внимательнее смотрю на то место, куда показывает брат, слегка прищуриваясь. Чуть поодаль от того места, где взорвали шутиху, резвится Граф. Он бегает и перекатывается, подпрыгивая так, словно хочет что-то достать в воздухе. Я напрягаю глаза: маленький огонек плавно качается над землей. Теперь становится ясно, что имеет в виду Хьюго. – Новинка – позабавь собаку? – я скептически поднимаю бровь, не в силах оценить масштабы данной новинки, и Хьюго вспыхивает на мои слова. – Новинка – сложно жить с непонимающими людьми, – недовольно бурчит Хьюго, бросая умоляющий взгляд на маму. – Это точно, понимаю как никто другой, – я не сильно хлопаю брата по плечу. Хьюго отмахивается от меня, перекидывая ноги в мою комнату, под строгим взглядом мамы. Его клетчатая рубашка задирается, но он даже не обращает внимания, продолжая расписывать идеи, которые они хотят осуществить с папой. Отец и Джордж всегда держат свои идеи в тайне, но вот Хьюго может выболтать все и сразу. Наверное, это очень большой недостаток. – Гермиона, мне нужна твоя помощь! Возглас папы долетает до нас за секунду до того, как появляется он сам, раздраженно убирая упавшую на лицо прядь рыжих волос. Отец почти не изменился за столько лет. Рон Уизли такой же долговязый, рыжий и конопатый, как и был много лет назад. Только сегодня у него возле глаз появились морщинки, подбородок покрыла щетина, а глаза немного потускнели. Но они всегда загораются, когда он рядом с нами, своей семьей и друзьями. – Рональд! – Мама строго смотрит на то, как бескомпромиссно папа шагает по клумбе. Тот, ничуть не смутившись, продолжает свой путь и быстро подходит к окну моей комнаты. Папу редко можно смутить, когда дело касается его привычек. – В самом деле, зачем удивляться поведению сына, когда и муж ведет себя... – Для баланса в семье у тебя есть Роза, – папа улыбается мне и подмигивает, а после переводит взгляд на жену. – Вы разговаривали? Ты уже сказала? Я вижу, как мама прожигает отца гневным взглядом, тот же в свою очередь неуверенно смотрит на меня и заранее делает взгляд «прости, меня вынудили». Такое чувство, что ни меня, ни Хьюго для родителей в данный момент нет рядом. Ненавижу, когда говорят обо мне в моём же присутствии, но делают вид, что меня нет. Во мне поднимается обидная злость, разгорающаяся медленным, но уверенным пламенем. – Нет, только собиралась, – мама вздыхает, с опаской посматривая на меня. – Подумала, что тебе нужно общение со сверстниками, и разумеется новые знания. Я хмурюсь, понимая, к чему она клонит. Они что-то задумали, не спросив меня. – Ближе к делу! – мне приходится поторопить маму, чтобы узнать, что же все-таки пришло в ее гениальную голову. Может это и неправильно – повышать голос на старших, но лучше выяснить все сразу, чем ждать, выискивая в себе недостатки. Мама с непередаваемой уверенностью складывает руки на груди, нисколько не сомневаясь в своих решениях. – Роза, помнишь, я рассказывала о предстоящем форуме? Там всегда собираются очень талантливые и умные волшебники, которые готовы меняться опытом с другими. И... Я внесла твое имя в заявку – лишняя практика никогда не помешает. Я бы и сама съездила, но ты же знаешь, какая у меня работа. Я с трудом прокручиваю ее слова в голове. Они отдаются тяжестью и страхом, обидой и неприязнью. Невероятно. За меня снова все решили. «Роза, ты должна» стала слишком частой, слишком неправильной, слишком окружающей меня. Но я ничего не могу сделать. У меня нет слов, нет возможности возразить, отказаться или сбежать. Мама всегда найдет способ убедить меня сделать так, как хочет она. Я даже не удивлена, именно этого и стоило ожидать от Гермионы Грейнджер. Было бы менее обидно, если бы мне сказали это сразу, посоветовавшись, обсудив. Но нет, мама снова сделала все по-своему. Но это не настолько зверски обидно, как могло бы быть пару лет назад. Гермиона слишком предсказуема для меня. Заявки подавались в начале июня, а сейчас конец августа. Значит, они не посчитали нужным сказать мне раньше о форуме. Для них все просто: я соберу вещи, чтобы завтра порталом перенестись в оговоренное место, если я правильно посчитала дату проведения форума. И точно в этот момент мама, неловко улыбаясь, произносит: – Завтра уже начало. Форум будет идти до тридцать первого августа, на случай, если ты забыла. Не «не знала», а именно «забыла». Мама всегда найдет способ заставить меня сомневаться в себе, хотя, конечно, она этого даже не понимает. – Это значит, что я... Не увижу своих близких и родных до Рождества. Неужели я настолько всем надоела, что от меня решили избавиться, отправив даже не в летний лагерь, а на какой-то форум? С виду я никогда не подавала признаков дружелюбия и заботы к своим близким, но это далеко не значит, что они мне безразличны. Во мне кипит сильная обида даже не на родителей, а в большей степени на себя. Будь я более привержена к обществу, со мной бы считались. Хочется что-нибудь разбить. Тетя Джинни говорит, что в стрессовом состоянии это очень хорошо помогает. Но, разумеется, я ничего подобного не делаю, а лишь старательно беру себя в руки и закрываю глаза. Не буду видеть – не буду чувствовать. Какой кошмар. Я чувствую, как сердце дергается, а живот начинает неприятно саднить. Так не должно быть. Человек, сколько бы ни пытался, не может ничего не чувствовать. Он все равно что-то ощущает, будь то страсть, ненависть, любовь, злость... Любые эмоции способны поглотить человека с головой. Альбус однажды мне сказал, что если не думать, то перестаешь чувствовать. Ему может и легче, но не мне. Чем больше я буду пытаться забыть, тем сильнее я начну накручивать себя. А это свидетельство моей эмоциональности, которую я хочу скрыть от окружающих. Могу согласиться с кузеном: чем меньше эмоций, тем меньше вероятность предательства.***
Неприятный, наполненный тревогой и чувством страха, сон растворяется в считанные секунды. Что-то раскатывается по моему телу, волосы почему-то липнут к лицу. Заторможено откидываю одну из самых надоедливых прядей волос и глупо вскрикиваю, быстро отойдя от дремоты. Я вскакиваю с кровати в состоянии озноба. Глаза с трудом открываются после сна, и яркий луч солнца, скользящий по моей комнате не помогает. Я перевожу дыхание и поднимаю прищуренные глаза на виновника моего пробуждения. Хьюго заходится смехом на моей кровати, выбрав наиболее сухое место. В руках он держит небольшое ведерко, полностью опустошенное от воды. Какой же идиот! С большим ожесточением я сбрасываю с кровати мокрое одеяло, но это ситуацию не спасает: вся постель превратилась маленькое наводнение. Я запускаю отяжелевшую от воды подушку в брата, но тот успевает увернуться, состроив удивительно невинную рожицу. – Ты придурок, Хьюго, самый жестокий в мире придурок! – Ну, Роза, ты же уезжаешь сегодня! – словно это должно меня успокоить, говорит он. – И ты решил помочь собрать мне чемодан? – Сама соберешь, – он фыркает и ложится на спину, морщась и ощущая, как его футболка намокает. – Я персональный будильник. – Ты персональный дурак. Отлично. У меня еще и утро начинается в шесть часов с водных процедур. Это уже можно назвать традицией. Слава Мерлину, меня не собираются провожать остальные кузены. – Хьюго, ты знаешь, что за все нужно отвечать? – спрашиваю я и тянусь к брату, начиная щекотать его. Он жутко боится щекотки. Наши кузены всегда пользовались этой слабостью, когда Хьюго был еще маленьким, и не мог сдать сдачи. Со временем Хьюго научился защищаться, и теперь он просто смеется. Я, наверное, единственный человек, который не получает от Хьюго за попытку пощекотать. Мы заливисто смеемся, когда в стену стучит раздраженный отец. Он не одобряет ранние подъемы, поэтому мы смеемся уже тише, но это не спасает от окрика папы. – В самом деле, вы смотрели на часы?! – Ничего не меняется, – я бормочу вполголоса, отворачиваясь от истерично смеющегося брата. Поднявшись с кровати, я отправляюсь в ванную. Когда я бреду по небольшому коридору, проходя мимо гостиной, вижу, что мама уже не спит и разговаривает с кем-то по камину. Не желая подслушивать важные дела Министерства, я быстро дохожу до ванной комнаты. Теплые капли воды стекают по всему телу. Я веду плечами из-за пробегающих мурашек. Тяжелые волосы лезут в глаза, я собираю пряди в руку. Капля одна за другой падают на кафель. Меня это наводит на мысль о слезах. Слезы брызжут из глаз, когда чувства хотят выскочить из души, а вместо этого натыкаются на малодушную стену, которая не позволяет идти дальше. Слезы – это слабость, даже если их никто не видит. Я чувствую несвойственные мне эмоции, от которых становится тоскливо, будто я давно проваливаюсь в ад, и только сейчас позволила себе об этом подумать. Злость на несправедливость, обиду на всех и себя. Разные эмоции сменяют быстро друг друга при анализе и замыкании в своей голове. Я всегда накручиваю себя настолько сильно, что хочется выть от собственной безысходности. Мне предстоит неделя среди людей, которых я, возможно, никогда не видела, на месте, в котором еще ни разу не была. Наверное, нужно радоваться изменениям и возможности провести последние летние дни в компании людей. Незнакомых людей, они не знают меня, и я могу сделать «правильное мнение» о себе. Мне дан шанс, изменить себя, попытаться слиться с обществом и быть «как все». Разве не этого я хотела и страшилась все свои осознанные годы? Только почему мне этого не хочется? Почему сердце сжимается, и пот льется в три ручья? Почему в моей голове звенит голос мамы, почему я должна делать, как хочет она? Вопросы, ответы на которые я, возможно, никогда не смогу дать. Мои вещи собраны с вечера, остается положить начатую книгу и окончательно захлопнуть небольшой чемоданчик. Я беру с собой вещи первой необходимости: немного одежды, канцелярия, несколько книг. Думаю, чем меньше вещей, тем легче перенести обособленность от дома и семьи. Я не хочу уезжать перед школой, но возмутиться не получается. Как только я смотрю на маму или папу с мыслью, что нужно сказать «нет», то картинка в голове смазывается, показывая мне то, чего я точно не хочу видеть. Не хочу ссориться, не хочу обвинять, не хочу защищать себя, пока нахожусь дома. Мама бегает по дому, давая новые наставления мне, и параллельно готовит завтрак для папы. У меня нет никакого аппетита, поэтому я отказываюсь от еды и прохожу в гостиную. Наверное, нужно было забежать в «Нору» и попрощаться с бабушкой и дедушкой, но если так, то я вряд ли куда-то уеду. Или опоздаю на портал, который должен сработать вот-вот. Может быть, это была бы хорошая попытка не ехать, однако мне самой кажется она смешной и глупой. Мама точно этого не одобрит. – Роза, ты рада, что избавляешься от нас на неделю раньше? Папа тепло улыбается и обнимает. Нет слов, чтобы описать, как же я люблю отца. Он всегда рядом, всегда готов оказать помощь и в отличие от мамы, никогда не повысит голос. И не запретит. Думаю, в этом вопросе сыграла его жизнь в большой семье и строгость мамы. Бабушка Молли добрая и заботливая, но бывает очень вспыльчивой. Наверное, папа хочет окружить нас своим теплом и понимание, чего, возможно, не хватало ему в детстве. – Не говори глупости, — я пихаю его в бок, поморщившись. – Ты же знаешь, что ты самый мой любимый человек в семье. – Эй! Хьюго прыгает на диван и обижено смотрит на меня. Папа смеется, обнимая меня крепче. – Я, между прочим, твой брат, – не унимается Хьюго, но я не успеваю ответить: мама входит в гостиную с множеством списков в руках. И как только она не отправилась с утра пораньше на работу? – Роза, портал на камине. Он сработает через пару минут, – мама громко вздыхает и отбрасывает на столик перо. – Будь осторожна, не забывай писать. – Я еду на несколько дней, – отнекиваюсь я, не желая даже в руки брать перо и пергамент. Вчера я все-таки написала Альбусу, что меня не будет до конца лета дома. Самое ужасное, что он предлагал мне встретиться, но планы мамы внесли свои коррективы. – Ничего не случится. – Может случится что угодно, – она заламывает руки, – Может портал доставит тебя в другое место, или ты заболеешь. Мы должны знать, что все хорошо. – Мам, ты со вчерашнего дня это говоришь, даже я уже понял! – Хьюго раздраженно смотрит на маму, а я тихо фыркаю. Мама никогда не позволит мне быть более самостоятельной, пока я не докажу, что могу справиться сама. У меня хорошая память, даже очень, о чем я жалею. Как бы было легко взять и не вспомнить о том, что было пару дней назад. А я помню все очень хорошо. Мама это знает, но продолжает наставлять на путь истинный. Я могла бы понять их волнение, если бы не они сами меня отправляли на целую неделю в другую страну. Я скупо даже для себя самой прощаюсь с семьей и подхожу к камину. Должна была крепко всех обнять, попросить прощения за свою несдержанность, сказать, чтобы писали мне и никогда не забывали, но естественно, даже если они ждали нечто такого, я не делаю. Я противоречу себе, знаю. Маленькая статуэтка балерины ожидает меня. Мама бегло смотрит на часы и, вздохнув, говорит: – Пора, Роза, – она машет рукой, когда я быстро хватаю статуэтку. В последний раз оглядываю знакомую гостиную, родителей, брата, теша меленькую, неразумную мысль, что они передумают, откажутся от этой глупой затеи, и я останусь дома. Но это так не работает. Перед глазами все плывет цветными бликами, превращаясь в молочный туман. Тело неприятно сжимается, по коже проходят холодные мурашки, внутренности скручиваются. Я зажмуриваюсь, напрягая руку так, чтобы статуэтка не выскользнула из рук. Сердце с тревогой сжимается, а в следующую секунду я оказываюсь стоящей на каменной плитке в помещении, которое напоминает мне зал ожидания на маггловском вокзале. Возле стен установлены железные стулья, два больших окна освещают зал со светлыми стенами. Ничего лишнего. Единственное, что выбивается – тишина. В зале никого нет, мама говорила, что меня должны встретить. Наверное, опаздывают, мало ли, кого еще должны были встретить. Я нервно дергаю плечом и направляюсь к стульям. За дверью слышен топот идущих людей, чьи-то голоса звучат приглушено, но никто не идет. Стрелка часов бежит следующий круг, тонкие пальцы сами начинают стучать незамысловатый ритм по округлому подлокотнику стула. В горле пересыхает, ладони потеют, я тихо встаю, не зная, что делать. Наверное, нужно выйти и показаться. Но я понятия не имею, что меня ожидает, что там за дверью, кто там. Мама ведь не могла обмануть? Впрочем, не настолько я и особенная, чтобы кто-то утруждался встречать меня, да? Дверь легко поддается. В коридоре немноголюдно. И куда мне идти собственно? Нет ни одной таблички. Может я ошиблась, взяла не тот портал? Сомнения в самой себе разжигаются, подгоняя нехорошие мысли блуждать в голове. Я даже не знаю, о чем мне думать. Жизнь всегда дает мне такие невыполнимые препятствия, заставляя тревожиться и ощущать страх. И желание мамы все знать теперь не кажется смешным и раздражающим. Роза Уизли самый большой в мире неудачник. – Извините, пожалуйста, – я робко останавливаю в коридоре невысокую, упитанную женщину. Та недовольно оборачивается ко мне и смотрит так, что я уже жалею, что решила выйти из зала ожиданий. – Ну что вам, мисс? – ее голос звенит от недовольства. – Я бы хот… хотела, – язык с чего-то начинает заплетаться. Я чувствую, как учащается мой пульс, а перед глазами сгущаются все краски. – Ну что? У меня и своих дел полно! – Я приехала на форум, меня должны были встретить. Вы не знаете, куда мне идти? – Нужно внимательно читать инструкции, – женщина раздраженно машет рукой в сторону правого коридора. – Вам туда, до конца коридора, затем налево, кабинет номер 12. Я не успеваю даже кивнуть, стараясь уложить в голове информацию. Она уходит, а я все еще стою на том же месте. Люди такие жесткие, несоизмеримо грубые. Я никогда не смогу понять их. Почему нельзя было ответить без желчи? Господи, я даже не в состояние ответить достойно, спросить, не запнувшись... «Должны встретить… никто никому не должен!».