Людям нравится смотреть на чужие страдания и не замечать своих.
В подземелье гуляют сквозняки, и даже в нашей спальне к утру становится невероятно холодно. Однако кроме меня это никого не волнует, ведь все спокойно спят, окутавшись в тяжелые одеяла. Из-за холода я просыпаюсь на полчаса раньше будильника и отсчитываю каждую минуту бесполезного лежания в постели. Когда с соседней кровати проклевывается заспанное лицо Скорпиуса, я медленно встаю и тащусь в ванную. Умывание не затягивается долго, и уже на выходе меня накрывают тревожные мысли, которые ворохом застилают чувства. Сначала я решаю, что дело во мне самом, и с паникой начинаю искать причину. Но потом обращаю внимание на безучастного ко всему Скорпиуса, и многое встает на свои места. Малфой ведет себя как обычно, но что-то странное все равно проскальзывает в его действиях. Кажется, что это все тот же Скорпиус, просто более молчаливый и отдаленный от меня. Я не давлю на него, зная, как бывает сложно начать говорить даже с близкими людьми. Уверен, ему нужно выговориться кому-то, не обязательно мне. В Большой зал мы заходим одними из первых и садимся на привычные места. Почти привычные. Скорпиус теперь сидит спиной к столу Гриффиндор. Я спрашивал у него, с чем связаны эти изменения, но друг только сокрушенно покачал головой. С каждым днем меня самого начинает трясти от этих не договорённостей, и я даже не могу сам завести разговор, признав, что был свидетелем разговора Скорпиуса и Розы. У меня нет желания вмешиваться в это, но молча смотреть, как мучается мой друг, тоже. Я обещал не лезть в жизнь Розы, но допускаю, что это обещание не будет исполнено. Ближе к середине завтрака за нашим столом разворачивается занимательная сцена. Я поворачиваюсь, слегка наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть, но обзор мне перекрывают несколько старшекурсников, возбужденно переговариваясь. Малфой пожимает плечами на мой немой вопрос, когда семикурсник Уоррингтон со злостью стукает кулаком по столу так, что приборы подпрыгивают. — Это уже не смешно! — выкрикивает он и тут же уносится из зала, затравленно оглядываясь. Мне очень не нравится эта ситуация. Когда семикурсники начинают ругаться между собой, то это наносит вред всему факультету. — Что-то случилось? — я обращаюсь с вопросом к своей однокурснице, но она не успевает дать ответ. Мы одновременно поворачиваемся к старшекурсникам. Сейчас нет никаких криков и показных ударов о стол, однако накалившуюся атмосферу сразу видно. Забини и Булстроуд сидят обособленно от остального курса, и даже Дож не встревает в их беседу. Мне интересно, о чем они говорят, но не настолько, чтобы показывать это всем. — Говорят, Марк Хиггс попал в Мунго, — тихо проговаривает Элен, отворачиваясь от бурного обсуждения старшекурсников. Я удивленно вскидываю глаза на девушку и тут же начинаю искать брата, но в зале его нет. Тревога закрадывается в груди еще большим сгустком, чем раньше. Все-таки Марк лучший друг Джеймса, и я не могу представить, из-за чего он оказался в больнице. Очевидно, произошло что-то серьезное, и мне остается надеяться, что это никак не наносит вред брату. Если бы и с ним что-то случилось, то мне бы обязательно сказали сразу. Ведь так? Поэтому переживать за Джеймса не приходится. Элен больше ничего не говорит, видимо не зная подробностей. У меня появляется желание броситься искать Джеймса, но его вытесняет Забини. Я внимательно смотрю на ее прямую, будто в нее вбили кол, спину и понимаю, что девушка находится на своей последней стадии злости. Я уже достаточно ее изучил, чтобы знать, как реагирует она в подобных ситуациях. Ингрид резко поднимается и хватает со стола чашку с кофе, пристально смотря на Булстроуда. — Ты совсем охренел, — шипит она утвердительно, дергая руку в сторону. Кофе чудом не проливается, но даже без этого зрелища за ней наблюдает каждый в Большом зале. — У тебя мозги атрофировались уже. Мне не хочется проявлять интерес к их ссоре, но глаза и уши сами уделяют им много внимания. Не могу представить, что послужило их размолвке. Наверняка это что-то очень важное. Это не даст мне спокойно уснуть. — Успокойся и сядь, — следует ей гневный ответ. Булстроуд встает, нависнув над ней, но высокий рост слизеринца не пугает Ингрид. Она с дерзкой насмешкой слушает, что он говорит ей на ухо, и разворачивается, успевая сделать два шага с гулким стуком каблуков. — Ингрид, второго предложения не будет! Его звонкий голос с легкой хрипотцой разносится по всему залу, и даже те зеваки, что не обратили на них изначально внимание, поворачивают головы. Крис Дож хмурится, но благоразумно не вмешивается в диалог друзей. Думаю, он не догадывается, о чем они говорят. — Что ты сказал? — очень тихо проговаривает Забини, возвращаясь к Стэнли. Булстроуд еще что-то говорит и неудачно выдает улыбку. И даже я понимаю, что он совершил ошибку, ему бы сейчас отойти подальше. Забини вскидывает руку, и на белоснежную рубашку с эмблемой Слизерина выливается горячий черный кофе, образуя большое пятно, напоминая собой воздушный шар или розу. — Ты больная! — вскрикивает Стэнли, оттягивая сырую ткань от тела, но Забини его уже не слушает, проскальзывая через широко распахнутые двери Большого зала. Скорпиус издает непонятный рокот, отворачиваясь от ругающегося капитана команды. Я склоняюсь над своей тарелкой с глазунью, размышляя, что могло поссорить Забини с Булстроудом. Они никогда не ругались на глазах у студентов, из-за чего все думали, что у них хорошие отношения. Их дружба для меня была такой же разумеющейся и не рушимой, как пять законов трансфигурации Гэмпа. Нет, я не общаюсь с ними лично, не слежу за ними, но знаю их. Они действительно всегда были вместе, порой я сомневался: действительно ли между ними только дружба? Но выходило именно так. Мне сложно представить Забини в отношениях с кем-то. В равных отношениях. Элен о чем-то говорит с Малфоем, но я их не слышу, погружаясь в свои мысли. Внезапно в голове формируется прекрасная четкая картина, где основным звеном оказывается Марк. Что если их ссора напрямую или косвенно, не важно, связанна с ним? Нужно узнать у кого-то, что произошло с Хиггсом. — Скорпиус, как думаешь, почему они разругались? — с наибольшим видом, что не заинтересован в этой склоке, спрашиваю я. Малфой молчит, что-то обдумывая. — Откуда мне знать? Я прищуриваюсь, выискивая в глазах друга правду, но выходит, что он не врет. Действительно, откуда ему знать это. — Просто я думал, что вы с ним сблизились, — медленно проговариваю, скашивая глаза в сторону. Я не испытываю от этого какого-то страха или ревности, что Малфой подружился с Булстроудом. Наоборот, ему необходимо общаться с кем-то помимо меня. Надеюсь, что хотя бы ему Скорпиус откроется и расскажет о своих переживаниях, если не может мне. — Стэнли нечасто говорит о своих делах, — бросает Скорпиус, ставя последнюю точку в этом разговоре, словно опасается, что может ляпнуть что-то лишнее. Либо он знает что-то о Булстроуде, либо что-то знает тот о Скорпиусе. Обе стороны какие-то неприятные. Я никогда не испытывал к Стэнли неприязни. Да, у меня были мысли, что он может причинить вред Розе, но сейчас, смотря на все под другим углом, мне кажется это глупостью. Я по-прежнему настороженно отношусь ко всем, но справедливости ради они еще не сделали ничего.***
Небольшое собрание старост затягивается, но сегодня его проводит сама Макгонагалл, и я не переживаю, что могут быть неприятности из-за опоздания. Директриса со строгим взглядом зачитывает обязанности старост, делая паузы и оглядывая всех присутствующих, словно ожидает увидеть что-то запрещенное. Наверное, это связанно с Марком, но она ничего прямо не говорит, и я теряюсь с предположениями. С самого утра по Хогвартсу снуют авроры, вызывая у меня опасения. Это не хорошо, вряд ли они решили проверить безопасность школы. Когда нас распускают, я первым делом проверяю свой рюкзак и обнаруживаю, что забыл учебник трансфигурации. Придется вернуться в спальню до урока. — Альбус, — меня подхватывает под руку Роза и замедляет. — Знаешь, почему такой переполох? Я отрицательно киваю. Роза в смятении оглядывается и понижает голос, очевидно боясь, что может сказать лишнего. — Элен сказала, что что-то с Хиггсом? — я поднимаю бровь и кузина коротко кивает. — Да, — выдыхает Роза и мрачнеет. — У него передозировка, его доставили в Мунго из Хогсмида. Слова вылетают достаточно медленно, но все равно кажутся неразборчивой болтовней, и я подавляю свое желание одернуть Розу. Мне требуется время, чтобы ясно понять значение каждого слова и связать их в одну цепочку. Но это все равно не укладывается у меня в голове. Марк. Тот весельчак Марк, который редко унывал и всегда шел рядом с Джеймсом. Известие о его передозировки не приносит мне покоя, только тревогу за друга брата. О, Мерлин! Джеймсу, наверное, сейчас очень плохо. Я не знаю, как реагировать на это. — Ты меня слышишь? — Роза дергает меня за руку, когда я не отвечаю. — Да, это неожиданно. С ним все хорошо? — Не знаю, Джеймс ничего не говорил существенного, — поясняет Уизли, и я удивляюсь еще больше. — Что? Роза отводит глаза и заметно морщится. — Ничего, просто я не знал, что вы с Джеймсом настолько близки, что он рассказывает о своих друзьях. — Ну, мы общаемся иногда, — через силу тянет она, испытывая скованность. — Чаще, чем мы. Роза облегчённо фыркает. — Кто вам запрещает? Только вы сами. Я киваю, чтобы не продолжать дальше этот разговор. Он может завести не в ту сторону, по которой я хочу идти. Роза понимает мое нежелание обсуждать братскую дружбу и оставляет меня одного. Она уходит непривычно быстро, словно боится, что я ее остановлю. Не хочу об этом думать. Я проворно добираюсь до гостиной Слизерина и спускаюсь по лестнице в спальню мальчиков. Учебник лежит на самом очевидном месте — моей тумбочке, именно здесь я его оставил, когда повторял вчера материал. Я хватаю его и засовываю в рюкзак на ходу, поднимаюсь в гостиную и чертыхаюсь. Ингрид Забини нервно садится за стол в конце гостиной и откидывает от себя книги. Несколько листов пергамента взлетают от ее движений и плавно приземляются на зеленый ковер. Чтобы не заострять на ней внимание, я стремительно прохожу мимо, однако возвращаюсь обратно с ненавистным мне чувством сочувствия к Ингрид. Забини выглядит настолько потерянной, погрязшей в своих мыслях, что даже не старается скрыть свое истинное отношение к утренней размолвке с другом. Мне жаль ее. Какой бы не была Ингрид, она не заслуживает испытывать чувства потерянной дружбы или предательства. Я ставлю себя на ее место, представив, что мог бы поссориться со Скорпиусом. Что бы я делал тогда? Наверное, тоже бы, что Забини. Я бы закрылся в себе, огрызался и не мог бы подавить эмоций. Забини держалась очень долго стойкой и сильной девушкой, которой все было ни почем. Вот и пришло время, когда и ей нужно снять маску и отдохнуть от нахлынувших трудностей. — Чего тебе? — без доли агрессии спрашивает девушка, даже не взглянув на меня, словно зная, что я стою рядом и жалею ее. Может быть, я поступил неразумно оставшись с ней. Вряд ли она примет мою помощь, о которой не просила. Сомневаюсь, что я могу быть тем человеком, в котором она сейчас нуждается. Я даже не уверен, что правильно истолковал ее состояние. — Просто хочу убедиться, что с тобой все хорошо, — мягко поясняю, борясь с понятным желанием сбежать. Ингрид слабо усмехается и кивает головой на противоположный стул. Я знаю, что до урока не так много времени, но все равно сажусь, чувствуя странную тягу остаться. Может, это принесет облегчение мне, и я смогу сказать позже, что поступил правильно. — А зачем тебе это нужно? — ее вопрос ставит меня в тупик так неожиданно, что я упираюсь глазами в стену. Вроде бы все ясно и понятно, однако я не могу сказать ей прямо, что пожалел ее и посчитал необходимым оказать ей помощь. Забини удовлетворенно расслабляется, видимо на это и был ее расчет. Какой же я глупец! Разумеется, она бы не стала со мной разговаривать в плачевном состоянии. Она всегда умела управлять разговором, направлять в нужное ей русло. И я вновь оказался в тупике, понадеявшись на ее смягчение и жалостное состояние. Но Ингрид Забини никогда не будет в роли жертвы, как бы всем этого не хотелось. Когда-нибудь я перестану быть таким наивным. — Нужно что? — я прочищаю кашлем горло, ослабляя галстук. — Что бы у тебя было все хорошо? Ингрид запрокидывает голову, веселясь. Насмехаясь надо мной. Я сжимаю кулаки под столом, но все же не двигаюсь. Мне не хочется расписываться уже в своей жалкости и проявлении сочувствия к ней. — Брось, Поттер, всем плевать на чужие проблемы! — неожиданно выпаливает Забини, и я больше не вижу и тени ее улыбки. В глазах у нее играет равнодушно-холодное безразличие ко всему, и ко мне с глупой помощью тоже. – Единственное, что важно для человека – это он сам. И это абсолютно нормально. — Это не так, — заверяю ее, потому что нет ничего хуже, чем думать, что ты и твои проблемы никому не интересны. Я знаю, о чем говорю. — Всегда есть люди, которые переживают за тебя. И… — И мне не нужен сеанс у психолога, Альбус, — убежденно протягивает Ингрид, разбивая все мои мысли до мелких крупиц. Наверное, мне действительно не нужно было подходить к ней. Она не желает разбираться со своими проблемами и слушать меня. Я не могу быть ей судьей или психологом, но я знаю и понимаю, что ей тяжело. Нужно только открыться и признать, что нуждаешься в помощи. Потом должно быть легче. — Все так говорят, Ингрид. — Нет, ты не понял, — она вытягивает руку с ладонью, останавливая меня. — Не нужно говорить мне, что есть близкие люди, которым не все равно. Хотя это и не факт. Я знаю, что они есть. Суть в другом: посторонние люди не принимают и не дают помощи незнакомцам просто так. Кажется, что она вновь должна усмехнуться и подтвердить, что я — идиот, однако она этого не делает. — Людям нравится смотреть на чужие страдания и не замечать своих, — философски продолжает девушка. — Каждый говорит «все отлично», и лишь единицы не думают о нем «какой же глупец». Понимаешь? Капаться в чужой жизни гораздо проще и интереснее, чем в своей. Потому что у себя нужно принимать здравые решения и жить с ними. Ни у каждого хватает смелости взять ответственность за свою жизнь. Она как гнусная пиявка впивается в меня, сощуриваясь, будто раскладывает меня по кирпичикам, делает пометки маркером и кивает, когда оказывается права. Очевидно, что это был камень в мой огород. И правда, чего я здесь делаю? Неужели мне есть до нее дело? Его не должно быть. Я не имею права вмешиваться в ее жизнь, давать советы и думать, что они — спасательный круг. Забини хорошо мне на это указала, унижаться еще больше со своей добротой и жалостью к ней не буду. Я принимаю решение и встаю, выкидывая из головы и Ингрид, и Булстроуда, и даже Марка, который, возможно, послужил их ссоре. Они разберутся сами, а у меня есть и другие заботы. — Я тебя услышал, — напоследок говорю я, чтобы не заканчивать партию на ее условиях. Но по ее милой улыбки, понимаю, что только что мне поставили шах и мат. — Услышал и не понял, — протягивает Ингрид, разочарованно вздыхая. — Не мне нужна помощь, а тебе, Альбус. Она ошибается. Да, у меня были неприятности с Джеймсом из-за моей слепой зависти, но мы уже выяснили это и оставили позади. Признаваться ему было нелегко, но я справился. Теперь должно быть лучше, поэтому глупо говорить, что мне нужна помощь. — Радует твое заблуждение, — каким-то чудом выдаю я, не желая доказывать свою точку зрения. Лучше просто уйти, сказав по-детски, что это только ее выдумки. Я подумаю о них чуть позже, наверное. Забини все еще улыбается, когда я огибаю стол и направляюсь в сторону выхода из гостиной, почти не оборачиваясь. Но как-то все равно за доли секунд успеваю заметить обложку одной из ее книг и резко затормозить. Массивная книга в драконьей коже с серебряными вставками на уголках, вычурное название и небольшая царапина на корешке. В животе начинается небольшое покалывание, вынуждая меня вспоминать, где я ее видел. Слизеринка, заметив мой интерес к книге, будто бы невзначай закрывает ее папкой с пергаментом. Домашнее задание по зельям на лето, скрип старой лестницы, зеленоватый свет настольных ламп и стеллажи с книгами… Воспоминание проносится быстро в памяти, поднося только самое важное, и я стремительно подхожу к Забини. — Откуда у тебя эта книга? Ингрид насторожено переводит взгляд на книгу, но даже не подает вида, что ее застали с поличным. — Из библиотеки. Ее простая истинная оказывает на меня чудовищное давление. Разумеется, она из библиотеки, где и положено хранить такие книги. Я раздражаюсь, пытаясь понять, как она оказалась у нее. — Эта книга из библиотеки Блэков, — выдавливаю я. — Это написано на форзаце. Можешь посмотреть и убедиться. Тяжело вздохнув, Забини встает и убирает все свои вещи в рюкзак. — Ее мне дал твой брат. Быстрая вспышка света затмевает мне разум, и я не могу внятно соображать. Джеймс и Ингрид. Запрещенные книги. Это так абсурдно, что я даже не в силах вымолвить слово. Я не знал, что Джеймс общается с Ингрид. И почему-то этот факт оказывается более существенным, чем наличие наших книг у слизеринки. Чего я еще не знаю о своем брате? Очень многое, к сожалению. Наверное, в этом мы виноваты оба. Однако я не могу понять, почему он передает книги Забини. Как они могут быть связаны и как давно? – То есть, как это дал? – с хрипотой говорю я, не веря в услышанное. Не знаю, чего я хотел услышать, но это, пока что, не то. – Вот так просто, под честное слово? – Нет, Альбус, под расписку, заверенную в Департаменте магического правопорядка, – саркастично выдавливает слизеринка. – Это не смешно. – Я вполне серьёзно. – Слушай, Ингрид, мне плевать, какая у тебя договоренность с Джеймсом, но… Слова, напыщенные угрозой рассказать отцу, застревают в горле. Это всего лишь детская уязвимая натура, желающая справедливости. Это глупо, я понимаю. Сдать Джеймса отцу, чтобы что? Ему ведь всегда все сходит с рук, а с учётом помощи Забини, то все обернется против меня. Забини холодно смотрит на меня. – Думаешь, стоит меня шантажировать? Я ведь могу и ответить тебе, Поттер. Я не сладкий ангел, о которого можно вытирать ноги, и тебе тоже не удастся. – Я не это имел ввиду, – с трудом подавив неприятную дрожь в голосе, говорю я. Я не думал ее шантажировать, я думал рассказать об этом отцу. И, зная ее, а теперь и услышав угрозу, я этого не сделаю. – Тебе не идет быть правильным и хорошим. И не смей никогда меня жалеть, – почти по слогам говорит она и уходит, оставляя меня одного в гостиной полной моих собственных мыслей, сомнений и опасений. Все разом наваливается на меня, терзая, как самые острые когти зверя в Запретном лесу. Из ран выходит ядовитая кровь, а я не могу ею остановить. Черт возьми, что меня волнует больше: Джеймс, Ингрид, Скорпиус? Где та грань, где мне все равно на их всех? Почему же меня беспокоит состояние Скорпиуса, взаимоотношения моего брата с Забини? Нет, нет. Это неправильно ставить их на первое место, разбираться в их проблемах. Но, черт, как же меня грызет чувство неудовлетворённого интереса ко всем им!***
Первый урок трансфигурации заканчивается спокойным голосом профессора Макгонагалл, сообщающим, что уже завтра будут проводиться собеседования о будущей профессии. Все однокурсники возбуждено обсуждают свои планы на будущее, как только разносится звон колокола. Я выхожу одним из первых из кабинета, жалея, что трансфигурацию разделили, и теперь мы реже пересекаемся с гриффиндорцами. Мне бы не помешало поговорить с Розой о профессии, потому что сам я еще не определился. Кажется, кузина тоже находится в сомнениях, однако ее слова могут меня успокоить. Я сажусь на подоконник и открываю учебник, желая провалиться сквозь землю от однокурсников. Все они перечисляют профессии, их преимущества, и у меня создается впечатление, что они все уверены в своем выборе. Как бы рационально я не подходил к своей жизни, я не знаю, чем займусь после школы. У меня ведь еще есть время об этом не думать? Малфой садится рядом со мной, но разговор так и не начинает. Я с трудом вспоминаю, как он рассказывал, что планирует сделать перерыв в год после выпуска и помочь отцу с семейным бизнесом. Чем займется он потом, не знаю. Если бы не его желание помогать отцу, то он мог бы выбрать любую профессию и предложить мне пойти учиться вместе. Я бы согласился не раздумывая. Учиться с другом проще, чем одному. Однако мне необходимо теперь подумать своей головой и принять серьезное решение. Хотя, у меня еще есть Роза, я вполне могу договориться с ней. Я бросаю взгляд на наручные часы, проверяя, когда же начнется следующий урок, и только тогда замечаю потерянность друга. Еще большую, чем утром. Скорпиус тревожно смотрит в даль, прислонив голову к холодному стеклу, и тарабанит пальцами по колену. Я хочу ему помочь, поддержать его, но он этого не хочет. — Я люблю ее, — неожиданно признается он. В первую минуту я строю из себя полное непонимание, чтобы не вызвать гнев у друга. Исподлобья смотрю на Скорпиуса и мне кажется, что его лицо искажает какую-то неприязнь. Однако это меняется, стоит мне изменить угол зрения. — Кого? Что бы не выдать себя, я ищу глазами нужную строчку, но трансфигурация остается без внимания. Скорпиус медлит с ответом, и я поднимаю глаза. Он смотрит на меня в упор, и я теряюсь в том омуте, что царит в его серых глазах. Я не понимаю, что творится у него в голове, и меня это пугает. Скорпиус перестал мне доверять, закрылся в себе и теперь чаще молчит, чем раньше. Не знаю, дело здесь в Розе или нет. Но все мои домыслы сходятся в одной точке, мне правда хочется найти оправдание сестре и понять, что происходит между ними. Но кто я такой, чтобы вмешиваться и говорить им, как будет лучше? Мучения друга доставляют мне тоску, и я не верю, что Роза делает это нарочно. — Розу, — выдыхает Скорпиус. Наверное, он ждет, что я в очередной раз скажу, как он глуп, начну убеждать, что он неинтересен Розе, но я уже сомневаюсь во всем. Я понимающе киваю, желая помочь другу справиться с его чувствами. Скорпиус даже не обращает на меня внимание, облизывая обветренные губы. — Раньше я думал, что нет ничего хуже, чем невзаимная любовь. — А теперь? Малфой грустно улыбается. — А теперь я не знаю, хочу ли я эту любовь… она какая-то неправильная, — протягивает он, и я путаюсь: он говорит о Розе или о любви? — Она то подпускает слишком близко, то держит на расстоянии, но в любом случае меня сковывают цепи и тянут к ней. Она держит мое сердце в своих руках и не отпускает. – Взаимность не всегда приходит с первым взглядом. Скорпиус слабо улыбается. – Она вообще может не прийти. Мне физически становится больно смотреть на друга, будто из глаз могут брызнуть кровавые слезы и расписаться над каждыми словами. Да, это называется жизнь. – Ну, наверное, нужно подождать… – Чего ждать? – огрызается он. – Мне не нужно ее признание в любви! Теперь не нужно. Мне будет достаточно, если она поговорит, объяснится со мной. Я задерживаю дыхание, чтобы не выдать себя, когда друг начал делиться со мной своими чувствами. — Ты говорил с ней о чувствах? — я кусаю губу, не в силах представить, что моя любимая кузина все-таки причиняет Скорпиусу сильную боль. – Она о них знает точно? Когда я не знал об этом, я верил, что мой друг просто испытывает интерес к ней. Я не думал, что там все так серьёзно. — Она меня избегает, Ал. Я ищу с ней встречи, а она всегда с кем-то, всегда занята. — Давай я поговорю с ней, — предлагаю я, выискивая в толпе студентов волосы Розы. Но, разумеется, ее не может быть здесь. И, в какой-то степени, это даже лучше. Малфой фыркает. — И что ты ей скажешь? Что я влюбленный придурок, который страдает из-за ее отношения ко мне? С печалью в голосе смеется Малфой, но резко прекращает, испытующе смотря на меня. Я увожу взгляд на учебник в руках, не в силах смотреть на мучения друга. — Если бы она просто сказала отвалить от нее, я бы так и сделал, — Скорпиус морщится. — Но она этого не делает, только убегает от правды. — Может, вы оба друг друга не понимаете? — осторожно допускаю такую возможность я. — Розе наверняка сложно воспринимать твои чувства. — Поэтому она предпочитает делать вид, что меня нет? Спасибо, мне приятна ее забота. — Это не так! — неожиданно говорю, удивляясь сам себе. Мне не хочется давать ложную надежду другу, но снизить его страдания хотя бы на йоту могу. — Она говорила, что ей нужно время, чтобы принять твое признание. Роза она… Она особенная, она не привыкла показывать свои эмоции. Пойми ее, пожалуйста. Я поговорю с ней. Скорпиус сощуривается и кивает, признавая, что необходимо дать девушке время. Я бы не хотел, чтобы они делили меня, как одеяло, но понимаю, что если они поссорятся — это будет неизбежным. Сейчас они на тонком дне, который может сломаться в любой момент, они потонут оба, а я пойду ко дну с ними рядом, как самый важный и ненужный свидетель одновременно. Наверное, это мое проклятье быть между враждующими, успокаивать их и чувствовать свою беспомощность. Будь то Роза и Лили, или Роза и Скорпиус, или даже Джеймс и Фред. Сейчас главное не запустить это также далеко, как вражду сестер. Я поговорю с кузиной, чего бы мне это не стоило.***
Я нахожу Розу в самом очевидном месте среди пыльных книг и залежей пергаментов, которые кузина мастерски переправляет магией в свой рюкзак. Библиотекарша довольно зорко следит за моей удаляющейся спиной, и я чувствую весь ее холод даже, когда скрываюсь в конце читального зала, ожидая сестру. Роза быстро оставляет пометки в своем блокноте и только тогда замечает меня. — Ты ко мне? — озадачено хмурится она, и я чертыхаюсь, вспоминая, что она звала меня с собой в библиотеку. Я положительно киваю и сажусь на скамью рядом, оставляя ноги в проходе. Не зная, с чего начать, пробегаю по корешкам запасенных ею книг и разочаровываюсь: в них нет ни единой зацепки, как начать сложный разговор. Затянувшееся молчание бьет наотмашь и меня, и Розу, и мне даже кажется, что она что-то заподозрила. К сожалению, я не могу спросить ее прямо в читальном зале, где наш разговор может быть подслушанным. Это очень личная, щепетильная тема. — Тебе еще долго? — Нет, — с заминкой отвечает она и действительно встает, чтобы вернуть в нужную секцию книги. Мне не доставляет особого удовольствия мелькать на глазах у мадам Пинс, как бы сильно подозрительно та не глядела на меня, и я решаю подождать Розу возле ниши недалеко от библиотеки. Массивные двери закрываются с глухим звуком, и я ускоряю шаг, зная, что мадам Пинс может отругать меня за незначительный шум в ее святилище. Чтобы дойти до нише с рыцарскими доспехами нужно свернуть в первый же пролет и потом в почти незаметный коридор. Роза знает, где меня искать, поэтому я не опасаюсь, что мы разойдемся по замку. Не будет же она от меня бегать, как от Скорпиуса. Резко завернув за угол я задеваю плечом кого-то и слышу, как падают на пол его вещи. Опустившись на колени, чтобы помочь, я собираю быстро цветные ручки и тетради с яркими узорами, пока меня не останавливает знакомый голос. — Альбус, — спокойно говорит Дикси Чарльстон и кладет руку мне на плечо. — Привет. Я мягко улыбаюсь подружке Лили. — Привет, Дикси, извини меня, — мне немного неловко, что я задел ее. — Ничего страшного, — она улыбается и складывает в аккуратненький рюкзачок свои вещи. Извинившись еще раз, я возобновляю шаг, но уже почти дойдя до рыцаря меня достигает голос гриффиндорки. — Альбус, мы можем поговорить? Я обречено вздыхаю, но оборачиваюсь на голос девушки. Дикси неловко мнется, смотря на меня снизу вверх. Даже на каблуках она оказывается очень низкой, и я понимаю, что разница в росте доставляет ей неудобства. — Что? — я поднимаю бровь, ожидая ее продолжения. Роза должна вот-вот подойти. Подруга сестры внимательно следит за мной с хитрым прищуром. Мне становится не комфортно под ее теплым взглядом, словно я оказался совсем раздетым перед девочкой, которая понимает каждую мою эмоцию. — Я хочу поговорить о Лили, — протягивает Чарльстон, и я неосознанно напрягаюсь. — Я знаю, что вы немного поссорились. И Лили плохо из-за этого. Ее слова вызывают у меня огромную тоску и отдаются отрешенной болью за сестру. Конечно, ей плохо, я нисколько не сомневаюсь. И мне очень сильно стыдно перед Лили, стыдно, что мне приходится выбирать между ней и Розой. Я этого не хочу делать. Они обе хорошие и любимые сестры, и я не вправе вмешиваться в их разлад. — Я знаю, Дикси. — И почему ты ничего не делаешь? — с долей каприза она вскидывает темные брови вверх. Я теряюсь с ответом, не ожидавший такого наезда от незнакомой мне девушки. Может быть, у меня просто обостренное чувство тревоги, но ее слова обретают облик моего внутреннего голоса, мерзко хихикающего надо мной. — Интересно, что я должен делать? — от былой любезности не осталось и следа, и я не пытаюсь изменить свое расположение к ней. Это точно не ее дело. — Ты должен понять и принять. Она не должна меняться и подстраиваться под тебя, — до чертиков спокойно говорит Дикси, поубавив свой капризный пыл. — Лили любит тебя и хочет, чтобы вы дружили. Как раньше. Дома, когда не было школы, друзей и существенных проблем. — Я тоже не должен подстраиваться под кого-то, — грубее, чем следовало, говорю я. — Я люблю свою сестру, но… Но я не откажусь от дружбы с Розой, ее я люблю не меньше. Гриффиндорка затейливо крутит своим кулоном на шеи, ловко переплетая тонкие пальцы. — Понимаю, Альбус. Но пойми и ты ее. Она видит твое отношение к Розе и ревнует, не чувствует твою заботу к ней. У тебя и Джеймса своя жизнь, в которой Лили, к сожалению, нет места. Она это видит и чувствует. Лили считает вас предателями, как и родителей. Тебе не жаль ее? Слова Дикси обоснованы и понятливы, и я все это знаю сам. Но я не могу дать того, чего хочет Лили, если каждую нашу встречу она твердит, что Роза плохая. Она не плохая, Лили и Роза просто очень разные. Им нечего делить, я люблю их одинаково! Да, я не провожу много времени с Лили потому, что она младше, у нас разные увлечения и желания. Но и с Розой я не так часто, как думает Лили. — Лили не хочет слышать ничего, кроме себя, — миролюбиво повторяю я, понимая, что лучше не спорить с Чарльстон. – Отдача должна быть с двух сторон. Я не вижу ее глаз, но все меняется, когда Дикси громко сглатывает и поднимает на меня покрасневшие глаза. И я испытываю резкий прилив смятения и стыда, что вывел девушку на страдания. Ее слезы показывают, как сильно Лили плохо, словно вместо Дикси здесь стоит сама сестра и пытается донести до меня то, что я упорно не слышал. Наверное, ей действительно важно помочь Лили и поддержать ее. Хорошо, что у сестры есть такая подруга, которая хочет ей добра, что готова поговорить со мной. — Она хочет быть нужной, — дрогнувшим голосом говорит она, смотря куда-то в сторону. — Я знаю, о чем говорю. Сокрушено вздохнув и не обнаружив идущую Розу я внимательно осматриваю девушку. — У тебя есть брат или сестра? Чарльстон удивленно вскидывает голову, и большие сережки на ее ушах начинают звенеть. Она качает головой. — Я единственный ребенок. — Тогда ты не понимаешь всего, — безапелляционно заявляю я, но продолжать этот разговор не планирую. Может быть, она поймет, что выбрала не подходящий случай для разговора. Я планировал поговорить именно с Розой, настроился на нелегкий разговор с ней, а тут Дикси с заботой о Лили. И на ее фоне все больше ощущается моя братская беспомощность. С Розой нужно разговаривать спокойно, но теперь я точно буду более раздражительным. — Устаревшая отговорка, — веско заявляет она, не торопясь уходить. Я упираю недовольный взгляд на ее маленькую фигурку и вижу, что она начинает колебаться со своим мнением. Разумеется, я ей ничего не сделаю, но видеть, что она понимает грань допустимых слов приятно. — Когда у тебя есть родные брат и сестра, то твоя жизнь не может заключаться только на твоих желаниях. Ты должен учитывать их предпочтения тоже, — поясняю я. — Я хочу общаться с Лили, и не заставляю ее дружить с Розой, даже заводить о ней тему. Но если я иду на компромисс, то хочу получить какой-то минимальный ответ, а не обвинение, что я выбираю исключительно Розу. Мне неприятно это слышать. Дикси сокрушено вздыхает, опуская плечи. По коридору несутся быстрые шаги, и мы вместе оборачивается на идущую к нам Розу. Я еще никогда не чувствовал такого прилива радости от появления Розы. Словно только она сейчас может спасти меня. Не от Дикси, а от монстра внутри меня, который не хочет, чтобы я чувствовал спокойствие. — Поговори с Лили, пожалуйста, — напоследок просит Дикси, мило улыбнувшись, и побыстрее убегает. Она, конечно же, не увидит спиной и не поймет, но я киваю, обещая себе, что сделаю это прямо сегодня. Роза подходит ко мне с понимающим взглядом и ничего не спрашивает о Дикси, видимо догадавшись, что это связанно с Лили. Им уже пора помириться, но я больше не хочу вмешиваться в их вражду. — О чем ты хочешь поговорить? — спрашивает Уизли, скрещивая руки на груди, так словно хочет защититься. — О Скорпиусе, — слова вырываются легче, чем я ожидал. Роза с паникой оглядывается по сторонам, выискивая того, за кого можно уцепиться, чтобы не отвечать на мои вопросы. Но, к ее огромному сожалению, в коридоре никого нет. — А что с ним не так? — она заправляет прядь волос за ухо и мнется. — О, представляешь, он в тебя влюблен и ему очень бы хотелось знать, в чем причина твоего открытого игнорирования этой проблемы, — я не замечаю, как поднимаю голос на кузину, но чуть сбавляю тон, видя ее округлившиеся глаза. — Как ты выразился, эта проблема сейчас не разрешима, — Роза упрямо поджимает губы, надеясь, что это меня остановит. — Я разберусь с этим. Сама. Ее стойкая уверенность ни о чем мне не говорит. — Ему плохо, и он хочет увидеть долю уважения к своим чувствам, а не твое бегство, — я качаю головой, признавая, что есть в Розе некоторые аспекты, которые я никогда не пойму. Не понимаю, как можно разобраться с чей-то влюбленностью. Ты либо влюблен, либо нет, и это нужно говорить сразу. — Я ничего ему не обещала, — протягивает она, сводя брови на переносице. — Мы можем закончить этот разговор? Мне тоже от этого плохо. Кузина неплохо скрывает печаль в голосе, но глаза выдают ее. Мне правда хочется закрыть глаза на ее неправильное отношение к Скорпиусу, но пока что не могу. Между ней и Скорпиусом я всегда буду выбирать ее, но сегодня позволяю себе сделать другой выбор. Они не должны страдать. Ни вместе, ни по отдельности. — Роза, он ведь не собачка, которой можно кинуть косточку и она прибежит, — сержусь я, не желая отступать от разговора. — Он живой человек с чувствами! Ты не в праве раскачивать его качели, зная, что сбежишь. Кузина вскидывает голову, пронзая меня своим стальным раздраженным взглядом. — Думаешь, я по своей воли путаюсь в этих сетях? — Думаю, ты искусно плетешь венок. — Значит, венок мой из сухих листьев и он рассыплется скоро. Ее голос дребезжит от ярости и отчаяния, и мне хочется крепко обнять ее и успокоить. Но если я это сделаю, то ничего не изменится: Роза снова и снова будет причинять боль моему другу. Я верю, верю, что она делает это не специально и сожалеет об этом. И даже это не служит достойным оправданием для нее, если она держит возле себя Скорпиуса, не испытывая к нему чувств. Должна же Роза понимать, что это неправильно — играть его влюбленностью. — Ты дала ему надежду, — почти со стоном говорю я. — А потом бросила, как ненужного щенка! — И в чем же я виновата? В том, что не знаю, что испытываю? — голос Розы срывается на сиплый крик. — Ты накинулся на меня, даже не спросив, что я думаю об этой ситуации! А я думаю, думаю, думаю и гибну под натиском мыслей. Как только Роза заканчивает говорить, отворачивается от меня, и мне становится дурно. Я не хочу ссориться с ней и причинять ей боль. Ее реакция хорошо показывает, что ей не безразлично на эту ситуацию. И мне по правде этого достаточно, но дружеский долг все еще колышется в груди. — И, что ты чувствуешь? — осторожно спрашиваю я, чтобы не вызвать снова ярость у Розы. Роза замирает, улыбаясь с натяжкой. Я понимаю, что ее слова нисколько не принесут облегчения Скорпиусу и ей самой, и мне тоже. — Странным образом я чувствую абсолютную пустоту, когда Скорпиуса нет рядом и в моей голове ни одной мысли о нем. Однако все мои чувства обостряются стоит ему подойти ко мне, — она опускает голову, и ее волосы полностью скрывают лицо. — Я не знаю, есть ли место влюбленности или чему-то равному ей, но… Я запуталась, потому что… помимо Скорпиуса есть еще кое-что. И нет, даже не спрашивай. Ее тайны снова кружатся перед моими глазами яркими пятнами, сильно меня раздражая. Она не должна делиться со мной своей личной жизнью, но я надеюсь, что она доверяет мне. Раньше доверяла, а теперь стала скрытной. — Как я могу тебя понять, если ты не говоришь мне правду? — Я обязательно расскажу тебе, но потом, когда буду готова, — подводит итог Роза, и я понимаю, что спорить с ней бесполезно. Если Роза что-то для себя решила, то так тому и быть. Мы стоим в тишине несколько минут, за которые я перебираю все возможные случаи, почему же Роза мне не доверяет свои секреты. Но все они сводятся к нулевому результату. Я знаю, что Роза не станет скрывать от меня что-то запредельно важное, ей нужно лишь время. Но зачастую время может убивать человека, пока он находится в ожидании — Так ты любишь Скорпиуса? — прямо задаю я, и все мое тело неприятно напрягается. Болезненный прикус языка смешивается с опасением услышать правду. Правду, которая разобьет сердце моему другу и собьет спесь с Розы. До этого момента я еще чуть-чуть верил, что все будет проще. Верил, что смогу убедить Розу признать свои чувства и раскрыть их Скорпиусу, но все не может быть так, как мне хочется. Роза прикрывает глаза и упирается рукой о шершавую стену, показывая всю слабость и робость, на которые только способна. — Нет, — она горько сглатывает, признаваясь. — Я никого не люблю. Еще никого не люблю. Любовь — очень сильное чувство, незримое и сложно управляемое, точно как ненависть. Я не испытываю этого чувства, как бы некоторым не хотелось. Разумеется, это может поменяться, но… Но никто ведь не может заставить меня ответить полной взаимностью человеку. Что бы искренне полюбить человека, его нужно узнать и пройти семимильными шагами путь влюбленности. Возможно, мне еще мало лет и я ничего не понимаю в этом, но отношения — это нечто большее, чем просто любить. — Но ты даже не пытаешься узнать его, — с грустью в глазах говорю я. — Почему? — Потому что боюсь этого. Разве не очевидно? Ал, пойми, не все можно поделить на части и разобрать. Я не могу так сделать со своими чувствами, пытаюсь и очень хочу, но не получается. Я не знаю, есть ли хоть к одному у меня чувства. Глаза Розы наполняются слезами, и я не выдерживаю, прижимая кузину покрепче к себе. Мне очень жаль ее. И мое сердце изнывает от боли вместе с ней. Я даже не заостряю внимание на «хоть к одному», прекрасно понимаю, сколько печали принесет ей это. У меня нет более близкого человека, чем Роза, и я готов пойти ради неё на очень многое, если не все. Знаю, она расскажет мне все потом, а сейчас ей плохо и больно. Кто бы не мучал ее своими чувствами, Роза сильнее, чем кажется, она справится с этим. Когда я узнаю, кто виновник ее слез, то вероятно разорву его на маленькие кусочки, потому что Роза этого не заслуживает. Пусть Скорпиус и не единственный поклонник, но он тоже наносит вред моей сестре, я поговорю с ним. Теперь, когда я знаю, что Розе плохо, я не могу на это закрыть глаза и поддержать друга. Роза всегда будет превыше всего. — Я всегда буду рядом с тобой, Роза, — мягко произношу я, чувствуя как плечи кузины подрагивают от глубоких всхлипов. То тепло, что разливается по всему телу и остается в глубине сердца, способно растворить все двери, замочные скважины и даже горечь. Роза поднимает на меня покрасневшие глаза, смущенно улыбаясь. — Я уверена в этом больше, чем в признаниях любви, — она порывисто обнимает меня и едва слышно шепчет: — Ты самый лучший друг, Ал. — Спасибо за столь высокую отметку, — улыбаюсь, надеясь, что и Роза повеселеет. — А как насчет брата? Уизли уводит взгляд в сторону, но все же светло улыбается и тлеет от своих мыслей. — Пожалуй, здесь у тебя есть конкуренты, но не бойся — они еще не особо сильны. — Эй! А я готов был сказать, что Роза Уизли — моя лучшая сестра, — я забираю ее рюкзак и обнимаю за плечи, подталкивая идти дальше. — Обидно так сильно, что хочется плакать. Роза по-доброму фыркает и толкает меня локтем. Видимо она окончательно успокоилась и сама хочет снизить негатив в нашем общении. — Тогда плачь. Меня легко можно склонить на свою сторону с помощью жалости. — Я запомню. — Настоящий слизеринец не упустит такую возможность, да? — весело поднимает бровь кузина. От любого другого человека я бы воспринял этот вопрос в штыки и на долго затаил обиду. Но Роза никогда не осуждала выбор Распределяющей Шляпы, не смеялась над глупыми шутками Фреда и Джеймса о моей змеиной сущности и точно не имеет ненависти к факультету Слизерин. Она меня поддерживает и знает, как остро я воспринимаю это разделение на факультеты: гриффиндорец — хороший, слизеринец — плохой, и не важно, что факультеты не виноваты в характере человека. За пять лет с эмблемой Слизерина я свыкся с настороженными взглядами и шепотками за спиной, но они еще задевают меня и мучают. Их проработать сложнее, чем зависть к брату. Я не могу встать в Большом зале и громко спросить, почему я, в их глазах, плохой. Поэтому надеюсь, что несправедливость и ярлык слизеринца схлынут с меня, как только я покину стены Хогвартса навсегда.***
Я раздраженно задергиваю полог своей кровати, когда соседи шумно возвращаются в спальню. Они что-то спрашивают у меня, но я даже не обращаю внимание, подбивая подушку удобнее для головы. В полутьме оказывается разобрать надписи сложнее, поэтому зажигаю огонёк на конце палочки и медленно веду его по диагонали. Карта Мародеров, испещренная многочисленными ботинками и именами, лежит передо мной уже битый час, но я так и не смог выцепить имя Джеймса среди студентов. Я видел его в коридоре после обеда, но сейчас его попросту нет в школе. Либо я ослеп, либо Карта не показывает некоторые места. — Альбус, — полог одергивается, и в просвете зеленоватых ламп показывается лицо Скорпиуса. — Ты сделал зельеварение? Мне требуется пара секунд, чтобы сообразить, и только тогда я отрицательно мотаю головой. — Завтра нет зельеварения, — бросаю я, возвращаюсь к поискам брата. Мэтт Селвин свистит и громко заявляет: — Нам расписание поменяли. В пятницу Турнир, Фартинг отказалась снова пропускать свои уроки. Я выглядываю из-за своего полога и обвожу однокурсников замутненным взглядом, не веря в услышанное. Никто еще не садился за длинное эссе по зельям. — И что будем делать? — спрашивает меня Скорпиус. — Может, она не будет спрашивать с нас эссе завтра? — предполагаю я, возвращаясь к Карте Мародеров. — Фартинг спросит и не подавится, — фыркает Малфой, садясь ко мне в ноги. — На прошлом уроке она так посмотрела на нас, что мне стало ясно — проверит каждую строчку. У нее на нас зуб. Я автоматически киваю на слова друга, погружаясь в изучение Карты. Имен слишком много, даже в пределах общей гостиной. Мои глаза зацепляются за мельтешение ботинок на восьмом этаже, появившихся будто из не откуда, а потом зачарованные чернила выводят витиеватое имя Джеймс Поттер. Он спускается по лестнице быстрым шагом и сворачивает в сторону башни Гриффиндор. Что бы не упустить его вновь, веду пальцем по предположительной линии его ботинок, а глазами ищу место, откуда он вышел. Но в коридоре на восьмом этаже оказывается подозрительно пусто. –… Так было бы быстрее, — завершает Скорпиус, и я поднимаю на него растерянный взгляд. Малфой хмурится. — Ты что не слушал меня? — Прости, что ты сказал? — Я предложил пойти в библиотеку и написать эссе вместе, — раздельно повторяет друг, сощуриваясь. Плечи рефлекторно дергаются. — Мы всегда так делаем, — начинаю я, но замечаю, как Джеймс, не доходя до гостиной Гриффиндор, спускается на первый этаж. — Слушай, мне нужно идти! Соскочив с кровати я хватаю теплую мантию и Карту и вылетаю из спальни. Если Джеймс решил прогуляться, то это лучшее его решение, потому что поговорить с ним в замке задача невыполнимая. Скорпиус бежит за мной и затормаживает в проеме дверей. — А эссе, Поттер?! — Давай ты сделаешь один! — даже не обернувшись кричу я и продолжаю быстро подниматься в гостиную Слизерин. — Поттер! — голос Малфоя перекрывает шум заполненной гостиной, но я примерно представляю, что он кричит мне в след. Однако не останавливаюсь и проскакиваю мимо отъезжающей стены, чтобы подняться в вестибюль. Возле главных дверей никого нет, видимо Джеймс уже вышел из замка. Я решаю убедиться и открываю Карту, но голос сзади отвлекает меня. — Альбус, — Роза кладет руку мне на плечо, и я поворачиваюсь, убирая Карту в карман мантии. — Ты куда-то спешишь? — Я хотел поговорить с Джеймсом, — с трудом выговариваю, не желая обманывать кузину. — Кажется, он пошел к озеру. — Наверное, тебе виднее, — она указывает на сложенный пергамент у меня в кармане. — Карта Мародеров не ошибается. — Вообще-то ошибается, — протягиваю я. — Я не смог найти его полчаса назад, а потом он появился из ниоткуда на восьмом этаже. Что там может быть? Роза выглядит растерянной и слегка хмурится, словно сомневается отвечать мне или нет. – Что? — Там Выручай-комната. Она не отмечена на Карте. — О, — вылетает у меня и я хлопаю себя ладонью по лбу. Нужно же быть таким идиотом, чтобы забыть о такой комнате. Нам рассказывали о ней родители, да и после войны она не стала особой тайной. Конечно, Адское пламя ее заметно повредило, и первые несколько лет в нее было не попасть, но сейчас все намного лучше. Студенты не часто используют ее, поэтому я и выкинул из головы. Интересно, что там делал Джеймс? — Ты чего завис? — я обращаю внимание на все еще стоящую рядом Розу и морщусь. — Извини, задумался. Потом увидимся! Роза успевает кивнуть мне, и я выхожу на свежий воздух, спускаясь по главному крыльцу Хогвартса. Ветер треплет подол мантии и заскакивает под одежду, отчего я покрываюсь мурашками. Сегодня погода гораздо лучше, чем вчера во время матча по квиддичу. Солнце изредка выходит из-за серых туч, успевая распространить свои лучи, а земля почти высохла после утреннего дождика. Я спускаюсь по тропинке и прохожу мимо каменной хижины Хагрида, поросшей плющом, и, свернув в сторону Чёрного озера, замечаю на его берегу одинокую фигуру молодого человека. У меня нет сомнений, что это мой брат. Но есть закрадывающееся опасение, что этот разговор не стоит начинать. Горное озеро сегодня выглядит умиротворенным, и даже на темной поверхности нет всплесков обитателей озера. Я медлю, прежде чем вырулить на скалистый берег Черного озера, и подойти ближе к брату. Камни под ногами усложняют задачу незаметно добраться до Джеймса, поэтому я и расслабляюсь, зная, что он меня уже увидел. — Привет, — я подхожу к брату и жду, когда он хотя бы кивнет на приветствие, что он собственно и делает. Я сажусь рядом с ним на холодную каменистую землю, прислонившись спиной к большому камню. Джеймс расфокусировано смотрит в даль озера и почти никак не реагирует на меня. Я тоже не хочу портить тишину, в которой можно слышать только пение птиц и свист ветра. Мне сложно общаться с братом наедине, ради сестры мы оба переступаем через себя, но сейчас не тот случай. Наверное, это пошло с того времени, когда Джеймс смеялся надо мной и факультетом Слизерин. Для него это просто шутка, а для меня больная тема, выворачивающая душу. Я знаю, что если у меня будут проблемы, он первым придет на помощь. Но принимать его помощь каждый раз становится сложнее. Да, мы вроде бы выяснили, что не все так, как кажется, что моя зависть, как минимум, бездумная и глупая. Но… Всегда есть эти «но», о которые я ударяюсь с заметным постоянством. — Как дела? — первым нарушает молчание Джеймс, но по-прежнему смотрит на гладь озера. Я облизываю губы, обдумывая ответ. Розе я могу рассказать все как есть, ничего не скрывая, ничего не приукрашивая, а вот Джеймсу нет. Сама возможность признать свои ошибки или трудности перед ним сводится к катастрофе. — У меня хорошо, почти, — все-таки уклончиво говорю я, вспоминая, что так и не помог своему другу. — Почти или хорошо? — с грустной улыбкой спрашивает он. — У меня хорошо, а у моего друга нет, — отвечаю я, на что Джеймс грубо усмехается. — Я спрашиваю не о твоём друге, а о тебе, Ал. — Да, но… Меня тревожит состояние Скорпиуса, — выдыхаю я, понимая, что Джеймс не сможет понять меня. Это достаточно неприятно, потому что близкие ведь должны понимать и помогать друг другу. — Ты не поймёшь. Джеймс резко поворачивается ко мне лицом и зло смотрит, будто решая стоит ли меня ударить или нет. Он ничего не говорит, только сердито дышит, словно я доставил своими словами ему жгучую боль в самое сердце. И только тогда я вспоминаю о том, что Марк Хиггс в больнице. Я… я ведь и хотел с ним поговорить, поддержать, но вновь забыл о том, что и ему может быть плохо. Забыл, что Джеймс тоже переживает за своих друзей. Каждый раз, обвиняя его, я сам поступаю так же, обесценивая его страдания. Как я могу говорить, что мы с ним не похожи, если даже здесь делаю как он? А ведь я даже не спросил, как у него дела. — Прости, Джеймс, я не хотел, — я теряюсь под его взглядом, не в силах больше врать себе, что хороший. Джеймсу ведь плохо, а я думаю о себе. — Как Марк? Если его и удивил мой вопрос, он этого не показывает. Джеймс мотает головой, а потом ударяет ею по камню. — В стабильно тяжелом состоянии, — тихо произносит он. — Полная хрень. — С ним все будет хорошо, — убеждаю я, хотя сам бы не поверил своим словам. Джеймс грустно улыбается. — Конечно, с ним все будет хорошо, — почти по слогам тянет брат, не позволяя сомневаться. — А что будет со мной? Я теряюсь от этого вопроса. — В каком смысле? Ты тоже употребляешь…? — Нет, — отрезает он. — Я о том, как мне теперь смотреть на Марка, зная, что мог ему помочь. Мне все твердят, что моей вины нет, а я так не могу. Не могу, потому что даже в глазах Терри вижу осуждение! Я не знаю, чем помочь ему. Впервые мне кажется, что Джеймс не притворяется, не скрывает, а говорит, как есть. Я вижу, что ему плохо, и не могу помочь. Что бы я делал в такой ситуации? Тоже бы винил себя! Я виню себя даже за то, что Роза разбивает сердце Скорпиусу, хотя меня это не касается. Я виню себя за то, что обидел Лили. А теперь Джеймсу плохо и он винит себя за состояние друга, и для меня это странно. Ведь из нас двоих всегда страдал я, переживал и винил себя в чем-либо. А Джеймс всегда был веселым парнем с шутками, с друзьями, с девушками. Я не считал, что он может страдать и принимать все близко к сердцу, потому что он не показывал это мне. А знаю ли я вообще своего брата? Хоть что-нибудь о нем? — Все еще считаешь, что у меня счастливая жизнь без проблем? — Джеймс сплевывает, а я чувствую, как от его слов сковывает грудную клетку. Он никогда не простит меня за те слова. — Я так не считаю, Джеймс. Больше не считаю. Брат кивает, принимая мои слова, и я понимаю, что он сам не хочет снова ругаться по этому поводу. К моему удивлению, Джеймс достает пачку сигарет и закуривает. Он выдыхает серый дым клубами и протягивает: — Я вчера с мамой разговаривал. — И как она? — Лучше, погрязла в работе и, кажется, совсем отпустила отца. – Это хорошо. Она заслужила покой. – Да, верно. Я расслабленно улыбаюсь. Хорошо, что у мамы все наладилось. Наверное, из-за того, что родители часто ссорились, я не воспринял их развод какой-то трагедией. К этому все шло, и я понимаю их. Единственное, о чем они не подумали — Лили. Маленькая Лили, которая остро восприняла эту новость. Она еще не понимает, что родители не перестали ее любить. Ощущая прохладный воздух, я понимаю, что принял верное решение найти Джеймса и поговорить с ним. Даже если мы и не скажем друг другу что-то важное, это все равно первый мой шаг на пути к примирению с ним. Однако меня все еще мучает важный вопрос, который не дает покоя с самого утра. Отчего-то он прочно засел в голове и тарабанит по мне с удвоенной силой. — Джеймс, я хотел спросить, — во рту пересыхает от волнения. — Что у тебя с Ингрид? Джеймс теряется и сощуривает глаза. Я не знаю, что хочу услышать от него. С одной стороны не случилось ничего, чтобы я как-то остро реагировал на Забини, но все-таки что-то все равно есть. — Ничего, — осторожно проговаривает он, разминая затекшую шею. — А почему ты спрашиваешь? — Да так, — я пожимаю плечами, создавая беспечность. — Я видел у нее блэковские книги. Брат раздраженно шипит, словно только этого и боялся услышать. — Одалживаю ей книги за огневиски. Брови непроизвольно поднимаются вверх и остаются там, пока я не беру себя в руки окончательно. Я… Такого я не мог предположить, потому что это странно, несуразно. Само общение Джеймса с Забини странное. – Книги в обмен на огневиски? – Да, что в этом странного? Все счастливы и довольны! — Как-то дешево, — неуверенно говорю я, остывая. — Я думал там, что-то более интересное. Скажем… Я и сам не знаю, что думал об этой ситуации утром. Скажем, что? Что такое могло связывать их в моем представлении? Мне страшно капаться в своих мыслях, опасаясь, что они могут завести меня не в ту степь. И спросить об этом брата больше не кажется хорошей затеей. Я замечаю, как лицо Джеймса вытягивается в изумлении, и понимаю, что сейчас он скажет. Разумеется, что еще может подумать Джеймс?! — Ты думал мы встречаемся? — неожиданно весело спрашивает Джеймс, и я не успеваю возразить. — Брось, она мне не интересна в роли девушки. — А со стороны кажется наоборот, — я не хочу подтверждать его слова, но и понимаю, что если начну сильно возражать, то он только уверится в них больше. — Это ревность, Ал? — он свистит и выбрасывает еще недокуренную сигарету. — Она нравится тебе, да? Я отворачиваюсь от брата с желанием утопить его в озере, иначе он будет издеваться надо мной еще больше. Нравится ли мне Забини? Я и не скрываю, нравится. Но не в том смысле, о котором думает Джеймс. Я не испытываю к ней романтических чувств, это точно. Но и объяснить, почему она волнует меня больше других, тоже не могу. Поэтому слова брата вполне могли уложиться в мое сознание, если бы не одно «но». Ингрид Забини просто оказывает на меня сильнейшее влияние, не осознано я стремлюсь к ней с желанием разгадать ее, понять и выжить при этом. – Из всех девушек школы тебе нравится Ингрид Забини, – медленно подмечает брат. – Она мне не нравится в роли девушки! – А в какой роли? В роли мальчика? Я смотрю на брата, как на последнего идиота. – Не все сводится к отношениям, Джеймс. Она нравится мне характером, поведением… Джеймс внимательно смотрит на меня, не в силах поверить в услышанное. Я даже не понимаю, зачем продолжил этот разговор. – Поведением главной стервы Хогвартса? Альбус! – Что? – Я не думал, что у тебя такие странные предпочтения, – он хмурится. – Ты можешь говорить, что она не интересна тебе, как девушка. Но я вижу обратное. Меня пугает его решительность. Это не правда. Я верю своим словам, я бы не стал врать самому себе. – Ничего ты не видишь, – фыркаю я. – Если у тебя были девушки, это не значит, что ты разбираешься в отношениях. Брат отстраненно качает головой. – Я не разбираюсь в них. Я знаю, что бывает, когда чувства оказываются ядовитыми и не оправдывают твои ожидания. – У меня нет чувств к Забини! – в который раз повторяю я, не в силах приструнить Джеймса. – Сейчас нет, а потом будут. Они появятся, Альбус, на фоне ее характера, если он привлекает тебя. Сначала характер, потом слова и родинка на шее, а потом ты не заметишь, как человек стал для тебя всем миром. Его убежденность начинает меня корежить. Я не могу даже допустить мысль, что когда-нибудь Ингрид будет моей девушкой. Этого просто не может случиться. Даже не нужно приводить доказательства. – Господи! Джеймс, нет, не появятся. Мы разные, мы не общаемся, и она не привлекает меня. Больше он ничего не говорит, только смотрит странно-понимающим взглядом. Я не могу поверить, что разговариваю со своим братом на личную тему. Раньше я мог бы отдать многое, чтобы ощутить эту братскую взаимность и поддержку. А сейчас, когда у нас получилось сделать хоть что-то в этом направлении, я испытываю смесь неверия и неправильности. Наверное, потому что Джеймс точно знает, о чем говорит. — Только не надо так на меня смотреть, — шиплю я, чтобы не чувствовать сочувственный взгляд Джеймса на себе. — Нормально я на тебя смотрю, — Джеймс отворачивается от меня и чуть помедлив встает. — У меня есть к тебе одно дело, это насчет Лили. Я киваю и встаю следом, надеясь, что тему Ингрид мы больше не затронем. Она сложная, вызывающая у меня смешанные эмоции. Ингрид Забини кружится вокруг меня стаей ястребов, ожидая моего поражения, а я… А я, признаться честно, только и жду этого. Зачем? Наверное, ее слова обо мне нерушимо правдивы, она разгадала меня давно, но я сам не знаю, кто я. Никто не знает, кроме нее.***
При тусклом свете настольной лампы я заканчиваю писать эссе для Фартинг и обнаруживаю, что большая стрелка на часах перевалила за полночь. Гостиная Слизерина опустела еще час назад с уходом Скорпиуса. Я рад, что друг не стал меня дожидаться. Сегодня был суматошный день, принесшей с собой головную боль, и мне бы очень хотелось посвятить пару часов деятельности, которая доставляет удовольствие. Разминая шею я сажусь на низкий подоконник с круглым окном, за которым в темно-бурой мгле озера проносятся редкие рыбы. Тишина гостиной, разрезаемая лишь шумом глубин Чёрного озера, успокаивает перегруженное сознание. Я люблю такие моменты, после верескового поля, ночная гостиная – мирный обитель и спокойная гавань для чувств. Только они знают меня слабого, ранимого и совсем другого Альбуса, которому неважно, как о нем думают другие. Но я не сильно рад этой слабости. Мне не хочется ни давить ее, ни настраивать под себя, ни даже скрывать. Она есть, этого не изменить. Пусть она существует только в минуты одиночества и тишины, где я сам уверен, что нет никаких враждебных ветров в мою сторону. Когда блуждать по своим мыслям становится совсем невыносимо и я чувствую, что контроль над эмоциями вот-вот спадет, то опережаю это на две секунды. Ровно столько мне требуется, чтобы соскочить с подоконника. Я возвращаюсь за стол и открываю тетрадь. Корявые записи едва разборчивы, и я рискую, включая основную люстру гостиной, чтобы не посадить зрение. Сначала освежить в памяти заклинания и их свойства. Я веду пальцем по спорным моментам и достаю приготовленную коробку с материалами. С филигранной точностью я накладываю на подставку из светлого дерева чары сохранности и расчерчиваю линии стыковки. Самое сложное зачаровать стеклянный купол. После нескольких неудачных попыток по куполу растекается серебристая волна, создавая волшебное сияние, от которого даже у меня замирает сердце. Осталось последнее. Я осторожно вынимаю из защитной упаковки белоснежную розу сорта «Маунт Шаста» и вдыхаю ее приятный аромат. Мягкие лепестки слегка подрагивают, когда я накладывая на стебель с шипами заклинание, и роза словно оживает. Магией я ставлю ее на подставку и накрываю куполом. Легкий щелчок и светло-голубая вспышка свидетельствуют удачному завершению. Я еще раз осматриваю свое творение. Пышный бутон отражается в стекле, создавая несколько своих копий, а кожистая поверхность листа, окрашенная в серовато-зеленый оттенок, приятно гармонирует с серебристым куполом и разбавляет белый цвет. В прошлый раз была красная роза, которая, на мой взгляд, значительно уступает белой. На часах уже второй час ночи, и я убираю купол в прочную коробку, не забыв оставить записку. Скоро домовики начнут убираться и перенесут розу в необходимое место. А мне еще нужно поспать.