***
— Недели на две можешь куда-нибудь перебраться? — однажды после ужина спросил Лебедев. — У друзей пожить? Если нет, я тебе квартиру сниму. Сперва Тема от неожиданности подавился чаем, потом откашлялся, минуту-другую молча пялился на собеседника сквозь выступившие на глазах слезы. Лебедев сидел с неестественно прямой спиной, пальцы плотно сцепил в замок на столешнице. Мрачный как на поминках. — Да у меня своя есть вообще-то. В смысле, папашкина. А че так, товарищ полковник? — Юлина бабушка приезжает. Тему будто холодной водой окатили. Только-только все устаканилось: пять стадий отрицания собственной бисексуальности дошли до принятия, с Юлькой относительно дружеские отношения выстроили и даже плотно засевшее в подкорке чувство неловкости как-то притихло, почти не кусалось. Ну что такого в самом деле: въебался Тема как на скорости двести в фонарный столб в отца своей бывшей девушки — и похлеще случаются с людьми истории. Никто ж не помер, а, стало быть, к черту драму, можно спокойно жить дальше. Трахаться с отцом своей бывшей девушки, съехаться с ним, по вечерам вместе спортивный канал смотреть и обжиматься на диване под биатлон и фигурное катание. Лебедев, до того неотрывно наблюдавший за Теминой реакцией, вдруг устало прикрыл глаза, сжал двумя пальцами переносицу. — Ты извини... извини, я плохо, наверное, начал, неправильно. Я тебя не выгоняю. Просто не хочу ей про нас с тобой объяснять, понимаешь? Мнение ее на этот счет знать не хочу. — Да херня вопрос, Валентин Юрич. Надо — съеду. Чего вы оправдываетесь? На душе скребли даже не кошки — ответственно работал граблями батальон гастарбайтеров, уничтожал малейшие крупицы покоя: а и правда, братан, загостился ты что-то в семействе Лебедевых, пора и честь знать. Откуда взял вообще, что ты тут свой? Непонятно. — Артем, нет. Посмотри на меня. Тема вообще-то и так на него смотрел: на изящные смуглые руки, опять сцепленные в замок. Но по команде сразу поднял взгляд выше, как примерный рядовой, мечтающий выслужиться хотя бы до ефрейтора. — Не думай, пожалуйста, что я стыжусь тебя. Или за тебя, за какие-то твои поступки, за то, что между нами происходит. Этого нет. — Хорошо. — Теща не очень меня жалует. Заслуженно, наверное, но исправлять что-то в любом случае уже поздно. — Ага. Ну, бывает. Она же теща в конце концов. Филе щуки с макаронами, по ходу, в желудке слиплись в один тяжелый горячий ком, иначе почему под ребрами так болезненно жгло и ныло, что дышать получалось через раз? Чудом не грохнув об пол кружку, которую Лебедев ему выдал в первое совместное, мирное утро (Юлька готовилась к пробнику ЕГЭ у какой-то подружки, у самого товарища полковника был выходной, и вдруг оказалось, что Теме не надо по обычной схеме, едва застегнув штаны, быстро-быстро убегать из квартиры), Тема шумно отхлебнул чаю, и во рту стало горько как от разом, за один присест скуренной пачки сигарет. — Пойми, Любовь Васильевна у нас с причудами женщина, непредсказуемая. И нервы мотать умеет виртуозно. И, видимо, самому Лебедеву намотала их уже столько, что вместо четких, бескомпромиссных указаний-распоряжений «пойдешь туда-то и сделаешь то-то, потому что так надо», с которых у него в девяти из десяти случаев начинался разговор, к которым Тема привык даже, гораздо лучше Юльки притерпелся, теперь были оправдания. — Понял я все, понял. Свалить, на глаза не показываться, старушку вашу не бесить, — Лебедев часто заморгал, приоткрыл рот, словно бы опять для возражений, но так ничего и не произнес, ограничился резким кивком. — Весело вам, наверное, будет. Как в анекдотах. — Меня никто не спрашивал, хочу я в гостях ее видеть или нет. — А вы прям совсем-совсем не хотите? — уточнил Тема. Тещи, конечно, у него не было, но родственникам, даже очень дальним (а только такие и остались) — сестре, например, троюродной — он обычно радовался, когда приезжали. Правда, к нему уже года три никто в гости не приезжал, а сестра даже звонить перестала, но Тема тут был вообще не причем: сознательно, во всяком случае, никогда их от себя не отталкивал. — Совсем-совсем не хочу. — А давайте тогда со мной. Ко мне. В квартиру мою. Скажете, в командировку срочно отправили. Юлька не сдаст, она в этом плане молодец, ну, или и ей тоже соврать можно, — Лебедев не ответил сразу и выглядел откровенно растерянным, будто сама мысль о побеге от нежелательного общения никогда не приходила ему в голову. — А, Валентин Юрич? У меня... ну, гадюшник слегка, папка только стены не пропил, я все ремонт нормальный хочу сделать, обои там, полы, потолки поменять, но или времени нет или... Но жить там можно. Я еще приберусь и...***
И Лебедев с какого-то хрена согласился. Тема предлагал чисто «а вдруг», без особой надежды. Да и вообще, блин, скребли-царапали душу грабли воображаемых гастарбайтеров: однозначно не в приезде тещи было дело, Лебедев его как предлог использовал, чтоб не просто на дверь указать, а, типа, в силу обстоятельств. Товарищ полковник же был хоть и прямой как рельса, но пиздец благовоспитанный и дохуя ответственный, а с такими исходными данными человека, которого даже случайно разок трахнул, слегонца не пошлешь. А если уж не разок, не случайно, а месяца два почти каждый день с перерывом на одну короткую командировку — все, труба, за порог выставишь только под серьезным предлогом, даже если достал тебя этот человек до трясучки, до нервного тика. Тема ждал, что вот сейчас Лебедев откажется, опять и снова посыплются дебильные оправдания: мол, неприлично, да и врать вообще полный отстой (если только ради избавления от какого-нибудь влюбленного кретина — тогда другое дело). А Лебедев взял и согласился. И в магазин уже смотался за хлебом, маслом и стиральным порошком, которых у Темы, само собой, в помине не было. — Утонул? — насмешливо спросили от двери. Дернувшись от неожиданности, Тема и вправду едва не ушел под воду с головой— не то чтобы задремал, но расслабился, раскис, замечтался. И Лебедев, вроде, секунду назад на кухне был. Когда только возникнуть успел на пороге и как подкрался совершенно бесшумно? Ниндзя, мать его, в армейских погонах. — Вам ванна нужна? Я вылезу сейчас. Ну, в смысле, вы выйдете сначала, и я тогда сразу. Лебедев зачем-то наоборот шагнул ближе. Так близко, что руку теперь достаточно было протянуть — и Тема бы его коснулся (чего там пространства в типовом хрущевском санузле? Четыре квадратных метра не наберется). Взял с полки над раковиной бутылку шампуня, несколько мгновений молча изучал этикетку. — А что так? Стесняешься меня? — Не-а, — прищурившись и широко улыбаясь, Тема отрицательно покачал головой. — А вы меня, Валентин Юрич? Подкатывал к нему Лебедев таким странным способом, что ли? Хрен его разберет, Тема до сих пор не особо шарил, как у мужиков, которые по другим мужикам (хотя бы частично, на полшишечки), вообще с пикапом. Глазки красивые похвалить, в киношку сводить, на тачке по району погонять — ага, конечно, сработает вот это все с товарищем полковником, без пяти минут генерал-майором, держи карман шире. Что у Темы реально получалось из раза в раз, без осечек, так это конченым идиотом себя перед ним выставлять. — Держусь пока, — и, вернув шампунь на полку, посмотрел уже в упор, глаза в глаза. — Но я, Тем, давно очень ни с кем не жил — чтобы именно как у нас с тобой. Не хотелось, не нужно было, даже когда Юльке матери очень не хватало, и я это видел — вот не смог себя заставить с кем-то еще сойтись. И думал уже, до конца жизни не сойдусь. Понимаешь, да? — Наверное. Но че там, если проблемы какие-то, мы ж все можем решить. А еще Тема на самом деле стеснялся Лебедева. Да просто пиздец как стеснялся. Не хуем и голой задницей светить — тут поздняк уже был ладошками прикрываться, даже если б какие-то комплексы в отношении собственного тела у Темы в принципе имелись. За квартиру убогую было стремно. За восторги ебанутые: согласился! тоже хочет, чтобы вместе! тоже чужое мнение на конце вертел! тоже, может быть, кайф какой-то ловит, просто от наличия Темы рядом, в соседней комнате! За неопытность в долгих, хоть сколько-нибудь прочных отношениях. Тема ни одну девочку в эту квартиру не приводил — ни после того, как единственным хозяином здесь остался, ни до. — Можем, конечно, — подтвердил Лебедев и, слегка наклонившись над ванной, огладил Темино левое колено, задержал секунд на десять прохладную, чуть шершавую ладонь прямо над старым шрамом. — Вылезай давай. Ну, рукой-то за колено — это уже однозначно, стопудово был намек, такие даже Тема без проблем догонял, потому что классика. А когда встретились взглядами, вообще словно на полведра кипятка в ванне прибавилось. Разве возможно в реальной жизни, чтоб от человека, которого миллион раз уже видел, с которым было уже все и во всяких разных позах, по-прежнему крыло как впервые: остро до боли, ярко и нервно? Ухватившись за бортик, Тема подтянул колени к животу, потом перевернулся, ощущая себя в узком пространстве ванны, без шуток, слоном в посудной лавке (или сонным тюленем на льдине, который, нелепо дергаясь всем телом и беспомощно размахивая короткими плавниками, пытается скатиться в воду), сел на пятки. Лебедев выпрямился, но не отступил, наблюдал за ним со спокойным интересом, сложив руки на груди. С Теминых плеч, локтей, волос, даже с кончика носа капало на пол, пока он водил ладонями по плотным черным джинсам Лебедева. Облапить товарища полковника за задницу духу не хватило, хватило — продев указательные пальцы в шлевки для ремня, потереться щекой о молнию на ширинке. Латунный бегунок-собачка царапнул кожу на виске. Эмалированный бортик вдавливался то в грудь, то в горло, и упираться коленями в одну стенку ванны, а пятками — в другую было пиздец как неудобно. Но Лебедев застыл совсем неподвижно, как током его прошило, на несколько мгновений даже дыхание задержал. Потом опустил левую руку Теме на затылок. И, если так посмотреть, реальное «неудобно» — лежа ссать в потолок, а пару синяков в обозримом будущем Тема вполне мог и потерпеть. — Давай поужинаем сначала, — низко, вкрадчиво предложил Лебедев. Не шибко настойчиво предложил, Тема свое «потом» произнес гораздо тверже, увереннее. Жрать не хотелось: с утра — потому что нервы и неизвестность, и до последнего, до подъема на лифте к Теме на этаж, все не верилось, что Лебедев со своим чернушным иногда юмором не прикалывается; дальше отходняком накрыло; теперь — потому что трахаться хотелось больше. Как будто первый секс в родительской квартире мог навсегда поставить в Теминых сомнениях точку. Хуй там плавал, конечно — минимум, метеорит должен был ебнуться на Чертаново, чтобы одобрительная, нежная практически улыбка товарища полковника, которому Тема в очередной раз пытался залезть в штаны, начала восприниматься как самая естественная вещь в мире. Расстегнув пуговицу и молнию, он опять потерся скулой, носом, прижался губами через белье. Как большой кошак, которому ранней весной все пробки в башке напрочь выбило, и даже в спине прогнулся очень по-кошачьи (само как-то получилось). Иногда после, сильно задним числом Тема пиздец просто как от себя охреневал: и не противно ведь было другому мужику член сосать и вылизывать, ни вкус, ни запах, ни сам факт отвращения не вызывали. Кайфово даже, от тепла, от мускуса, от постепенно твердеющей упругости на языке или за щекой внизу живота так сладко ныло, и собственный хуй колом вставал почти моментально. А если Лебедев еще говорил в процессе что-нибудь поощрительное или, вот как сейчас, по голове гладил — вообще больше никакой прелюдии Теме было не надо. После отсоса хотелось уже только, чтобы присунули, сильно, резко, до боли сжав ягодицы, натянули и драли, внутри как огнем все горело от предвкушения. Сдохла Темина гетеросексуальность в корчах после знакомства с Лебедевым, голову ей срезало одним острым как бритва взглядом. С каким-то другим мужиком, из знакомых ли, из телика (Роналду вон, Тема слышал, из этих, и мало ли кто еще: даже за бугром, где, типа, теперь можно, в основном до сих пор все помалкивают, единицы сознаются), впрочем, даже пробовать не хотелось. Просто Лебедев — с ним у Темы мозги иначе работали. Ничто, связанное с Лебедевым, не могло быть отвратительным. — Встань. Тема эту просьбу-приказ, даром, что отлично расслышал, проигнорировал. Колени уже малость болели от неудобной позы. И вовсе разъехались бы, наверное, если бы Тема не опирался одной рукой о скользкий эмалированный бортик. Но нахуй было вставать, когда от частого дыхания, от мягких, дразнящих прикосновений губ и языка, от горячей Теминой слюны, быстро пропитавшей ткань хлопковых трусов, Лебедев явно возбуждался? Ему все нравилось. И Теме нравилось. Он, может, не получил бы гран-при «Глубокая глотка» среди московских эскортниц, но на воображение сроду не жаловался. Прикидывал, как самому бы зашло, от чего сам бы мог на раз-два кончить, вспоминал, как ему сосали (все пять раз, если не считать Лебедева), и воплощал свои фантазии с предельным энтузиазмом. Собирался уже пуговицы и на семейках Лебедева расстегнуть, в рот взять по-нормальному, но тут товарищ полковник его как-то ловко, одним мощным рывком за плечи, на ноги поставил. Чтоб не грохнуться со всей дури башкой о кафель, Тема на чистых рефлексах сразу обхватил его за шею, чуть лбами не столкнулись. Так, стоя в ванне, Тема был выше — сильно, почти на голову. Запрокинутое вверх лицо Лебедева казалось абсолютно безмятежным, расслабленным и удовлетворенным, только черти в непроницаемо-черных глазах вовсю брейк крутили. — Кровать где, покажешь? — А нахуй нам кровать? — сиплым шепотом отозвался Тема, как под гипнозом пялясь в эти гребаные глаза: перспектива куда-то идти, где-то еще устраиваться с комфортом, да просто хоть на секунду разомкнуть объятие не грела совершенно. — Смотрите, какая раковина обалденная. Раковина в Теминой ванной была самая убогая, покоцанная, с неоттираемымым бурым пятном на дне и старше Темы лет на десять, зато прикрученная к стене намертво. Наклониться над ней слегка и держаться за углы — заебись, ни в каких других удобствах он сейчас не нуждался. Чтобы не дать Лебедеву возможности хоть слово против сказать, Тема тут же полез целоваться — жадно, голодно, глубоко толкаясь в рот языком, прижимаясь плотно телом к телу, притираясь грудью, животом и бедрами. На Лебедеве было охренительно много одежды: джинсы, водолазка, еще и джемпер сверху — все это очень быстро промокло и пиздец как мешалось. Джемпер Теме удалось расстегнуть и стащить до локтей, дальше Лебедев справился сам. — Мне не двадцать лет все-таки, — вроде бы покорно напомнил он, ненадолго разорвав поцелуй, но по-прежнему находясь так близко, что каждый его выдох Тема ощущал теплом на своих губах. — Мне зато двадцать... — соображалка работала все хуже и хуже, а стоило товарищу полковнику расцепить хватку на поясе и переместить обжигающе-горячие ладони Теме на ягодицы, отказала вовсе. — ...три. Нормально будет. Нахуй кровать. Давайте тут, Валентин Юрич, пожалуйста, мне хорошо уже, не надо никуда идти, ну... В этом споре Тема проебал все полимеры, едва ввязавшись. Он умел обороняться в драке. Охуенно держал удар, сам бил всегда точно и больно, и за словом тоже в карман не лез, огрызался так, что у противника едва дым из ушей не валил от ярости. И долбиться по-быстрому тоже умел, и подставляться, как выяснилось, чтобы быстро поимели — делов-то, в общем, тут и в мире животных все с нехитрыми намеками справляются. Но как отвечать на нежность, как гнуть свою линию, когда целовать вдруг начинают мягко и легко, почти мимолетно прихватывают то нижнюю губу, то верхнюю, скользят языком по языку и тут же отстраняются, и ни малейшего шанса вновь углубить поцелуй и продолжить агрессивный натиск; как приласкать в ответ, когда пальцы чертят по лопаткам линии вытатуированных крыльев, вслепую, но наверняка; когда ягодицы чуть разводят и дырку гладят по кругу, пока только обозначая, что будет дальше — хрен его знает, короче, как на все это адекватно отвечать. Тема в таких случаях практически сразу просто цепенел. Позволял делать с собой, что угодно, что Лебедеву в голову взбредет. И рот тоже закрывал, молча слушал и подчинялся. — Не «нахуй», Артем, а «зачем», — поцелуй сомкнутыми губами в губы. — Затем, что к хорошему, — и еще, — надо привыкать, — и еще, — смолоду. Слышишь меня? Мы же не торопимся, не прячемся ни от кого, чтобы в углу, стоя и по-быстрому, правильно? Сказал и просто шагнул назад, утягивая Тему за собой. Можно было выбрать одно из двух: отпустить Лебедева или идти следом, переступив бортик ванны — и Тема к этому моменту поплыл уже настолько, что первый вариант сразу отпадал как нереальный, неосуществимый. Лебедев ему помог, перехватил пониже, за бедра, пару мгновений удерживая на весу, потом опустил босыми ногами на жесткий коврик. Как девку прям на ручках вынес, сука такая. Еще и полотенце банное сам с крючка снял, набросил сперва на плечи, прижал плотно ладонями к лопаткам. А потом сам же начал Теме спину растирать, медленно, плавными круговыми движениями, постепенно спускаясь ниже. Тут совсем переклинило: ебаться, нежно, страстно, самозабвенно, целоваться до одури, языком обхаживать, даже практики какие-нибудь экзотические пробовать — куда ни шло, тут Лебедев Темины границы познаний прилично расширил, конечно, но в принципе, с натяжкой Тема мог еще себе представить, как пробует все это с кем-то другим. Но кто бы другой полотенцем его вытирал? Не то как хрупкую вазу, не то как мраморную, блядь, статую Аполлона: словно на ощупь запоминая каждую линию, каждый изгиб тела. Если можно вообще любоваться прикосновениями, значит Лебедев именно это с ним делал. Причем, как всегда: нежно, страстно, самозабвенно. Тема же в отместку сделал единственное, что более-менее хорошо в постели умел: опять в штаны Лебедеву руками полез. Разухмылялся широко и довольно, когда выяснилось: готов уже был товарищ полковник как система залпового огня перед учениями. Сам толкался в ладонь. Шею подставил, когда Теме приспичило кожу его, чуть солоноватую от пота целовать-кусать-облизывать. Ворот водолазки, правда, ограничивал, но снимать ее Лебедев недвусмысленно отказывался: перехватывал Темины ладони, цеплявшиеся за ткань, направлял под — гладить можно, раздевать нельзя, такие вот ебанутые новые правила. — В зал пошли? На диван? Проще было согласиться и дать уже, наконец, где скажет, чем объяснить, почему нет.***
А уже в зале оказалось, что диван Лебедеву нужен был не просто как элемент обстановки. На спине (прям на влажном банном полотенце, в которое товарищ полковник его по пути через коридор все зачем-то как шаурму заворачивал) Тема сам устроился, и колени сам широко развел — мол, давайте, ебите, ну сколько можно, хотим же оба. Да хрен там. Опустившись на корточки перед диваном, Лебедев Темины ноги к Теминым же плечам почти прижал, сложил пополам, как армейский нож. У Темы с отношением к собственной роже и фигуре всегда нормально было, правильно, разумно: мускулы где надо есть, на прессе, вон, даже кубики, бицепсы, трицепсы, ноги не кривые — хотя он же мужик, какая нахуй разница, ноги пусть хоть колесом — задница, наверное, тоже ничего, крепкая, а на рожу вообще пофиг. Ну, то есть, чего ему было стесняться? Хоть перед бабой, хоть перед другим мужиком. Нечего, абсолютно нечего. Но когда «другой мужик» пристально, изучающе промежность тебе разглядывает, потом опять дырку поглаживает, двумя пальцами на пробу толкается внутрь, а потом вообще ртом прижимается и лижет, блядь, щекотно, влажно, горячо — это, как внезапно выяснилось, просто пиздец как может смущать. Даже если не в первый раз, а... не в первый, в общем, но кто там подбивал точную статистику. Теме натурально мозг закоротило, словно за высоковольтный кабель схватился, выгнуло бы дугой, если б не поза. Лебедев, сука, с ним игрался: то, одной рукой ствол придерживая, яйца вылизывал, то за яйцами (кожа там почему-то была чувствительной, как оголенный нерв), то языком трахал, долго, жадно, неожиданно глубоко. Отстранялся ненадолго, начинал по слюне пальцами разрабатывать, и опять губами скользил по члену. И если до этого Тема в основном тихо себя вел, то от каждого проникновения скользкого, гибкого языка в чувствительную дырку из горла вырывался какой-то почти жалобный скулеж и мат вперемешку с низкими, хриплыми, порнушными стонами. — Тшш, тихо. А то соседи полицию вызовут, — издевался товарищ полковник, еще и плавно, медленно член Теме при этом надрачивал: какое тут «тихо»? даже если б ОМОН уже дверь в квартиру высаживал, Тема б не смог заткнуться. — По батареям начнут стучать, потом разбираться придут. Найдут нас с тобой в оч-чень двусмысленном положении. Нам это нужно? Теме хуй его в заднице был нужен — и больше в этот момент ничего. Он что-то ответил, в памяти вообще не отложилось: то ли послал по адресу, то ли признался как на духу, что не может больше, что все, пиздец, накрывает уже, а еще ведь толком не начали, то ли водолазку мокрую попросил снять (но последнее — вряд ли, слишком сложная была идея для Теминого ушедшего в отрыв сознания). Лебедев рассмеялся, счастливо, до пизды, блядь, жизнерадостно. Опять отстранился, сел рядом на диван и, потянув за плечо, перевернул Тему так, чтобы в пах ему уткнулся. Этот намек тоже только полный лох бы не ухватил. Заглатывал член Тема неглубоко, помогал себе одной рукой, сгреб в горсть мошонку, на краю сознания с удовольствием подмечая, как сбилось у Лебедева дыхание. Сосал, втягивая щеки, быстро двигая головой, в такт толчкам в собственной заднице: Лебедев по-прежнему его растягивал, теперь уже тремя пальцами, заводя внутрь чуть ли не до костяшек. Тема часто в задницу давал. Как ни стремно было в таком признаваться даже себе самому — потому что нравилось. Дрочить друг другу тоже нравилось, и отсос, и просто ласкаться: поцелуи там всякие, объятия, поглаживания — да, сто раз да, Тему не то что особенно уговаривать не требовалось, сам всегда лез с этим к Лебедеву, при любом удобном случае. Он вообще голодный был до прикосновений, до чужого тепла и внимания, как щенок выброшенный, недолюбленный, который руки чуть не первому встречному готов облизывать за пять минут почесываний за ухом. Но анальный секс почему-то особенно доставлял: чувство заполненности, растяжения, толчки внутри, как дырку жгло от каждого проникновения. Как Лебедев лбом в плечо ему утыкался, если сжаться на его члене, обхватить мышцами плотно-плотно. С пальцами, кстати, тоже было заебись, особенно когда, вставив на три фаланги, Лебедев слегка в стороны их разводил — и так медленно вынимал обратно, оглаживая стенки. Тут обычное Темино желание доставить удовольствие партнеру (потому что ему всегда важно было, чтобы именно так, чтобы не самому даже кончить, а у того, кто с ним, чувства горького разочарования после не осталось) достигало каких-то немыслимых высот. Потому что от того, как пальцы Лебедева скользили внутрь по слюне, ласкали припухший, раскрытый уже сфинктер, Теме было до белого шума в ушах хорошо. И «хорошо» это обязательно хотелось каким-то образом вернуть, отблагодарить, компенсировать. Сам факт, что презерватив и гелевая смазка-лубрикат все это время были у Лебедева в кармане джинсов, сдавал товарища полковника с потрохами: по ходу, трахнуть Тему на новом месте в первые же пару часов ему тоже было совершенно необходимо для душевного спокойствия. — Блядь, — изо всех сил пытаясь выровнять дыхание, произнес Тема: уже сидел верхом на бедрах Лебедева, уже с головки члена, который терся теперь о гребаную черную водолазку, чуть не капало — а его все готовили, гладили, целовали, нежничали с ним, как с целочкой. — Блядь, сука, ну выеби меня уже, выеби, трахни, я сам бы тебя давно выеб, пожалуйста, не надо, давай уже, ну давай... — Я рот тебе с мылом вымою, — глухо сказал Лебедев куда-то Теме в грудь, между ключиц, потом чуть приподнял за бедра, прижался затянутой в латекс головкой к промежности. — Сначала выебу, а потом рот... с мылом. Не то чтобы Тема особо его слушал, но, плавно, одним слитным движением насаживаясь на член, одобрительно, согласно замычал. С мылом, так с мылом, рот, так рот. Просто еще одна экзотическая практика — лишь бы Лебедев тоже участвовал и драл потом так вдохновенно, резко, размашисто.***
Надо было вставать и тащиться обратно в ванную, под душ. Хоть сперму с живота смыть, а то подсыхала уже, неприятно стягивая кожу. Плюс, Тема, выбравшись из воды, пробку не вытащил, ванну за собой не выпустил, да и полы они, наверное, сильно залили, когда тискались в полотенце. Коврик намочили, надо бы его на батарею... Только Тема даже руку поднять не мог, и через десять минут после оргазма так и валялся на диване в зале, на том самом сыром полотенце, сбившимся у поясницы в тугой давящий ком. Лебедев ходил где-то вокруг: переодевался, что-то перекладывал в ванной, чем-то опять гремел на кухне. Бросил Теме (тоже свежекупленную, наверное, Тема дома ничего такого в принципе не держал) пачку влажных салфеток. Потом, еще через пару кругов, вытащил из-под спины полотенце, укрыл сверху старым, чуть битым молью маминым пледом. Вот же пиздец двужильный. И кому еще из них было совсем-совсем не двадцать лет. — Раскладывается? — Кто? — тупо спросил Тема (потому что он, например, раскладывался, очень даже, только не прямо сейчас). — Диван. Артем, ну-ка, посмотри на меня. Диван раскладывается? Неохотно открыв глаза, Тема покорно уставился на колени Лебедева (уже в домашних спортивных штанах). Махнул рукой: мол, жив я, жив, слышу вас хорошо, товарищ командир, прием. — Ага. Тут потянуть на себя, спинку толкнуть... Если затрещит — херня, не бойтесь. Весь окружающий Тему мир слегка накренился, потом что-то внизу, под лежанкой, и впрямь затрещало, мир сразу изменил угол наклона на правильный. К левому боку прижалось горячее крепкое тело. — Если раньше меня проснешься, сковородка с ужином на плите. В уплывающем сознании мелькнула неожиданно дельная тема: а хорошо бы как-нибудь при случае все же пересечься с этой грозной тещей Лебедева, поболтать по душам, чайку попить. Не чужие ведь люди, без пяти минут дальние-дальние родственники. А то вдруг она в Москву на ПМЖ давно переехать мечтает, но пока не решается?