—
к вечеру дождь, похожий на душ-распылитель, прекращается и оседает на листьях японских клёнов. вероятность того, что марк не потеряется в токио после незаметно прошедшего заката, составляет одну десятую процента, но марк доходит до полицейского участка шибуи пешком без google-карт, ориентируясь только по указателям и останавливаясь на каждом перекрёстке, чтобы завязать постоянно развязывающиеся шнурки. шибуя после шести вечера похожа на сеттинг ретро-аниме восьмидесятых годов. марк гадает, почему на его теле в сто семьдесят четыре сантиметра и шестьдесят килограммов ещё нет химических ожогов от неонового света вывесок супермаркетов и dvd-прокатов. юта и марк сидят на лестнице под карнизом запасного выхода из районного полицейского участка во время вечерней пересменки. туман рассеивается, уступая место световому загрязнению. юта ест брауни прямо из полиэтиленового пакета, пока марк мёрзнет в лёгкой ветровке поверх растянутого худи и выпускает сигаретный дым во влажный воздух. — и давно ты куришь? — волосы юты сожжены дешёвым осветлителем и вьются у висков, как у джузо сузуя из «токийского гуля». юта вообще похож на пугающего следователя по гулям из аниме больше, чем на настоящего полицейского. — недавно, — марк стряхивает пепел на свои ботинки. — сегодня вот начал. юта кивает и ничего не говорит. он в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами, загадочный и будто бы вылезший из аниме, даже когда ест брауни и пачкает пальцы шоколадом. ему всего двадцать пять, а он уже следователь со следами бессонницы под глазами. на груди бейдж с именем и званием на японском, а на коленях — шоколадные крошки. марк представляет себе настоящих японских полицейских совсем не такими. — мама говорит, что шибуя — второй по безопасности район после синагавы, — марк затягивается медленно и по-взрослому, а выдыхает быстро, чтобы не закашляться. юта отворачивается, чтобы марк не видел его насмешливую улыбку — так улыбаются, когда видят непосредственных детей, мило пытающихся делать что-то взрослое. сигаретный дым горько царапает горло и лёгкие. юте кажется, что марк — телесное воплощение слова «kawaii». — здесь же ничего не происходит. почему ты в участке постоянно? — потому что это мой долг, — юта стряхивает крошки с длинных пальцев, испачканных шоколадом и чернилами, обратно в полиэтиленовый пакет. — поверь, иногда я мечтаю о том, чтобы здесь кого-нибудь убили, чтобы мне не пришлось сидеть в участке, перебирая бумажки, — марк кивает и слабо улыбается, смотря куда-то в загрязнённое неоном и выхлопом небо, и почему-то думает об убийствах и о том, как ненавидит кровь. юта ловит его взгляд, чуть наклоняясь, и закусывает щёку изнутри. — только не смей никого убивать, чтобы развлечь меня, окей? марк переводит взгляд на почти белую вьющуюся чёлку юты и думает о том, что ему стоит начать носить заколки для волос. — я что, похож на убийцу? — марк тушит недокуренную сигарету о мокрые ступени и оборачивается, когда двое полицейских из участка выходят на лестницу. они вежливо кивают юте, и юта кивает им в ответ, совсем не как настоящий полицейский. — тебе двадцать, — юта комкает полиэтиленовый пакет в руках и встаёт с мокрых ступеней, убирая пакет в карман узких брюк. — у всех двадцатилетних есть потенциал серийных убийц.—
на первом этаже многоэтажки, в которую марк заселяется, полки супермаркета заставлены сублимированной лапшой, чипсами из сладкого картофеля и рисом, а в морозильных камерах лежат заледенелые онигири с тунцом и вот-вот истекающим сроком годности и мороженое из коричневого сахара. марк натыкается на супермаркет случайно, когда не может найти свой подъезд и видит картонную табличку «24/7» вместо него. стеклянные витрины магазина и дверь изнутри подсвечены белым электрическим светом, из-за которого глаза жжёт так, будто бы в них плеснули кислоту. марк тянет ручку двери на себя, и над его головой металлически звякает музыка ветра. девушка с розовыми волосами за стойкой кассы отрывается от телефона, который держит тонкими девичьими пальцами с потрескавшимся чёрным лаком на ногтях, окидывает марка скучающим взглядом и снова утыкается в экран. марк берёт корзину для продуктов с металлической подставки и бредёт куда-то вглубь супермаркета, оставляя за собой мокрые следы на кафельном белом полу. на полке с хлопьями стоят разноцветные коробки с японскими надписями: что-то медовое, что-то с кусочками сушёной клубники, что-то шоколадное, что-то с экстрактом матчи и что-то для похудения. марк по какой-то ему самому непонятной причине скидывает по одной коробке каждого вида хлопьев в корзину. полиэтилен в картоне хрустит как мокрый асфальт под подошвами ботинок. марк смотрит на полку ещё немного и зачем-то берёт вторую коробку хлопьев для похудения. марк сам себя не понимает и понимает одновременно: он студент, у него чёрные волосы, которые раздражающе вьются из-за влаги, зрение около минуса двух или двух с половиной, из-за которого приходится носить линзы, от которых глаза болят и чешутся, или надевать очки в тонкой металлической оправе, постоянно съезжающие на кончик носа. он любит хлопья для завтрака с соевым молоком, аниме восьмидесятых годов и дождь, который стучит по подоконнику ночью — почти asmr, но оффлайн. марк из тех людей, которым одногруппницы под редкими публикациями в instagram пишут «you're such a boyfriend material», но не встречаются с ними по-настоящему, и из тех, кто пересматривает «стального алхимика» несколько раз подряд из-за гиперфиксации. марку двадцать, и он не знает, в каких отношениях состоит с самим собой. он даже ходил к психологу некоторое время, пытаясь разобраться в этом до простого сложном и нескладном ком-то, которого зовут марк, но терапия мало помогла: у марка нет депрессии или пограничного расстройства личности — он просто не знает, что делает. марк вздрагивает, держа коробку хлопьев без сахара, которую зачем-то взял в руки, не заметив, когда слышит музыку ветра, металлически звякающую над открывающейся стеклянной дверью в супермаркет, и оборачивается. первое, что он почему-то видит, — это ботинки на белом кафельном полу супермаркета. не кроссовки и даже не лакированные туфли, которые носят важные токийские мужчины, спешащие в офис в час пик, — ботинки, тяжёлые со сбитыми носами, разноцветными шнурками и торчащими из-под них гольфами с принтом в виде бутылок молока с японскими надписями на этикетках. взгляд марка непроизвольно скользит выше: голые ноги, тёмные синяки на коленях и кожа цвета соевого молока, которое остаётся в глубокой тарелке после того, как марк съедает оттуда все шоколадные шарики. в токио март и плюс девять градусов по цельсию, а безымянный незнакомец в шортах. шорты тканевые, розовые, короткие и доходят незнакомцу лишь до середины бедра. марк поднимает взгляд, всё ещё держа коробку хлопьев без сахара в руках, и видит безразмерную белую футболку с выцветшим принтом, шею, усыпанную родинками, завитки тёмных русых волос вокруг неё и лицо, которое почему-то кажется марку знакомым. что-то в черепной коробке щёлкает мыслью «так всегда кажется, когда встречаешь соулмэйта», но марк за мыслями не следит — следит только за голыми ногами в тяжёлых ботинках. безымянный незнакомец берёт корзину для продуктов за металлические ручки, сжимая их пальцами, которые усыпаны родинками так же, как шея, ноги с синяками на коленях и лицо, и ныряет куда-то за пластмассовый стеллаж, уставленный рулонами туалетной бумаги и упаковками тампонов. марк часто моргает и ставит коробку хлопьев обратно на полку. из динамиков под потолком супермаркета бормочет какое-то локальное радио. марк думает о том, что девушка с розовыми волосами из-за стойки кассы включает его, потому что боится, что сублимированная лапша, чипсы из сладкого картофеля и рис на полках начнут кричать в тишине, и она сойдёт с ума. диктор на локальном радио оповещает о ровно девяти часах вечера по токийскому времени. температура в городе — плюс восемь градусов по цельсию. влажность — пятьдесят семь процентов. пробки — шесть баллов по десятибалльной шкале. марк снова сталкивается с незнакомцем у кассы, пока выкладывает коробки хлопьев и пакет соевого молока на ленту. незнакомец подходит к стойке и по-детски спотыкается о свои ноги — они несоразмерно длинные и будто бы разноцветные из-за тёмных синяков на коленях и контраста кожи и белых гольф с принтом в виде бутылок молока. в корзине незнакомца только упаковка сливочного масла и пакет липкого риса. марк старается на него не смотреть, но всё равно смотрит и замечает след блестящих теней под его нижними веками. незнакомец берёт упаковку жвачки без сахара со стойки со сладостями и порционным растворимым кофе и кладёт на ленту после пластмассового разделителя. девушка с розовыми волосами переводит скучающий взгляд с марка на стоящего рядом парня в розовых шортах, и пробивает первую коробку хлопьев для похудения. — с вас тысяча триста восемьдесят шесть иен. оплата картой? у незнакомца пластырь с хеллоу китти на указательном пальце, и он стоит, сведя сбитые носы ботинок вместе, как девочка из аниме. марк прикладывает карту к терминалу оплаты, пока девушка с розовыми волосами скучающе ковыряет потрескавшийся лак на ногтях. безымянный незнакомец выкладывает сливочное масло и рис на ленту. — спасибо за покупку, — девушка протягивает марку чек и выдавливает из себя фальшивую улыбку. — приходите к нам снова. марк шуршит пакетом, когда звякает музыкой ветра над стеклянной дверью и выходит из супермаркета на вечернюю мокрую улицу. полиэтилен в картонной коробке с хлопьями хрустит как асфальт под подошвами ботинок. марку хочется обернуться и посмотреть на родинки и непривычно тёмную для японии кожу, но вместо этого он свободной рукой натягивает капюшон растянутого худи на вьющиеся из-за влаги волосы и выдыхает облачко пара в вечерний бесцветный воздух. в подъезде пахнет средством для мытья полов. марк нажимает на западающую кнопку вызова лифта и прислоняется к стене, после чего на лёгкой ветровке остаётся смазанный след побелки. дверь в подъезд открывается с характерным писком правильно набранного кода от домофона. марк оборачивается и видит ботинки с разноцветными шнурками и голые ноги цвета шоколадного соевого молока. безымянный незнакомец прижимает пакет липкого риса и сливочное масло к груди и смотрит на марка сбито с толку. марк зачем-то кивает ему со слабой улыбкой так, будто бы они уже знакомы, и нажимает на кнопку вызова лифта ещё раз. незнакомец неуверенно кивает в ответ. его волосы липнут ко лбу. марк замечает ещё один пластырь с хеллоу китти на его коже под коленом. они живут в одном подъезде — случайность. лифт приезжает на первый этаж через минуту, во время которой марк успевает рассмотреть ровно нарисованные стрелки на тёмной коже век и карие глаза, в которых, кажется, отражаются все светодиодные лампы под потолком, как звёзды, — «могила светлячков». незнакомец проскальзывает в лифт первым и прижимается к стене в углу. он ниже марка на сантиметр или два и чуть уже в плечах — как ребёнок, но не ребёнок совсем. он пахнет розовым мылом: горьким и больше травяным, чем цветочным. он не похож на японца. он похож на скарлетт йоханссон в экранизации «призрака в доспехах» две тысячи семнадцатого года — такой же лишний и не похожий на мотоко кусанаги. марк нажимает на кнопку семнадцатого этажа и смотрит на незнакомца. он никуда не нажимает и только стоит у стены, вцепившись в пакет липкого риса и упаковку сливочного масла до побеления костяшек. лифт едет медленно и бесшумно, и марк старается не шуршать полиэтиленом. они оба выходят на семнадцатом этаже — случайность. марк достаёт карточку из кармана ветровки, пока безымянный незнакомец старается удержать пакет риса и масло в одной руке, чтобы выудить свою карточку из кармана розовых шорт. безымянный незнакомец — безымянный сосед из единственной жилой квартиры на этаже: открой окно, протяни руку вправо и постучи по мокрому стеклу, и он обязательно выглянет. марк хочет сказать ему что-нибудь просто из вежливости, но сосед скрывается за гипсокартоном, отделяющим его квартиру от студии марка, оставляя марка на лестничной клетке, выложенной кафелем, одного. еле уловимый аромат розового мыла мешается с запахом средства для мытья полов.—
марку двадцать, но гормоны царапаются членистоногими в желудке как у семнадцатилетнего. на дисплее телефона горит «22:28». на полке над разделочным столом у стены за барной стойкой стоят разноцветные коробки хлопьев. марк сидит на кафельном полу на сквозняке с ноутбуком на коленях, прислонившись к жёсткому дивану спиной. в комнате играет какой-то случайно включённый лоу-фай плейлист со spotify. мама написала марку sms о том, что они с отцом уже скучают. марк перечитывает сообщение, держа телефон левой нерабочей рукой, и отправляет эмодзи в виде розового сердца в ответ. в квартире пахнет стиральным порошком и почему-то кошачьим кормом. марк открывает один из веб-кам сайтов через incognito mode в браузере. ему двадцать, но гормоны царапаются в желудке как у семнадцатилетнего. марк листает популярные live-видео на главной странице и устало откидывает голову на жёсткий диван. все видео одинаковые. как хлопья, которые одинаковые на вкус, или как одинаково звучащие песни в плейлисте со spotify, или линии токийского метро: разноцветные на карте, но одинаково бесцветные в реальности. марк оттягивает бегунок сенсорной мыши вниз и читает имена моделей на английском, корейском и японском — они разноцветные в интернете, но бесцветные в жизни. марк слабо различает лица. к вечеру его глаза начинают болеть сильнее обычного. он просто хочет разрядиться, снять линзы и лечь спать, положив телефон с открытым sms-чатом с мамой на тумбочку, на которой стоит керамическая манэки-нэко. марк продолжает листать видео, пока плейлист со spotify играет песни в режиме shuffle. марк вздрагивает. сквозняк перебирает его вьющиеся из-за влаги волосы липкими мокрыми пальцами. это случайность, такая же, как сотни других случайностей. то, что университет токай сотрудничает с университетом британской колумбии в ванкувере, в котором марк учится, — случайность, и то, что безымянный незнакомец из супермаркета со стеклянной дверью и витринами, подсвеченными белым электрическим светом изнутри, живёт в соседних от марка апартаментах, — тоже случайность. и то, что безымянного соседа зовут haechan — или, во всяком случае, так его зовут на веб-кам сайте — тоже случайность. и то, что марк кликает на видео, в углу которого мигают надписи «streaming right now» и «127 viewers», просто из любопытства и желания убедиться, что это те же родинки и непривычно тёмная для японии кожа, и он не ошибается — тоже случайность. безымянный незнакомец сидит на полу комнаты своей студии за стеной из тонкого белого гипсокартона, в той же безразмерной белой футболке с выцветшим принтом и с пластырями на указательном пальце и под коленом — это точно он, веб-кам модель, сосед и незнакомец из супермаркета одновременно, марк убеждается, но видео не выключает. в живой чат сыпятся сообщения на корейском, английском и японском от пользователей с несоразмерным количеством цифр шесть и девять в никах. глаза начинают болеть сильнее обычного. марк скрывает живой чат. незнакомец просто читает присылаемые ему сообщения и улыбается. его улыбка какая-то детская и искренняя, такая, будто бы он улыбается после комплимента своему макияжу, а не комментариям от взрослых мужчин и женщин, который видят его, как случайное красивое тело в интернете. на белой стене за его спиной висит чёрный акустический поролон для звукоизоляции, а в углу комнаты стоит неоновая розовая лампа. незнакомец чуть наклоняется к камере и поправляет чёлку, смотря на своё отражение на экране. марк бросает короткий взгляд на стену своей комнаты. — у меня был хороший день, спасибо за вопрос, — незнакомец говорит по-корейски, и марк вздрагивает, как-то испуганно убавляя звук на ноутбуке. его голос высокий и словно не до конца сломавшийся. он смеётся и будто бы случайно спускает ткань безразмерной футболки с одного плеча, обнажая родинки на тёмной коже. — там, где я живу, сегодня весь день идёт дождь. он закончился только вечером, и я смог выбраться в супермаркет, — он ещё раз наклоняется к камере, читая комментарии из чата с ноутбука. в его комнате играет какая-то ненавязчивая музыка, которая мешается с лоу-фай плейлистом марка. марк закусывает губу и думает о том, что понятия не имеет, что делает. — а у вас как дела? незнакомец встаёт с пола. он всё ещё в розовых шортах и гольфах с принтом в виде бутылок молока. он на секунду пропадает с экрана, отходя куда-то в сторону, в которой, марк предполагает, находится кухня, и возвращается со стаканом молока в руках. на экране появляется иконка денежного перевода в пятьсот иен с подписью «купи себе зонтик, малыш». марк морщится. незнакомец улыбается и ставит молоко куда-то за ноутбук. — спасибо, спасибо, спасибо большое, — он садится обратно на кафельный пол и облизывает губы. они блестят от слюны. он старается сесть удобнее. — ладно, извините, что я так долго, — количество смотрящих трансляцию увеличивается до двухсот человек. — я сегодня какой-то несобранный. он извиняющеся закусывает губу, будто бы пытаясь сдержать улыбку, и его рука медленно скользит вверх по его ноге в пластырях с хеллоу китти. марк оборачивается, будто бы проверяя, что кроме него в комнате никого нет. с пола сквозь щель между открытой дверью в спальню и косяком у стены видно манэки-нэко, стоящую на тумбочке у кровати. рука незнакомца на экране, за стеной, аккуратно ныряет под ткань его розовых шорт. он прикрывает глаза с блестящими тенями под нижними веками и медленно и шумно выдыхает. марк зачем-то открывает чат, сообщения в котором появляются с завидной частотой, и снова закрывает его. незнакомец свободной рукой тянется к камере, аккуратно передвигая её ближе к себе и чуть наклоняя. он продолжает гладить себя где-то под тканью одежды и закусывает губу. марк почему-то думает о том, что он подсмотрел это в «близости» с натали портман: в той сцене, где она смотрит в объектив камеры долгим и чувственным взглядом из-под чёлки розового парика. с губ незнакомца срывается первый тихий стон, и марк теряется в переводе — билл мюррей и скарлетт йоханссон одновременно. незнакомец стягивает шорты, не развязывая шнурка, резинкой поддерживающего розовую ткань на талии. марк думает о том, что парень за стеной всё же совсем не ребёнок: родинки на бёдрах можно соединить в созвездия. марк закрывает глаза и мысленно считает до десяти на английском. потом на корейском. потом на японском, но запинается на семи, и открывает глаза. незнакомец гладит себя через ткань боксеров и не снимает футболку. на экране появляется две иконки денежных переводов одновременно. незнакомец на них никак не реагирует. японские бабочки-скаты, комары, осы, пауки-сенокосцы и пчёлы в желудке марка царапаются и щекочут кожу изнутри. марк переставляет ноутбук с коленей на пол и снова замечает манэки-нэко, осуждающе смотрящую из спальни, боковым зрением. незнакомец на экране старается принять более удобное положение, расставляет ноги чуть шире, потягивается и выгибается в спине. второй тихий стон — не то болезненный, не то одобрительный. марк расстёгивает пуговицу на своих узких брюках, и чувствует как замёрзшие из-за сквозняка пальцы его не слушаются. незнакомец, который уже кажется марку знакомым до интимности, откидывает голову назад, будто бы разминая шею, и завитки отросших и давно нестриженных тёмных русых волос касаются его шеи. он стонет ещё раз, уже громче, и марку кажется, что его стон — часть случайной играющей песни из лоу-фай плейлиста со spotify. кто-то переводит незнакомцу ещё пятьсот иен, и, он, кажется, замечает это из-под прикрытых век, и улыбается уже не по-детски искренне, а как-то хитро и пугающе. у марка холодные пальцы. мурашки стекают по позвоночнику как холодная дождевая вода по стеклу. марк будто бы в бреду, с температурой в тридцать восемь и восемь, но он не болен — просто не знает, что делает. точнее, знает, и ему даже почти не стыдно. незнакомец на экране становится неожиданно громким и нуждающимся, каким-то скулящим и гибким, будто бы сделанным из разогретого в руках пластилина цвета шоколадного соевого молока. он дразняще приподнимает ткань безразмерной белой футболки с выцветшим принтом, но тут же её опускает. марку кажется, что бесконечные «ах», срывающиеся с его губ, доносятся не из динамиков его ноутбука, а из-за стены из тонкого белого гипсокартона. марк откидывает голову на сидение жёсткого дивана и старается не издавать ни одного звука. у незнакомца закрыты глаза — открыт рот, мало одежды — много одежды, и всё это одновременно, разноцветно и бесцветно, как токио. свет за его спиной неоновый и розовый в лучших традициях японского порно, и марк думает, что, технически, это и есть японское порно. незнакомец медленно встаёт на колени, и его лица уже не видно. марк теряется без родинки на скуле, на которую смотрит, опускает взгляд ниже, тут же зажмуривается и почему-то думает, о том что его сосед купил пакет липкого риса, упаковку сливочного масла и жвачку без сахара в супермаркете. ему не нужен сахар — он сам жжёный сахар и всё то приторно сладкое и заставляющее слюну во рту густеть. марк всё же издаёт какой-то странный гортанный звук и надеется, что манэки-нэко на тумбочке его не услышала. ещё два денежных перевода на экране, и незнакомец кончает, несдержанно вскрикивая и пачкая белье и ткань белой футболки с выцветшим принтом. марк только в розовом неоновом свете разбирает стёршуюся надпись «save the bees» на его футболке. марк чувствует себя пчелой, которую нужно спасти. он зажмуривается и пачкает брюки вслед за парнем за стеной, мысленно ругая себя, пока незнакомец на экране вытирает пальцы бумажными салфетками и делает глоток молока из стеклянного стакана. марк вспоминает, как будет «семь» по-японски, и как-то испуганно порывисто закрывает ноутбук. манэки-нэко из спальни смотрит осуждающе.—
марк засыпает на жёстком диване в комнате после короткого душа со включённым телевизором — почти asmr, которое никогда не закончится, только если внезапно во всём мире не отключат кабельное телевидение. на экране телефона горит электрически белое «00:34», когда юта звонит, заставляя марка проснуться и почувствовать боль в позвоночнике из-за сна на жёстком диване. — скажи, что это не ты. — чего? — марк прижимает телефон к уху и щурится. из-за окна в комнату бьёт неоновый свет, оставляющий химические ожоги на коже. — хён? — я понимаю, что это не ты, конечно, прости, но, — юта где-то на другом конце провода звучит нервно. — ты спал? — я спал. — включи новости, — марк ищет пульт где-то под диваном. юта в помехах вздыхает где-то на ночной улице шибуи. — а что случилось? — да так, — марк наконец находит пульт и перелистывает японских эквивалент animal planet на канал с новостями. — тут нам изуродованную девушку привезли буквально минут десять назад. она с вечерней смены возвращалась, но до дома, видимо, так и не дошла. её нашли совсем недалеко от конечной гиндзы. марк щурится и всматривается в экран в помехах: журналистская съёмка, сделанная чьими-то трясущимися руками, жёлтые ленты, мокрый асфальт, полицейские, звуки сирен и женское тело на тротуаре с замазанным для конфиденциальности лицом. марк прижимает ладонь ко рту. некоторые розовые пряди девушки испачканы кровью. — ты там жив? — марк чувствует рвотный позыв и думает о том, что не ел ничего с холодного завтрака, который ему дали в самолёте «ванкувер-токио». — марк? — ага, — марк испуганно выключает телевизор, и в комнате как-то внезапно становится темно. — я жив. мне так жаль. — всё окей, мы разберёмся, — из динамиков слышны чужие голоса, и юта говорит чуть быстрее. — обязательно найдём того, кто это сделал, не переживай. прости, что разбудил. попробуй уснуть, ладно? марк кивает и забывает, что юта его не видит. раздаются короткие гудки, и марк откладывает телефон на жёсткий диван. он думает о розовых волосах и потрескавшемся чёрном лаке. в комнате непривычно оглушительно тихо. марк не знает, что делает.