—
после университета марк заглядывает в участок. по дороге от метро заскакивает в какой-то продуктовый и покупает юте фруктовые сэндвичи. марк ждёт в холле на первом этаже рядом со стойкой регистрации и ловит на себе короткие взгляды секретарши, которая не понимает, как парня в худи с принтом «моей геройской академии» пустили в участок. в холле люди в форме ходят по скользкому кафельному полу, отдают друг другу отчёты судебно-медицинских экспертов и наливают кофе из дребезжащего автомата в пластмассовые стаканчики. настенные часы показывают шесть часов тридцать восемь минут. секундная стрелка медленно ползёт по кругу, как сонная муха по тарелке, на которой остался липкий мёд. марк сидит на жёсткой скамейке, какие обычно ставят в коридорах поликлиник, адвокатских бюро и судов, и рассматривает носки своих ботинок. — марк, — юта падает на сидение рядом. — прости, не сразу увидел твоё сообщение. у нас тут работы выше крыши, — его белая рубашка расстёгнута на верхнюю пуговицу. — ты как? — как обычно, — марк протягивает ему упаковку сэндвичей с клубникой и молочным кремом. юта благодарно кивает. — а ты? — хочу напиться до потери памяти, — марку кажется, что юта шутит, но лицо его выглядит максимально серьёзно. — я думал, полицейские типа, — марк рисует в воздухе неопределённую фигуру руками, будто бы пытаясь показать, какими должны быть полицейские. — хорошие парни. — мне мёртвую девушку посреди ночи привезли, — юта открывает упаковку с сэндвичами и пачкает пальцы кремом. — с перерезанным горлом. в таких ситуациях помочь может только алкоголь, даже если ты хороший парень, — на его лоб спадает почти белая прядь. — только ты меня не слушай. пить плохо. они молчат. юта ест сэндвич, вытянув ноги в лакированных туфлях на скользкий кафельный пол. люди в форме кивают ему, проходя мимо, и он кивает им в ответ, совсем не как настоящий полицейский. за стойку регистрации каждые двадцать секунд поступают телефонные звонки, и секретарша, продолжающая бросать на марка короткие подозрительные взгляды, перенаправляет их куда-то в другие отделы. — как думаешь, это может быть серийный убийца? юта шумно вздыхает и откидывает голову назад. — предположить, что это серийный убийца, можно будет только тогда, когда произойдёт второе убийство, — юта жуёт сэндвич и задумчиво смотрит куда-то сквозь бегущую строку на информационном экране, висящем на стене в холле. — а мы ведь этого не хотим, да? — марк зачем-то кивает, хотя юта на него даже не смотрит. он разминает шею — суставы громко щёлкают — застёгивает верхнюю пуговицу на рубашке и наклоняется к марку ближе, понижая голос. — но лично я думаю, что это серийник. у неё ничего не забрали. не изнасиловали. убийство будто бы ритуальное или совершённое из любопытства. кто бы это ни сделал, у него был план. убийство похоже на дзигай, но в то же время оно анатомически точное, крови почти не было. теория об умышленном убийстве в процессе ограбления могла бы сработать, если бы у неё что-нибудь украли и не убили бы так искусно, — юта выпрямляется и кивает мимо проходящей женщине в форме. — я не психолог, но я уверен, что когда тебе перерезают горло со спины, ты это замечаешь и сопротивляешься. даже если убийца молниеносный и бесшумный. экспертиза не выявила следов хлороформа или других химикатов, из-за которых девушка могла бы потерять сознание. убийца сделал это у неё на глазах, никаких признаков борьбы со стороны жертвы. может, она его знала. может, просто не думала, что он представляет для неё опасность. но, тем не менее, — юта выбрасывает упаковку из-под фруктовых сэндвичей в ближайшее мусорное ведро, попадая в него с расстояния почти в семь метров. — для человека, который убил другого так мастерски, он выбрал неподходящую жертву. токио — ночной город, её тело нашли в этом переулке между жилыми домами через пять минут после наступления смерти, а опознали меньше, чем через час. я уверен, он мог бы убить любого, но почему-то выбрал девушку с розовыми волосами. это ярко. эпатажно. привлекает к себе внимание. это выглядит как высказывание, только против чего? — юта сдувает сожжённую дешёвым осветителем прядь волос со лба. — хотя, у меня есть предположение. само напрашивается. когда нам только привезли её тело, сами того не осознавая, медики и полицейские высказали эту теорию: жертва такая яркая с этими своими розовыми волосами, она привлекает к себе внимание, она напрашивалась на то, чтобы её убили. обвинение жертвы, конечно. это классика. но, в таком случае, убийца высказывается против или за него? — в зрачках юты отражается свет электрических ламп. он молчит и задумчиво рассматривает носы своих лакированных туфель. — ну, или убийца просто глупый и не умеет играть по правилам. чем более жертва привлекает внимания — тем больше вероятность того, что тебя поймают, — юта смотрит на марка и слабо улыбается. — в общем, как бы там ни было, думаю, в шибуе завёлся демон-самурай или тед банди без либидо, так что, по ночам один не гуляй. но мне такого говорить нельзя. по официальным данным, её убили в процессе ограбления, да, марк? — марк снова кивает. слабая улыбка юты становится шире. — как в университете дела? он выглядит на удивление расслабленным: то ли, из-за съеденных сэндвичей с клубникой и молочным кремом, то ли из-за разговора о таинственном ночном убийстве. марк думает о «токийском гуле» и джузо сузуя, и по его позвоночнику пробегают липкие мурашки. — нормально, наверное, — марк прячет пальцы в рукавах худи. — ну, в смысле, никто меня в токай не замечает, и мне комфортно. я не люблю, когда на меня смотрят. а так я будто бы призрак. — иногда хорошо быть призраком, — юта снова смотрит куда-то сквозь стену. марк видит своё отражение в его зрачках. — когда на тебя не смотрят, меньше вероятность того, что тебя убьют где-нибудь в ночном токио.—
марк ест хлопья, сидя на полу комнаты, и думает о том, что так и не купил куртку. ветровка висит на крючке в коридоре. ноутбук на кафеле мигает случайной включённой серией «гостевого клуба лицея оран». марк не любит сёдзё-аниме как жанр, но использует его как терапию. хлопья с кусочками сушёной клубники на вкус как любые другие хлопья. марк дёргает шнурки худи с принтом «моей геройской академии», затягивая резинку капюшона у шеи, и облизывает обветренные губы. за окном с опущенными жалюзи дождь стучит по металлическим карнизам. марк хочет открыть форточку и покурить, но в сознании красным баннером горят мамины слова о бродящем в японии вирусе. марк ставит глубокую тарелку с плавающими в соевом молоке редкими хлопьями на кафель и закрывает вкладку с аниме. харухи фудзиока так и не договаривает свою реплику. честно, марку кажется, что внутри него живёт кто-то совсем ему непонятный: не то паразит, не то призрак марка из прошлого, который марка из настоящего как минимум осуждает или презирает, как максимум. марк открывает вкладку в incognito mode и чувствует себя карпом кои, случайно выпрыгнувшим из аквариума. во рту становится неприятно сухо. в углу экрана ноутбука горит белое «21:04». донхёк только запускает трансляцию в квартире за стеной из тонкого белого гипсокартона и возится с камерой. смотрящих видео всего девять, но кто-то из них уже успел перевести донхёку двести иен. он улыбается, пока переставляет ноутбук с пола на тумбочку в комнате, освещённой розовой неоновой лампой. на нём свободная цветочная рубашка на несколько размеров больше необходимого, и блеск на губах. марк перебирается с пола на жёсткий диван и ставит ноутбук на колени. — привет, привет, — донхёк наконец отползает от камеры по кафельному полу и подтягивает колени к груди. он в узких чёрных брюках, в тех же, в которых был, когда столкнулся с марком на лестничной клетке. — как вы? — зрителей трансляции становится заметно больше, и в чате появляются новые сообщения. марк старается их игнорировать. — у меня тоже всё в порядке, — донхёк тянется куда-то за камеру и достаёт упаковку сливочного мороженого с коричневым сахаром. глянцевая обёртка покрыта капельками конденсата после долгого нахождения в морозильной камере. — в месте, где я учусь, всё окей. мои друзья тоже в порядке, — он пытается открыть упаковку со стороны палочки и высовывает изо рта кончик языка. марк старается не улыбаться. — ко мне на этаж наконец-то кто-то заселился, кстати, — донхёк наконец избавляется от обёртки и кидает её куда-то на пол. марк прибавляет громкость видео на ноутбуке. — я весь год жил один, а тут у меня появился сосед, — донхёк с неподдельным интересом рассматривает мороженое на расстоянии вытянутой руки, будто бы это самая необычная вещь, которую он когда-либо видел. — он миленький, кстати, — смеётся донхёк и подмигивает камере. марк чувствует, как его ладони становятся липкими от пота. — ладно, в общем, сегодня день сладкого, — донхёк подносит мороженое к губам и улыбается совсем не детской улыбкой. — я знаю, мне надо следить за фигурой, и всё такое, но я же могу себя побаловать, да? марк чувствует, как краснеет. ему хочется спрятать лицо в ладонях, но он боится, что керамическая манэки-нэко на тумбочке в спальне посчитает его ещё более жалким, чем он есть на самом деле. донхёк ещё ничего не делает, но в животе марка уже царапаются насекомые, из-за которых кажется, что в неоново-бирюзовой студии не хватает воздуха, а брюки узкие до боли и стонов в гладкую обивку жёсткого дивана, за которые марку стыдно. за опущенными жалюзи мигают неоновые вывески круглосуточных супермаркетов и dvd-прокатов. в квартире пахнет стиральным порошком и почему-то кошачьим кормом. донхёк проводит по замёрзшим сливкам языком и прикрывает глаза. живой чат заполняется сообщениями вроде «сладкое для самого сладкого», и марк старается их не читать. донхёк открывает глаза и смотрит прямо в объектив, куда-то внутрь, тягучим как мёд взглядом, и марк в этом мёде застревает, как муха. карие глаза донхёка подведены чёрным карандашом, а под нижними веками искрятся блёстки, похожие на слёзы из золота. марк думает, что капризный ребёнок в рубашке не по размеру, флиртующий и улыбающийся хитро и пугающе, совсем не похож на парня в нелепой куртке, нажимающего на кнопку вызова лифта несколько раз подряд и делающего комплимент чьему-то худи с принтом «моей геройской академии». донхёк за стеной из гипсокартона обхватывает мороженое губами, и марк гадает, какой донхёк — тот, которого он видит на экране, или тот, с которым он столкнулся на лестничной клетке семнадцатого этажа, — настоящий. он откусывает кусочек мороженого и вздрагивает от внезапного холода. марк даже в розовом неоновом свете видит мурашки на его коже цвета шоколадного соевого молока: жжёный сахар, вяжущий язык. — оно такое холодное, — он смеётся и расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке, будто бы от этого станет теплее. — у меня в квартире тоже холодно. кто-то из вас мог бы приехать и согреть меня, — он облизывает губы. марк почему-то думает, что его блеск на вкус одновременно сладкий и горький, как розы. — мне так одиноко, знаете? — он говорит это, улыбаясь, но марк замечает горечь в его взгляде даже через экран ноутбука, на котором появляется иконка денежного перевода с подписью «не грусти, малыш». — я малыш, — он слабо улыбается, расстёгивает ещё одну пуговицу на рубашке и откладывает мороженое на блюдце, стоящее где-то на тумбочке за экраном ноутбука. — ладно, простите, я снова отвлекаюсь на всё подряд. он встаёт на колени и звякает застёжкой на брюках. на чёрной ткани чуть выше колена виден след какой-то жёлтой краски: акрила или гуаши. марк перекладывает ноутбук на сидение жёсткого дивана. лицо донхёка пропадает с экрана. марк видит его ключицы и родинки на шее. он стягивает брюки до коленей и садится обратно на пол. его привычка закусывать губу кажется марку ненастоящей и наигранной: он же не делает так в реальности. скорее всего, он пользуется гигиенической помадой и расстраивается, когда губы шелушатся из-за того, что он облизывает их слишком часто. донхёк гладит себя сквозь ткань белья, и рубашка, сползающая с плеча, обнажает его ключицы ещё сильнее. марк смотрит и ничего не делает, так, словно это сёдзё-аниме — терапия. честно, у него просто нет сил. честно, он просто не знает, что делать со всеми этими насекомыми, царапающимися в желудке. донхёк толкается в свою тёплую и влажную ладонь и хнычет где-то за стеной из тонкого белого гипсокартона. он делает это каждый день, и марк мысленно пытается посчитать его средний доход. получается не слишком много: должно хватать на обучение, рис и сливочное мороженое с коричневым сахаром. марк подтягивает к себе ноги и обнимает колени. глубокая тарелка с хлопьями с кусочками сушёной клубники в соевом молоке стоит на кафеле. на экране появляется уведомление о денежном переводе в семь тысяч иен. «малыш, ты мог бы стонать моё имя, знаешь?» звучит совсем не как предположение, скорее, как приказ. высказанное желание, которое должно быть удовлетворено, просто потому что к нему прикреплены семь тысяч иен. донхёк читает сообщение из-под прикрытых век в слезах из золота и слабо улыбается. марк почему-то надеется, что донхёк просто проигнорирует сообщение: может, потому что эмоционально привязывается к веб-кам моделям, из-за которых кончает больше одного раза. но донхёк сообщение не игнорирует и стонет чьё-то имя за семь тысяч иен. как только сочетание звуков из ника того, кто сделал денежный перевод, срывается с его губ, марк выключает трансляцию и встаёт с дивана, как-то порывисто и раздражённо. он убирает тарелку с хлопьями с пола и выливает остатки соевого молока в раковину. марк из тех людей, которые не могут смотреть порно, потому что знают, что люди в нём не любят друг друга по-настоящему. за стеной из гипсокартона донхёк продолжает медленно расстёгивать пуговицы на цветочной рубашке на несколько размеров больше необходимого. марк достаёт пачку сигарет из кармана ветровки, висящей на крючке в коридоре. его пальцы почему-то дрожат. в квартире неоново-бирюзово и фиолетово, и марк чувствует себя карпом кои в аквариуме.—
донхёк стучит в дверь студии марка меньше, чем через пятнадцать минут. марк вздрагивает, сидя на жёстком диване и автоматически переключая каналы на японском кабельном. у него хватает сил на то, чтобы досмотреть эпизод «гостевого клуба лицея оран», но он длится недолго, поэтому, чтобы заполнить тишину чем-то, кроме стука дождя по карнизам и жужжания насекомых в желудке, он включает телевизор. японский эквивалент animal planet показывает видео-инструкцию по дойке овец, и марк не может смотреть его дольше минуты. на канале с новостями всё ещё показывают фотографии девушки с розовыми волосами и интервью с полицейскими и следователями. марк листает каналы, пока не натыкается на «вечер миядзаки». донхёк стоит на лестничной клетке, выложенной кафелем, в какой-то растянутой футболке, чёрной и настолько большой, что не видно, в шортах он или нет, с махровым полотенцем и нераскрытой упаковкой розового мыла в руках. марк открывает дверь, даже не взглянув в глазок, и смотрит на донхёка как-то растерянно. он всё ещё мысленно раздражён из-за чьего-то им произнесённого имени и сам не понимает, почему так себя чувствует. насекомые в животе начинают царапаться сильнее обычного. — привет, я разбудил? — марк качает головой. вьющаяся чёрная прядь спадает на его лоб. — знаю, звучит очень-очень глупо, но я не заплатил за горячую воду в этом месяце и забыл поставить воду нагреваться сегодня, а мне очень нужно в душ, поэтому, — донхёк в тяжёлых ботинках с разноцветными шнурками на босую ногу стоит на холодном белом кафельном полу, как девочка из аниме. — я мог бы принять его у тебя? честно, я недолго, мне просто реально надо. марк видит блестящие влажные следы на внутренней стороне его бёдер чуть выше коленей, не до конца стёртые бумажными салфетками, и думает, что ему правда «реально» надо. марк открывает дверь шире и донхёк благодарно ему улыбается. от него пахнет потом, розовым мылом и чьим-то именем, слетающим с искрящихся из-за слюны и непигментированного блеска губ. — спасибо, марк, — он проскальзывает в студию. его взгляд одновременно и извиняющийся, и по-детски наглый. — ты добрый. на экране маленького телевизора в углу комнаты тихиро огино уносят призраки. — ванная в спальне, дверь слева, — марк видит край тканевых зелёных шорт под подолом футболки донхёка и старается не смотреть на его голые ноги в созвездиях родинок. — тебе нужно что-нибудь? гель для душа? запасная футболка? я не знаю. — нет, нет, спасибо, — он дёргает ручку двери в спальню и оборачивается через плечо. — ещё раз прости. я правда быстро. — не торопись, — хмыкает марк и запускает пальцы в спутанные волосы. донхёк скрывается за дверью с махровым полотенцем и нераскрытой упаковкой розового мыла в руках. марк мысленно считает до десяти на английском. мухи в желудке жужжат непривычно громко. марк слышит, как вода в ванной стеклом разбивается о керамическое покрытие пола в душе. марк мысленно пересчитывает средний доход донхёка от веб-кам моделинга. получается не слишком много: на оплату счетов может не хватить, если он учится в университете платно. марк бессильно падает на гладкую обивку жёсткого дивана и закрывает глаза. донхёк в его душе. меньше, чем за стеной в акустическом поролоне, близко, почти как манэки-нэко на тумбочке в спальне, только за ещё одними дверьми. дышащий, с тёплыми и влажными ладонями, непривычно тёмной для японии кожей, не картинка с экрана, а человек, парень, кто-то, кто покупает рис и сливочное масло в супермаркете и ест мороженое с коричневым сахаром. марк проводит ладонью по лицу и шумно выдыхает. тихиро огино на экране телевизора беззвучно открывает рот, как рыба, случайно выпрыгнувшая из аквариума. марк думает о том, чтобы включить звук, чтобы донхёк в душе не думал, что марк сидит и слушает только его, но марк сидит, слушает только его и звук не включает. пульт лежит где-то на холодном кафельном полу. марк думает о том, что теперь его ванная будет пахнуть розами. марк списывает насекомых в желудке и световое загрязнение в голове на пляшущие каждой весной гормоны и долгое отсутствие у себя отношений: последний раз он встречался с кем-то в выпускном классе старшей школы. одиночество в незнакомой стране, незнакомом городе, незнакомом районе, незнакомой квартире, в которой пахнет стиральным порошком и почему-то кошачьим кормом, ощущается сильнее обычного. в канаде такого не было. в токио марку кажется, что никого рядом нет, а люди вокруг — это голограммы из «бегущего по лезвию», призраки в доспехах, киборги, роботы, андроиды, красивые картинки, подсвеченные неоном. марк откидывает голову на спинку дивана. по потолку и люстре-вентилятору ползают бирюзовые и фиолетовые полосы. донхёк выходит из ванной через семь минут в той же растянутой чёрной футболке и зелёных шортах, с махровым полотенцем в мокрых пятнах, без макияжа и босиком. его мокрые тёмные русые волосы липнут ко лбу, и он старается убрать пряди, колющие веки, пальцами. марк замечает шрамы от акне на линии его скул. — прости, — он комкает полотенце в руках. капли с завитков его волос у шеи стекают на ткань чёрной футболки и оставляют мокрые следы. — больше такого не повторится, честно. — да ладно, — марк встаёт с дивана и почему-то чувствует себя так, будто бы приглашает кого-то на выпускной бал. — можешь приходить, когда захочешь. мне здесь одиноко. — понимаю, — он горько улыбается и сжимает полотенце в руках до побеления костяшек. — мне тоже. они молчат. стоят в двух метрах друга от друга и смотрят. мокрые волосы донхёка кажутся ещё темнее, чем есть на самом деле, и вьются у висков. марк в жёлтых шерстяных носках, которые связала ему мама. от донхёка пахнет розовым мылом. от марка пахнет сигаретами и ещё чем-то, что донхёку кажется знакомым: чем-то немного сладким и мужским, духами случайного важного мужчины, спешащего в офис в час пик, или дорогим кофе с мёдом и сливками. — ты голоден? — марк делает шаг в сторону барной стойки. — хочешь хлопья? у меня разные есть. я вообще хлопьевый энтузиаст. — я заметил, — донхёк по-детски искренне улыбается и смотрит на полку над раковиной, уставленную разноцветными коробками. — ещё в супермаркете, — он замолкает на минуту. марк запрыгивает на край кухонного стола. его ноги в жёлтых шерстяных носках не достают до пола. донхёк нервно играет с подолом растянутой чёрной футболки. — это же она была? — она? — девушка с розовыми волосами, — донхёк кусает щёку изнутри и рассматривает треснувшую плитку на холодном кафеле. — которую убили. она работала там, да? — да, кажется. — я подумал, что сошёл с ума, когда увидел, — донхёк проводит ладонью по мокрым волосам и не смотрит на марка. — когда увидел новости. но это же она, да? — да, — марк сжимает край стола пальцами. кажется, его лёгкие полностью заполняются запахом роз, которые колют органы шипами, но сразу же зализывают раны лепестками из шёлка. — либо это правда она, либо мы оба сумасшедшие. — точно, — донхёк улыбается и поднимает взгляд на марка. его карие глаза оставляют на коже химические ожоги и следы тягучего сладкого мёда. — мне кажется, я всегда ждал кого-то, чтобы окончательно сойти с ума.—
донхёк уходит только после того, как пробует lucky charms. марк убеждает его в том, что это вкуснее, чем мочи и дайфуку. донхёк ему, кажется, не верит, но всё равно соглашается попробовать. они говорят о чём-то отвлечённом: марк рассказывает про токай, не упоминая о том, что он здесь всего на три месяца, а донхёк говорит, что учится на дизайнера в частном университете аояма. донхёк переехал в японию из южной кореи и кроме этих двух стран нигде никогда не был. ему девятнадцать, он близнецы и не верит в астрологию, потому что «все говорят, что близнецы — мудаки, а это правда всего на девяносто девять процентов». марк смеётся и сидит на краю кухонного стола, пока донхёк пытается залезть на барную стойку. его колени все в синяках и родинках, и он смешно широко раскрывает глаза, когда слышит что-то интересное: например, то, что марк из ванкувера, или то, что ему всего двадцать. — я думал, ты старше. — я тоже думал, что ты старше. донхёк уходит, когда на экране ноутбука загорается «22:24». его тёмные русые волосы почти высыхают за это время. когда марк закрывает за ним дверь, ему кажется, что вся студия, его одежда и кожа пахнут розами. на барной стойке остаются две глубокие тарелки с остатками соевого молока и разноцветными разводами пищевого красителя lucky charms. пушистые гусеницы в животе превращаются в бабочек. марк снова хочет курить. он поднимает пульт с пола и зачем-то переключает «унесённых призраками» на канал с новостями. внизу экрана бегущей строкой ползёт надпись на японском. марк щурится. мобильный телефон в кармане худи вибрирует, оповещая о пришедшем сообщении. марк успевает разобрать отдельные слова на экране: «в районе шибуя», «тело», «ограбление». марк достаёт телефон из кармана. «включи новости» от юты. «включи новости» и четыре восклицательных знака. марк прибавляет громкость. диктор говорит на японском, путаясь в словах, но марк всё равно почему-то его понимает: новое ночное убийство в районе шибуя, в этот раз жертва — молодой парень, тело нашли семь минут назад, способ убийства тот же, жертва скончалась на месте. «это точно серийный убийца, я тебе клянусь. пожалуйста, сиди дома по ночам, ладно, марк?» — пишет юта и пропадает из online в kakaotalk. марк печатает «ладно» дрожащими пальцами и прячет телефон обратно в карман худи. ему кажется, что он рыба, случайно выпрыгнувшая из аквариума. ему катастрофически не хватает воздуха.