***
Покой Падме продлился недолго. Его опять нарушил С-3РО. — 3РО, я же просила: оставь меня… — Простите, госпожа, но пришел сенатор Органа и уверяет меня, что не уйдет, пока не поговорит с вами. Падме не сдержала усталого вздоха, больше похожего на стон. — Я не стану ни с кем говорить. — Я так и передал, госпожа, но он заявил, что будет ждать вас столько, сколько понадобится, — так он сказал. — Он… он один? — отчего-то спросила Падме. — Да, госпожа, но уверяет, что вы должны выслушать его и прочих ваших друзей. Падме задумалась. Ей по-прежнему не хотелось никого видеть, как и вновь погружаться в некогда столь увлекательный и ставший вдруг таким низменным и грязным мир политических игр. Но эти бесконечные прятки не доведут до добра. Лучше уж выслушать Бейла и прочих — и сразу дать понять, что на ее участие во всех дальнейших делах они могут не рассчитывать. — Хорошо, — медленно произнесла она. — Передай сенатору Органе, что я согласна принять его и прочих сегодня вечером. Время пусть назначают сами, я всегда дома. С-3РО умчался со всей возможной скоростью и через несколько минут вернулся с явным облегчением — и с вестью, что сенаторы прибудут сегодня вечером в шесть часов по стандартному времени. Пришлось вспомнить о давно привычной роли вежливой хозяйки. Падме велела С-3РО вытереть и без того безупречно сверкающую мебель, отправила служанок пополнить запасы еды и напитков, а сама пока занялась собой. На ее родине, Набу, внешнему виду придавалось немалое значение, и никакое горе, никакой траур не оправдали бы в глазах гостей небрежно одетую женщину. Падме глянула на себя в зеркало. За минувшие дни лицо исхудало так, что кожа обтянула скулы; глаза, обведенные темными кругами, тоже ввалились. От этого зрелища вновь набежали слезы: сразу вспомнилось, как она недавно заказывала себе новые наряды, надеясь порадовать мужа при встрече. Падме вытерла глаза, прошлась по лицу пуховкой. Пышные распущенные волосы слегка скрыли впалые щеки. Но наряд она выбрала самый простой, черный. Скорбное одеяние вдовы. Пока С-3РО и вернувшиеся служанки готовили скромное угощение, Падме размышляла, сидя на низком диване. Как подобрать нужные слова? Как вернее дать понять недавним друзьям и соратникам, что их пути навсегда разошлись с ее? «Да, мои милые», — мысленно сказала она, ощущая нежные движения детей, — «я ни на что и ни на кого не променяю вас. Вы — моя жизнь, самое дорогое, что у меня осталось». А потом пришла следующая мысль: надолго ли ее хватит? Не заскучает ли она вскоре, связанная домашними заботами и воспитанием малышей, не затоскует ли по давно привычному и любимому, хотя и нелегкому делу? На этот вопрос у Падме не находилось ответа. Да и стоило ли искать его непременно сейчас? Поживем — увидим. Важно думать о нынешнем, текущем моменте, или как там говорится у джедаев… Мысль о джедаях вдруг заставила Падме содрогнуться. Наверняка ее дети — дети Энакина — окажутся чувствительными к Силе. И что же ей делать тогда, когда к ней в дом заявятся вербовщики из Храма? Достанет ли сил стоять на своем, ибо она никогда, ни за что не согласится расстаться ни с одним из своих детей? «Я никому не отдам вас, мои маленькие». Падме ласково погладила округлившийся живот и ощутила изнутри едва слышные толчки — малыши отвечали ей. «Вы мои и только мои. Вашего отца уже не вернуть. Но вас у меня никто не отнимет». В таких размышлениях Падме ненадолго задремала; в последние дни она спала плохо, и теперь изможденное тело взяло свое. Ее разбудил С-3РО, сообщивший, что уже половина шестого. Падме встала, слегка поправила прическу и макияж. Зрелище в зеркале по-прежнему ужасало, но, по крайней мере, сойдет, чтобы достойно встретить гостей. Они пришли впятером; могли бы и больше, но, как решила Падме, прочие воздержались из деликатности. У каждого было свое воспитание и представление о приличиях, и, кроме того, остальные наверняка надеялись вскоре увидеть ее на заседаниях Сената — то есть там, где Падме хотелось оказаться меньше всего. Безупречно галантный, как всегда, Бейл Органа преподнес ей букет алдераанских лилий, таких душистых, что Падме захотелось зарыться в них лицом и хотя бы на миг поверить, что все это неправда и происходит с кем-то другим. Мон Мотма вежливо поинтересовалась ее здоровьем, а Чи Иеквай расцеловала ее в обе щеки. Тандра Доумея и Фэнг Зар выразили солидарность товарищам лишь учтивыми поклонами, и в их глазах Падме увидела затаенный интерес, слегка приправленный недоумением. Когда все расселись, С-3РО обнес гостей напитками по их вкусу, а потом весьма неохотно удалился, повинуясь знаку хозяйки. Сенаторы покосились на уходящего дроида, потом на широкий, открытый балкон гостиной. — Мы понимаем вашу растерянность, Падме, — заговорила Мон Мотма, — но вы выбрали крайне неудачное время для затворничества. Полагаю, вы знаете о том, что произошло. — Да, знаю, — ответила Падме и на миг почувствовала себя неуютно. Неловко поправила платье на животе. — Я потрясена случившимся не меньше, чем все, но, будь у меня что сказать, я бы не молчала. — Мало где можно говорить на подобные темы, — вступил в беседу сенатор-куаррен Доумея, его лицевые щупальца нервно шевелились, — но здесь я скажу: что-то не так. Что-то не сходится. Зачем было Гривусу похищать Палпатина, если он планировал потом убить его? Или же ставим вопрос наоборот: зачем было убивать похищенного заложника без предъявления каких-либо требований? — И зачем было отступать? — подхватил Фэнг Зар. — Эти вопросы можно продолжать до бесконечности, Тандра, но ответов на них нам не отыскать. Все это кажется бессмысленным… — Да, бессмысленным, как три года непрерывных убийств и террора, — жестковато бросил Органа. — Но вы правы: в этой войне смысла не было и нет. — Просто ваша миролюбивая натура, Бейл, не выносит никаких конфликтов, — обронила Чи Иеквай своим нежным голосом. — Да, и это учитывая то, как мне приходится сражаться в Сенате словом, а порой и в космосе бластером! — Алдераанский сенатор казался воплощением чего угодно, но не мира и спокойствия. — Нам всем предстоит еще немало сражений, — произнесла Мон Мотма, и ее слова как будто притушили разгорающееся пламя возмущения. — Но теперь нам решать, как и где мы станем вести их. Поэтому мы и пришли к вам, Падме, — не столько для того, чтобы поговорить свободно, сколько для того, чтобы убедить вас вернуться. — Вернуться… в Сенат? — От одной только мысли Падме сделалось дурно. Она представила себе, какие яростные дебаты велись под широким куполом сенатский палаты в последние дни. Нет, сделаться частью всего этого, позволить потоку властолюбия и корысти увлечь себя теперь, когда сердце ее разбито… Ни за что. Собеседники молча взирали на нее в ожидании ответа. Падме глубоко вздохнула, ощутила мягкий толчок под ложечку. «Тише, тише. Не бойтесь, маленькие, мама не уступит». — Я все понимаю, — медленно проговорила она. — И то, что произошло, поразило меня не меньше, чем вас. — «Знали бы вы, насколько больше… Ах, Энакин!» Падме быстро сморгнула упрямые слезы. — Но поверьте, у меня на самом деле нет сил и здоровья, чтобы вести борьбу в Сенате. Недавнее нападение потрясло меня… Мон, Бейл, вы же были там, со мной… — Я до сих пор не могу забыть, как отважно вы отстреливались от дроидов, Падме, — улыбнулась Мон Мотма. — И я ни за что не поверю в то, что вас вообще можно испугать. — Вы нужны нам, сенатор Амидала, — твердо произнес Фэнг Зар. Доумея мигнул темными глазами, а Чи Иеквай уставилась на Падме чуть ли не умоляюще. — Грядут выборы нового канцлера, и мы, разумеется, не можем молчать. Мы выдвинули Мон Мотму на этот пост, и она любезно согласилась стать нашим кандидатом. — О, поздравляю… — едва сумела пробормотать Падме, глядя на сенатора от сектора Бормеа. Сердце ее вдруг заколотилось сильнее, призывая в знакомый бой. Это ее война, ее арена, где она чувствует себя уверенно, где она знает правила, знает все подводные камни и течения. Где она нужна — нужна друзьям, нужна Республике. — Поздравлять особо не с чем, — суховато откликнулась Мон Мотма и переглянулась с товарищами. — Сейчас я не пожелала бы поста канцлера Республики даже злейшему врагу. Но кто-то должен это сделать, и я готова взяться… разумеется, при поддержке верных друзей и единомышленников. — И еще важнее, — подхватила Чи, встряхнув длинными серьгами, — увеличивать число этих единомышленников. И вы, Падме, — одна из тех, кому бы это прекрасно удалось. — Я благодарю всех вас за доверие, — голос Падме ощутимо дрожал, — но я не уверена, что смогу помочь вам в этом. — Отчего же? — Органа едва не подскочил с места. — Сколько я вас помню, вы всегда были ревностной сторонницей мира. А сейчас именно мир в галактике — наша первостепенная задача. Да, это будет нелегко; собственно, я до сих пор не понимаю, почему после убийства Палпатина сепаратисты не усилили атаку Корусанта, а отступили. Но, что бы ни послужило тому причиной, мы должны быть готовы к любому развитию событий. Конфедерация может продолжить свои нападения, как во Внешнем Кольце, так и в Центральных Мирах. Но до нас доходят сведения, что некоторые планеты Конфедерации сами истощены войной и желают заключить мир с Республикой. — И, если эти сведения верны, — продолжил Доумея, — понадобятся умелые дипломаты для разрешения споров и скорейшего возвращения сепаратистских планет в Республику. — К слову, последнего желают отнюдь не все, — указал Зар. — Многие планеты Конфедерации предпочли бы мир, но автономию от Республики. — Все эти вопросы можно выяснить лишь на переговорах, а не в боях, — вновь взял слово Органа. — Падме, сейчас не время молчать и прятаться. Я не знаю, что заставило вас запереться дома и упорно игнорировать происходящее, а вы не желаете объяснять нам это. Ваше право. Но, прошу вас — мы все просим вас — подумайте. Подумайте, пока это возможно. — Я… — Падме обвела взглядом своих гостей, и сердце ее вновь кольнула жалость и сожаление. Наверное, они правы. Она не может молчать. — Я обещаю вам подумать… но прошу дать мне время. — Мы дадим вам время, дорогая, — мягко откликнулась Мон Мотма. — Но даст ли его всем нам война и галактика? — И было бы любопытно узнать, — заметил Фэнг Зар, — что думает по этому поводу Совет джедаев. — Завтра мы узнаем об этом из их собственных уст, — ответила Мон Мотма. — Но, думаю, они сейчас тоже потрясены. Понести такую страшную потерю! Все молча кивнули, соглашаясь. Собственно, весть о гибели Палпатина и джедаев на борту «Незримой длани» показалась многим невероятной именно из-за того, что речь шла о знаменитом Герое без страха. — Жаль Скайуокера, — вздохнула Чи. — Хотя мастер Кеноби был мне симпатичнее. Не люблю слишком горячих голов. И вообще, мне больше нравятся зрелые мужчины… Падме поняла, что сейчас расплачется. Нет, никто и никогда не сможет понять ее горе, ее потерю. Для всех них Энакин был всего лишь одним из генералов республиканской армии, пусть сильным, дерзким, хитроумным, удачливым, но одним из сотен других. Вправе ли она поведать им о природе своих чувств к нему? И нужно ли это? Она подняла голову и вдруг заметила устремленный на нее пристальный взгляд голубых глаз Мон Мотмы. Даже слишком пристальный. Нет, так нельзя, она совсем разучилась держать себя в руках. Падме вспомнила свой многолетний политический опыт, и на лице ее вновь появилась маска вежливого внимания. — Что ж, — сказала Мон Мотма вполне будничным голосом, — спасибо за то, что выслушали нас, Падме. Думайте столько, сколько вам угодно, но помните, что времени не так уж много. И если передумаете, звоните в любое время и любому из нас. Гости поднялись и начали прощаться. Падме проводила их до посадочной площадки, и вдруг Мон Мотма остановилась. — Вы поезжайте, — сказала она остальным сенаторам, — а я немного задержусь. Мне нужно спросить сенатора Амидалу кое о чем важном. — Мне это не нравится, Мон, — возразил Органа. — Тебе не следует так подвергать себя опасности. Оппозиция… — Мы все в опасности, Бейл, разве нет? — Сенатор-чандриланка оглядела товарищей. — Поверь, я понимаю, что стоит на кону, и буду осторожна. Со мной ничего не случится. — Тогда, — Органа пожал ей руку, — да пребудет с тобой Сила, как говорят в Храме. Сенаторы забрались в свой спидер и улетели, затерявшись в сумеречных небесах Корусанта, исчерченных золотистыми нитями воздушных транспортных линий. Падме обернулась к последней гостье. — Что-то случилось, сенатор? — Давай-ка без церемоний, Падме, — улыбнулась Мон Мотма и взяла ее за руки. — Я хочу попросить у тебя прощения — и от своего имени, и от имени наших друзей. Мы должны были догадаться раньше. — О чем ты? — Падме застыла, чувствуя, как немеют руки и кружится голова. — О тебе и о джедае Энакине Скайуокере, — ответила чандриланка. — О слухах и некоторых чересчур любопытных журналистах Голосети. И, наконец, — взгляд ее скользнул по животу Падме, — о твоем положении, виновником которого… — Не надо. — Падме отвернулась, закрыла руками пылающее лицо. — Поверь, Мон, это не то, что ты думаешь… — Неважно, что я думаю. — Мон Мотма мягко развернула Падме к себе, приобняла. И та уткнулась ей в плечо, словно в подушку. — Важно, что теперь я тебя поняла. Поняла, какую боль мы тебе причинили сегодня своим визитом и своими разговорами. И как больно тебе было бы вернуться к своим обязанностям после того, что ты потеряла. — Он был моим мужем, понимаешь? — Падме подняла блестящее от слез лицо. — Мы поженились тайно… Если бы кто-то узнал, его бы выгнали из Ордена… а он так нужен… был нужен… — Успокойся. Лучше садись, вот так. — Мон Мотма усадила Падме на диван и махнула С-3РО, который неловко мялся в дверях, не зная, что предпринять. — А ты принеси своей хозяйке воды. Зубы Падме застучали о край стакана, но она все же сумела глотнуть воды. Кажется, стало немного легче. Сидящая рядом Мон Мотма глядела на нее с поистине материнским участием, хотя была всего на несколько лет старше. — Я тебя понимаю, Падме, — повторила она. — И ты права в том, что отказываешься; сейчас ты нужнее своему ребенку. Я осторожно поговорю с остальными, не разглашая твоей тайны. Можешь не беспокоиться, больше тебя никто не потревожит. — Я боюсь… — Падме вновь глотнула, слегка закашлялась. — Боюсь подвести вас… Все так трудно… — Трудно, но мы справимся. И не стоит забывать про Орден джедаев. Надеюсь, они нас поддержат. — Мон… по поводу переговоров о мире… Неужели это правда? — Пока на уровне слухов, но мы работаем над этим. Ты же знаешь, любой из нас отдал бы все, лишь бы это оказалось правдой. Но тебе сейчас не до того… — Нет, я правда готова подумать. Энакин сражался и отдал жизнь за мир в галактике. Могу ли я сделать меньше? Разве что… — Падме опустила глаза на свой живот. — В первую очередь думай о нем, — улыбнулась Мон Мотма. — А ему нужна мать, а не сенатор. Но, если здоровье позволит, возвращайся. Мы все ждем тебя. — Спасибо. — Падме сердечно обняла гостью и вновь проводила до площадки. — Только на чем же ты теперь уедешь? — Поймаю такси — а что здесь такого? — Но Бейл же говорил… — Я не думаю, что все так страшно, Падме. Не волнуйся, все будет хорошо. И если захочешь поговорить — просто так, не о политике — звони, я найду время для тебя. — Спасибо. — Падме смотрела вслед улетающему прочь воздушному такси и чувствовала, как на душе становится теплее: не легче, но теплее. Дети под сердцем вновь заворочались; играют они там или ссорятся? Мысль вызвала улыбку со слабой примесью горечи. Как был бы счастлив и горд Энакин, если бы видел ее сейчас!***
Выстрелы прозвучали неожиданно. Таксист-дурос вскрикнул и едва не ушел в пике. Мон Мотма успела нырнуть под переднюю панель спидера, мельком заметив боковым зрением, откуда стреляли. Потрепанный RZ-27 от Синара не отставал от них, за тонированными экранами угадывалось движение. Трое точно, возможно, и больше. Кажется, они собираются продолжать огонь. — Давай туда! — Сенатор схватила перепуганного таксиста за узкое плечо и указала на боковую линию, не столь оживленную. — Быстрее! Дрожащие сине-зеленые руки таксиста дернули штурвал. Спидер ускорился. Мон Мотма оглянулась: преследователи и не думали отставать. Один из них привстал на сидении — стройная фигура в темной пластоидной броне и шлеме — и вытянул руку в ее сторону. Сенатор вновь отпрянула, но целились, увы, не в нее. Дурос слабо дернулся и рухнул всем телом на штурвал, разжимая руки. Из его голого затылка торчала короткая стрелка с металлическим оперением. Некогда было думать, мертв он или нет. Мон Мотма отпихнула обмякшее тело в сторону и схватилась за штурвал. Ей с трудом удалось разминуться с огромным грузовым спидером и еще с двумя гравициклами. Послышались сердитые гудки и ругань. «Не лучшее начало предвыборной кампании», — подумала Мон Мотма, даже сейчас не теряя присущей ей иронии. Но смеяться здесь и впрямь не над чем. После всего пережитого Корусанту не хватало только новой крупной аварии и множества жертв. Не говоря о том, как это испортит ее политический имидж. Нужно срочно садиться, Мон Мотма понимала это. Еще несколько выстрелов задели спидер и, похоже, что-то повредили. Машина плохо слушалась, снизу повалил дым и пахнуло жаром. Оглядевшись, сенатор заметила небольшую посадочную площадку справа, практически пустую. Она повернула почти бесполезный штурвал и завалила спидер вправо. Последний выстрел прожужжал опасно близко, разбив обзорный экран и опалив коротко стриженые рыжеватые волосы Мон Мотмы. «Похоже, вы упрямые ребята», — мелькнуло в чудом не простреленной голове сенатора. — «И кто же подослал вас?» Вполне возможно, сейчас она додумывает свою последнюю мысль: беспомощно скользящий по пермакритовой площадке спидер представлял из себя легкую мишень. Но следующего залпа не последовало. Едва слышный издали вой полицейских сирен становился все громче. Вскоре показались дроиды корусантской службы безопасности и следом — офицер-наутоланин на гравицикле. Мон Мотма оглянулась и заметила, как RZ-27 поспешно развернулся и умчался прочь, чуть ли не расталкивая прочий транспорт на своем пути. К месту происшествия стягивались зеваки. Мон Мотма поморщилась: этого только не хватало. Она осмотрела бесчувственного таксиста; не сразу ей удалось вспомнить, где у дуросов расположены жизненно важные артерии, но тот явно был жив. Оперенная стрелка в его шее ни о чем не говорила Мон Мотме. Подобным оружием — дротиками со снотворным — пользуются почти все наемники галактики. Дроиды-полицейские оцепили место аварии, не подпуская любопытных. Офицер спешился, подошел к Мон Мотме и подал ей руку, чтобы помочь выбраться из покореженного спидера. — Вы в порядке, мэм? — спросил он. — Кажется, да. — Сенатор провела рукой по голове; опаленные волосы осыпались жухлыми черными ниточками. — Но ему нужна медицинская помощь. — Она указала на таксиста. Наутоланин махнул двум дроидам, а потом вдруг уставился на Мон Мотму. В его черных, без век, глазах закружились красновато-коричневые водовороты, длинные головные щупальца чуть ли не свились кольцами. — О, вы же сенатор Мон Мотма, верно? — произнес он, расплываясь в широкой обаятельной улыбке, характерной для его народа. — Одна из кандидатов на должность канцлера Республики? Скажите, что я могу сделать для вас? — Офицер, — улыбнулась в ответ Мон Мотма, — если вы на самом деле хотите мне помочь, будьте добры, не подпускайте сюда репортеров.