Парадокс живого мертвеца

Шульц лежала битый час, любуясь небосводом. Смутно различимы силуэты: от взмахнувших крыльями птиц до причудливых образов облаков, преображенных фантазией. Казалось, по голубой скатерти проплывали молочные пятна. По-весеннему тёплый ветер колыхал поднявшиеся стебли газона, высокие, ухоженные, негромко шелестевшие, заставляя подумать: как прекрасен мир. Был бы. Не будь он чужим. Пять фаз принятия пройдены. Нет, цепочка не замкнулась до конца: окончательного принятия не будет. Следовало выбираться отсюда, да поскорее. Однако этот мир иной, не такой, и, похоже, что город, в который переместилась Аделина, никак не связан ни с Киевом, ни с Украиной вовсе. В нём ни грамма грязи. Не сказать, что район, где находилась двести девяносто четвертая школа, плох, – место средней паршивости, – но после лицезрения пейзажа, потрясшего до глубин души чистотой, привычные улочки показались чуть ли не трущобами, а Аделина – бездомным, с самого ненавистного рождения видевшим только мрачные облупившиеся стены или дерьмо, разбросанное вдоль обвалившихся тротуаров. Бездомным, привыкшим к тому, что алкаши могли облегчиться прямо на автобусной остановке, где стояла бы женщина с детьми, а по улицам шастали вандалы, воровавшие то, что плохо привинчено. Живя внутри подобного антуража, с детства Аделине привилась мысль, которую прозвали прописной истиной: для людей нельзя делать что-то хорошее по собственной инициативе, потому что большинству не было никакого дела. Прогнившая половина менталитета не сегодня, так завтра разрушила бы детскую площадку, разломала доску, прибитую отцом какого-то ребенка к качели, лишенной сидушки, закидала камнями открытый на любительском энтузиазме магазин, детское кафе или самодельный парк развлечений. Из зависти. Большинство задавит, растопчет и унизит того, кто попытается что-то изменить. Поэтому большинство само виновато в том, что плохо живёт. То, что ощутила девушка, походило на сон наяву. Несбыточную грезу. Возможно, настоящий рай, в который Шульц не верила. Шульц отказывалась верить в рай, а в рай на Земле – тем более. Наверняка здесь имелись и обедневшие участки: ни один город не идеален... Но конкретно здесь гораздо лучше центра, которого помнила украинка. Хотя, стоило иметь в виду, что с девяностых прошло немало лет, а перестройка многое поменяло и в воспитании, и в архитектуре... Впрочем, существовали неизменные вещи. «Больно знакомо это здание», — мрачно оценила Шульц, поворачивая голову. Двухэтажная постройка в форме буквы «Н». Парадная сторона имела над главным входом с выпуклым навесом, поддерживаемым колоннами, фронтон. Белые прокрашенные балки, как элемент декора, придавали общей атмосфере швецкую аристократичность, а красная черепица приятно компановались с нежно-бежевым цветом стен. При дневном свете все полосочки, прожилочки и уверенные витиеватости отдавали тень, изящно подчеркнув детали. Красиво. В особенности тот флюгер в виде петушка и стеклянное дополнение над окном очень необычной формы – веера. «Академия Камомэ», — мрачно озвучила худшие предположения девушка, подпрыгнула и вытянула из хакудзедай клинок. По обочинам дорог сновали бледные тени. Безрассудно полагать, что история затянется ненадолго. Следовало подготовиться к худшему и подыскать убежище с неплохим покровителем. «Какая-то часть способности Второй Тайны работает вне зависимости от того, на территории я школы или нет. Это же проклятие Господа, — с издевкой хмыкнула Первая, расслабленно двигаясь по направлению центрального входа. — Я всё так же вижу души и с тем же успехом, по-видимому, смогу убивать. Но лезть на рожон сейчас дело последнее. Мои навыки – козырный туз. Карты нужно распределить как можно выгоднее». Рукоять клинка удобно лежала в руке, от чего на сердце становилось спокойно. Выражение лица Шульц приобрело самые любимые Леной черты – выражение остроумной мерзавки, холодно рассчитавшей, как подчинить ситуацию себе. По сырой земле, нагретой солнцем, полз сквозняк. Ворошились редкие, сухие поросли бурьянов надгробий, окруженных оградками со соскоблившейся краской. Облезлые ржавые фигуры терялись в зарослях, до того непроходимых, что никто не заходил вглубь без карты. Тропинки либо поросли кустами, либо в любой момент могли в некоторых местах провалиться. Ходить в одиночестве здесь опасно. Мертвая тишина прерывалась дыханием. Лепестки цветов на главном, самом важном надгробии из всех, едва шевелились от теплых дуновений. Если бы Лена не знала, что после смерти человек стирался, то надеялась бы, что Маргарита рядом с Богом. Среди гнилой почвы и сорняков, покрытых слоем пыли, просачивалось нагнетающее чувство, что от школьницы тоже когда-то ничего не останется, кроме вот такого куска железа. И воспоминаний. Но воспоминания умрут вместе с людьми, что знали её. И Ленины кости, объеденные червями, навеки останутся разлагаться в гробу. И ничего не останется. И жизнь, как яркая вспышка, однажды просто погаснет. А потом снова темно, будто и не вспыхивала она никогда. Последний день восьмого класса Лена помнила четче, чем следовало. До последней минуты, последнего мига школьница надеялась, что Даниил появится. Вызывали рвоту и ненависть кабинеты, осточертевший запах учебы, зубрежка, сдачи, нервы, нервы, нервы... Лена скандалила с мамой, потому что при любом состоянии, при любой погоде и любых обстоятельствах хотела идти. Нет... Тянуло к кровати. По правде больше всего на свете хотелось поддаться уговорам родителей и просто прогуливать, просто пытаться прийти в норму, побыть нормальной, побыть без чёрных мыслей, вне места, будившего дрожь и ночные кошмары. Но Лена ждала. А сейчас молчала перед могилой. Знала, что Маргариты больше нет. «Я найду тебя в поросших мхом досках, в тенях вечерних и свежем запахе ночи. Я найду тебя в твердеющих капельках воска, и в днях, что зимою вдруг станут короче. Тобой будет небо и птиц щебетанье, прожилки листочков от света полосок. Тобой будет воздух, насыщенный влагой, и голосом станет дождей отголосок». Ни бабушки, ни Маргариты. Вернутся ли Даня и Лина? Может, они уже погибли. Никому их не спасти. Лето всегда радовало. Май всегда улыбал. Улыбает ли сегодня? Странно думать об этом, стоя у могилы лучшей подруги. «Жизнь не закончилась», – повторяет Кучма. Всё так же жизнь идёт, просто оставляя эпизоды позади. Дальше должны быть новые. Можно ли оправдать то, как терзала смерть Марго, крепкой дружбой? Ведь они даже не успевали толком погулять. Лена никогда не пересекала черту, рассказывая о чем-то более глубоком и личном, чем о неудачной контрольной или общих интересах, вроде книг и комиксов. Считала ли Лена вообще Маргариту ближайшей подругой? Могла ли что-то изменить, предотвратить, исправить? Школьница читала, что люди, потерявшие кого-то, часто преследуемы комплексом вины. Школьница тоже угодила в эту ловушку. Более того, она раскаивалась, что не подпустила хорошего человека ближе, чтобы хоть немного скрасить его жизнь. Чтобы больше повлиять. Порадовать. Хоть на пару минут. Чтобы эта жизнь имела ценность если не для Галактики, то для самой Маргариты. Чтобы, умирая, ей не было мучительно больно. — А разве я смогла бы перевернуть твой мир в одиночку и до такой степени, чтобы перед смертью ты ни о чем не жалела? Кто-то на такое способен? Господи, какая чушь... Прости меня. Ты не слышишь, но прости. Я поняла, что мне нужно было не откладывать разговоры на потом, когда стало слишком поздно.

***

Как прекрасно в архиве Шестнадцати Часов. Отдаленно напоминал атмосферой родной кабинет. Как просто зайти на территорию тутошней Пятой Тайны! Бабочка села на книжку, выбрав среди бессчисленных рядов, возвышавшихся до потолка, именно её. Какое совпадение. Шульц фыркнула: дешевые фокусы. На корешке напечатана эмблема паутины. Выдвинувшаяся сама собой книга источала туман, моментально заполонивший помещение и сразу же развеявшийся, будто не было его. Сколько спецэффектов. Полтергейсты бы обзавидовались. Предстала массивная дубовая дверь с витражным оконцем, где в стеклянном кругу была изображена фигура бабочки. Повеяло ароматом библиотеки. В глаза бросилась деревянная лестница справа, приставленная к другому, безумно высокому стеллажу, тянувшемуся до самого конца зала, а конец был отнюдь не близок. Сотни книг, кое-где подсвечиваемые развешенными вразброс керосиновыми лампами, приковывали внимание. Старинный диван напротив лестницы пришелся Аделине по душе. Она перешагнула приступку, прошлась по-хозяйски по ковру. Диван был расположен около колонны с простыми капителями, если не предавали уроки истории, дорического вида. Их здесь огромное множество, не пересчитаешь. «Грязь и пыль портят общий фон, — отметила девушка, властно присаживаясь. Закинув ногу на ногу, Первая запрокинула голову, рассматривая гигантские сети паутин неутешительных размеров. — Арахнафобы заплачут». Плиточный пол выстраивал приятные узоры. Шульц обратила внимание на цвета книг, достояния этого места, – либо черные, либо белые, порой попадались красные. Любопытная особенность: в них описаны жизни учащихся, а обложки обозначали, выражаясь просто, людской статус. Черные – мертвые, белые – живые, о красных и говорить не стоило. «Мы с этим типом поладим, — начальница Тайн из киевского учреждения раскинула руки. И вкусы, и тип работы необыкновенно совпадали. Информационный центр Камомэ против информационного центра украинской школы – кто кого? «Мой выход», — со вздохом подумала девушка. Высокий мужчина в развивающемся белом пальто, был складного телосложения и широким в плечах. Стройные ноги обтягивали джинсы. Из-под очков на цепочках, где оправа выглядела как два полукруга, зыркали цепкие прищуренные глазища. Пробор у левого виска делил лохмы волос на серебристую, похожую на снег, сторону, и густую, похожую на крыло ворона. Локоны совершенно не скрывали острых ушей. Ада усмехнулась: либо эльф, либо демон. Владелец архива тот ещё модник, знавший толк в стиле: свитер, глаза, тату над левой бровью – всё одного оттенка. О живот стукался бейджик, шею закрывала одежда. Во рту – тонкая, изящная трубка кисеру, традиционная японская трубка для курения, придерживаемая рукой. «Кто-то балуется сигаретами, а этот остроухий ценитель возвышенного». — Ты ещё кто? Откуда взялась? — скорее обреченно, чем негодующе разразился смотритель. Шульц потянула воздух носом, расслабляя нарочито вальяжно мышцы. Как жаль, что она, видимо, расплатилась за безразмерную кладезь знаний воспоминаниями, но оно того стоило. Идея с камнем изначально была провальной. Ничего не изменилось. — Располагающее место. Я буду жить здесь, пока не найду портал в свой мир, — безразлично заявила девушка, захлопывая черную книжку. — Я просил ответить, а не вызывать больше вопросов, — вздернул губу в пассивной раздражительности тот, обнажив блестящие треугольные клыки. — Ты кто, черт возьми? Ада равнодушно наблюдала за фигурой, жестикулировавшей без энтузиазма. — Убирайся. Это не пристанище для бесхозных духов, — поморщился остроухий, — тут нельзя находиться посторонним... Как ты открыла книгу? Предсказуемо. Теперь в недоумении начнет изумляться, невзирая на флегматичный характер, постепенно спохватываться в оглядке: ах, где же монстр... — Где монстр? Он должен был напасть!.. — А, то чучело, — Аделина небрежно указала подбородком вниз, раскованно откинув локоть на спинку. — Забилось под диван, где ему и место. Из-под дивана обиженно зашуршало. Песочный монстр, принимая облик посягателя на чужие секреты, нападал на нарушителя и, быть может, делал ему больно. Первой украинской Тайне это не грозило – сгусток пыли оказался проницательным и присмирел от вида сверкнувшего клинка, налитого кроваво-алым. — Ты... ты... — опешил тот, опасно балансируя в настроении между изумлением и злостью. Хоть бы инфаркт не схватил... Навряд ли. Очухается. Взгляд сильно недовольный для сердечника. — Проваливай, кем бы ты ни была. Архив – не ночлежка. То, как темноволосая склонила голову слегка вбок, под стать важной персоне, о могуществе которой собеседник и не подозревал бы, но благодаря поведению, стал бы догадываться. Неприметный жест выглядел при нависшей атмосфере довольно выразительно. — Лестница Мисаки вышла из-под контроля. Разве не интересно, чьих это рук дело? Природно-бледное выражение помрачнело, брови сдвинулись, давая выступить мимическим складкам. Худая ладонь поднесла кисеру, он вдохнул и, выпуская дым, спросил: — Если ты из другого мира, откуда знаешь, кто это? — У меня хватит информации, чтобы размазать вашего врага по стеночке, — сохраняя снисходительный тон, ответила дух. Перед вторжением к Пятой Тайне Шульц стащила у прохожего на лавочке пачку сигарет. Курить при ком-то ей не пристало, но это особый случай. — Дай прикурить. Неохотно мужчина зажег спичку. Первая поднесла к пламени сигарету, едва зажатую во рту, оттого наклонявшуюся вниз. Кончик загорелся. Затянувшись, Аделина двумя пальцами взяла бумажный оранжевый сверток и неторопливо откинулась обратно. Попался. — Какая тебе выгода, кроме проживания в моей библиотеке? — Никакой. Такие, как ваша главная проблема, не больше мухи, мельтешащей перед глазами. Он вздернул обеими бровями в задумчивости и прикрыл веки, глянув куда-то влево. — Тогда зачем такой всесильной особе пристанище? Для тебя наши проблемы – пыль, значит, злые призраки тебе как муравьи, не сойдут даже за помеху. — Шутник. Очень интересный экземпляр. К сожалению, у Ады не вызывал желания, как наверняка вызвалось бы когда-то, присмотреться к нему поближе. Жаль. Возможно, вышло бы что-то увлекательное. — Намекаешь хрупкой девушке бомжевать в кустах? — с той же издевкой подвела Шульц и затушила окурок о полусапог. Затем, поднявшись и размяв затекшую шею, абсолютно неспеша бросила на ходу, идя к двери: — Раз эта сторона баррикад не гостеприимна, я навещу соседнюю. Возможно, им понадобится сильный союзник. В таком случае, размажут о стену вас. Человек, которому совершенно наплевать – у Шульц отлично получалось играть. Всё выходило блестяще лишь из-за многолетнего досуга, проведенного за романами, и выучке, приобретенной на уроках. Держать себя в узде, преподавая материал – не кредо Первой, но когда класс изводил до неконтролируемых истерик, поневоле девушка менялась повадками, обрастая каменным куполом спокойствия. — Хорошо. Как ты докажешь, что действительно владеешь нужными знаниями? — наживка проглочена. Да, Аделина, по всей вероятности, вернет долг и укажет на истинную личину «проблемы», умыслы, спрятанные под загадочным прищуром. Когда придет время. Сейчас — слишком рано. Даже если передать эту «проблему» из рук в руки Тайнам Камомэ, они могут не поверить. Или не принять мер. «Отвратительно. Эти ублюдки, как наше правительство. Почешутся, только когда петух клюнет, — Аду почти передернуло от уровня халатности и неумения нормально работать. — Снять с должности? Словить? Запереть? Нет. Подождать, пока гуляющий без присмотра сукин сын изуродует половину Тайн. Потом уже выкручиваться. Ведь у них не принято как-то иначе! Прекрасный вариант. Маленькая сволочь Ханако вообще не умеет наводить в своем же коллективе порядок». — Дорогой коллега по преподавательству, Цучигомори, — с расстановкой обратилась Шульц. Она обернулась и исподлобья блеснула серыми, всевидящими глазами. — я не обязана доказывать. Хватит и того, что я знаю секрет Аманэ. Быть может, процитировать ваш? — Валяй, — сузил глаза смотритель, ничуть не испугавшись: сам любил подкалывать и издеваться над теми, кто был не осведомлен так же, как он. Аделина коротко, но ёмко ответила. — Забавный камушек, однако, твой ёрисиро. Развернулась, стремительно наступая словесно, но физически не двигаясь с места. — «Вы сказали, что хотите мне помочь. Тогда не могли бы вы сделать для меня кое-что?» — она, не говоря ни фразы от себя, продолжила диалог так, словно стояла в тот день рядом и подслушала из-за угла: — «Теперь я решил, что никуда не уйду». От напущенного на ауру самодовольства, Шульц, мягко говоря, тошнило. Но, так вышло, что все здесь играют по другим правилам, разговаривая исключительно «на пафосе». Чтобы вписаться, придется принять условия и попробовать временно перестроиться, став страннее обычного. Но Шульц надеялась, что в актерские навыки никто не поверит, что означало бы: местное население – не идиоты. Наконец Цучигомори остолбенел, а подыграть взявшейся из пустоты сумасшедшей даже не попытался. В распахнутых глазах Аделина увидела настоящий ужас. «Идиоты, — терпеливо вздохнув, девушка для театрального эффекта скорчила лисью гримасу, параллельно посмеиваясь: — Я бы не повелась на такую чушь. Сама формулировка моего ответа – уже прозрачный намек, что перед ним стоит либо дурак, либо очень сильный дурак. Или у них в порядке вещей на пустом месте понтоваться?» — Не веришь? Я расскажу твои самые жестокие и постыдные тайны в сочных подробностях, перебрав всех скелетов из твоего шкафа до единого по именам и раскладывая их на косточки. Послушаешь? Не стоило. Ему стало ясно, что шутки кончились.

***

— А? Что? Телефон тихо тренькнул. Мама в магазине, приходилось выключать беззвучный, чтобы в случае чего услышать звонок. Похоже, выключила вовремя. Ух ты, неужто Лене есть, кому писать? «Инстаграм», — удивилась Кучма, отвлеклась от просмотра видео на ютубе и, отставив чашку чая, открыла приложение. «ad.Shylc: Это Ханако. У Маргариты было что-то, что перед смертью она собиралась тебе передать. Очень важное. Нам надо как можно скорее всё перерыть, но раскопать эту вещь. Напиши». День обещал быть очень насыщенным.