Парадокс живого мертвеца

Чего греха таить, Лена ждала минование суток с предвкушением. На часах семь. Рассвело: сквозь стекло пробрались лучики солнца. Именно утренние лучи имели какой-то особый светлый оттенок, разительно отличавшийся от дневного, повседневного и приевшегося до невозможности. Это побуждало собираться на приключение втрое раньше положенного, проснувшись на пару часов раньше. Рюкзак цвета хаки валялся под ногами. На коленках свернулся меховой комочек Гриня, густой шерстью смахивавший на чёрную дыру. Нежданная отрада, которую внезапно одобрили родители. После смерти тёти Люды всем приходилось нелегко. Как и четырнадцатилетней девочке, для которой тётя была бабушкой, так и Лениной маме, которой она заменила мать: настоящая выставила из дома, променяв родную шестнадцатилетнюю дочь на мужика, который в итоге высосал её последние соки и споил до алкоголички! До того, как напарники преодолели порог комнаты, взгляд Лены, словно под магнитическим воздействием, приковался к покрывалу. Не выдержав, восьмиклассница вынула из-под него небольшую коробочку, стараясь по возможности не тревожить сопящий клубочек. Поставив рядышком, со скользящим звуком девушка сняла крышку. «Что с ним? Жив ли он? — Лена выдохнула. — Он бы подколол меня... Всё ли с ним хорошо? Сколько прошло времени? Давно... Если считать с мая, второй месяц. Почему так долго? Слишком долго. Я скоро забуду его голос. Я так хочу, чтобы он вернулся...» — как не вовремя с кончиков ног до головы охватила тоска. Первым, будто нечто легкое всплыло бы из-под воды, вспомнилось тепло от объятий, мешанный со школьным коридором запах Даниила, мятость несуществующей рубашки, которой Кучма неловко касалась, пальцы, обдававшие холодом её ладонь, и объятия, не пошлые, прижимавшие ближе, чтобы разделить переживания или радость. Материальная рубашка оставалась напоминанием. Кровоточащим, неискоренимым паростком розы, своими шипами разрывавшим сердце изнутри, всё разрастаясь и разрастаясь, выпуская всё больше и больше корней... Его так давно нет. Всё тяжелее дышать. Всё тяжелее дышать. Всё тяжелее... Если в прошлый раз бар шайки трио Би покрывался плесенью, то сегодня худой и унылый бармен трудился не покладая фартука, а в заурядной корчме, как пошутила Лена, «для наёмников», правил запах потных тел, приятный желтый свет и столпотворение разных существ. Разных, ведь находились как духи, как безликие полутени, как монстры неутешительного или пугающего вида, так и совершенно обычные люди, чем на общем фоне казались странными. Среди подобных обормотов, заседавших за грубо отесанными столами, отыскались физиономии Варвара и Купца. Не увидеть их было сложно: гости держали почтительную дистанцию, не подсаживавшись за столик. Тот же, что и тогда. Наверное, им нравилось это место, ведь оно было рядышком со стойкой и владельцы, занимавшие его, охватывали взглядом всё заведение. Выгодно, просто, удобно. — Эй-эй-эй! — окликнул Ханако, махая ладонью и протискиваясь через огромные спины. Следом цепочкой, втянув животы, пробегали Кучма и Глеб. — Кого я вижу! — растянул оскал Купец, выглядя даже хуже, чем всегда. Красная рожа покрылась морщинками и черными алкоголичными синяками, нос и губы алели, вертикальные зрачки зверски сузились на свету, как у дикой рыси. — О, здорова. Ну шо? Как там Гелка? Как дела? — развалившийся медведем на стуле, пробасил Варвар. Борода горела огненно-рыжим, кубики рельефного нагрудника отливали золотом. Как удивительно, что теперь наряд присутствовал в полном комплекте: появились штаны. — Да... пропала. — Куда? — фыркнул Купец, опрокинув рюмку водки. — Шо-о? — недоверчиво приподнял бровь мужик, бахнув бокалищем пива. Стеклянный бах могучей мохнатой лапы слился с гамом посетителей. — А ну. Уместив в трёх словах ситуацию без упоминания записки, Ханако дал волю Лене: — Вы что-то скрываете о Ярославе. Нам нужно срочно встретиться. Мы узнали, что он не умер. Но в дневнике Лины написано, что исчез, вроде как упокоился, ведь Ада забрала у него проклятие! И мне, вдобавок, никак не допетрить, за что оно такое ужасное. Было бы логичнее наказать им за убийства Лину, а не Ярослава за... за что? — Ну-у-у-у-э-э, во-от вы и докопа-ались до правды, — допившийся до чертей, протормаживал Купец. — Да м-мудак он, этот Яр-р-рик... — Ушлёпок, — прошипел Вован, оставшийся один в почти трезвом состоянии. — Понимаете... — Да м-мудила просто о-он... — Да заткнись. Вы тока не падайте, но на самом деле он был одним из банды, ну той, которая потом стала к нему докапываться. — Что?! — опешила Лена, отвесив челюсть. — Да-да... Эт-тот уб-блюдок наворотил среди... с-своих какой-то х-херни, его, кн-шна, и в-в-выгнали, тупую тварь... пр-ресмыкающуюся... — к протягиваемым гласным присоединились жеванные паузы, но крайне важную информацию парень был готов выслушать даже от пьяного алкоголика. — Дело говорит. Ну и стал проситься обратно. А его ж не берут, начинают должок возвращать: измываться, преследовать... А тут наша Гелка. Этот... сукин сын... урод... блядь, — рывком мотнул башкой бородач, не в силах продолжить. Потом выпил недопитое пиво и, закрыв физиономию ладонью, заговорил: — Хорек ублюдочный молчал в тряпку, что такой же моральный выродок... Он отмалчивался, врал... А она же дурная была, Гелка верила, верила этому мудилищу на слово! К Варвару подскочил шустрый полупрозрачный детина со шрамом на подбородке и спросил «что делать с чуваками без пароля?», на что получил небрежную отмашку, мол, «разбирайтесь сами». Кажется, мужчина боялся показать, что был глубоко расстроен. — Вы не сказали?.. — Так непрошибаемая!.. И это не самое страшное. — Рас-с-с-скаж-жи с-самый с-сок и-и-истори-и, — проблеял Купец, безвольно распластываясь по столу. Варвар, показалось было, всхлипнул, не сменив позу убитого горем человека, сглатывавшего осколки воспоминаний, рассекавших горло на узорчатые порезы, и одновременно прикрывавшего рукой лицо, чтобы никто не увидел на нём гримасу отчаяния. — Когда Гелка убила... а вообще... найдите и потребуйте правду. Я не смогу сказать. Я не смогу. Требуйте не от меня. Идите. Но не рыдайте потом. На дальнем столике дружная бригада загорланила какую-то блатную песню, сменившуюся частушкой развратного характера. От грохота заложило уши, сосредотачиваться стало невозможно. — А где нам найти Ярослава? — Он т-тпер-рь бар-риста работает в ка-альянной... Пашей з-звут... — а вот и стадия «проглатывания слов». В дальней части харчевни поднялся спор, стремительно переходивший в животное рычание. Упитанные лысые индивидумы скрипнули табуретами, хрустнув в пылу кулаками. Вздыбившееся мужичье распинаться не собиралось и, отложив беседу, вскочило прямо на стол. Рьяно сцепились, остервенело. Посуда, будто испугавшись, звякнула и скатилась от раздраженных замашек ногами на пол. Контингент отреагировал резво, скучковавшись и быстренько организовав тотализатор, пока дискуссия разгоралась, расширяя круг вошедших в оборот приемов до запретных. — Ладно, щ-ща адрес-сок вып-шем... он, падла, ум-дрился доучиться в этой школ-ле... на-айдите сучонка... въе...-, — Купец икнул, — ... там ему, п-ж-луйста и за м-ня... — Братан, ты в хламину. Иди проспись. — Я мёртв, де-ебил... ка-акой спа-ать? — Купец, чудом акробатики сохраняя равновесие, поднялся и заявил могучим прокуренным голосом: — Пивас за щ-щёт за-а-аведе-ения! Бух-ха-аем! Толпа взревела, перекрикивая шум драки, опрокидывания мебели и катания нетрезвых тел по дощатому настилу. — Эх, детки, пошел я алкашню разнимать. Идите, шо-то назревает, замес будет адский. Вам лучше уйти до начала, — Вован взял пример с напарника, отложив поллитровый бокал. Заверив друзей, что догонит, парень отозвал Варвара в сторону служебного входа, к углу поодали стойки. Бармен пропустил их с наибезразличнейшим видом, вблизи оказавшись ещё выше. Кое-что не давало покоя. — Ну, пацан? Тока быстро, — встряхнулся член трио Би, натянув рогатый шлем викинга. Широкоплечий, с тугим переплетом мускул, отпущенной волнистой бородой и мужественной физиономией. Вспотевший от духоты, – капельки пота блестели на румяных щеках, – а волосатые, точно медвежьи лапы, ручища уперлись в бока. — Я лезу не в своё дело, но какие у вас с Адой были отношения? Почему вы расстались? От чего она отказалась от этого двухметрового бугая, выбрав его – Аманэ Юги? Не сильного, не умного, не брутального, не огромного, как кирпичная стена, за которую было бы удобно спрятаться? А Седьмого. Разве что не пьющего. Ребёнка. Ханако в глубине себя признавал, что оставался ребёнком, невзирая на числа: загробная жизнь прибавила пятьдесят лет, но с того момента он ничуть не изменился. А ещё Амане – убийца. И она про это знала. Как же хотелось спросить у неё. Но Аделины Шульц нигде нет, как не ищи. — Знаешь, пацан, м-м-м... Геля эгоистичная. То, шо нужно мне, ей вообще нахер не нужно. Кода мне нужна была помощь, Гелка тупо уходила. А потом возмущалась, шо я с пацанами до ночи сижу... Так от неё ни одного ласкового слова не услышишь! Куча всяких претензий, замечаний к моим попыткам ей подыграть и прикрутить её идиотскую полку... Вообще, это бесило до ужаса: то носки не угодили, то шмотки не сложил... Оно мне, вот, надо? И без этой чуши прекрасно жил! — подумав, Варвар сбавил тон: — Пацан, если ты уже дорос, то скажу: бабы – зловредные люди. Они не дают, как не моли и не проси. Эта такая же. Изводит по максимуму. И ходит кислым лимоном с утра до ночи. Вечно злющая, как тысяча чертей. Я к Гелке хорошо отношусь, но многие её закидоны в печенках сидели. Пытался я расспросить, шо не так, так от меня тока отмахивались... А шо ты спрашиваешь? — Да так. «Странный тип. Рассказал незнакомому человеку всё про бывшую любовь, ещё и выставил её в ужасном свете», — в голове не укладывалось, как можно так пренебрежительно относиться к когда-то близкому человеку? Видимо, близкому до сих пор. Отзываться о нём, как о свербящем над ухом комаре, не пряча ни омерзения, ни неприязни? Когда-то Седьмой тоже будет костерить Ясиро или Аделину, тоже приобретет презрение к женщинам, прятавшее бы уязвленность, закомплексованность и потребительский нрав? Нет, для него подобное поведение аморально. Как удар ниже пояса. Запрещенное, низкое, противное. Нечто, что кому-то привычно, а Ханако – гадко. Парень лишь тихо улыбался, отбрасывая веру в чужую клевету. Лена шла всю дорогу без настроения. Шестое чувство подсказывало недоброе развитие событий. Ни драка у мусорных баков двух неопрятных людей без определенного места жительства, ни аромат чьих-то духов, растянувшийся едкой полосой в воздухе, ни стрелявшая в ноздри вонь свалки не вырывала из вакуума, в котором она заперлась. Проулки закончились, предстали яркие двадцатиэтажные новостройки. Кардинальная разница между старыми районами государственных зданий и частными разработками фирм. Как по внешнему виду, так и по качеству. — Пришли. Пропустив вниманием элитный подъезд, цветущие коридоры и чистейший лифт с зеркалом, Елена остановилась у выкрашенной серым двери. — Кто нажмет? — Ханако-сан скосился на звонок. — Я, — отступать было некуда. — Только будь начеку. Однажды Кучма видела некого Пашу в "Инстаграм"-историях Леры. И знание, что на самом деле странный парень с серьгой в ухе ещё и оживший труп, переворачивало повседневность. Сколько таких мертвецов ежедневно встречала восьмиклассница? «Что же он сделал, что Бог проклял его?» — что? Убил кого-то? Насиловал? Встречался с маленькими девочками? Поссорил двух братьев? Жизнь несчастной школьницы с недавних пор полна откровений, подходивших под сценарии триллеров. Ни в чем нельзя быть уверенным, иначе реальность назло извратит правду сильнее. Шаги. Вопрос: «Кто там?». Волнительное мгновение. Взрослый, сложившийся голос двадцатипятилетнего Павла подействовал, как выстрел спортивного пистолета. — Друзья Леры, вашей постоянной посетительницы в кальянной, — выпалила Кучма. — Вы знали, что она умерла? — А... Конечно, я в курсе... И что вам нужно? — даже растерялся Паша. — Поговорить. Очень надо, — недоуменный взгляд напарника по несчастью успешно проигнорировался. — Ну, ладно... — поколебавшись, парень все-таки вышел. Высунулась половина подтянутого тела, в домашней рубашке навыпуск и бордовых капри. Взъерошенные волосы и сонная физиономия подсказывали, что кальянного бариста вырвали из царства Морфея. Стоило впустить их на порог дорогой квартиры и захлопнуть обзор на тамбур железной дверью, как настроение у гостей резко изменилось. — Так, о чём поговорить? — обставлено богато. Пол блестел, стены белели, вокруг светло, и похоже, оформлено на манер модерна. Находиться в подобных квартирах – будто находиться в офисе или на площадке для съемок какой-нибудь футуристической киноленты. — Ну, что, Ярослав, — сделал медленный шаг Ханако и растянул обманчиво безобидную улыбку. В ту секунду из-за спины Седьмой Тайны блеснул нож. — нам предстоит долгий разговор. Павел-Ярослав посерел, выкатив из орбит насмерть испуганные глаза. Остекленев мастерски слепленной статуей, не шевелился, возможно, потому что для него лакированный паркет ушел из-под ног. Что бы сказала Ада, как бы охарактеризовала глаза старого приятеля, наивно полагавшего, что, сменив имя, навеки отделался от прошлого? Стадия осознания позади, нарастая, появлялся ужас. Ужас того, кто поймал от него привет. Лена помрачнела вслед за другом, словно человек в чёрном, бесшумный хранитель тайн, знающий Всё, предвестник беды и всепоглощающего отчаяния. — Ч-что вам нужно? Кто вы? Вы – экзорцисты? Умоляю, пощадите. Моя жизнь только начала налаживаться! У меня семья и девушка! «Мы – хуже. Не истребляем нечисть, а пытаем, пока не получим ответов». — Ах ты, мерзавец, — прошептал Ханако. Янтарные глазища наливались пламенем, пожиравшим всё живое. Он хотел что-то прошипеть, но Кучма перебила, заслонив собой. — Мы хуже экзорцистов. Отвечай на наши вопросы, и мы оставим тебя в живых. — Да Боже, кто вы, нахер, такие?! «Мерзкий тип: упомянуть Бога и проронить следом мат...», — раз Господь существовал, то теперь точно стоило принимать во внимание подобные мелочи. — Отвечай! — рявкнула Кучма, сжав кулаки. Рослый парень содрогнулся осиновым листом. — Что случилось после твоей смерти? — Что?! Я умер и стал жить этой жизнью... — Врешь, тварь! — девушка распахнула веки, меняясь в злой гримасе. — Ты стал Второй Тайной. Что дальше? Говори, или я убью тебя. Ханако слишком разъярился, чтобы кидать изумленные взгляды: как дикий кот он вытаращился на псевдо-Пашу, напряженный, злой, готовый по первому зову накинуться на него. Если "Павел" не упокоился, а оставался призраком, это означало, что "Павел" бросил Лину. Сбежал, когда она в нём нуждалась! Не переубедил, не помог, не остался, а сбежал! «**.12.1994. Он ушел слишком рано. Всё резко осточертело. Я сдерживалась, отмалчивалась, материлась в глубине души, но терпела. Нападки со стороны круга постоянных индивидуумов, своих родителей под дверью с ежедневными скандалами, чьи-то придирки, указки, навязывания мне своего никому не нужного мнения, этих дегенератов, а не нормального общества, побои от бати... Я терпела. Терпела всё. И он придавал мне сил. Придавал сил набирать в грудь побольше воздуха и каждый вечер, сбрасывая застывшую маску белозубой улыбки, думать, что это не напрасно, что всему есть смысл. Ведь так правильно. Правильно терпеть. Терпит каждый. И я – не исключение. Плохо быть закрытым и резким. Люди будут ненавидеть. Эти лживые твари будут меня ненавидеть. Его нет. Вечером я смотрела в зеркало. Пустое выражение было контрастно-мрачным по сравнению с дневным, приторно-позитивным до тошноты. Но так правильнее, услужливость и расположение всем нравится. Почему – правильнее? ...Его нет. Размазываются рамки. Не хочу терпеть. Я не хочу. Почему я? За что? Не знаю. Какое дерьмо я совершила, что у меня забрали последний оплот, последний луч света, в отместку забросив в темноту, в кислоту, разжижжающую до костей? За что? Почему всегда нужно быть хорошим? Я смотрела в зеркало. Чем дольше, тем сильнее утягивал эффект искаженного восприятия, уродовавший мои черты. Размазываются рамки. Не хочу терпеть. Не знаю. Почему? За что? За что, почему, не знаю, понравится, быть прилежным, смазались рамки, его нет, почему, зачем, терпеть, не хочу, надо, правильно, молчи, не хочу, не хочу, молчи, все терпят, все молчат, обязательство, правило, молчи, бьют, молчи, унижают, молчи, насилуют, молчи, сама виновата, мудаки, ублюдки, ненавижу, терпеть, терпеть... Не хочу.» — Ангелина, Первая Тайна, забрала мою способность, — перепуганно пролепетал Паша. — Ты видел Бога? — неожиданно мощным движением руки опустив на пол опрашиваемого, жутко, до мороза по коже, произнес Ханако, нависнув над ним. — За что он проклял тебя? — Говори, — убийственно прошипела Лена, обнажив мамин пистолет. У парня не было времени спрашивать, откуда у матери школьницы оружие. — по тебе плачет мучительная смерть, и мы с радостью вас познакомим. Медленно расплатишься за грех сначала жизнью, а потом душой. Кайся. Или никогда не освободишься от него. Нужно разозлить всемилостивого Господа, чтобы он проклял так. Даже убийца получила меньшее наказание, чем это нечто, живой труп, бежавший от собственных преступлений. Любопытно узнать, каких. — Да откуда я знаю, за что?! — в ярости брызнул слюной Ярослав и плаксиво продолжил: — Я поступил, как законопослушный гражданин, я переступил принципы и помог миру избавиться от психически нестабильного человека! — Как? — дав знак "стоп" пальцами, вкрадчиво поинтересовалась Кучма. Голубые и смазливые глазки "Паши" почернели. — Ангелина, которая Первая Тайна, была живой, и я с ней дружил. Я часто приходил к ней, общались, она часто помогала... не важно. Потом меня столкнули с крыши. Дело в том, что я жестко облажался и братаны начали заставлять рассчитаться по счетам, как вы сейчас, ответить за базар. Ну, умер. Следил иногда за Гелей. Никто не мог видеть призрака, так что, это было странным. Словом, случайно застал момент, где братки говорят, что убили меня. А Геля... Она на моих глазах стала раскраивать им черепа, с такой животной дикостью, которая будто осязалась, да у неё глаза, как у бешеной, огнем налились! Ну, менты вряд ли бы нормально наказали маньячку с тремя жертвами... Лена затаила дыхание. — Поэтому я попросил другана устранить её, чел сёк в паранормальщине и в законе... Ну, разобрался, прикопал в кустах. Я понимаю, друзья, и т.д. и т.п, но всё, она уже нездоровая и неадекватная! От таких, как она, надо избавляться! Она бы вышла из тюряги и пошла дальше убивать! Ну, серьёзно, она – убийца! — Ты фактически убил близкого человека. — Нет! То есть, да... Но она же жива! — Ты – тоже убийца. — Нет! — Ты – убийца. — Нет! Нет, нет, нет!.. Я – не убийца, я должен был, она бы зашла ещё глубже, она бы стала кидаться на любого, кто ей не угодил, Геля опасна! — завопил Ярослав, срываясь с места. Губы, стянутые в ниточку, задрожали. Злость. Ненависть. Обида. Словно предали не Аду, а Лену. Омерзительная гадливость сгущалась на сердце, колокольчиком звенело едкое осознание: ближайший человек помог её убить. Убить. Попросил, чтобы кто-то зарезал того, с кем он делил негодование и восхищение, слякоть и первый снег, покупку нового телефона и легкость в кошельке, вкусный ужин и смешные шутки, рутину и побои. Побои, оказывается, прилетавшие от «братков»! — Жалкий, — понизив голос, выдавила Кучма. Девушка сузила веки, непроизвольно стискивая челюсть; её карие зрачки стреляли молниями. — Слабохарактерный козёл. Если бы ты ценил и любил Лину, ты бы помог ей. Псевдо-Паша возмущенно вытаращился, и в прошлом негодующий взгляд старшеклассника, выше ростом на двадцать сантиметров, смутил бы, заставил смолкнуть, сбиться с мысли, неловко попятиться, оказав неизгладимое моральное давление. Но, казалось, всё затмила твердая уверенность: Лена считала мужчину уродом. — Помог? Убийце? Ты в своём уме?!! — Помочь той, кто тебя любила больше всего на свете, тупой недоношенный сукин сын. — Э-э, Лена... — слабо встрял Ханако, но девушка гаркнула сверху вниз: — Не лезь! Взбрыкнувшись, Ярик завопил: — Она убила троих пацанов! Прирезала, как свиней! — Она отомстила за твою жизнь! Око за око, зуб за зуб! При жизни она избивала твоих дружков, считая, что они полные сволочи и домагаются до тебя, беззащитного и невинного, ни за что! Она любила тебя, а ты, собачье дерьмо, тупо ей пользовался! — Я не просил за себя мстить. Хуже пощечины. — Если ты считал себя не стоящим ломаного гроша, то Ада знала цену твоей жизни, — тяжело процедила школьница, впиваясь в него горевшими от ярости глазами. Тишина волной пронеслась по коридору. — И как же я должен был помочь? — язвительно спросил Ярослав. Лена пронзительно зыркнула, дико, непередаваемо зло. Злость вдыхалась с воздухом. Душная, жаркая, ядовитая. — Спрятать трупы. Подстроить всё, как несчастный случай. Сжечь кабинет труда, в конце то, черт побери, концов! Ты – дух, ты мог всё, но не сделал ничего! — из слов сочилось презрение, раздавившее оппонента как кухонного таракана. — Да это нереально, безумие! — в бешенстве заорал парень. — Это было бы реально, если бы ты не боялся её решения. Неправильного решения, о котором нужно жалеть – мстить за такого сопляка действительно огромная ошибка. Ты – никчемный трус, — надменно прорычала, расставляя паузы в последней реплике, Кучма. Они покинули дом Ярослава в мрачном молчании.