Её сын

      Закончилась осень. Промелькнула зима. С каждым днём магия давалась Гарри всё легче и легче. Однажды, когда они гуляли по парку, сын поднял с земли высохший пожухший лист, сжал на несколько минут в ладонях, а потом протянул Реджине новый, молоденький и зелёный, будто только проклюнувшийся из почки.       В другой раз совершенно случайно заставил кресло в её офисе бегать и лаять. Хорошо, что посетителей в тот день не было. Они долго гонялись за внезапно обрётшим прыткость и недюжинную ловкость креслом, но только выбились из сил и устали. Мебель же успокоилась самостоятельно, когда выдохлась вложенная в неё магия.       Совсем скоро, обещала себе Реджина, можно будет перейти к заклинаниям из той книги, которой когда-то владела её мать, а затем и она сама. Малыш уже достаточно окреп, не выглядит младше и болезненнее своих сверстников, а значит и более серьёзные занятия никак ему не навредят. К тому же, в глазах Гарри женщина не раз и не два ловила жадное желание узнать больше, двигаться дальше, развивать способности, а не топтаться на месте. Мальчик ни разу не облёк это желание в слова, но лишь потому, что по-прежнему боялся лишний раз просить её, о чём бы то ни было. Она постоянно говорила сыну, чтобы не стеснялся говорить ей о своих мыслях и мечтах, что он не обуза, Гарри согласно кивал, но продолжал молчать, прося лишь в самых крайних случаях.       Ладно, она, наверное, многого хочет за такой короткий период времени. Даже года ещё не прошло, а они и так уже добились немалого. Реджина подождёт. Главное, чтобы Гарри было комфортно. А к изучению простейших заклинаний они всё же перейдут. В начале Пасхальных каникул. Женщина заранее предвкушала, как загорятся восторгом зелёные глазёнки, как сама собой на лице сына появится улыбка, как он будет дрожать от нетерпения, как станет с лёту хватать знания.       Гарри поистине оказался мечтой любого учителя. Он жадно, как губка, впитывал любую информацию, был внимателен и собран, несмотря на юный возраст, отличался редкой любознательностью и смекалкой. Это заметили и в школе. Каждый раз, когда учителя хвалили малыша — даже если это была ненавистная Мэри-Маргарет — Реджину распирало от гордости.       Была лишь одна вещь, которая добавляла горчинки в спокойные и счастливые дни. Магия. Глядя на Гарри, Реджина снова и снова задумывалась, а действительно ли она сама больше не колдунья. Ведь Румпельштильцхен ничего не говорил о том, что Тёмное заклятье отнимает магию. Он лишь сказал, что оно перенесёт обитателей Зачарованного Леса в мир без волшебства. Однако же волшебство здесь есть, и сын её тому подтверждение. Так, может, всё-таки рискнуть и проверить?       Она долго собиралась. Всё время находилась тысяча дел, вынуждавших её отложить эту проверку на потом, хотя в глубине души Реджина понимала: проблема вовсе не в делах, а в страхе. Подумать только, а ведь никогда трусихой не была. Даже когда её вели на казнь, сумела сохранить самообладание, а теперь трясётся, будто заячий хвост. Хватит! Пора уже разобраться с этим раз и навсегда! Сколько можно надеяться и бояться одновременно?       И вот теперь Реджина стояла перед склепом. Если уж проверять свои способности, то только здесь. Случайные свидетели ей не нужны. Наверное, и дальнейшие уроки Гарри стоит перенести сюда. Иначе вскоре соседи будут удивляться странностям, творящимся в саду мэра. Опять она думает не о том, опять пытается отвлечься, трусливо сбежать от будущего.       Реджина сжала зубы и решительно вошла в склеп. Отодвинула саркофаг, спустилась в прохладу подвала. Здесь было всё, что мог бы потребовать самый взыскательный маг: книги заклинаний, фолианты по ритуалистике и артефакторике, ингредиенты для зелий и даже небольшая жаровня для приготовления эликсиров. Здесь было всё. Кроме магии. И это крошечное уточнение превращало находившиеся в склепе предметы в бесполезный мусор.       В хранилище с сердцами Реджина не пошла. Если силы к ней вернулись, в этом можно убедиться и здесь. Если же нет, то какой ей толк в управлении тем же Грэмом? Он и так подчиняется магии, сотворившей Сторибрук. А многие из тех, чьи сердца женщина бережно хранила, и вовсе остались в Зачарованном мире. Вернее, погибли вместе с ним: Румпельштильцхен уверял, что Тёмное заклятье уничтожит тот мир.       Больше оттягивать не имело смысла. Сейчас или никогда. Как бы ей ни хотелось испробовать свои силы на чём-то серьёзном или привычном вроде того же огненного шара, стоило начать с малого. Как человек, который заново учится ходить, сначала пробует преодолеть пространство от кровати до окна или двери, так и Реджина для начала попытается зажечь свечу силой мысли. Да, точно.       Она разыскала обычную восковую свечку, закрепила её в подсвечнике, сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула. Закрыла глаза, отгоняя ненужные мысли, вспоминая ощущения, которые всегда чувствовала, пользуясь магией. Только когда Реджина сочла, что в достаточной мере успокоилась и сосредоточилась на предстоящей задаче, она открыла глаза и пристально посмотрела на фитилёк. Начинать придётся с азов. Как там говорил Румпельштильцхен? «Для начала найди в себе ярость, дорогуша, которая разожжёт огонь твоей силы». О, ярости в ней много! Стоит только вспомнить, каким к ней попал Гарри, как злость поднимается со дна души, заполняет тьмой каждую клеточку тела, жжёт и колет под сердцем. «А теперь подумай о чём-нибудь приятном, чтобы обуздать то, что клокочет внутри тебя». С этим теперь тоже никогда не будет проблем. Её греют мысли о сыне.       Ощутив, как её заполняет почти знакомая энергия, Реджина усилием воли попыталась придать ей необходимую форму — языка пламени на фитильке свечи. На долю секунды ей показалось, что всё получится, что магические силы действительно при ней, однако этот миг прошёл. Свеча осталась незажжённой. Буря энергии улеглась, и не осталось даже лёгкой зыби в память о ней.       Реджина не привыкла сдаваться с первого раза. Она пробовала снова, и снова, и снова, но, увы, с тем же результатом. Магическая сила, если она, конечно, не была всего лишь игрой воображения, словно бы уходила в никуда. Никакого эффекта. Никакого результата. Реджина старалась не смотреть в сторону зеркала на стене. Боялась, что увидит в нём потерянную женщину с дрожащими губами и несчастным взглядом.       Пора признать: всего и сразу не получится. Она должна быть благодарна судьбе уже за то, что у неё есть Гарри — её смысл жизни и отрада. А что до магии…. Что ж, за три последних года она как-то научилась жить без неё. Нужно смириться с этим разочарованием, а мечты воплощать в сыне, которого она научит всему, что знает сама, всему, что выудила в своё время у Румпельштильцхена.       Реджина подхватила пальто и быстро выбежала из склепа, стараясь занять свои мысли предстоящим рассмотрением отчётов шерифа, планами бюджета Сторибрука, налоговыми декларациями. Чем угодно, лишь бы не случившимся фиаско. Она не обернулась ни разу, а потому не заметила, как забытая свечка вдруг вспыхнула ровным и ярким пламенем.

***

      «Пайдём к заброшинаму калоцу?»       Гарри посмотрел на записку, прикрыв её краем тетрадки. Конечно, мисс Бланшар на уроках чтения всегда витала в облаках и даже если замечала нарушение дисциплины, только мягко журила провинившихся, но рисковать не стоит. А Пейдж этого как будто не понимает. Что ей стоило задать тот же вопрос, но на перемене?       Гарри поднял голову и бросил взгляд на приятельницу. Пейдж сидела в соседнем ряду, на парту впереди него, так что он мог беспрепятственно сверлить взглядом её спину, обтянутую светло-розовой кофточкой. Кофточки не умеют проявлять эмоции, но эта конкретная словно бы превратилась в один сплошной вопросительный знак.       «Пайдём к заброшинаму калоцу?»       Буквы были корявыми и разного размера. К вопросительному знаку Пейдж зачем-то пририсовала хвостик. Наверное, чтобы лишний раз подчеркнуть значимость самого вопроса. Гарри знал про колодец. Тот находился где-то в лесу и только чудом не пересох. Воды в нём было предостаточно, правда, ею никто и никогда не пользовался. Зачем когда-то построили этот колодец у чёрта на куличках, было решительно непонятно, но все дети — от совсем малышей до уже солидных одиннадцати-двенадцатилетних школьников — постоянно бегали туда, чтобы похвастаться своей смелостью друг перед другом.       По словам Пейдж, место было жутковатое.       «Пайдём к заброшинаму калоцу?»       Конечно, Гарри мог отказаться. Более того, он должен был отказаться, потому что догадывался, что Реджине его выходка не понравится. Но…. Идея попасть в таинственное и жуткое место, в котором побывали все, кроме него, выглядела притягательной. В конце концов, ему совсем скоро шесть будет, он уже не маленький! К тому же, маг. Ну, не совсем, но кое-что умеет.       Ещё это был способ впечатлить Пейдж, вечно фонтанирующую самыми разными — чаще всего, самоубийственными — идеями. Пейдж ничего не боялась. Ни мышей, ни пауков, ни привидений, ни наказаний. Она лихо лазила по деревьям, утверждала, что выбиралась даже на крыши, «крутила солнышки» на качелях, не боялась встревать в разборки старших детей и вообще была своя в доску девчонка.       Гарри до сих пор не мог понять, почему они с Пейдж так легко и быстро сдружились. Прочие дети тоже с ним общались, звали в свои игры, не насмешничали и не задевали его. Только для них он всё равно оставался словно бы чужим. Но не для Пейдж. Она стала его лучшим другом. Вдруг откажется дружить, если он струсит?       «Пайдём к заброшинаму калоцу?»       Гарри тяжело вздохнул. Ну, они ведь просто туда и обратно, верно? Никому говорить ни о чём не будут. А если Реджина не узнает, она не будет огорчаться. В глубине души мальчик понимал, что это тоже своего рода враньё, а потому, когда корябал ответ на клочке бумажки, уши у него горели. Убедившись, что мисс Бланшар отвлеклась на кого-то из одноклассников, Гарри метко запулил записку на стол к Пейдж.       «Пайдём к заброшинаму калоцу?» «Да»

***

      Место выглядело не таким уж и страшным. Гарри представлял себе нечто более жуткое, как, например, логово Злой Ведьмы Запада из сказки про Страну Оз. А тут… Светлая полянка, уже почти нарядившиеся в листву деревья, небольшой каменный колодец, местами поросший мхом. Вкусно пахло набухшими почками и влагой. Если бы кто-то спросил Гарри, он бы с уверенностью сказал, что в таком месте не может произойти ничего плохого.       Пейдж тут же вскарабкалась на каменный край, плюхнулась на него животом и посмотрела вниз. Ей вообще нравилось висеть, точно бельё на заборе. И она вечно выбирала для этого самые неподходящие места. Как-то раз Гарри спросил, зачем она так делает, на что девочка деловито ответила, что, если висеть вниз головой, то к мозгам прильёт кровь, и там заведутся умные мысли. Мальчик считал, что если к голове прильёт кровь, то там и для глупых-то места не останется, но предпочитал держать своё мнение при себе.       Пейдж какое-то время вглядывалась в темноту, а потом набрала в грудь побольше воздуха и крикнула:  — Эге-гей!  — Эй! Эй! — с готовностью отозвалось эхо.  — Ага! — восторженно завопила Пейдж.  — Аааа! — взвыло из глубины.       Гарри тоже подошёл к колодцу и вытянул шею, разглядывая мрак и еле различимые блики на воде. Перевешиваться через край, как Пейдж, он не рискнул — во-первых, страшно, во-вторых, колодец был грязный, а пачкать куртку хотелось меньше всего — но идея поперекрикиваться с эхом ему нравилась.  — Угу! Угу! — подражая сове, крикнул он во тьму.  — Гу-гу! Гу-гу! — донеслось в ответ.       Какое-то время они развлекались тем, что кричали всякое-разное и слушали, что им отвечает эхо. Потом это занятие надоело. Гарри бродил вокруг, слушая, о чём перешёптываются деревья, и пытаясь найти в ветвях перекликающихся птиц, Пейдж по-прежнему лежала животом на кромке. Время от времени она соскакивала, подбирала горсть камешков, потом забиралась обратно и швыряла их вглубь колодца.  — Гарри, — наконец, окликнула она, — а тебе не страшно жить с мэром?       В первые несколько минут мальчик даже не сумел найти слов, так его огорошил вопрос.  — Почему мне должно быть страшно? — осторожно поинтересовался он.  — Ну, — задумчиво протянула Пейдж, — она же такая злая и строгая. Как глянет, у меня аж сердце в пятки проваливается. Честно-честно! А я ничегошеньки не боюсь. Кроме мэра. А ведь ты с ней не только на улице встречаешься. Вы почти целый день рядом. Я бы умерла со страху.  — Она вовсе не злая, — обиделся Гарри. — Строгая, может быть, но не злая уж точно. Просто ей не с кем дружить. У неё же совсем-совсем никого, кроме меня. Все, наверное, смотрят и думают: «Ага, она плохая, не будем с ней разговаривать». А она от этого ещё больше расстраивается. И кажется ещё более злой. Я не знаю, почему Реджину не любят. Она, на самом деле, очень хорошая.       Пейдж надолго замолчала. Непонятно, удалось ли Гарри убедить её или нет, но больше девочка об этом не заговаривала. Она вообще любила перескакивать с одной темы на другую, рассказывая порой сто историй одновременно. Причём ухитрялась плести сущую ерунду с таким серьёзным лицом, что ты невольно начинал в неё верить. В школе с этим пытались бороться, но Пейдж пока выходила победителем из изнуряющих схваток с системой образования.  — Говорят, — весело сообщила она, — что на дне колодца можно даже днём звёзды увидать. Интересно, это правда или нет?  — Ты же не полезешь проверять? — испугался Гарри. С подруги бы сталось.  — Да нет, — с сомнением и явным сожалением сказала Пейдж. — Мне родители уши надерут, если я в мокрой одежде домой приду.       Гарри почти успокоился, как вдруг девочка закричала:  — Ой! Гарри, иди сюда! Глянь, что там?  — Где? — Гарри снова посмотрел в колодезную шахту, но ничего не увидел.  — Ой, ты не с той стороны смотришь! — возмутилась Пейдж. — Вон, вон там что-то блестит. Ну, вот же! Смотри!       Она с силой вытянула руку вперёд, пытаясь показать то, что привлекло её внимание, а следующую минуту, нелепо взмахнув руками и беспомощно дрыгнув ногами, перевалилась через край и полетела вниз. Наверное, Пейдж неудачно повернулась и не смогла сохранить хрупкое равновесие на скользкой и грязной кромке. Гарри в ужасе услышал какой-то глухой удар, плеск воды и громкий отчаянный крик вперемешку с рыданиями. Разглядеть подругу в темноте было почти невозможно. Просто в густой темноте металась темнота поменьше, окружённая вспугнутыми бликами воды.  — Мамочкаааааа! — рыдала Пейдж. — Помогииииитеееее! Боооольноооо!       Гарри оцепенел. Вот — всё было хорошо. Вот — стало плохо. Он начал задыхаться, чувствуя, как темнеет в глазах и кружится голова. На какое-то время мальчик словно провалился в тягучее болото безвременья, не осознавая, что происходит, кто кричит, почему слышен плеск воды. Когда-то он случайно увидел, как Дадли с приятелями пытались утопить котёнка в детском надувном бассейне. Котёнок отчаянно лупил лапками по воде, вырывался изо всех сил, а когда ему удавалось приподнять мордочку над водой, жалобно мяукал.       Нет! Это не котёнок! Здесь нет Дадли! Здесь… здесь Пейдж! Она в беде! Ей надо помочь! Голова кружилась от липкого страха всё сильнее, недавно приветливый и светлый лес вдруг стал тёмным и недобрым.  — Маааамаааа! — захлёбывалась Пейдж на дне колодца. — Паааапаааа! Помогииииитееее!       Что же делать, что? Что он вообще может сделать? Громкий плеск воды, рыдания подруги. Ему всего пять лет, как он ей поможет? От собственного бессилия Гарри сжался в комочек, обхватил себя руками и горько расплакался, но даже его плач не мог заглушить воплей подруги, которые тем временем становились тише и тише. Она уставала и была готова сдаться.  — Мама! — всхлипнул Гарри, то ли вторя подруге, то ли действительно зовя на помощь. — Мамочка! Мне страшно!       В голове сам собой всплыл образ Реджины. «Мама, мамочка! Помоги мне! Что мне делать?» Он совершенно забыл, что обещал себе не называть её мамой даже в мыслях, чтобы случайно не оговориться. Он забыл, что боялся произносить это слово, будто оно могло, подобно заклинанию, уничтожить его счастье в пух и прах. Он забыл обо всём, он был перепуганным насмерть ребёнком, который, попав в беду, зовёт самого родного и близкого человека. «Мама! Что мне делать?»       Каким-то шестым чувством Гарри понимал: если он сейчас побежит за помощью, Пейдж не спасут. Она не дождётся помощи, там, в колодце, жутко холодно. Что-то сделать должен именно он, больше некому! «Ты же маг, маленький мой». Голос Реджина прозвучал так, будто она стояла рядом. Гарри вскинул голову, пронзённый внезапной надеждой. Ну, конечно, он маг! Почему же ему это сразу не пришло в голову? «Наверное, потому, — тихо подсказал внутренний голос, — что магия никому не нравится. Кроме… — тут голос на секунду запнулся, но потом уверенно закончил, — кроме мамы. Даже если тебе хватит сил спасти Пейдж, она, как и все остальные, будет тебя сторониться. Откажется играть, станет обзывать «ненормальным уродом», не захочет больше разговаривать. Ты что, согласен на такое?»  — Но ведь ей плохо, — ответил Гарри сам себе вслух. — Если я ничего не сделаю, с ней случится что-то плохое. Никто не успеет прибежать. Мне нужно ей помочь.       И, не давая себе передумать, не позволяя вспоминать годы издевательств и ненависти, бросился к колодцу. Надо вспомнить, как становится легко и тепло в груди, как медленно растёт там огромный светящийся шар, который можно превратить во что угодно, направить куда угодно, использовать для чего угодно. Он всего лишь хочет поднять Пейдж из колодца. Это нетрудно. Ему нужно, чтобы она взлетела, как он тогда, когда упали качели.       Под зажмуренными веками всё было легко и просто. Он буквально видел внутренним зрением, как девочка плавно поднимается из воды, как перелетает через колодезную стенку, как медленно опускается на едва проклюнувшуюся траву. Долго, мучительно долго ничего не происходило. Гарри жмурился всё сильнее, из глаз текли слёзы — не то от усилий, не от отчаяния.  — Давай же, давай же, — шептал он, будто уговаривая непослушную магию. Крики и плеск почти стихли, но Гарри гнал страх прочь.       На губах стало тепло и солоно. «Кровь, — отстранённо подумал мальчик. — Мама расстроится». И тут вода сдалась и отдала свою жертву. Гарри от неожиданности упал, сверху на него тяжело рухнула Пейдж. Какое-то время он лежал, отупевший от усталости и чрезмерного усилия. Ноги были такими слабыми, что, казалось, никогда-никогда ему больше не встать.       А потом он ощутил дикий ужас. Пейдж не двигалась. Вообще. И была ужасно холодной. Гарри посмотрел в лицо девочки — синие губы, белая кожа, мокрые ресницы. Почему она молчит? Почему не пытается встать? Он ведь слышит её дыхание, слабенькое, дрожащее. Тогда почему она не приходит в себя?       Мальчик вывернулся из-под тела подруги, попытался согреть её руки в своих ладошках, потом потряс за плечи. Пейдж не реагировала. Только едва слышные вдохи и выдохи давали понять, что она ещё жива. Гарри снова стало страшно. Ещё страшнее, чем раньше. Да, он спас её, но, получается, не до конца. И что делать теперь? До города он ни за что не дотащит подругу: Пейдж была немного выше его и весила больше. Помочь ей с помощью магии не получится: он потратил все силы на то, чтобы вытащить её из воды. Куда податься? К кому бежать?       «К маме», — пришла простая и ясная мысль. Эта мысль придала Гарри сил. Отсюда до офиса мэра рукой подать. Мама должна быть там, у неё много работы. Он бегает быстро, очень быстро. Только бы с Пейдж было всё хорошо! Пусть мама его ругает, пусть накажет, но поможет его подруге!  — Не бойся, Пейдж, — прошептал Гарри, укладывая девочку поудобнее и накрывая своей курткой. — Ты только не бойся. Мама тебе поможет. Я верю.