Её сын

      Из склепа Реджина поехала в офис. Во-первых, ей необходимо было убедиться, что за время её отсутствия не случилось ничего непредвиденного, а, во-вторых, следовало встретиться и поговорить с Грэмом и Сидни.       В ожидании шерифа с журналистом она позвонила домой.  — Гарри уже проснулся, — сказала Мэри-Маргарет. Реджина никак не могла понять, боится её бывшая Белоснежка, как большинство жителей Сторибрука, или по-прежнему несгибаема и упряма. Похоже, и сама Мэри-Маргарет никак не могла определиться, а потому в её тоне то сквозили нотки умирающего лебедя, то позвякивала сталь.       Сейчас Мэри-Маргарет говорила терпеливым тоном школьной учительницы, объясняющей одно и то же правило по сто раз отстающему ученику. Реджина скрипнула зубами и добавила льда в голос:  — Что он сейчас делает?  — Минут пятнадцать назад пообедал. Сейчас сидит в гостиной и читает книги — я принесла ему парочку. Думала подарить на день рождения, но вышло…. Простите, госпожа мэр, если навязываюсь, но Гарри чересчур молчалив. Он не был таким даже… в самом начале. Что-то случилось?  — А вот это — совершенно не ваше дело, — ядовито отрезала Реджина. — Мне казалось, я ясно объяснила, что вам следует делать. Задавать глупые вопросы в список обязанностей не входило.  — Я просто хочу помочь, — а вот теперь голос Мэри-Маргарет стал несчастным. Таким же голосом она разговаривала со своим мужем, лежащим в коме. Мужем, которого в этой жизни она не знала и не помнила. — Вы же понимаете, у детей в этом возрасте очень хрупкая психика, они слишком остро воспринимают окружающий мир и….  — Мисс Бланшар, для душеспасительных бесед есть доктор Хоппер, — почти ласково произнесла Реджина и буквально почувствовала, как женщина на том конце провода вздрогнула. — Так что, если вы не готовы показать мне свой диплом психотерапевта, прекратите. Лезть. В мою. Семью.       Наверняка Мэри-Маргарет собиралась сказать что-то ещё, но Реджина повесила трубку. Неприятно признавать, но падчерица права. Пусть внешне недавно пережитое на мальчике почти не отразилось, он может снова замкнуться и начать бояться самого себя. Меньше всего на свете Реджина хотела вновь увидеть затравленный и несчастный взгляд сына. Она потратила почти год на то, чтобы научить его радоваться жизни и принимать себя таким, какой он есть, и не позволит какой-то твари разрушить всё. Гарри надо показать Хопперу. Только продумать, как преподнести правду сверчку так, чтобы он не узнал о магии.       Но сначала она поговорит с сыном сама. Спокойный и тихий мирок, в котором они жили, трещал по швам. Раньше Реджина думала, что разрушить её счастье может только Спасительница, если ей вдруг вздумается приехать в Сторибрук. Но оказалось, Спасительница — наименьшее из зол.       От местных колдунов Реджина не ждала ничего хорошего. У них была странная магия, доступная лишь избранным, и замкнутые сообщества, куда не было хода чужакам. А потому появление Сторибрука изрядно всколыхнуло американскую магическую общественность. Невозможность войти в город эта самая общественность воспринимала чуть ли не как оскорбление. И жаждала взыскать сатисфакцию.       Будь это единственной проблемой, Реджина не стала бы переживать. До пошатнувшегося душевного равновесия местных ей не было никакого дела. Вряд ли они смогли бы причинить реальный вред ей или городу. Купол надёжен, это подтверждают и слова Люпина, утверждавшего, что пробить его пытаются уже почти четыре года. А для прогулок в Бостоне или поездок в другие штаты можно использовать ложную личину. И Гарри повеселится. Какому мальчишке не понравится идея поиграть в шпионов?       Но, к сожалению, имелись и куда более весомые причины для волнения. Волан-де-Морт. Тварь из кулона, пытавшаяся захватить тело Гарри. Реджина сжала ручку, которую вертела в руках с такой силой, что она жалобно затрещала. Тварь была связана с её сыном и не собиралась отступаться. Даже несмотря на то, что сдохла.       Люпин долго мялся и блеял, пытаясь подобрать слова. Несколько раз начинал и замолкал, не сказав и пары фраз. Реджина постепенно теряла терпение и, чтобы не сорваться на собеседнике, считала вдохи-выдохи.  — Вы же понимаете, что моё свободное время не бесконечно? У меня есть дела, решить которые могу только я. И у меня есть сын, у которого завтра день рождения.       Как и прежде, при упоминании Гарри Люпин вздрогнул и закаменел. Опустил взгляд, вздохнул и снова попытался объяснить:  — Понимаете, Тот-кого-нельзя-называть….  — Постойте, — взмахом руки оборвала его Реджина. — Я уже устала слушать эти «того-кого-нельзя-называть», «того-кого-нельзя-упоминать» и прочие вариации на тему. Есть какая-то причина, по которой вы называете его так, а не иначе? Имя навлекает на произнёсшего беду? Проклятье, например?  — Н-нет, — растерянно выдавил Люпин после минутного раздумья, — ничего такого.  — Тогда отчего бы не называть вещи своими именами? — она постаралась, чтобы насмешка в её голосе была не слышна. Нельзя спугнуть момент откровенности. — Он совершил много страшных вещей, — с горечью сказал мужчина. — Настолько страшных, что для некоторых людей превратился из обычного человека в потусторонний ужас. Знаете, из тех, кого не рискуют упоминать лишний раз, чтобы не накликать беду.  — Это… — Реджина прищёлкнула пальцами, пытаясь подобрать слово, — довольно нелепо. Чем больше загадочности и таинственности, тем страшнее. Люди редко боятся понятных и изученных вещей, зато неизвестность увеличивает их страх в разы. Вы не думали об этом?       Она невольно вспомнила Румпельштильцхена. Он не скрывал своего настоящего имени, но и не особенно афишировал его. Зато вовсю пользовался тем, что большинство крестьян и горожан, не умеющее ни читать, ни писать, вынуждено произносить вместо «Румпельштильцхен» — «Тёмный».       Румпельштильцхен, каким бы чудовищем ни казался, был прежде всего человеком. Да, победа над ним далась бы большой кровью, его убийство представлялось невероятно трудным деянием, но — возможным. Наличие имени невольно роднило его с другими людьми из плоти и крови — от короля до последнего нищего.       Но Тёмный…. О, это совсем другая история! Тёмный — это монстр из страшной сказки. Тварь, сотканная из теней, выбравшаяся из преисподней, жаждущая свежей крови. Баю-бай, скорее засыпай и ни в коем случае не выходи ночью на улицу. Тёмный придёт — с собой тебя заберёт. Румпельштильцхена можно было бы попробовать убить. А сумасшедших, готовых сражаться с Тёмным, этим дьяволом во плоти, мало. Тёмный был бессмертен и неуязвим.  — Люди боялись собственной тени, — устало заметил Люпин. — Тот, кто выходил из дома, не мог быть уверен, что вернётся назад. Прощаясь утром с родными, человек не знал, увидит ли их вечером. Думаете, кто-то стал бы слушать, если бы, скажем, Министр предложил говорить вместо Тот-кого-нельзя-называть ¬– Вол… в общем, то имя, которое он выбрал себе?  — Я смотрю, у вас это тоже неважно выходит, — вздохнула Реджина. — Тогда зовите его как-нибудь ещё. Было же у него другое имя? — Люпин на секунду задумался, а потом кивнул. — Отлично, используйте его. Только прошу, не нужно этих эвфемизмов. Меня от них мутит.       Когда-то давно Волан-де-Морта звали Том Реддл. Блестящий ученик, подающий надежды молодой исследователь, харизматичный красавец. В те времена никому и в голову не могло прийти, что пройдёт всего несколько лет — и гордость наставников превратится в настоящее чудовище. Хотя, с точки зрения Люпина, можно было догадаться. Реддла распределили на Слизерин.  — А Слизерин — это…?  — Один из факультетов Хогвартса — британской школы магии, — пояснил Люпин. — Всего их четыре: Гриффиндор, Пуффендуй, Когтверан и Слизерин. У слизеринцев плохая репутация. Все знают, что туда распределяют хитрых, заносчивых, не гнушающихся подличать.  — А в каком, простите, возрасте поступают в Хогвартс?  — В одиннадцать лет, а что?       Реджина несколько мгновений пыталась представить себе хитрого, жесткого и хладнокровного мерзавца одиннадцати лет. Нет, наверняка бывают и такие, но вряд ли их настолько много, чтобы создавать целый факультет. Да и вообще обучать детей, на которых изначально поставлен крест, нерационально. Преступник убьёт и замучает намного меньше людей, если не будет знать, как убивать и мучить.       Ей стало интересно, по каким же критериям отбирают на другие факультеты и не логичнее ли сделать разделение по склонности к тому или иному виду магии, но Волан-де-Морт волновал её намного больше проблем в местной сфере образования. А потому Реджина не стала заострять на этом внимание.       Том Реддл знал, на какие болевые точки давить. Много веков назад маги этого мира уступили неожиданно окрепшей церкви. Как известно любому, придя к власти, церковники в первую очередь расправляются с магами. Справедливости ради — маги поступают точно так же.       Долгое время борьба шла с переменным успехом. Магов гнали прочь из родных домов, без суда и следствия отправляли на костёр, издевались над их детьми. Люпин не упомянул, но, надо полагать, сами волшебники в долгу не оставались и отвечали церкви тем же. И всё же маглов — так называли здесь людей, не умеющих колдовать — оказалось больше, они были организованнее и сплочённей, а потому войну маги закономерно проиграли. И ушли в подполье, издав Статут о секретности и отгородившись от соседей-немагов мороком.       Разумеется, не всех устроило подобное положение дел. Особенно громко возмущались чистокровные семейства. Вереница родовитых предков-колдунов почему-то давала им повод считать себя особенными и неповторимыми. Реджина только хмыкнула. Если бы величие предков гарантировало какие-то таланты потомкам, жить было бы проще и скучнее.       Она могла бы рассказать о Румпельштильцхене — крестьянине, сыне крестьянина и внуке крестьянина. Она могла бы сказать, что даже короли не смели в лицо напоминать ему о не самом славном прошлом, а, если находился такой храбрец, жизнь его была недолгой. Она могла бы вспомнить, что и за спиной об этом самом прошлом не сильно-то болтали. Могла бы — но не стала. О других мирах здесь не знали (по крайней мере, не знал Люпин), пусть так и остаётся.       Несколько столетий маги не предпринимали ничего, что могло бы изменить их положение. Но харизма Тома Реддла и яд, который он лил гордецам в уши, сделали своё дело: возмущённые голоса зазвучали громче и яростнее.       Реддл знал, на что напирать. Он взывал к чувству гордости, чувству собственной значимости, к исключительности и превосходству. А маги в этом мире действительно верили в то, что они уникальны и неповторимы. Чего только стоит это деление на касты! Чистокровные, полукровки, грязнокровки…. Но ведь маги не лошади, соблюдение «чистоты породы» ещё ничего не гарантирует. Тот же Том Реддл был полукровкой и притом считался одним из сильнейших магов своего поколения. И наверняка он не один такой.       Как бы там ни было, Том Реддл начал продвигать идею превосходства чистокровных магов над маглами и магами, не способными похвастаться вереницей именитых предков. Несмотря на ненависть, которую Реджина испытывала по отношению к человеку, попытавшемуся навредить сыну с помощью зачарованного кулона, она всё же мысленно восхитилась его лидерскими и ораторскими качествами. Полукровка, держащий на коротком поводке чистокровных магов, которым была обещана власть и над полукровками в том числе! Он даже заклеймил их, будто рабов. Реджина усмехнулась. Какая изящная и тонкая издёвка!  — Всё это прекрасно, — сказала она, вдоволь повеселившись, — но какое отношение ко всему этому безобразию имеет мой сын? В то время он ещё даже не родился.  — Было пророчество, — ответил Люпин, глядя куда-то в сторону. — Одна женщина сказала, что грядёт тот, кому суждено одолеть Тёмного лорда. Этот человек родится на исходе июля у тех, кто трижды бросал вызов тьме и остался жив. Гарри избран. Он — наша надежда.       За окном раздался раздражённый автомобильный гудок, и Реджина вздрогнула. Это же надо было так погрузиться в собственные мысли, чтобы больше ничего и никого не замечать. Хорошо, что никто не пришёл, не к лицу мэру пустым взглядом пялиться в стену. А, кстати, почему до сих пор никого нет?       Грэм ответил с первого раза и заверил Реджину, что скоро будет и расскажет свои мысли по поводу незнакомой девицы. Тон шерифа женщине решительно не понравился, но подобные разговоры она предпочитала вести с глазу на глаз, поэтому сухо бросила: «Жду».       Сидни молчал. Ни в офисе, ни дома никто не взял трубку. Впрочем, журналист мог бродить по городу и подслушивать разговоры, одержимый новой идеей для репортажа. Порой Реджину поражала его способность создавать новости и интересные статьи из ничего. В городе, где годами ничего не происходит, талант воистину неповторимый.       Но сейчас Сидни и его талант нужен ей здесь. Реджина выбила короткую дробь по столешнице и глубоко вздохнула, успокаиваясь. Она прекрасно понимала, что Сидни обязательно сегодня-завтра придёт к ней рассказать свежие новости и слухи. Знала, что, прежде чем дать ему новое задание, придётся прояснить некоторые… щекотливые моменты, касающиеся, в частности, магии. Использовать его вслепую можно и дальше, но, если она хочет, чтобы он качественно выполнил работу, придётся кое о чём рассказать. Всё это дело не на один день.       Реджина осознавала всё это, но сердце сжималось в тоскливом предчувствии. Дело касалось её сына, и ох как нелегко было убедить себя подходить к проблеме хладнокровно и рассудительно. Всё время казалось, что мир стремительно летит под откос, что до точки невозврата осталось совсем немного, что нужно торопиться, чтобы успеть хоть что-то….       Её сын — чья-то чужая надежда. Страховка на случай возвращения тёмных времён. Герой магического мира. Будь оно всё проклято. И в первую очередь та прорицательница, которая открыла рот и произнесла пророчество.       Любой маг Зачарованного Леса знал: с судьбой шутить опасно. Она злопамятная тварь и непременно отомстит за это. Нередко те, кто пытался изменить своё будущее, оказывались в ещё более отчаянной ситуации. Поэтому большинство людей предпочитали смириться и искать выгоду в сложившихся условиях. Воевать со своей участью решались только сильные и могущественные маги — Мерлин, Нимуэ, Румпельштильцхен. Достаточно ли сильна она, Реджина, чтобы защитить своего сына от пророчества?       Из зеркала на стене на неё строго и холодно смотрела Королева. Пусть сейчас она носила деловой костюм и модную стрижку и сидела не на троне, а в офисном кресле. Королевское достоинство не в атрибутах, а в душе. Мать потратила много сил, средств и времени, чтобы это достоинство въелось Реджине в кости и кровь. И была чрезмерно взыскательна и строга.       Поэтому в королевы Реджина годилась куда больше той же Белоснежки, которую после смерти (да и при жизни!) прошлой королевы учили чему-нибудь да как-нибудь. Учителя бывали очарованы её кротким нравом и милой внешностью, а после жалели маленькую сиротку, потому не сильно нагружали девочку учёбой и не очень строго спрашивали.       Но блаженные молоденькие страдалицы нравятся народу. Точка. И уже не имеет значения, насколько ты хорошо разбираешься в экономике и дипломатии, подкована ли ты в стратегии и тактике, умеешь ли поддерживать светский разговор, ловко ли лавируешь между Сциллой-аристократией и Харибдой-плебсом. У тебя просто нет очарования, свойственного юности, в тебе мало наивности и много цинизма, ты рано узнала жизнь без прикрас и избавилась от юношеского максимализма. Ты знаешь, что править одним только пряником невозможно. Иногда приходится доставать кнут. О таких королевах, возможно, напишут в учебниках истории, но они не будут любимы народом.       А Белоснежка будет. Потому что даже спустя несколько лет лишений всё ещё смотрит на мир сквозь розовые очки. Потому что в ней живёт ещё наивность, присущая детям. Потому что она — оратор, она умеет по-настоящему зажигать словом, она говорит вдохновенно и красиво. Потому что всю свою жёсткость и сталь она направляет на себя, а не на окружающих. Людям вообще импонируют те, кто много требует от себя и ничего — от других.       Из таких, как Белоснежка, получаются хорошие лидеры сопротивления, вдохновляющие людей личным примером. А из таких, как Реджина, выходят правители, железной рукой ведущие страну к процветанию. И прав был, пожалуй, отец, уговаривавший дочь отказаться от бесполезной мести и сосредоточиться на обязанностях королевы. Не грозя страшными карами всем, на кого легла хотя бы тень подозрения в укрывательстве Белоснежки, не занимаясь бессмысленными карательными рейдами в отдалённые деревеньки, она удержалась бы на троне. Не сумела бы стать популярной и любимой — но и изгоем тоже не была.       Но эта месть…. Реджина бездумно посмотрела на собственные руки. На миг ей показалось, что они всё ещё ощущают остывающее тело Дэниела. Эта месть и эта любовь были единственными вещами, которые Реджина выбрала сама. Не под давлением матери, не по велению долга, не понукаемая положением. Сама. Это были её решения. Её воля. Два глотка свободы.       Любовь закончилась трагедией, а на новую у Реджины не хватило смелости. Месть оказалась ошибкой и не принесла счастья ни в том мире, ни в этом. Но Реджина не из тех, кто отступает, столкнувшись с препятствиями, или остаётся лежать в грязи, раз упав. Теперь у неё есть Гарри — её шанс на новую жизнь — и город, нуждающийся в ней, своей королеве.       «Не смей даже думать о том, чтобы отступить, — жёстко бросило отражение — чопорное, ледяное, прекрасное. — Королева может умереть, но не сдаться!» К демонам пророчества, американцев с англичанами, Волан-де-Морта, чужую войну. В конце концов, ей ли привыкать к препятствиям на пути? Реджина усмехнулась. Она училась у лучших: у Коры — идти по головам ради достижения цели; у Румпельштильцхена — коварству и интригам; у Малефисенты — жёсткости и жестокости. Местных магов ждёт весьма неприятный сюрприз.       По спине колкими иголками пробежала дрожь предвкушения. Кто бы что ни говорил, а Реджина слишком хорошо знала обратную сторону власти, чтобы любить корону только за власть, которую та даёт. Куда больше она любила всё, что сопутствовало короне: интриги, политику, решение экономических трудностей и административных вопросов. И бороться с достойными и интересными соперниками ей тоже нравилось. В любой другой ситуации Реджина не призналась бы в этом, но сейчас она одна, а из зеркала на неё смотрит её правда. А потому можно сказать хотя бы самой себе: болотом под названием Сторибрук она наказала в первую очередь себя.       Пришла пора из болота выбираться.  — Ты права, — сказала Реджина себе-из-зеркала, — нельзя сдаваться. Счастье лёгким не бывает. Я не отдам сына никому. И если его хочет отнять судьба, значит, повоюем с судьбой.       Королева в зеркале торжествующе улыбнулась.