Достичь невозможного

Карта обитаемых земель на огромном столе — невероятно подробная. Не нарисованная — вылепленная, с выпуклыми горными хребтами, с долинами, лаковыми лужицами озер и полупрозрачным индиговым морем. Такое можно было бы увидеть с высоты птичьего полета, и не воробьиного, а разве что очень крупного орла. Вэй Усяню случалось подниматься и так, но тогда облака застят взор, и очень скоро становится трудно дышать. Поэтому он любит разглядывать эту карту. Трогает пальцем снеговые шапки на вершинах гор, проводит по руслам рек, наклоняется низко-низко, чтобы рассмотреть: неужто мелкая бело-зеленая рябь на поверхности нарисованной воды юньмэнских озер — это впрямь лотосы?! И да. Они и есть. Чья рука сумела изобразить их столь маленькими? Это же все равно что поэму на рисовом зернышке написать! Восхитительно. Прямо сейчас, правда, Вэй Усяню не до лотосов. И взгляд его застилает легкая дымка, немного схожая с прозрачными летними облаками, и очень сложно сосредоточиться на карте, когда по телу скользят горячие нежные руки, а в воздухе разлит запах масла, тонкий и дразняще-привычный. Вэнь Жохань не любит тяжелые ароматы, а Вэй Усяню просто все равно… было все равно еще совсем недавно, а теперь стоит почуять этот прохладный запах, как телесное томление давит на поясницу мягкой лапой. Но сосредоточиться все же нужно, потому что, лаская его, Вэнь Жохань говорит о важном. Об очень важном. Разве Вэй Усянь не герой Юньмэна? Разве он не способен держать разум в узде, хоть бы тело и таяло от наслаждения? — Смотри, вот здесь делают шелк, — палец с длинным ногтем очерчивает полукруг на карте, а потом такой же — на животе Вэй Усяня, чуть царапая; это сладкое чувство, вдвойне — оттого, что Вэй Усянь знает: Вэнь Жохань точно тем же движением может попросту вскрыть человеку живот, но с ним — неизменно бережен, иной раз даже чересчур, так, что приходится просить не сдерживаться. Так, что же там с шелком… — Здесь его красят, — на легкое постукивание карта отзывается звонким гудением: она сделана из белой глины и обожжена, в точности как лучшие чайные пиалы, и как они, шершавая под пальцами. Вэй Усянь хватается за край, когда меж его бедер скользит ладонь, поглаживает, понукая раздвинуть ноги шире. — Синюю краску привозят отсюда… — теперь Вэнь Жоханю приходится тянуться через полстола, и он прижимается грудью к спине Вэй Усяня, кожу покалывает жесткая вышивка безрукавки, поясницу обжигают холодом камни на поясе, между ягодиц ложится член, и Вэй Усянь кусает губы, давя нетерпеливый стон. Только прогибается, чтобы теснее, ближе… — Вот ее везут по реке, затем через этот перевал, затем снова по реке, и вот краска и шелк встречаются — тут. Сколько границ между землями разных орденов они пересекли? Вэй Усянь никогда не любил изучать такие вещи и теперь готов проклясть свою былую невнимательность на уроках. Слушал бы наставников — отвечал бы сейчас без запинки, только глянув на карту, и не тянулась бы эта нежная пытка… — Всего пять. Нет, шесть. Нет… А Сихуань Цзы считать? Он ваш присоединенный, но еще носит свое собственное имя… — Можешь не считать. Но кроме него — каждый орден возьмет с торговцев дань. Сколько стоит провезти сотню тюков некрашеного шелка через владения Юньмэн Цзян? Скользкие от масла пальцы дразнят вход, проникают внутрь совсем ненамного. Это не обязательно, предыдущее соитие было нынче ночью, и Вэй Усянь уверен, что не испытает неудобств, даже если его возьмут сейчас вообще без всякой подготовки, но Вэнь Жохань определенно хочет растянуть удовольствие. Поэтому Вэй Усянь только тяжело дышит, пытаясь насадиться сильнее, принять в себя хотя бы пальцы, и терпит, конечно же, неудачу. — Две… меры серебра… — Две с половиной, — поправляет Вэнь Жохань, прихватывает зубами ухо — в наказание за ошибку. Или наказание — это сжатый в пальцах сосок? Больно и чудесно, Вэй Усянь содрогается всем телом, мычит сквозь стиснутые зубы. — И это только Юньмэн Цзян. Уже простое однотонное окрашивание прибавляет к цене шелка семь мер серебра за сотню тюков. Теперь предположим, что шелк хотят купить… в Гусу Лань, к примеру. Сколько заплатит торговец орденам, через чьи земли идет, начиная с того же Юньмэна? Он наконец проталкивает пальцы глубже, и Вэй Усянь мотает головой, все еще пытаясь разобрать что-то на карте. — Я не знаю… сколько берет за проход Балин Оуян… — И верно, ты ведь пока не управляющий в ордене, — тянет Вэнь Жохань и поворачивает кисть. Сдержать стоны больше не получается. Вэй Усянь представляет себе, как кто-нибудь, привлеченный странными звуками, заглядывает в рабочую комнату главы Вэнь и видит, как этот самый глава Вэнь, полностью одетый — под полами ханьфу многого не видно, — тыкает носом в карту совершенно голого ученика ордена Цзян. Лань Цижэню и не снились такие способы воспитания и обучения… Он фыркает, а получается новый стон. Никто, само собой, не посмеет без дозволения сунуться в эту дверь. Жить-то всем хочется. — Так вот. Только за проход торговец отдаст еще десять мер серебра, и само собой, все эти деньги он присчитает к конечной цене, верно? — Д-да... Стоит большого труда вспомнить, почему длится этот разговор. Или — почему им обоим взбрело в голову, что непременно надо любиться возле большой карты, мало ли более удобных мест… — Вот так синий шелк и становится роскошью для обычных людей, — завершает пример Вэнь Жохань и убирает руку, и Вэй Усянь не успевает ахнуть, как в жаждущее отверстие втискивается член. Тоже совсем неглубоко. — Глава Вэнь!.. — Да? — Еще! Смешок Вэнь Жоханя ложится влажным теплом на шею. — Разве мы закончили урок? Урок… карта. Перед тем, как начать любовные игры, они разговаривали о политике ордена Вэнь. О присоединяемых орденах. О тех, кто сопротивляется. И глава Вэнь пообещал объяснить, зачем его орден сгребает под себя малые ордены и кланы, один за другим. Но шелк… при чем тут шелк… — Мы можем проследить, как дорожает в пути рис, — предлагает Вэнь Жохань, прижимая к себе Вэй Усяня так, что тот едва может шевельнуть бедрами. — Но ты умен и должен был бы все понять и с одного примера. Понять… Какая связь между данью, которую платят торговцы, пересекая земли орденов, и расширением Цишань Вэнь своих владений? Разве у Цишань Вэнь не хватает денег, чтобы купить риса или шелка столько, сколько им нужно? Вэй Усянь так увлекается размышлением, что забывает на миг, где он и что сейчас происходит. Затем Вэнь Жохань нажимает ему ладонью между лопаток, и Вэй Усянь едва не упирается в карту лбом, вскрикивает, когда член погружается в его тело глубже… ...и вдруг понимает. — Объединение земель! — ахает он и даже дергается, пытаясь обернуться; от движения его пронзает первая стрела удовольствия, пока еще недостаточно острого, чтобы окончательно утратить соображение. — Вы хотите как Цао Цао… — Интересный выбор имени, — замечает Вэнь Жохань. Что-то такое в его тоне… опасное, но Вэй Усяню требуется несколько мгновений, чтобы понять, что же он не так сказал. Сообразив наконец, он вздрагивает и быстро поправляется: — Как Ин Чжэн! И получает в награду первый сильный толчок. Сдерживать крик он даже не думает. Если Вэнь Жохань захочет, чтобы он молчал, — прикажет или зажмет ладонью рот, а пока можно не стесняться. Вэй Усянь дрожит, нанизанный на твердое и горячее, и разрывается между желанием замереть, чтобы еще немного потянуть это ошеломляющее ощущение первого проникновения, и желанием качнуть бедрами и услышать над ухом тихий-тихий стон… — Итак, — почти мурлычет Вэнь Жохань, — никаких торговых заслонов, одни и те же меры длины и веса, схожие цены, одинаковые законы для всех, ясное представление, куда за чем обратиться… как ты думаешь, это все стоит того, чтобы упразднить кое-какие границы? Он медленно отстраняется, и у Вэй Усяня темнеет в глазах от чувства пустоты внутри. Беспомощное поскуливание срывается с губ, это жалко, если смотреть со стороны, но смотреть некому, а Вэнь Жохань говорит — двоим в постели нечего стыдиться. Или не в постели, а животом на краю стола, и так удачно, что там внизу гладь Восточного моря, а не утесы Гусу, например… — Стоит, наверное, — соглашается Вэй Усянь, прогибаясь так, что едва не хрустит спина, — но ведь орденам дорога их независимость, разве нет? Вэнь Жохань все медлит, и Вэй Усянь изнывает от нетерпения. — Большинство понимает свою выгоду, — мягко говорит глава Вэнь и снова подает бедра вперед, выбивая у Вэй Усяня громкий стон. — Некоторые желают привилегий… иные их заслуживают. Но, что ж, бывают и те, кому гордость дороже общего блага. Вот теперь он начинает двигаться неторопливо и размеренно. Вэй Усянь ерзает животом по лаковому морю, цепляется за горные хребты и тут же разжимает пальцы — обломает еще верхушки. Удовольствие лишает сил, слабеют колени — но это полбеды, хуже, что стало сложно ровно держать голову, так и хочется упереться лбом в стол или приложиться щекой. Но там, куда голова опускается сама собой, — предгорья Гусу, и можно здорово ободраться. А того хуже — запачкать кровью карту, не ототрешь ведь потом… Под щеку ложится ладонь Вэнь Жоханя. Вэй Усянь вжимается виском в его пальцы, целует где достает, лижет. Толчки становятся резче, по телу катится волна золотого огня. Уже прошли первые дни, когда он гордился тем, что хватает сил выдерживать страсть главы Вэнь, — приходится все-таки признать, что иной раз он ее выдерживает еле-еле, и нужно следить, не пришла ли пора все-таки оттолкнуть, разорвать связь. Перед глазами у Вэй Усяня — крохотные лотосы на водной глади. Пристань на этой карте где-то выше и правее, Юньмэн велик, пронизан сотнями речушек, проток, заводей… Вэй Усянь вспоминает, как высокие носы торговых лодок с хрустом приминают громадные лотосовые листья… Золотое пламя в его жилах — как летнее солнце, ласковое, но зазевайся — и сожжет, и будешь потом ходить в мази с ног до головы под презрительную брань госпожи Юй... Бывают те, кому гордость дороже всеобщего блага. Очередной толчок выбивает искры из глаз и вопль из груди, а наслаждение мешается с ужасом. Сколько раз Вэнь Жохань помянул Юньмэн Цзян, рассказывая о границах и данях? Он же ничего никогда не говорит просто так! И ведь сам-то разговор начался с того, как дорого обходится малым кланам упорное нежелание прийти под крыло к Цишань Вэнь… Вэй Усянь вскидывается, пытаясь посмотреть себе за спину, и тут же поперек груди ложится, поддерживая, рука в расшитом наруче. — Что ты? Устал? Вэнь Жохань бережет его, и от этого сейчас сладко и горько поровну. — Глава Вэнь… — Вэй Усянь задыхается, ему кажется, что золотой огонь сейчас пойдет горлом. — Вы же не тронете Пристань? Скажите, что нет… Вместо ответа Вэнь Жохань резко отстраняется — и это снова до искр из глаз — и рывком разворачивает Вэй Усяня к себе лицом. А потом легко, как пушинку, подсаживает на край стола. — Обними, — велит он. Вэй Усянь — один из лучших в своем поколении, он способен без вреда для себя вынести парное совершенствование с Вэнь Жоханем, он первый ученик в своем ордене. И он всякий раз шалеет, когда Вэнь Жохань поднимает его, словно он младенец или вовсе котенок. В области физической мощи между ними бездна. Вэй Усянь обхватывает руками шею Вэнь Жоханя, ногами — талию, выгибается, позволяя вновь насадить себя на член, охает от того, с какой силой это делается. И дальше может только кричать от бьющегося в теле болезненного удовольствия, потому что вот теперь его совсем не щадят, и сам он может только держаться, и почему-то такое обращение нравится ему ничуть не меньше уже привычной терпеливой ласки. В этот раз Вэнь Жохань доводит его до полного изнеможения, прежде чем ссаживает обратно на стол и позволяет кончить — два дерганых движения дрожащей рукой, больше ничего уже не нужно. Вэй Усянь готов упасть и уснуть прямо тут, на карте, и плевать на горные вершины, которые неизбежно вопьются в ребра. Однако заданный вопрос остался без ответа, а ответ не просто важен — жизненно важен, и потому Вэй Усянь соскальзывает на пол, оставляя на бездонной синеве Восточного моря жемчужную россыпь “островов”... боялся кровью измазать карту, как будто семенем — лучше… и неловко, чуть не валясь с ног, нагибается за брошенной одеждой. Между ног саднит, поясница пока еще только ноет, но через час будет совсем худо. Но Вэй Усянь не отступится — ему нужен ответ. — Глава Вэнь, — он набрасывает нижний халат на плечи, неверной рукой пытается завязать пояс. — Этот ученик ордена Цзян растерян и просит разрешить его сомнения. Вы же не сказали мне, что мой орден следующий, правда? Вэнь Жохань стоит в двух шагах — его одежда в полном порядке, прическа безупречна, и только чуть увлажнившиеся виски хоть как-то выдают, что он не за письмами сидел все это время. Из-под полуопущенных ресниц Вэй Усяню мерещится гранатовый отсвет. — Да, не сказал, — соглашается глава ордена Вэнь и улыбается самыми краешками губ. — Но дали понять, что нам следует ждать неприятностей. Глава Вэнь, я — если начнется распря между орденами — я буду там, со своими. Едва договорив, Вэй Усянь понимает, как смехотворно звучат его слова. Угрозы он не представляет никакой, а ценность его для Вэнь Жоханя… не то что невелика, она, наверно, сравнима с ценностью песка под ногами. Напугал ежа голым задом. — Я знаю, — тем же ровным тоном произносит Вэнь Жохань. Но не уходит и не прогоняет. Ждет чего-то. О чем сейчас должен догадаться вымотанный любовной схваткой ученик ордена Цзян? — А если это про повлиять на верхушку ордена, так это, наверное, не меня до звезд в глазах драть надо было… — как водится, прикусить язык он не успевает. Прямой взгляд Вэнь Жоханя давит с такой сокрушительной силой, что, наверно, кого-то послабее может и без шуток по стенке размазать. Вэй Усянь отшатывается, врезается бедром в злосчастный стол с картой, роняет ханьфу — просто пальцы разжимаются… Вэнь Жохань обнимает его мягко, но так, что не вырваться. — Ты у меня — не за этим, — говорит он Вэй Усяню на ухо, и щекотная волна пробегает по телу от его голоса. — Тоже мне “красавица во вражеском стане”. Со звездами в глазах. Иди отдыхать. Вэй Усянь вздыхает и кладет ему голову на плечо, а следом и вовсе приникает всем телом: его не держат ноги. — И все-таки, глава Вэнь, — бормочет он, — оставьте Пристань Лотоса в покое, а?.. Мы же будем кусаться. Вэнь Жохань молчит еще два-три удара сердца. — Я не спешу и не стремлюсь к большой войне, — говорит он затем, и что-то в его голосе вызывает мысли о сытом тигре. — Если Цзян Фэнмянь согласится на какие-то уступки… сделает шаг навстречу, пока только шаг… я не трону твоего дома, Вэй Усянь. В полудреме, вися у Вэнь Жоханя на плече и вяло перебирая ногами, Вэй Усянь думает: не может ли так статься, что он и впрямь “красавица”, только не в чужом лагере, а в своем. Не случится ли так, что он попытается рассказать дяде Цзяну о том, что объединение земель — это совсем не дурное дело… Цао Цао проиграл, но был ведь и Ин Чжэн… Вэй Усяню видятся фигуры со знаменами, подобные фишкам сянци, только игровое поле — не доска, а огромная карта. Вэй Усянь не знает правил этой игры, но должен сделать ход. Ему страшно, но азарт пересиливает, и он тянет руку к фигуре под лотосовым знаменем, тянет и отдергивает. Может, можно вообще не играть? Может, есть какой-то другой выход? Вэй Усянь должен его найти. Ведь это и есть — “достичь невозможного”. Вот тогда-то он и впрямь будет настоящим героем! Он уже не чувствует, как его кладут на постель и натягивают покрывало на плечи. Вэй Усянь широко улыбается во сне, и Вэнь Жохань, помедлив мгновение, склоняется и целует эту счастливую улыбку. Как на прощание.