Сезам

Новое утро начиналось буднично. Снова чашка кофе, пирожное и горячая ванна. Ведь парню, о котором пойдет речь, некуда торопится. Его жизнь размеренна, он особенный человек. Хотя человек? Нет скорее существо, совершенно особенное, сдобренное сгустком средневековой магии востока. Чунмен делает большой глоток кофе, смакуя горячий напиток на вкус. Его волосы все ещё мокрые и если честно сушить их сейчас совсем не хочется. Хочется вернутся обратно в кровать, завернуться в пледик с единорогами и погрузиться в просмотр мыльных романтических комедий. Джин сам не может вспомнить, когда начал грезить о любви, об искренних чувствах, что скрасили бы его обыденную, даже рутинную жизнь. Но как же ему отыскать того самого человека в городе миллионнике. Твоя судьба не валяется на обочине дороги. Да и как вообще говорить об истинной любви, если всем всегда от него нужно совсем иное. — Исполни мое желание! Вот что просит у Чунмена каждый третий, и Мён подчиняется, ибо это его проклятие. Исполнять чужие желания, не в силах воплотить в жизнь свои собственные. Стоит только задуматься над этим, как комнату оглушает тяжелый вздох, ведь Чунмёну осталось совсем немного, в запасах из тридцати трех за триста лет жизни осталось всего три. Мён, думая об остатках, всматривается в своем отражение в стекле. Такое размытое из-за преломления солнечного света. Жмурится, чтобы глаза не заболели. Как же в эти минуты единения он мечтает быть с кем-то. Готовить кому-то завтрак, тому кому он будет нужен не как исполнитель. Хотя в современном мире он научился крутиться. Запрятал свою лампу, чтобы не ютится там, стал предлагать желания в обмен на состояние. Возможно, кто-то может назвать его мелочным, ориентированным на богатство. Таких умных надо бы посадить в лампу, где даже дышать больно, без всех удобств существования. Конечно, иногда его желания уходили просто так из-за его сердечной мягкости. Сейчас он джин, был свободен и не торопился искать нового клиента, не спешил приближать свою старость. Но рано или поздно придется, ведь браслеты на запястье, что служили оковами, снова начали обжигать кожу, оставлять ожоги. В рот летит таблетка с обезболивающими. Чунмён затягивает галстук и спешит к выходу, внезапно ощущая мурашки по всему телу и навязчивую слабость. Перед его глазами появляется мутная рябь, в висках начинает пульсировать. Тело становится легким невесомым, размывается перед плавающим взором Чунмёна. Разум гаснет, а в мыслях набатом остается лишь одна мысль: «Лампу нашли!» Мир внутри лампы качается на волнах, а в голову лезут воспоминания. Кто же угрожал ему найти лампу? Кто же? Точно, это был шестнадцатилетний мальчишка, пришедший в его дом лет семь или восемь назад, а может даже больше. Самоуверенный малец попросил его исполнить целых три желания. Просто так за спасибо. Чунмен тогда не хотел грубить еще не оперившемуся птенцу, поэтому ляпнул первое что пришло на ум: — Ты мне не хозяин и не можешь отдавать указания. Но если отыщешь мою лампу в марианской впадине, я подумаю над тем, чтобы воплотить твои мечты в жизнь. Тогда джин отмахнулся, стирая из памяти искрящийся, абсолютный уверенный в успехе взгляд. Сейчас же придется расплачиваться за свою болтливость. Ведь мог бы и перепрятать лампу, но положился на пещеры и течения. Эх, природа так не надежна. Дышать в тесном пространстве взаправду было больновато. Да и не меньше бесили штучки с переодеванием в рабочую униформу. Она же у джинов была не простой: с золотой вышивкой из тончайшего сифона, с воланами и, конечно, тюрбаном. Жаль сбежать из лампы невозможно: придется ожидать вызова и надеяться, что мальчишка не будет медлить. Не зря же он его искал столько лет. Мёна даже любопытство взяло, что же такого особенного загадал тот малец. Слишком уж настойчиво он тогда просил помочь. Вдруг в голове всплыла важная мысль, как же тот парень вообще его отыскал, тем более адрес квартиры, да и с чего вообще решил, что он джин. Как он вообще об этом раньше не подумал. Стало как-то даже неспокойно. Но всю эту головоломку прервали все те же мурашки и тянущее чувство в животе. В следующую секунду Чунмена ослепляет солнечный свет, глаза долго привыкают к яркости. Когда же становится чуточку легче, а легкие привыкают к прохладно-теплому бризу, размытое пятно напротив превращается в парня, хотя скорее рослого мужчину. Это несомненно тот мальчишка, но он не такой каким был тогда. Высокий, на целую голову выше джина, широкоплечий с красивым уверенным лицом. Повзрослевший и коренастый как бог олимпа. Чунмен невольно засматривается на своего нового хозяина, подавляя трепет и взывая к недавнему недовольству. Гнев отзывается неохотно на зов, а взгляд никак не может оторваться от прелестного лица. Мальчишка тоже откровенно рассматривает джина, на его лице сияет то ли улыбка облегчения, то ли злорадства. Неловкую же заминку прерывает крик пролетающей чайки, а следом и едкое замечание Мёна: — Итак, тебе все же удалось найти мою лампу. Загадывай мой… Госпо… — Сехун, — трепетно прерывает его юноша, даря светящуюся улыбку человеку напротив и отвечая на упрек: — Было крайне трудно отыскать твой сосуд. Мне пришлось долго копить деньги, чтобы начать жить здесь, и еще дольше учится правильно нырять с аквалангам. Пару раз я чуть не умер в глубинах этих вод. Так что сейчас даже твой яд не отравит моей радости, мой джин. — Называй меня просто, Чунмен, — смущаясь и чувствуя вину, шепчет Мен, передергивая от нервов плечами и резко становясь спокойнее. Это просто очередная работа, хотя нет — абсолютно особенная. Она последняя за всю его проклятую жизнь джина. Исполнив тридцать третье желание он начнет стареть. При том куда быстрее чем обычный человек. Одинокая старость — вот что ожидает его впереди. Снова тяжелый вздох, понурый взгляд и тихая, но такая звучная просьба-вопрос: — Чего ты желаешь, Сехун, скажи. Мне под силу исполнить все твои заветные желания. Желай! Мужчина, слыша всю боль и безнадегу, не теряется, но в слепой зоне золотых как песок глаз, не видны сжимающиеся до боли кулаки Сехуна. — Хочу большое наследство — такое, чтобы мне и моему любимому человеку хватило до конца дней, желательно чтобы в наследство входила вилла на берегу океана. — Слушаюсь и повинуюсь, мой господин. Тараторит официально Мён заученную фразу, закрывая глаза и проверяя истинное ли это желания. Убеждаясь в искренности клиента, он уходит в некий транс. Браслеты на его руках начинают пульсировать, обдавая запястья жаром. Это тепло разносится по телу, проникает в каждую клеточку. Следом лопаясь как мыльный пузырь от резкого порыва ветра. Ресницы джина распахиваются, а на телефон Сехуна начинает названивать неизвестный номер. Чунмён даже не слушает диалог, все понимая по довольной улыбке мальчишки и легкому кивку. Очередное желание почти за десятилетнее безделье, отнимает слишком много сил. Усталость наваливается разом. Отчего джин медленно оседает на песок, снимает модные туфли, носки, давая крошечным песчинкам согреть и расслабить ступни. Галстук летит в куст с неизвестным растением неподалеку. Рубашка же перемещается в район головы, не давая произойти солнечному удару. Обнаженную грудь приятно греет жаркое солнце, а в сон начинает клонить только сильнее. От идиллии природы и израсходованных сил Чунмен прижимается к пальме и засыпает сном младенца. Джин просыпается от размеренного покачивания, чувствуя странную легкость в теле и тепло. Не понимая, что происходит, он открывает глаза и понимает, что Сехун несет его на руках. Это смущает слишком сильно, точнее раньше с Мёном такого не случалось. Если он валился без сил, то перемещался по воле хозяина в лампу и отходил от слабости там в полном одиночестве. Сейчас же Чунмёна ласково почти трепетно прижимали в груди, он невольно вслушался в чужое сердцебиение и растерялся. Оно было слишком частым, суетливым и прерывистым. Может он устал? Мимолетно подумал джин, наконец-то пошевелившись и дав понять, что пришел в себя. Однако его не сбросили с рук тут же, хозяин даже бровью не повел, а на его копошение тихо обронил: — Ты вымотался, не шевелись. Скоро мы дойдем до моей сьемной квартиры, там выпьешь апельсинового сока. — Угу… — пробормотал на это Мён, ощутив в груди странное тепло. Этот мальчишка немного отличался от его прежних хозяев. Не был заносчивым, не считал себя богом с лампой в руках. Он невольно напомнил ему несколько людей из прошлого, тех кому Чунмен помогал за просто так, по своей совести и чести. Путешествие в небольшую скромную виллу занимает еще минут пятнадцать. Лишь там молодой мужчина опускает свою ношу на скрипучую скамейку. Как только ноги джина касаются пола, он немного успокаивается. Все его сметение медленно растворяется. Лишь в душу снова поселяется беспокойство, он по опыту чувствует, что хозяин готов загадать очередное истинное желание. Поэтому набирается наглости, злясь отчего-то на самого себя, говоря изрядно жестко: — Загадывай второе желание, не надо тянуть и жалеть меня. Чем скорее мы со всем этим закончим, тем быстрее разбежимся. От горьких слов Чунмена, Сехун поджимает губы, расправляется как тростинка. Повисает тягучая тишина и нарушает ее только тиканье часов через стену. Оно все затягивается как удавка из галстука, давая слабину, когда мальчишка все же решает открыть свой рот, желая: — Хочу, чтобы ты в течении месяца выполнял все мои просьбы. — Серьезно? Я не могу, у меня в запасе осталось лишь два желания. Загадай что попроще, систему джинов так легко не проведешь. Отвечает Чунмен отмахиваясь, ему грустно от второго желания. Он ожидал другого от этого человека. Настроение летит к черту. Но слух как назло обостряется до максимума, впитывая в себя всю хрипотцу голоса собеседника, что становится излишне эмоциональным, выпаливая на одном дыхании: — Ты не так меня понял. Я не хочу, чтобы ты исполнял все мои желания. Лишь хочу, чтобы ты месяц был со мной рядом и соглашался на мои просьбы в отношении тебя. Например, сходить вместе в кино, приготовить вместе торт. Такое желание, когда он полностью его осознает, шокирует Чунмена. Своим внутренним оком он ощущает, что оно истинное — и это пугает. Почему этот мальчишка желает жить с ним, хочет вместе творить глупости. Что ему нужно на самом деле? В этом испуге, на гребне смущающих чувств джин теряет контроль над сарказмом. — То есть ты сейчас можешь стать богом или приобрести сверхсилы да и можешь желать что угодно, но вместо этого хочешь пожить со мной месяцок; ты точно в своем уме? — Исполняй мое желание, джин. Рослый ребенок явно обижается на едкие слова, применяя свою волю на сосуд. — Слушаюсь и повинуюсь… — шепчет на это растерянно Чунмён, покрываясь мурашками и направляя остатки магии на исполнение желания. Щелчок пальцев и вот оно. Сехун приближается к нему почти вплотную, изрядно этим напрягая, а потом улыбается сладко-сладко, говоря мягко и нежно: — Как на счет барбекю на берегу океана, Мён? Все последующие дни, а точнее недели Мен никак не может вникнуть в происходящее. Сехун действительно не загадывает желаний, лишь предлагает всякие глупости. С получением наследства они приобрели яхту и бороздят океан. Вместе смотрят фильмы, едят несъедобные на вид существа, многое смеются, и джин боится, что вся эта идиллия рухнет. Потому что в его жизни он встречал разных людей: тех, кто считал себя пупом мира, тех, кто хотел унизить лично его существование, тех, кто искренне молил о помощи и насмешников, что любили унижать. Но сейчас даже со всем своим опытом Сехуна он не смог причислить ни к одной из знакомых ему групп. Это не на шутку пугало, так как медленно, но верно Чунмен привязывался к мальчишке. Радовался тому, что он наконец-то не один. Ведь раньше ему ни с кем не удавалось сблизится, люди мимо него проходили как фон. Ведь джины бессмертны, пока у них есть запас желаний, но все меняется, как только последнее из них произносится в слух. Тогда возможны два исхода: без любви и родного человека под боком великие маги увядают как цветки за меньше чем год, состариваясь на глазах. Но если любимый есть, то даже джин может прожить обычную людскую меру жизни. Быть как все, существовать в общем потоке. Снова мысли не дают ему радоваться происходящему. Мен увязает в них, совсем не замечая алого заката. В чувство его приводит Сехун, что легонько касается плеча и спрашивает: — Чунмен, ты устал, может вернемся? — Нет, Хуни… В раздумьях бормочет в ответ Мен, а когда понимает, что сказал краснеет. Наконец-то замечая и яркий лик солнца, покачивание волн и то, что их плечи касаются друг друга. От этого по коже пробегаются мурашки, тело с учащенным сердцебиением словно отрывается от земли. Нужно ли сейчас сбежать или остаться, чтобы продолжать чувствовать рядом человеческое тепло? Этот вопрос молчаливо повисает между двумя рядом сидящими людьми, он искрится как от электротока и пульсирует в тон их сердец. — Зови меня так почаще, Мён. Шепчет в ответ Сехун, жмурясь от счастья. Этот ответ делает атмосферу еще более аморфной и идеальной. Но это еще не предел — всё становится еще более сопливей, когда мальчишка встает со своего места и застывает над джином, прося еле слышно: — Я уже много, о чем тебя просил. Однако это просьба самая важная. Могу я произнести ее вслух? Чунмен же в эту секунду идилии испугался до дрожи. Узнает ли он сейчас темную сторону Сехуна, разочаруется? Но даже запаниковать он не успевает, ведь хозяин сжимает его руки в области локтей и говорит с хрипотцой в голосе: — Можно, я… Поцелую тебя… Вот такого Мен никак не ожидал, такой волнующей и опасной просьбы. Он кивает еле заметно, прикрывая глаза, но ничего не происходит, а до слуха доносится настойчивое: — Не закрывай глаза, хочу, чтобы ты смотрел только на меня, а не в себя самого. Чунмен словно входит в транс от этого молчаливого указа, околдовывается, но глаза открывает. Видя скульптурное лицо Сехуна, его изящный нос, губы немного подрагивающие от предвкушения и слыша усиленное сердцебиения мальчика. Соприкосновение губ ощущается необыкновенно сладко. Мен невольно тянется навстречу и обнимает мужчину, что так трепетно притягивает его к себе за шею, прижимаясь в ответ. Давая хозяину лампы углубить поцелуй. Не закрывая глаз и устанавливая контакт с очами Сехуна. Ища в них в эти секунды разгадку вселенной. Суть самого бытия, тая в теплых объятиях, задыхаясь от солоновато-морского аромата Хуни с привкусом мяты и лимона.