Эхо

      День проходил хорошо.       От ощущения переплетённых на животе рук Виоле медленно таял. Медленно, но верно: он расслаблялся и размеренно дышал, пока Баам умиротворённо сопел над ухом и следил за картинкой на экране светоча. Вечером обещал зайти Агеро и забрать светоч, а пока у них было время на отдых.       Через несколько, а может, и через пару десятков минут Баам убавил громкость, а Виоле даже не заметил, разморённый теплом чужого тела. Было спокойно. Баам даже смех старался сдерживать, чтобы дать Виоле отдохнуть: распределение сил между ними проходило по-разному, и во время тренировок Виоле приходилось делать упор на выносливость.       Смех рядом с шеей затих, и Баам едва напрягся, когда Виоле обернулся. — Что такое, Баам? — тихо поинтересовался Виоле, возвращая ладони Баама на пояс и странно волнуясь от ощущения в животе. Что, если бы Баам провел руками ниже? Что, если бы…       Мысль прервали звуки с экрана. На картинке пестрели силуэты: влюблённая пара расположилась на диване — совсем, как они с Баамом — и нежила друг друга, чередуя прикосновения рук и губ. Виоле припоминал, что эти действия назывались поцелуем, но прежде не интересовался проявлениями близости. Однако от того, с какой страстью девушка и парень отдавали себя моменту и целовались, в ушах немного звенело. — Баам… — повторил он, чувствуя, как собственный голос звучит иначе. Тогда, в эту паузу, Виоле и заметил, что тёплые пальцы забрались под свободную рубашку, кружили по коже над поясом шортов, и от чужих слов остановились, задрожав.       Баам дышал громко, в его плечо, наверняка под мысленный счёт. «Успокаивался», догадался Виоле. — А ты… тебе понравилось? — шёпотом спросил Баам, не решаясь поднять голову: подобно отражению, Виоле склонялся к нему, знакомо выводил круги по спине в безмолвной поддержке и предугадывал чужие жесты и реакцию. Как и сам он, Баам.       Когда он поднимал руку, Виоле вторил ему ответным касанием, когда смотрел — золотистый взгляд, более внимательный, чем обычно, и такой же заинтересованный, скользил по коже. И, ожидаемо, стоило Бааму мимолётно задеть чужой подбородок, чтобы развернуть Виоле к себе, как тот завозился и пересел сам. Лицом к лицу, слабо прижимая ладони к порозовевшим щекам. Улыбаясь.       От напряжения становилось жарче. Спокойное тепло оседало густым прожигающим нетерпением сделать что-нибудь, что выходило за рамки привычных посиделок в их небольшой комнате. — А тебе? — Виоле облизнул губы, и Баам повторил за ним.       Никто из них так и не озвучил односложного, всего в две буквы, согласия; казалось, что дымка вот-вот развеется. Вместо этого синхронное «Хочешь?» заставило замереть и рассмеяться. Задавать самому себе вопросы было занятно. Ещё занятнее оказалось обдумывать ответы, сминая пальцами лёгкую ткань, и переключаться на новые, раздразнивая.       Из светоча уже давно не были слышны голоса, вместо них убаюкивающе играла песня из титров. Тогда-то Баам и прижался к Виоле губами, не выдерживая избытка мыслей и прикосновений. Сонливая дымка секунда за секундой превращалась в гудящий туман, ограждая от всего мира спинкой дивана и Виоле на его коленях.       Как и он, Баам плавился, с каждым поцелуем, более настойчивым, с каждым движением неспокойных пальцев на его шее и груди. От умиротворения осталось только название, а одеяло, поначалу так удобно укрывавшее их с головой, сползло на пол. — Постой, — прошептал Баам, осторожно поправляя растрепавшийся хвост Виоле, проходясь рукой и по своим волосам. По ней мазнула влага. — Стою, — Виоле улыбался Бааму, румяный и в расстёгнутой рубашке.       Баам улыбался Виоле, такой же лохматый, с колотящимся сердцем, и в шаге от того, чтобы чужими стараниями остаться без футболки.       День проходил хорошо. А до вечера ещё оставалось время, которое можно было провести ещё лучше.