For a thousand years

      Боль.       Руки дрожали. Приходилось скрывать их в перчатках и за мантией, чтобы подчиненные не видели старческую дрожь. Повелитель Вселенной прятался в тени, потирая уставшие и почти онемевшие ноги, но ломота в руках передавала еще большую тяжесть болезни, заставляя мучиться от боли в распухших костяшках и от отяжелевших драгоценных украшений на каждом из пальцев. Доэнасс Сульнери изнывал от летней жары, ведь одет он был к случаю.       В золоте и черном бархатном дублете, с обшивкой и багряной каймой. Ткани были дорогими, но плотными, так что было душно. Он дышал тяжело и втягивал все, что мог поймать сильными легкими. Ему нравилось мыслить на природе, вблизи журчанья реки и дуновения лесного ветра. Столичный воздух удручал верховного властителя Тысячелетней империи. — И сколько вы даёте времени? — сипловатым голосом спросил он у троицы лекарей, воркующих возле него, как голуби. — Ваше Превосходство, мы настоятельно рекомендуем Вам меньше волноваться и проводить больше времени здесь, в этой деревушке. Это пойдёт на пользу Вашему телу, — зябко пролепетал один из врачей. Его звали Синатрис, если Доэнассу не изменяла память. — Я задал другой вопрос. Сколько вы даёте мне времени? — голос начал подниматься. — Мой господин, будь Вы молодым и крепким мужчиной в расцвете сил, Ваш организм мог бы пережить… — Но я не молодой и крепкий мужчина в расцвете сил, что дальше? Не увиливай, иначе закончишь, как твой предшественник, Синатрис. Может, твои ученики даже обрадуются… — Год или полтора, мой повелитель, — лекарь тяжело сглотнул, когда прошептал эту весть. Он поник головой и отступил на два шага назад.       Доэнасс замолчал. Нужно было обдумать эти слова. Все дело в тёмной магии. Каждый раз, когда колдун прибегает к запретным чарам, частичка его души рассеивается, а телесная оболочка поддаётся метафизическому урону. Игры с первородной Скверной дорого стоят. Ему уже было шестьдесят три, но замысел был далек от завершения. — Врачи и раньше говорили, что мне не жить. Вся моя жизнь — это насмешка над приговорами лекарей.       Никто из лекарей не посмел посмотреть в глаза седовласому старику. Мало кто в Империи имел право и смелость взглянуть в эти горящие янтарные глаза. В них не было души, в них не читались эмоции. У Доэнасса был взгляд хищной птицы, а не человека.       Доэнасс прекрасно понимал, в чем подлинная причина его недуга — колдовство. Слишком часто приходилось заглядывать по ту сторону завесы на пути к вершинам власти, и теперь пришло время для расплаты. — Я сделал, как вы все просили. Отказался от мяса, стал больше времени проводить на природе. Но вы, видимо, хотите, чтобы я стал реже заниматься государственными делами? Я правильно понимаю? — этот вопрос был с подвохом. — Нет, Ваше Величество, Вы не так поняли. Я говорю о том, что Вам следует меньше волноваться и беспокоиться по любым поводам. Вашему телу нужен покой…       Лекари всегда цеплялись за жизнь. Пара проходимцев даже предлагали принимать ртутные таблетки, но были высмеяны императорскими алхимиками. Прежде, чем были распяты. Ученые мужи постоянно подчеркивали свои знания и умения, но на деле это всегда были беспомощные трусы. И что они хотели? Чтобы властитель стал выращивать капусту и разводить пчёл в деревенской усадьбе? И позволил Тысячелетней империи, которую он построил на костях и крови, развалиться? — Я планирую жить вечно, господа. Смерть не входит в мои планы, — Доэнасс позволил себе улыбку. Он хотел засмеяться, но в последнее время смех часто переходил в хрип и кашель, поэтому лучше было не рисковать. Лекари могут и дальше думать, что старик совсем выжил из ума. Большинство сановников в последнее время добивалось успехов в том, что доводило своего владыку до бешенства.       Когда придут силы, Доэнасс должен устроить новую волну показательных казней и репрессий против засидевшихся бюрократов. Столичные чиновники смогут вздохнуть спокойно, когда императорский кортеж отбудет из столицы к целебным источникам. — Оставьте меня. Мне надо поразмыслить. — И длится Ваше правление тысячу лет!