* * *
Величественные древние храмы возвышаются над берегом Ганги бледным отголоском прошлого. Отбрасывают на ныне живущих скорбную тень так же, как век Кали отбрасывает свою тень на всех людей, затуманивая разум. Древние здания, запутанные в лабиринте трущоб и полуразбитых пристроек, загрязненные и замызганные, полуразвалившиеся и обнищавшие. Варанси, так зовется этот город. Священное место, существовавшее еще во время жизни Арджуны, и которое он когда-то очень давно посещал. Место, куда упала часть тела дэви Сати, прошлого воплощения Парвати. Место, где сам Махадев основал город, как свое пристанище на земле после Кайласа. Город, преисполненный праведности и благочестия. Город, едва ли не сияющий от духовности и чистоты живущих там, посвящающих себя Богу. Варанси – центр знаний и духовности. Величайшее место паломничества и поклонения. Таким его запомнил Арджуна. Чистые воды Ганги сверкали в свете солнца, подобно драгоценностям райских планет. Улицы, залитые солнечным светом, устланные благоухающими цветами и украшенные лампадами, и курильницами, а пряный запах благовоний вздымался к небесам. Священный трепет заполнял сердце. Всюду люди возносили хвалу Махадеву, а из тени величественных храмов раздавались жаркие молитвы. Но ныне же, все здесь разрушенное и захламленное. Обнищавшее и померкшее. Кругом пугающая разруха: нищета, обшарпанные дряхлые стены домов, что сами по себе уже напоминают покосившиеся картонные коробки. Грязь подле священных мест и жертвенных алтарей, стаи мух подле груд мусора и испражнений людей и животных, а гулкое зудение насекомых звучит средь священных слов молитв словно насмешкой. Как насмешкой над некогда великой цивилизацией кажется и все остальное здесь. Светлый дух божественности и праведности давно уже затерялся средь теней полуразрушенных и замызганных храмов, исчез вместе с мистической силой Эпохи Богов, растворился с уходом Кришны и приходом Кали Юги. И кажется, что нет его более, настоящего, светлого и непорочного, ни в людских сердцах, ни даже в столь древнем и священном месте. Огонь, зажженный упавшим метеоритом, частью тела Ади Шакти, все еще продолжает гореть на алтаре в ее храме, вот только священный дух ее не наполняет более каждый камень. Огонь священного пламени зажигает погребальные костры, что не гаснут ни на миг. Сооруженные у вод матери Ганги, они превратили берег ее чистых вод в места кремаций как у подножья Кайласа. И священная грань между жизнью и смертью пролегает совсем близко, и узреть ее можно со старых и разбитых ступеней древних храмов и жилых домов. Едкий запах гари и паленой плоти от множества погребальных костров, пламенеющих вдоль берега Ганги, вздымается в небеса и облака дыма застилают взор и заставляют слезиться глаза. И Арджуне на миг кажется, что сейчас он вновь в своем в прошлом, во времена, когда закончилась война. Только воды Ганги, что видит он пред собой, не выглядит так, как он их запомнил. Ныне же воды ее загрязнены столь сильно, что кажутся совсем другой рекой. И Арджуна, вглядываясь в речную муть, словно слышит ее плач и страдание от груза чужих грехов, которые она несет на себе. Грехов, которые она пытается смыть. Она всеми силами пытается очистить человечество, детей своих, но безуспешно. Но сама она все еще сохраняет свою священную чистоту, дарованную Шивой, и изо всех сил борется с пороками века Кали. Арджуна стоит подле своего брата и дэви Парвати на стесанных разбитых ступенях, что спускаются прямо к водам Ганги и сердце его замирает в ужасе и полном неверии в то, что он видит. В водах, обтекающих храм, он видит мертвые полуразложившиеся тела, прибитые сюда течением, а поодаль, где вода кажется чище, он видит стайку подростков, что прыгают с крыш ближайших домов прямо в священные воды. И для них подобная картина мира столь привычна, что Арджуна в ужасе качает головой. Другого они не знают. От боли сожалений, сжимающих сердце, он даже забывает, как дышать, а горькие слезы жгут глаза. Нет, это уже не его Мир. Это что-то совсем другое, чуждое. Что пытается коснуться света прошлого, но искажает его, и каждая попытка является насмешкой над величественным прошлым. Арджуна окидывает полным боли взглядом изможденных и бессильных людей, таких же замызганных, как и все вокруг. Они нищие и уставшие, но на лицах которых играют блаженные, счастливые улыбки. Они ищут спасения в своей вере, могут почувствовать лишь крупицу божественного света, но это для них великое счастье, что дает им силы жить дальше. – Они считают это место раем... Пусть у вас это и вызывает ужас... — тихо говорит Парвати, сильнее сжимая в руках трезубец и глядя на то, как группа агхори, измазавшись грязью и пеплом, сидят в окружении черепов и кладут мясо на разбитое подобие алтаря. – Как до этого дошло, дэви? — тихо спрашивает Арджуна и косится на своего брата, что словно пребывает в неком трансе. Его лицо сохраняет привычную маску спокойствия, но в глазах стоит знакомый ужас и отказ принять происходящие. И Арджуна впервые на своей памяти чувствует сейчас с ним такое единодушие и взаимопонимание. – Агхори были и на вашей памяти, – говорит она. – Пугает только то, что живущих в гуне невежества теперь можно встретить даже среди святых садху. Если раньше только агхори допускали подобное поведение в рамках своего индивидуального поклонения и особого вида преданности, то теперь такие послабления допускают даже те, кого называют святыми. – И все же... Как они могут жить в таких условиях? И как они могут предлагать Махадеву столь нечистые дары? – спрашивает Арджуна, глядя в затуманенные дымом дурмана глаза одного из агхори, глядящего в сторону Ганги полным блаженства взглядом. – Разделение на чистое и не чистое – это иллюзия. Это мне однажды показал мой супруг. Здесь все почитают его и придерживаются его философии. Пусть некоторые и непроизвольно. Все, что существует в этом мире, принадлежит Шиве. А что принадлежит Шиве, является им самим, а значит является чистым. Этот город основал он, здесь находится часть меня, и установлен Шакти Питх. Никто не думает, что этот город не чист. А сами жители не знают другой жизни. Для них это обитель духовности, не важно, как она выглядит снаружи. Они впитывают святость этого места и не замечают изъянов. – Прошу простить мои слова, бхагавати Парвати, – качает головой Карна. – Но возникает чувство, что вся та война за дахрму была совершенно бессмысленной. Для чего все это было, если в конечном итоге все равно все пришло к такому исходу? – Разве вы не можете вмешаться? – вторит ему Арджуна. – Зная то, как страдают преданные вам люди, зная то, к чему все приведет, неужели вы не могли вмешаться и направить людей на путь истинный? Особенно тогда, когда этот путь завлекло туманом невежества? – Боги не должны влиять на жизнь людей, – Парвати тяжело вздыхает и качает головой. – Это их путь, их жизнь, их карма. Мы не должны вмешиваться и мешать им следовать своим путем, ведь это их испытание и последствия их действий. Боги могут создать возможность для решения проблем или одарить милостью за служение, но только, если человек сам этого попросит. Без просьбы, мы не можем вмешаться, только если это не угрожает Творению. – Но разве это не угрожает? Если даже в святых мудрецах не осталось и капли благочестия, то как этот Мир может прийти к спасению? – говорит Карна, и в голосе сквозит редкая для него жесткость, и на миг он остановится похож на прошлого себя. – Это не так, сын Сурьи. Пусть те, кого ты видишь, и сбились с пути, но это не значит, что все люди сейчас такие. Не обманывайся тем, что ты видишь на поверхности. Подобное не угрожает Творению. А под этим небом все еще есть великие души, что несут этому Миру спасение и очищают его. Все еще есть великие праведники, что молятся за человечество. И есть герои, что кладут свою жизнь во спасение его. Можете верить в то, что истинное спасение наступит, когда Господь Вишну родится в этом Мире вновь, чтобы подарить всем освобождение. – Но к чему тогда такой хаос? За какие грехи расплачивается наш народ, когда мы приложили столько усилий, чтобы, наоборот, избежать подобного исхода? – вопрошает Арджуна и смотрит в сторону древнего, осыпающегося храма и группы сидящих в тени садху вместе с их последователями, старательно раскуривающими самодельные сигары. – Таково влияние железного века Кали, – отвечает ему Парвати. – Этот вероломный демон влияет на разум каждого живущего и оскверняет своим незримым присутствием все. Это время – его вотчина. И проявление его скрыто сейчас во всем. Ты сам при жизни видел, как ещё вчера святые праведники в приход Кали-юги могли начать избивать женщин и детей, забыть о писаниях и дхарме, не выполнять ягьи и перестать молиться, и начать проклинать имена богов. Представь же, что происходило с людьми на протяжении тысячелетий! Мы не можем решить все проблемы человечества. Это то испытание, которое они должны пройти сами. Люди забыли о своей духовной природе, о своих вечных отношениях с богом. А те, кто считают себя преданным ему, не понимают истинного значения преданности. Неверно понимают писания, не знают, как совершать пуджу. И преданность их корыстна. Она направлена лишь на желание получить от Господа что-то взамен. Я вижу бедственное положение этих несчастных. И стараюсь утолить их боль, помочь, когда слышу их молитвы. Из чувства любви и сострадания к ним. Да, далеко не каждый руководствуется подобным. Великое множество людей ныне о подобном не думает. И все же есть еще люди, чья любовь поддерживает этот Мир. Она смотрит на садху с сожалением и любовью, а во взгляде Арджуны же скорбь и ужас, но слова Парвати берут его за душу и напоминают речи Кришны. Он смотрит на Карну, который сейчас понимает брата как никто иной, и Арджуне кажется, что сейчас ему понятно, какие чувства терзают его сердце. И какое противоречие испытывает он со своим вечным почтением к мудрецам. Карна даже подходит ближе к ним и глядит на них с щемящим сердце сочувствием. Мудрецов здесь невероятно много. Они сидят под сводами старых храмов, прячась от измождающего зноя под спасительной тенью, жгут благовония и возносят молитвы Шиве. Опустошенные и измученные нехваткой подаяний, они посвящают себя Господу, и Арджуна искренне хочет верить, что несмотря на царящий кругом хаос, они остаются приверженцами дхармы. Преданные Шиве столь разные, но все воздают ему молитвы с единой мыслью о спасении Мира. И в сердце зарождается проблеск надежды, что, быть может, не все так плохо. – Всё, что мы видим здесь – есть результат действий, – продолжает свою речь Парвати и вместе с Арджуной подходит к Карне, кладя руку ему на плечо. – И люди здесь просто не знают уже иной жизни. На их долю выпало великое множество бедствий и захватчиков. Они столь долго живут в хаосе, но все равно любят жизнь. Радуются каждому дню и всем сердцем любят это место. Вопреки своему виду, оно не теряет своей божественной силы, поэтому огонь Ади Шакти все ещё горит, а Варанаси все так же стоит на берегу Ганги многие тысячелетия. – Не может быть, чтобы все было так плохо, — озвучивает свои мысли Арджуна. – В этом месте, вопреки всему, ощущается святость. Наверняка здесь есть по-настоящему святые люди. – Нет, Арджуна. Не думаю, – качает головой Карна, – Настоящие святые живут не здесь. Они наверняка скрываются в самых глубоких чащах леса или в темных пещерах, в горах, но явно не здесь. – Думаю ты прав, – нехотя соглашается с ним Арджуна. – Настоящие святые не выставляли бы напоказ свою «мудрость» и не кичились бы своим статусом. Так ведут себя лишь шарлатаны и лицемеры. Они подают неправильный пример обществу своим служением. И порочат светлую память настоящих святых, навлекают позор на нашу Родину. – Не нужно быть столь категоричным в своих речах... – начинает было Парвати, но путь троице преграждает один из последователей местных мудрецов, что сидел под тенью старого храма и, видимо, слышал этот разговор. – Да кто вы такие, чтобы осуждать нас? – говорит он и в ярости кидает окурок сигареты на землю, втаптывая ее ногой в пыль. – Вы слабо представляете, что значит жить для этих брошенных людей! Что вы можете знать о том, какого этим людям, будучи такими чистыми и, судя по вашей вычурной одежде, пребывающих в материальной благости и изобилии? – Оставь их, – прерывает тираду мужчины тихий скрипучий голос мудреца и тот срывается в глухом и тяжелом кашле. – Не стоит так грубо общаться с молодежью. Если они прибыли в Варанаси, то значит они пришли сюда за мудростью и духовным просвещением. И если так, то мы должны помочь им и исполнить цель их поездки. Подойдите ближе. Пусть мы и не вызываем у вас доверия, но мы все еще садху. И посвятили свою жизнь аскезам и молитвам. – Тогда почему вы предаетесь материальным наслаждениям, если настоящие святые живут в отречении от этого? – спрашивает его Арджуна, выступая вперед. Ему подобное тяжело понять и это не укладывается в голове. В его сознании буря противоречий терзает разум и сердце, и он совершенно не может понять, почему идет такой контраст с тем, что он помнит со времен своей жизни. – Например...Прошу простить за подобный вопрос, о мудрец, – добавляет он, отводя взгляд. – Почему вы курите? Я понимаю агхори, для которых нет никаких правил, но вы праведные садху, так почему вы свершаете то, что противоречит писаниям? Разве вы ведете аскетичный образ жизни не для того, чтобы побороть свои желания и совладать с чувствами? – Ты считаешь себя умным, да? – вскидывается один из сидящих около мудреца последователей. – Ты осуждаешь поступки садху, при этом забывая, что подобное осуждение и есть грех? – Прошу простить резкость моего брата, – выходит вперед Карна, и, сложив руки в молитвенном жесте, склоняет голову в поклоне. – Он от природы любопытен. И он испытывает явный кризис веры, так что ему очень важно получить ответы на свои вопросы. – Карна, ты... – шипит Арджуна и хочет одарить брата жестким словом, но рука Парвати на его плече остужает его пыл. – Истинно так, – говорит она, и ее светлая улыбка готова растопить лед любого сердца. — Мы приехали в Варанаси за советом праведных, святых мудрецов. Прошу вас, поделитесь же с нами вашей мудростью. – А вы знаете, как обращаться с садху, — позволяет себе улыбнуться один из последователей и, махнув рукой, позволяет подойти ближе. — Прошу, прошу. Гость у нас подобен Богу! Никогда не знаешь, в каком обличье он придет, чтобы устроить на земле свои игры. Так что к каждому гостю мы относимся с почтением. Парвати от его слов не может сдержать улыбку. "Истинно так, — думает Арджуна, — замысел богов сложно постичь, но мне приходится каждый раз принимать в нем участие..." Он качает головой и на миг ему становится интересно, что бы было, если бы эти мудрецы поняли, что Мата Парвати, которой они возносят свои молитвы, сейчас пришла к ним. – Однако, — добавляет тот мужчина. – Так же у нас не приятно отвечать на вопросы до тех пор, пока мы не получим плату. – Плату? За ответы на вопросы? – хмурит брови Арджуна, чувствуя, как последний проблеск веры в этих людей стремительно гаснет. – Верно. Вы не кажетесь бедными, так что можете себе позволить дать милостыню. Вон, например, какие у него серьги. Из чистого золота, у меня глаз наметан! Так что не скупитесь! – Я... – осторожно начинает Карна и по лицу его видно, что он не знает куда себя деть от неловкости. Он никогда не отказывал мудрецам. Даже когда Индра требовал отдать ему его доспехи и серьги, Карна не колеблясь сделал это. Но сейчас не в его власти сделать что-то такое. И боль от терзающих его сердце противоречий видно на его лице. – Мой брат всегда оказывает милость мудрецам и всегда раздает пожертвования, но правда так же и в том... – выгораживает брата Арджуна и кладет ему руку на плечо. Но как только он собирается сказать о том, что никаких денег у них нет, вперед выходит Парвати. Одернув сари, она садится перед святым мудрецом и снимает со своей шеи золотое колье. С улыбкой на лице она протягивает его в своей ладони мудрецу, что дрожащими руками принимает ее дар. – Считайте это нашим пожертвованием вам, – говорит она с улыбкой, а сидящие кругом садху и их последователи во все глаза рассматривают золотое украшение. Да так, словно видят подобное столь близко в первый раз. Впрочем, наверное, так и есть. – Но это слишком дорого! – восклицает один из них. – Мы видели, что некоторые мудрецы принимают в дар и более дорогие подарки. Когда дело доходит до милостыни – цена не столь важна. Главное, чтобы дар принес благо, — отвечает Парвати и, обернувшись к братьям, обращается уже к ним. – Не осуждайте их, думая, что они менее святы чем те брахманы, которых вы знаете. Сейчас тяжелое время и об этих людях не кому позаботиться. У них ни семьи, ни дома. Они отказались от всего и посвящают свои жизни аскезам и молитвам. Да, далеко не все. Многие ошибаются и сворачивают с нужного пути, но в праве ли мы судить их? Мы можем лишь подтолкнуть их на правильный путь, указать на него, ведь, порой, взор человека туманит невежество и желания. Не каждый может освободится от них. Эти бедные люди нуждаются в сострадании. В этом мире мало кто по своей воле дает им милостыню, мало кто уважает их. Мало кто будет готов дать им прибежище. А государству на них все равно. Но если я вижу нуждающихся людей, я не могу не следовать своей природе и не помочь слабым. – Какие прекрасные слова вы говорите! После подобного, мы тоже обязаны вас одарить милостью! – Ответить на наши вопросы будет вполне достаточно, о мудрец. – Это самое меньшее из того, что мы можем сделать. Вы спросили почему же я курю... Девушка правильно сказала, я не в состоянии совладать со своими чувствами. Однако у нас не считается курить дурман чем-то плохим. Мы следуем путем Господа Шивы. Вы должны знать, что когда он удалился в горы свершать свои аскезы, чтобы согреться, ему приходилось это делать. Подобным мы отдаем дань памяти и уважения ему, следуя его путем. – Но в этом ваше заблуждение, мудрец, – качает головой Арджуна. – Господь Кришна говорил, что истинное служение Богу заключается не в повторении его жизненного пути, а в следовании его заветам и писаниям. Разве вы являетесь богами, чтобы повторить путь Господа? Нет. То, что подвластно богам, недоступно простым смертным. Точно так же, как вы не сможете поднять холм Говардхан, так же и подобный акт поклонения Шиве не принесет вам блага, а лишь навредит. Лишь следование писанием поможет очистится вашему телу и духу. – Ты пытаешься учить нашего садху тому, как поклонятся Махадеву? – повышает голос тот же мужчина, что требовал плату, и пренебрежение сквозит в его голосе. Он раздраженно отмахивается от Арджуны так, словно тот не «почтенный гость», а одна из надоедливых мух, летающих в округе. – Посмотри на себя, совсем еще юн, даже седина волос не коснулась! Что ты можешь знать о поклонении и преданности? – Настоящая преданность уничтожает высокомерие, зависть, тщеславие, — спокойно отвечает ему Арджуна, как никто более знавший истинную суть преданности. – Она успокаивает сердце и помогает уму сконцентрироваться на Боге и постичь истинный смысл существования каждой живой души. В сердце истинного преданного нет места для материальных привязанностей, в его сердце живет лишь искренняя любовь к Богу и желание служить ему. Вы словно прикрываетесь тем, что называете преданностью, оправдывая ею любые свои поступки и забывая, в чем истинная преданность Всевышнему. Если предаваться наслаждениям материального Мира, то это лишь отдаляет вас от Него. В ответ на его слова, мужчина хочет вскочить на ноги и смело парировать подобную речь своей точкой зрения, но сидящая перед ним Парвати, накрывает его ладонь своей и крепко сжимает ее. – Мой друг хотел открыть вам глаза, прошу вас, не сердитесь на него, – мягко улыбается она ему и обводит взглядом всех сидящих пред ней садху и их последователей. – Испытав столь жестокие тяготы жизни, вы просто не видите иного пути. Вы обретаете у Махадева прибежище, но многие из вас служат ему ради удовлетворения собственных потребностей. Махадев не одобряет подобный образ жизни, но и не запрещает. Он выше всех материальных привязанностей, и они не сбивают его с аскетичного образа жизни. В отличие от его последователей. Получив прибежище у Шивы, это не значит, что вы становитесь святыми. Вы видите в деяниях Махадева только то, что оправдает ваши собственные поступки. Но нельзя предаться Господу и считать себя святым праведником и аскетом, следуя писаниям и заветам выборочно! И даже век Кали не оправдывает подобного. Я не сомневаюсь в вашей мудрости и знаниях, и понимаю вашу боль и тяготы выживания в подобных условиях. Вы находитесь в жизненном тупике, и вы не можете избрать иную жизнь. Вас привлекает все, что обещает счастье, подобно тому, как пчелу привлекает аромат цветка. Но на самом деле подобный тупик в жизни лучший шанс прийти к Богу, если вы не боитесь бороться и не гоняетесь за призрачным счастьем и мимолетным наслаждением. Но если бы вы жили согласно собственным знаниям, то смогли бы обрести покой в сердце. И сделать ваш собственный мир чуть светлее. Обретя покой, пробудив в своем сердце любовь ко всему миру, вы получите истинное освобождение. Ее слова звучат подобно громовым раскатам и кажется, что даже сам Мир замер в тишине. Парвати не торопится. Все так же улыбается людям и вглядывается в лицо каждому, словно одним лишь своим взглядом пытается унять их боль и избавить от трудностей. – Вы правы, дэви... – сокрушенно качает седою головой один из мудрецов. – Мы лишь пытаемся найти оправдание нашему малодушию... Оглядываясь на других, думаем, что раз им подобное дозволено, то чем же мы хуже? В такое тяжелое время можно допускать поблажки. Махадев великодушен, он простит... Но ваши слова... Вы напомнили нам об истинном преданном служении. Кто-то должен подавать пример другим. – Верно, – улыбается Парвати, – Если вашими действиями руководит любовь, то к вам потянутся люди, что захотят следовать вашим путем. Глядя на правильный пример для подражания, люди смогут сделать этот Мир лучше. – Воистину, мы благословлены вашим присутствием! От ваших слов столь легко стало на сердце... Вы словно очистили нас от всех грехов! Вы словно воплощение дэви Парвати, спустившейся к нам, чтобы наставить на истинный путь! – Вы сами говорили, что гость подобен богу. Неизвестно в каком обличье он спустится к вам, чтобы дать ценные наставления, – тихо смеется она, поднимаясь на ноги и отряхивая сари. – Все происходит не просто так. И все случается в положенный срок. – Пойдемте. Нам пора возвращаться, – обращается она уже к братьям и уходит прочь, более не оборачиваясь. Мудрецы, что слышат ее слова, теряют дар речи. И братья, что в отличие от Парвати решают обернуться, видят, как самый агрессивный садху ломает в своих руках трубку. Он глядит немигающим взглядом в затылок удаляющиеся троице и во взгляде его читается благоговейный трепет. Арджуна готов поклясться, что вместе со словами мантр во славу Парвати и Махадева, он слышит бешеный стук колотящихся сердец. Сердец, в которых вновь посеяны семена дхармы, что рано или поздно прорастут и принесут этим людям и их окружению благо. А делясь своей мудростью с другими, они принесут благо и Миру. – Мы воистину благословлены, госпожа Парвати, – говорит Арджуна, когда они отходят на достаточное расстояние от той группы мудрецов. – Приехать сюда вместе с вами – это действительно большая честь. Вы и мне тоже открыли глаза, напомнив то, что в моем сознании начало меркнуть. Благодарю вас. – Согласен, – кивает в подтверждении слов брата Карна. – И слышать ваши наставления в подобном святом месте – это настоящий дар. Несмотря на царящий кругом хаос, я не жалею, что увидел его. Вы действительно одарили нас своими благословениями. – Я рада, если из этой поездки вы смогли вынести для себя что-то важное. Быть может вы вспомнили что-то, что сами забыли? – Век Кали-юги безжалостен. Но вы смогли показать и дать почувствовать, что этот мир еще не обречен, – Арджуна вздыхает и, убрав со лба волосы, глядит на клонящееся к закату солнце, бликующее в водах Ганги и окрашивая ее в теплый янтарный цвет, тонущий в теплый лучах Сурьи, даже подобное место словно становится светлее. Его касания сейчас кажутся утешающими и ласковыми, словно бог солнца пытается показать, что, несмотря пугающий внешний вид, несмотря на весь предстающий взору ужас, все равно находится место свету.О Варанаси и современной Индии
11 мая 2020 г. в 23:42
Q:Что ты думаешь о современной Индии?
– Как там сейчас? — тихо спрашивает Арджуна у Парвати. — Вы должны знать. Сидя по левую руку Шивы, вам ведомо все. Вы видели, как развивался Мир, так ответьте мне, сильно ли наша родина страдает в этот железный век Кали?
Парвати вздыхает и качает головой, нервно барабаня тонкими пальцами по рукояти Тришулы, и пытается подобрать нужные слова. Арджуна сам не знает, что именно заставило его задать великой бхагавати подобный вопрос. В какой момент ему кажется невероятно важным увидеть своими глазами Мир, за который он когда-то очень давно сражался. И пока Парвати подбирает слова, сидящая неподалеку Лакшми Бай раздраженно отставляет стаканчик с кофе.
– Вам, героям ведического периода, будет сложно такое представить, – говорит она и хмурит светлые брови, в то время как глаза ее полны глубокой боли прошлого. – Не осталось ничего от былого величия вашей цивилизации. Я помню мой родной Варанси в свое время... Явный пример того, как сильно изменился мир с вашего периода. Люди неверно истолковывают писания, неверно проводят обряды. Все это превращено лишь в фарс и, думаю, сейчас еще хуже, чем во времена моей жизни. Нас всегда терзали бедствия и захватчики, кто только не пытался поставить нас на колени и под чьим влиянием только не жили. За какие грехи мы расплачиваемся?
Она тяжко вздыхает и устало трет переносицу, продолжая свою речь, в то время как Арджуна с Карной сидят в напряженном молчании, внимая ее словам.
– В мое время... — говорит она. – В мое время мы дали бой английским захватчикам и пытались бороться за то, что еще оставалось от нас самих. Но... Да что уж теперь об этом говорить... Я люблю свою Родину даже несмотря на весь тот хаос, что происходит там.
– Разве столица Каши до сих пор не является самым священным городом? – хмуро спрашивает ее Арджуна. – Город, основанный Шивой...
– У меня нет желания об этом говорить, – резко перебивает его Лакшми. Затем тяжело вздыхает, качая головой. – Извини. Это слишком больно. По многим причинам. Прошу меня простить, но мне бы не хотелось присутствовать при этом разговоре.
С этими словами она резко поднимается из-за стола и выходит из комнаты, что опускается с ее уходом в глубокую тишину, разбиваемую лишь постукиванием аккуратных ноготков Парвати по оружию Господа Шивы.
— Это правда, бхагавати Парвати? — спрашивает ее сидящий чуть поодаль Карна. — У нас, как героических духов, есть знания о хаосе войн, что терзали нашу землю. Но лишь вы можете видеть все в полной мере. Даже сейчас. Скажите прямо, напрасна ли была наша жертва на благо Мира?
— Ничего не бывает напрасно, Карна, — качает головой Парвати. — Вы сами знаете, что несет за собой железный век Кали. Это неотвратимая участь, что рано или поздно должна была настигнуть Творение. Однако нет в этом Мире ничего напрасного. Каждое действие имеет свои последствия. И если сам бхагаван Вишну пришел в Мир для спасения его, то результаты его действий должны были принести благо. Каждый поступок Нараяны направлен во благо всего Творения. Железный век Кали...Если бы в ваше время миром бы продолжили править грешники, то баланс был бы нарушен, и Творению пришел бы конец. Все не просто так.
— Я своими глазами видел приход Кали-Юги... — тихо шепчет себе Арджуна и сильнее сжимает кулаки, от вороха болезненный воспоминаний, что до сих пор терзают его сердце. — Когда Кришна покинул этот Мир... С его уходом все Творение лишилось части своего света. Словно это уже и не наш Мир.
— Запас света и благочестия утекал не только из людей, но и из самого Мира. И с каждым веком все становилось лишь хуже. Но при этом вы хотите видеть, что стало с вашей Родиной за тысячелетия? — вскидывает бровь Парвати.
— Да, таково наше желание, — отвечает ей Карна, поднимаясь со своего места, и подходит ближе к Арджуне. — Мы хотим видеть, что смогли оставить после себя. Ведь наше наследие не затерялось в веках и люди все еще чтут нашу память. И так же мы хотим своими глазами увидеть, что за Мир мы смогли спасти с Мастером.
— Увиденное может вас шокировать, — Парвати поднимается со своего места и смотрит братьям в глаза. Предельно серьезно и холодно, и во взгляде ее сейчас словно отражается весь холод снегов с самой вершины Кайласа.
— Госпожа Парвати, вы говорите так, словно мы хотим увидеть не нашу родину, а то, что люди привыкли называть «адом», — удивленно говорит ей Арджуна, понимая, что что супруга Шивы испытывает твердость их намерений. Но для чего и зачем – понять не может.
– Лакшми упомянула Варанси... Думаю нам стоит посетить это священное место, — добавляет Карна. — Не может такого быть, чтобы это место потеряло всю свою благодать. Госпожа Парвати. Это же место поклонения вам и Махадеву. Мы будем благословлены, если посетим это место с вами.
– Я думала вы хотели посетить Хастинапур...
– Мы хотели, – кивает Арджуна. — Однако посетить столь близкое для нас место... Увидеть, что стало с ним спустя тысячелетия было бы намного болезненнее. Согласен с Карной. Для нас будет большой честью посетить с вами такое священное место, как Варанаси.
– Раз вы так уверены... Я поговорю с Мастером и организую вам Рейшифт, раз вы так этого желаете. Но не забывайте сколько прошло тысячелетий. Не забывайте, что и Мир сейчас совершенно другой. Все будет не так, как вы представляете себе. Нужно ли вам видеть это и рушить свои светлые воспоминания – решать вам.
– Мы не откажемся от своего решения, — братья говорят эту фразу вместе и оба сами поражаются своему единодушию в этот момент.
Парвати же скорбно качает головой и покидает комнату, а на сердце у смотрящего ей в спину Арджуны лежит камень тревоги. И сам он до конца не понимает, к чему был этот порыв узреть родные земли, ведь ранее эта мысль ему в голову не приходила.