Без причин

— Мак… — Гай опять странно, надрывно вздохнул; в углах его рта раздувались и лопались кровавые пузыри. — Ты иди… разберись там со всем. Я как-нибудь… Максиму, конечно, не хотелось злиться. Он не умел злиться на Гая — он не злился ни на его слепую веру в пропаганду, ни на его упертость, ни на это нелепое, не иначе как в кровь впитанное самоуничижение. Не он был виноват в нем — Максим понимал это очень хорошо, но все равно ощутил смутный укол недовольства, когда слабым движением руки Гай попытался отослать его прочь. — Как-нибудь? — переспросил он. — Как-нибудь тихонько умрешь, пока я спасаю планету? Взгляд Гая ясно показал ему, что это и был его план. Как оказалось, все планы Максима тоже никуда не годились, но этот ему не нравился категорически. — Не с чем разбираться, — сказал он. — Сейчас умные люди будут разбираться. Знающие. Которые не лезут в пекло, не подумав. Гай цеплялся за него расстроенным, непонимающим взглядом, и Максим пожалел о случайных словах. Это не то, о чем он должен был думать сейчас. Думать нужно было раньше — до того, как он втянул Гая с Радой во всю эту заварушку. До того, как Гай попытался умереть за него. Он все еще может; даже не так — это скорее всего произойдет, если Максим ничего не сделает. Что он может сделать с такой дырой в груди? Это тебе не головную боль прогнать — как тогда, в танке, по дороге прочь из лучевого поля… Он же не волшебник, в самом деле, не может влить в сосуды кровь и заставить рану закрыться. Но, может быть, выиграть время… хотя бы пару минут. Он положил руку Гаю на солнечное сплетение — чуть выше трепетала зияющая рана, будто разевала свой живой безобразный рот, разве что пар из нее не валил. Да человек ли он — как еще продолжал жить?.. Но дело не в том, человеком он был или нет — он был солдатом, всегда оставался им; из последних сил он пытался выполнить свое последнее задание. Вторая рука Максима оказалась в колючем ежике его волос. Он пытался концентрироваться, но ничего не получалось. Не удалось помочь планете — удалось все только испортить. Не выходило спасти Гая — нельзя победить смерть. Едкая злость укусила его, Максим попытался укусить ее в ответ, загнать в дальний угол — она все равно вернется, но пусть возвращается позже, когда все будет решено, когда все будет кончено — не важно. Он не может впустить ее сейчас. Злость мешает концентрироваться. Мешает лечить. Впрочем, последнее все равно ему не удается. — Мак… — брызги крови вдруг оказались у Максима на щеке — такие горячие, что почти обожгли. — Прости. И спасибо. — Да не за что тебе меня благодарить!.. — злость все-таки не удалось сдержать, она вырвалась большим отвратительным сгустком, и он отнял руку от раны — помочь в таком состоянии невозможно, легко навредить, вот только навредить сильнее уже невозможно. — Неужели ты не понимаешь, что умираешь из-за меня? — Я не умру, — сказал ему Гай, и Максим знал, что это значило — «раз так, я постараюсь не умереть». Постараюсь не умереть, чтобы тебе не пришлось сожалеть. Я готов на все ради тебя. Умереть, если придется. Остаться в живых, если тебе так будет легче. — Не умрешь, — согласился Максим. Второй прилив злости проходил тоже, обрисовывал план действий. Может быть, у них осталось еще несколько минут, и за эти несколько минут Гаю придется покинуть поверхность родной планеты. На Саракше у него нет ни единого шанса. У этой мысли гораздо больше одного смысла, но Максим вцепился в самую простую: Гай умрет, если останется здесь, медицина этой планеты недостаточно развита, и даже железная сила воли не поможет ему. — Жди меня, — сказал он. — Обязательно дождись, слышишь? — Веки Гая дрогнули, но он почти ничем не выдал, что слышал. Может быть, он уже шел по пути в мир иной. — Это приказ, капрал Гаал, — слова были противными на языке. Максиму захотелось сплюнуть от этих слов, но Гай пошевелился и посмотрел на него неожиданно сосредоточенным взглядом. — Есть, — ответил он. Во рту Максима уже набиралась слюна, как перед тошнотой. — Зажми здесь и держи как можно крепче, — он переложил руки Гая, в них уже не было сил, они не могли остановить кровь, но солдату при исполнении нужно задание. — Я приду очень скоро. Он не успел уйти быстрее, чем Гай все понял. — Мак… а как же остальные, — просипел он. — Их тоже можно спасти? Ответа он не услышал. Отвечать было некогда. Ответ был бы очень долгим, несмотря на то что казался очень коротким. Гай не должен был приходить в себя снова. С любой из точек зрения — не должен был; Максим вернулся слишком поздно, слишком долго искал Сикорски, слишком долго спорил с ним, пытался поставить ультиматум, казавшийся, конечно же, детской угрозой. Гай всегда смотрел на него так, будто Максим мог решить все, что угодно, все обернуть как нужно, но, как оказалось, это никогда не было правдой. — Рада, — прошептал ему Гай, прежде чем Максим бросился проверять ему пульс. — Без Рады нельзя. — Рада будет с нами, — пообещал он. — Без нее мы никуда, ты же знаешь. Только ты и она. Это Максим не стал говорить — зачем лишний раз произносить то, что и так понятно. Гай отчаянно косил глазами — выискивал, кто еще оставался живым, кто продолжал дышать, чтобы попросить Максима забрать и их тоже. Наверное, он все еще думал, что Максим может спасти всех. Он начал верить в Максима, когда перестал верить во всемогущих Отцов. Вернее, он перестал верить в Отцов, как только начал верить во всемогущего Мака Сима, и поначалу последнему вполне нравился такой расклад. Ни к чему хорошему это не привело.

---

Максим заметил, что Гай едва заметно повернул голову. Это было не случайное движение в беспамятстве, а осторожное, расчетливое — не открывая глаз и ничем не выдавая, что он пришел в себя, Гай попытался прислушаться и оценить обстановку. Как солдат, схваченный в плен, он выжидал. — Гай, — позвал он; тот вздрогнул, но быстро узнал голос и даже позволил себе устроиться поудобнее, кажется, удивленный тем, что не чувствовал боли. — Мак, где мы? — У меня дома. Я имею в виду, на Земле. Ты часто спрашивал, откуда я родом — скоро узнаешь. Гай ничего не ответил, выглядя неуверенным, сумрачным. Максим подсел рядом. — Жаль, что ты не мог посмотреть, как мы взлетали. Тогда бы точно убедился, что вы жили не внутри полой планеты, а на самой поверхности. — Где Рада? — перебил его Гай, совсем не поддерживая неуклюже заданный Максимом веселый тон. Да его и все равно не получилось бы поддержать таким слабым, хрипящим голосом. — Она здесь? — Здесь. Спит. Была рядом с тобой четверо стандартных суток, я отправил ее отдохнуть, когда стало понятно, что ты не уйдешь. Гай благодарно кивнул, пошевелил рукой, пробежал пальцами по повязкам на груди. — Мак, четверо стандартных суток — это очень долго? — спросил он. — Я же все помню… Я бы не мог… так быстро… — он снова коснулся груди, поморщился. — И дышать так легко. — Нет, не долго. Но ты и правда быстро оклемался. Мы думали, придется ждать минимум шесть... — Я солдат. Солдаты должны уметь быстро приходить в себя, — очень серьезно сказал Гай. Максим вздохнул. — Но на Саракше бы уже не пришел. Ваша медицина… — Я понимаю, Мак. Не такая продвинутая, как у тебя… как у вас. Я знаю, что там бы я умер, а ты меня спас. Но я не понимаю… ты останешься на Земле? Вместе с нами? Значит, это было так очевидно? — А чему тут удивляться? — Но все-таки Гай удивлялся, и удивлялся вполне искренне, и Максим все сильнее чувствовал неладное. — Вам же должен кто-то… помочь здесь. Освоиться, все понять. У нас же все… совсем иначе. Вам зарегистрироваться нужно будет, может быть, карантин пройти. Сикорски подскажет. Не так просто прилететь из другого мира и просто остаться на Земле. — Сикорски — это тот человек? С которым ты говорил о нас? Максим потер лицо. Говорить об этом не хотелось, хотелось отложить разговор на много, много дней, но если Гай спрашивал — нужно было отвечать, потому что от Гая с Радой и так слишком много скрывали. Отговариваться туманными словами Максим никак не мог. — Он сказал, что все устроит и позволит вам остаться, если я уберусь с Саракша и больше никогда туда не вернусь. И не вмешаюсь в то, что там происходит. Взгляд Гая, и без того казавшийся не слишком радостным для того, кто вернулся с того света, совсем потух. — Мак, я… — он долго не решался продолжить: — Мне жаль, что так вышло. Ты бы мог… я верю, что ты бы мог. — Я тоже верил, но на самом деле… нет, не смог бы, — Максим отсек от себя эту ветвь событий, быстро, решительно, как отрубают конечность при ампутации, но что-то не задалось — та продолжала цепляться за тело и кровоточить, а тут еще Гай со своими ободрениями и словами про безграничную веру. Хорошо же он сработал! Так хотел избавить Гая от слепой веры во власть имущих, что подсунул себя в качестве нового кумира. Забрал его внимание, его любовь, пользовался ими, чтобы устроить переворот — и чем он тогда отличается? — Гай, все правильно, — повторил он. — Мне там не место. Я случайно прилетел, не подумал, ни в чем не разобрался… — Но ты нас спас. — Потому что из-за меня вас пришлось спасать. — Я имею в виду — не сейчас. А вообще, — Гай упорно продолжал верить ему. Верить каждому его слову. Чтобы заставить его поверить в Отцов, наверное, потребовались месяцы и годы, а Максим склонил его на другую сторону за несколько дней. Он больше не гордился этим. Гай неуютно пошевелился, поморщился, меняя положение, и Максим поднялся, цепляясь за эту возможность оборвать неловкий разговор. — Медицина медициной, но перенапрягаться тоже не стоит. Отдохни пока. Или позвать Раду? — Пусть спит, — сказал Гай вроде бы обычным голосом, но вместе с тем было в этом голосе что-то неожиданное, какая-то стальная нотка. — Мак, ты ведь говорил, что это не тебе, а нам с Радой там не место. А сейчас получается, что, не будь я ранен, мы бы там и остались, а ты улетел? — Конечно, нет. — Значит, ты все-таки вернулся из-за меня? Пошел на сделку с этим Сикорски, а сейчас пытаешься убедить себя, что все закономерно? — Гай, какой же ты… — Максим не смог подобрать слова, их было слишком много, все слишком разные; только сел обратно, быстрым движением снова погладил ершик волос. Таким же движением он трогал их уже много раз, и последний — когда Гай умирал. Это было совсем недавно, а сейчас они спорят о чем-то, едва успев долететь до Земли? — Я не знаю. Может быть, ты и прав. Но я не хочу думать о том, что никогда уже не произойдет. Гай вдруг сказал невпопад: — Мне почти не больно. И повязка совсем сухая. И в груди почти не давит. Мак, если у вас умеют так быстро лечить раны… наверное, это очень хорошее место. — Это хорошее место, — повторил Максим. В хорошее место каждому хочется вернуться. Вот только хочется сделать другие миры такими же. — Я просто думаю… ты прости, пожалуйста, — зачем-то добавил Гай, и сталь в его голосе совсем пропала. — Я ведь капралом был. Командовал рядовыми. И они все остались там. И почти все мертвы. А, может быть, кого-то… можно было спасти тоже. Мак, только я не хочу сказать, что ты должен был. Просто не понимаю, почему мне одному так повезло. Просто потому, что я тебя тогда случайно встретил? Я же солдат, — зачем-то повторил он. — Нам в армии иногда говорили, что солдаты как муравьи. Не должны мыслить о себе как об отдельном… существе. Ты больше не в армии, хотел сказать ему Максим. И никогда в ней больше не окажешься. — Я не хочу, чтобы ты подумал, будто я тебя в чем-то обвиняю. — Я так не подумаю. Что тебя беспокоит? — Не могу взять в толк, почему это все случилось со мной. На поле столько парней осталось, многие, может быть, моложе, сильнее… а ты забрал только меня. Знаю, ты не мог забрать больше одного… двоих, и все равно мне до сих пор так странно, что это я… стал тем, кого ты спас. Я столько лет служил, ни о чем не думал, верил всему, что мне говорят, был самым-самым обычным, и тут… Я лечу на другую планету, хотя еще недавно свято верил, что других планет и не бывает вовсе. И ты здесь… вернулся домой, хотя этого не хотел. И не вернешься туда, потому что сдержишь слово, и потому что тебя все равно вычислят, не пустят… И главное, я все думаю: как же это? Почему я? Только не сердись. Максим, конечно, не думал сердиться. Он снова ласково потрепал ежик — такие прически носили все солдаты на Саракше. Все как один, а треплет Максим только его, Гая. И как это спрашивается, объяснить? — У меня нет ответа, — Гай удивленно посмотрел — он привык, что у Максима на все есть точный и простой ответ. — Гай, ну ты такой смешной, в самом деле. Что, по-твоему, тут можно ответить? Просто так совпало, что вы с Радой для меня теперь важнее всех. Пусть это будет судьба. Ты ничем это не заслужил. Такое не нужно заслуживать, понимаешь? Просто это ты. Один такой. Никакой не муравей. Мой Гай Гаал. У Гая на лбу собралась многозначительная морщинка, будто он знакомился с этим ответом, примерялся к нему, чтобы оставить его при себе.