Назови мне имя свое

Что темное семя никуда не исчезло, как им показалось наутро, стало ясно, когда в густом перелеске они наткнулись на тварь. Изуродованное болью и ненавистью, создание тьмы ощерилось на них клыками, с которых капнули на серую землю густые темные капли, и вернулось к трапезе. Человек, которого оно распотрошило, был когда-то светлым чародеем. Дея замерла, не сводя глаз с ходящих ходуном челюстей, сотрясаясь мелкой дрожью. Прорывы случались как правило ночью, и больше тварей её заботили пострадавшие от них люди. Днем, да еще так близко, она никогда их не видела. Смертник осторожно коснулся её ладони, вытащил из ослабевших пальцев повод и повел их по широкой дуге. Спустя какое-то время Дея очнулась. — Отдай. Он протянул ей поводья. — Не доверяешь? — С какой стати? — Правильно делаешь. Она помолчала. — Может, все же отстанешь от меня? — Не надейся. — Я ведь могу и сама уйти. — Здесь кругом полно скверны. Сможешь от нее защититься? Она поджала губы и не ответила. Её все еще тошнило, ослабленный Дар вяло и неохотно реагировал на близость мага Смерти и совсем не реагировал на его семя в собственном нутре. Ватные ноги мелко подрагивали, она с трудом держалась даже на лошадиной спине. А вокруг ни одного человека, и помочь ей некому… Что бы она ни говорила, как бы ни храбрилась, а умирать ей не хотелось. Придется терпеть до внутренних рубежей — и там уже попробовать вступить в местную гильдию целителей. Тогда, может быть, между ней и смертником будет хоть какая-то, пусть и не очень прочная и по большей части иллюзорная, но преграда. Она искоса глядела на него, надеясь, что он не заметит. Его лицо еще при первой встрече показалось ей знакомым, но за свою жизнь она видела столько лиц, что он вполне мог оказаться просто на кого-то похож. Не очень высокий, но жилистый и крепкий: бревно не переломит, а вот шею — запросто. Лицо — бледное, несимметричное — было покрыто щетиной, левую щеку рассекали мелкие борозды, как от когтей животного или нечисти, что куда вероятнее. Темные волосы с проседью были коротко острижены, и определить возраст его было трудно – лет тридцать, а может, все сорок. Был бы меч за спиной — сошел бы за наемника. Но за плечом его стояла Смерть, и любой, даже слабо одаренный человек, ощутил бы рядом с ним присутствие Неизбежной. Позади них раздался протяжный, вибрирующий звук, и Дея вздрогнула, невольно оглянулась. Там, где была одна тварь, теперь была целая стая. — Не бойся. Они тебя не тронут. — Вот рассосется эта дрянь во мне — и тронут, — огрызнулась она. Его рука стиснула лошадиную холку — кобыла смирилась с его присутствием как с меньшим из зол. Она покосилась на его ладонь рядом со своей промежностью и отодвинулась. Смертник её движения, казалось, не заметил, мрачно глядя перед собой. — Не тронут, — тяжело повторил он.  Она только фыркнула. Не твари, так семя её изведет, и неизвестно ещё, что окажется страшнее. В любом случае, нужно добраться до внутренних рубежей — а там уже думать, что со всем этим делать. Внутренние рубежи долгие годы оставались второстепенным укреплением, и ни один из Владык Светлых земель не считал необходимым укреплять их полноценно. Все уповали на нерушимость основного рубежа и Барьера, им созданного. Реки крови, проливаемые на полях перед четырьмя аванпостами, только укрепляли в сознании жителей их стены.  А потом Барьер пал. Тогда в спешном порядке созванный совет принял решение все резервы перебросить на внутреннюю линию обороны: восемь фортов, размерами поменьше главных, ныне разрушенных. Прибывшие из столицы маги должны будут создать новый Барьер, за границу которого день и ночь спешили укрыться беженцы из близлежащих земель. Из более отдаленных краев не приходил никто, но оттуда никого и не ждали. Все это им рассказали в одной из деревень — старики отказались переселяться, желая принять смерть в родных краях. По их словам, было объявлено, что все защитники главного рубежа погибли после Падения Барьера, и Дея решила никому не говорить, что они из Северного форта. Вряд ли кто-то поверит, что они сумели выжить, а если и поверят, то начнут задавать вопросы. Что отвечать на эти вопросы, она не знала — она и сама их себе задавала. В дороге она то и дело взывала к Дару: вылечить раненного зверя, поднять высохшее дерево. Просто чтобы убедиться — он откликается как надо, и темное семя никак не влияет на чары. Смертник хмурился, прокусывал язык до крови, когда она ворожила, но ничего ей не говорил. Он вообще говорил очень мало, а если и говорил — то кратко, будто не имел привычки. Казалось, он даже не смотрел на неё — но то и дело между лопаток её скользил густой мазок его взгляда. Он улавливал любое, даже самое незначительное её недомогание, тут же пресекая все попытки воспользоваться Даром. Ночами он ложился близко — и неестественный жар его тела обжигал ей спину. Он не прикасался к ней, но воздух между ними напоминал паутину — тронь одну нить, и завибрирует всё полотно. На пятый день пути поля кончились, и они ступили в густой лес. Лошадь пришлось оставить, Дея отпускала ее с тяжелым сердцем — еле различимый голос внутри неё шептал, что жизненный путь этого существа скоро подойдет к своему завершению. Она прижалась лбом к белому пятнышку и наложила простенькие чары — так, на удачу. Чтобы нашелся добрый хозяин, чтобы волчья стая обошла стороной, чтобы хоть смерть её не была мучительной. Всякую жизнь отпускать было больно, и Дар плакал внутри неё беззвучно. А голос… чужой голос внутри всё шептал и шептал… Ничего, ничего… это не страшно… не страшно… так нужно, так правильно… Лес становился все глуше, все чаще попадались вывернутые корнями наружу столетние деревья. Какая сила могла их выдрать из земли, как соломинки, Дея знать не хотела. Она ежилась то и дело: в лесу было мрачно и очень тихо. Смертник шел впереди, каждые несколько минут пуская поисковые чары и чуть меняя маршрут. — Ты нас в топь не заведешь? — спросила она, когда от звона тишины уже лопались барабанные перепонки. — Угадала, — ответил мужчина. — Заведу тебя в болото и утоплю во славу Черноликой. — Не смешно. Он издал какой-то звук — она была готова дать косу на отсечение, что смертник подавил смешок. Она хотела сказать еще что-нибудь, ну хоть что-то, лишь бы тишину эту звонкую расколоть, когда маг Смерти остановился и вскинул руку. И словно в ответ, где-то в чаще впереди них, послышался низкий гул, такой знакомый, что Дею мгновенно пробрал мороз от макушки до пяток. — Прорыв… — прошептала она на полувздохе, но он услышал и покачал головой. — Лучше бы это был Прорыв. Иди сюда. Не дожидаясь ответа, он схватил её повыше локтя и дернул на себя — она только носом ткнулась в его плечо. Вой послышался снова, чуть ближе; смертник выругался и потащил женщину к поваленному дереву. — Это виверна. Была, точнее, — на ходу говорил он. — Обернулась скверной. Она в ярости и очень голодна.  — Ты сможешь подавить её? Все смертники имели ту или иную власть над скверной — могли подавлять волю и брать под контроль, если была такая необходимость. Могли даже сами её создавать — но это преследовалось законом. Он замер, вслушиваясь в ему одному лишь внятные звуки. Покачал головой. — Такую громадину — вряд ли. Только спрятать нас. Они втиснулись меж узловатых корней, трухлявая древесина и мхи посыпались за шиворот. Из-под ног выскочила пара мышей, по рукам и голове пробежалось несколько мелких жуков. Дея не боялась живых существ; какую форму бы ни приняла жизнь, она ей не враг. Другое дело, если в её шкуре селится тьма и превращает в скверну. Вой раздался еще ближе, внутренности свернулись и покрылись ледяными иглами, царапая кожу изнутри. Смертник все бормотал что-то еле слышно, она сидела почти у него на руках, и его шепот щекотал ее шею за ухом. К вою добавился треск: словно живое дерево пускали в мельничные жернова. Она содрогнулась и сжалась, молясь Светлым духам. Но все молитвы словно путались в густом корневище и уходили в пустоту, и отчаяние холодной водой плеснуло в лицо и стекло по груди. Руки смертника легли ей на плечи, стиснули крепко. — Она идет на страх, как лиса на запах, - прошептал он севшим от напряжения голосом. - Я укрою нас, она не увидит и не почует, но страх манит её… не думай о ней… думай про свое золотое поле… Она послушно закрыла глаза, но вместо золотого поля перед глазами стояло пепелище. Треск стал почти оглушительным, и в нем уже угадывалась тяжёлая поступь. — Дея, — голос над ухом ее зазвенел. — Пожалуйста, успокойся. Вой раздался над самым ухом. Она распахнула глаза и не удержала вскрик. За спиной её беззвучно дернулся смертник. Виверна с полуразложившейся пастью скалила на них три ряда зубов, впиваясь взглядом пустых глазниц. Капало что-то бурое из разорванного брюха, прямо на прошлогодние листья — и струйки дыма скользили по земле. Горячая ладонь легла ей на глаза, в голове что-то вспыхнуло — и она провалилась в темноту.