Не у всех счастливое детство, И не каждый может согреться, Не для каждого улица – место, Из которого есть куда деться. Не про каждого пишут сказки Не для каждого есть герои, И не каждого человека Все вокруг считают изгоем. Не у каждого мёрзнет тело, Не от всякого есть лекарства, Жизнь не всем здесь осточертела, Говоря «Разделяй и властвуй». И не каждый найдёт спасенье, До того, как вдруг позрослеет. Не для каждого жизнь героя, И не всякому стать злодеем.
Еще никогда Монома не пил такой крепкий кофе. Кажется, сейчас он искренне наслаждался простыми вещами в жизни. Легкая улыбка тронула тонкие губы, и он поставил чашку на стол, закончив пить. «Отвратительно» — скромно резюмировал он и повернулся к окну. Большая комната, по совместительству считавшаяся рабочим кабинетом, располагалась на солнечной стороне небоскрёба, поэтому днём тут часто было невыносимо жарко. Монома Нейто восседал в большом кресле и скучающе взирал на кипящую внизу жизнь сквозь большие панорамные стекла, подмечая её гнетущую однообразность. Последняя неделя для него будто канула в Лету, не оставив из воспоминаний ничего, кроме бумаг, сухих отчетов и редких перерывов на сон и отдых, да и на те отводилось ничтожно мало времени. Но даже при таком темпе жизни юный глава компании не терял духа и до сих пор радовался мелочам — как вот, например, этому чересчур крепкому кофе. Жизнь на самом-то деле довольно простая, если не заморачиваться и максимально облегчить себе существование. Судьба подкинула монетку, и ему выпало стать сыночком богатенького предпринимателя, а потому он не сомневался, что рано или поздно обязательно получит свое. Монома довольно хихикнул, представив это, и свободно откинулся с закрытыми глазами в кожаном кресле, любезно позволив солнцу согревать его бледную кожу. Но право, кофе был просто ужасным. От него трещала голова и его вкус совершенно не вписывался в идиллию безмятежного вечера, хотя он и был необходим, чтобы не бросить всё и пойти отсыпаться. Спать больше пяти часов, когда ты занимаешь важный пост в компании, к сожалению, не предоставлялось возможным. Стук в дверь нагло вырвал его из вихря собственных мыслей. Задумываться о том, кого могло притащить в это время и, главное, зачем – совершенно не хотелось. — Войдите, — негромко позвал Монома, не открывая глаз. Уж слишком приятно припекало его солнышко, чтобы он сам пошел отворять двери. В комнату, цокая шпильками, вошла длинноногая шатенка с пухлой папкой в руках. Длинный серый кардиган скрывал под собой офисный костюм из штанов и кремовой блузы, которую кокетливо украшал тёмный бант на шее. На холеных ручках, помимо ярко-красного маникюра, скромно красовались золотое кольцо и браслет. Не дойдя до стола всего пару метров, она остановилась и машинально заправила за ухо выбившийся из мудрёной прически локон, прежде чем начать говорить. — Прошу прощение за столь внезапное вторжение, — судя по голосу, это была Хёго, его секретарша и единственное доверенное лицо. — Они готовы. Сухой тон девушки не терпел отлагательств, но Монома был слишком сонным, чтобы отчитывать её за подобную вольность. Он развернулся к вошедшей и одарил её сдержанно-очаровательной улыбкой, какую носил обычно для всех. Их взгляды задержались друг на друге, после чего Нейто перевёл взгляд на папку в её руках. — Что ж, Хёго, — Монома встал с кресла и придирчиво расправил несуществующие складки на костюме. — Пойдём и немного прогуляемся. Хёго была одной из самых первых его сторонниц и отличалась безвозмездной преданностью. Он нашел её совершенно случайно. Несчастная умирала от голода и безработицы, которая последовала за оттоком вакансий для беспричудных, а потому он стал для неё самым настоящим спасителем. Она так же была первой, кто поддержала его грядущие планы и с энтузиазмом участвовала во всех его начинаниях, сколь безумными бы они не казались. Монома был очень доволен своей находкой: Хёго оказалась не только верной слугой, но и хорошим управляющим. Так же быстро, как она чиркала подписи на бумажках, девушка могла перекусить глотку любому несогласному с ним, что было весьма удобно, хотя и немного жутко. Не хотелось бы ему оказаться с ней соперниками при иных обстоятельствах. Лифт, тихо жужжа, понёс их вниз к цокольным этажам. Не теряя времени даром, Монома красовался перед зеркалом и приводил себя в порядок, то и дело подтягивая галстук или придирчиво рассматривая слегка заросшие скулы и подбородок. Его помощница вела себя куда более сдержанно и собранно, постукивая ногтями по папке в своих руках. — Надеюсь, эти меня не разочаруют, — на глаза попалась особо упрямая складочка на лацкане, с которой пришлось повозиться. Когда с ней было покончено, он добавил. — В этот раз им было дано чуть больше времени. — Надеюсь, что нет, — Хёго вытянула из папки самый верхний листок и отчиталась, — В этот раз приборы показали активность выше нормы, а это уже подаёт большие надежды. Иногда происходят значительные скачки, при том, что методику мы не меняли. — А результаты? — По крайней мере двое или трое смогут удивить вас, Нейто-сан. Или среди них появился кто-то особенный, — впервые за вечер скупая на эмоции девушка улыбнулась, слегка приподняв уголки губ. — Особенный, да? Очень хорошо, — Монома, созерцая себя в зеркале, кажется, слушал вполуха. Он не услышал плохих вестей, а это самое главное. Не придётся тратить деньги на крем от преждевременных морщин, в его-то двадцать лет. Лифт привёз их на минус второй этаж, миновав подземную парковку. Здесь было удушающе тихо, а привычные потолки несколько метров в высоту сменились на подвальные «два метра». Завернув за угол, они остановились перед большой свинцовой дверью. Получив короткий кивок, Хёго набрала пин-код и дверь с тихим шумом отъехала вбок. Не говоря ни слова, к ним присоединились двое мордоворотов, до этого охранявших лифт. Внешний вид коридора резко изменился со строгой металлической обивки на дешёвую штукатурку больничного голубого цвета. Конец коридора заканчивался ступеньками, резко идущими вниз, откуда тянуло невероятной тоской и сыростью, несмотря на установленную везде вентиляцию. Нормального человека это место должно было бы отталкивать, но именно там хранилось то, на что Монома сделал самую большую ставку в своей жизни. Его маленькое сокровище. Двое сопровождающих позволили себе забежать вперёд, стремительно слетев вниз по ступенькам. Из тёмного подвала послышалось сдавленное шевеление и неприятно пахнуло плесенью. — Подъем-подъем! А ну просыпайтесь, чёртовы ублюдки! Пришёл босс, и если вы ему не понравитесь – пеняйте на себя! — рявкнул один из охранников, когда второй включил свет. Помещение оказалось тюрьмой, в которой расположились порядка сорока камер, по двадцать с каждой стороны и одной в самом конце коридора. Бугаи, ласково именуемые охранниками, прошлись мимо каждой из клеток, громко стуча по решеткам здоровыми кулаками, принуждая к движению всех заключённых. Сидящие в клетках люди были изрядно побиты, истощены и затравленно смотрели из-за прутьев на своих пленителей. Казалось, у них даже не осталось сил ненавидеть и тем более сопротивляться, настолько они смирились со своей судьбой за неделю ада. Объединяло их лишь то, что ранее они официально числились беспричудными, но они лишились даже этого скромного статуса, когда их всех свезли сюда. Все эти махинации проводились для того, чтобы им попытались привить причуды, скопированные, или, как правило, украденные, Мономой Нейто у других людей. — Итак, Хёго, — Монома сложил пальцы домиком и окинул заключённых взглядом ребенка, которому вот-вот подарят игрушку. — Кто на этот раз меня порадует? В последнее время одни провалы, а это слегка напрягает. Только давай побыстрее, здесь ужасно холодно. Его помощница кивнула и принялась показывать всех, кто, по её мнению, подавал надежды. Монома останавливался перед каждым кандидатом, придирчиво осматривал его в поисках самых очевидных признаков, и, если таковых не наблюдалось, требовал воспользоваться причудой. Сопротивляться или возражать пленники даже не пытались, потому что слишком уж счастливо разминал один из охранников за спиной Мономы кулаки. — Возможно, он? — осторожно спросила Хёго и, вынув нужный файл, зачитала. — Номер 134. Причуда: психокинез. — Нет-нет, Хёго. Не причуда — шедевр! В умелых руках она может стать достаточно могущественной, чтобы в одиночку раскидывать про-героев, — Монома громко захохотал и повернулся к исхудалому и изрядно обросшему мужчине. — Итак, номер 134, прошу. Покажи, чему ты смог научиться за эту неделю. Пленник устало морщился и напрягался изо всех сил, но прошло уже несколько минут, а никаких признаков того, что он сумел овладеть вживлённой ему причудой, так и не появилось. — Серость, — подвёл итог Нейто. Едва на мгновение показалось, что тонкие черты блондина исказились в гневе, когда человек упал в изнеможении. — Он оказался недостаточно силён и талантлив для неё. — Избавиться от него, верно? Если я не ошибаюсь, этот образец причуды ещё никому не прижился, — помощница активно зашуршала листами, выискивая нужную информацию. — Мы пытались вживить её уже двадцать восемь раз, но причуда никак не проявляется ни в одном носителе. Предлагаю забраковать этот образец и уничтожить. — Как ты можешь говорить такое, Хёго?! — Монома, кажется, ничуть не обиделся, только шире расплылся в ненатуральной улыбке. Удивительно, что он до сих пор поддерживал этот образ, даже после того, как пронаблюдал очередной неуспех. — Это превосходный образец, и, пожалуй, один из лучших в моей коллекции. Мне нужно лишь найти подходящего человека и преподнести ему этот подарок. — Причуда слишком капризна. Наши исследователи недавно выяснили, что нужна не только соответствующая группа крови, но и особое строение психики, чтобы не было отторжения. Так же, статистика говорит… Монома смотрел на свою подчиненную и всё так же неизменно улыбался, слушая её сбивчивые рассуждения. Когда это ему наскучило, он неожиданно подошел к ней вплотную. Девушка замерла, с вызовом глядя в блестящие не то дружелюбием, не то безумием, глаза Мономы. Казалось, если бы он сейчас приставил к её виску дуло своей неизменной «Беретты» и взвёл курок, она бы и тогда не пошевелилась. — Эй, Хёго, — прошептал Монома, насмешливо щурясь. Его подчинённая каждый раз презрительно смотрела на него снизу вверх, когда они вступали в подобные перепалки между собой. — Да, Нейто-сан? — Ты порой такая жестокая, что даже я начинаю тебя бояться, — Монома позволил себе дерзость поправить красивый бант на её шее. Хёго едва заметно дёрнулась, но никак это не прокомментировала. В прочем, Монома знал наверняка – она в бешенстве. Видя, как она неоднозначно реагирует на прикосновения, Нейто медленно и отрывисто зашептал: — Они не цифры на бумажке, а живые люди. И к каждому нужен свой подход. Не страшно, если не вышло в этот раз. Получится в другой, ведь так? Он не стал дожидаться ответа. Они и так слишком часто спорили, когда дело касалось сложных для реализации причуд. Для Мономы не существовало той копии причуды, что не смогла бы найти своего хозяина. И ему было плевать на крики Хёго и километровые отчеты о тратах, связанные с номером той или иной причуды. Всему своё время. Вот то, во что он искренне верил. Машинально поправив галстук, Нейто жестом приказал девушке двигаться дальше, будто ничего и не случилось. Никакого прямого запугивания или принуждения, если ты заслужил его доверие. Все его подчиненные охотно выполняли то, что он скажет и беспрекословно слушались его во всем. Секрет абсолютного авторитета — выработанный годами образ. Никто и никогда не видел взбешенного Нейто. Он всегда ослепительно улыбается, иногда хихикает невпопад и говорит пафосные речи, но при этом относится ко всему происходящему достаточно просто и легко, предпочитая сильно не напрягаться по пустякам. Но однажды некоторым довелось видеть, что случается с теми, кто посмел насмехаться над повадками Нейто-сана. Точнее, их заставили смотреть. Большинство открыто предпочли не верить в это, сочли глупым домыслом, и клятвенно заверяли всех гостей и новых работников, что их-то хозяин самый настоящий ангел, хоть и ребячится немного. «Лучше бы он вёл себя, как последняя скотина» — так думал втайне каждый под его началом. Не так страшно, когда тебя убивает кто-то действительно неприятный, чем когда этот «кто-то» с ироничной усмешкой всаживает в твой лоб пулю, при этом закатываясь в смехе, явно скопированным у злодея из второсортного аниме. Сюр, да и только. Они прошли к следующему заключённому. Им оказалась розоволосая девушка, что сидела на сыром полу и равнодушно смотрела перед собой. Как только перед её клеткой замаячила фигура охраны, тень страха скользнула по её лицу, и она попыталась привычно попятиться. Но увидев любезно направленное на неё дуло пистолета, бросила это дело, даже не начав. Монома приподнял бровь, требовательно посмотрев на Хёго. Та слегка замешкалась, но достаточно быстро отыскала нужную информацию. — Номер 56. Причуда: ядовитый туман. Демонстрация не заняла много времени. «Номер 56» надрывно кашляла, пытаясь воспользоваться своей искусственной причудой. Очевидно, что яд, выходящий мелкими облачками, ни на толику не мог соответствовать естественно приобретённой силе. Причуда пагубно воздействовала на тело, и организм уничтожал сам себя, принося хозяйке только мучения. Хёго с тревогой уловила разочарование во взгляде своего господина, сжимая побелевшими кончиками пальцев папку с досье. Раздался короткий выстрел. По полу камеры свежим ручейком побежала кровь. Еще теплая девушка посмертно застыла с удивлённым выражением на лице. «Надеюсь, я не повредил капсулу» — запоздало вспомнил Монома и подул на разгоряченное дуло пистолета. — Слишком плохо. Дальше. Нейто начинал нервничать. Всё это походило на какое-то форменное издевательство. Все люди, участвующие в последнем эксперименте, были либо изначально слабы и умирали от осложнений, либо же вживлённая капсула проявляла себя слишком незначительно. Ни намёка на того, кто мог вызвать скачки, о которых говорила Хёго. А последний месяц сам по себе был крайне неудачным: пленники за этот период были сплошной посредственностью, они не обладали достаточно гибким геном или силой воли, а потому гибли десятками: от опытов, от болезней, от того, что наложили на себя руки. То, что его собственная причуда работала безупречно, сомневаться не стоило. Его неизменная помощница тоже ранее была одной из «беспричудных», но она не сошла с ума и не получила мутации, несовместимые с жизнью. Почти все люди, подчиняющиеся лично ему, тоже рождались с клеймом отсутствия причуды. И даже те двое охранников стали в разы сильнее и полезнее, чем прежде. Со временем появилась необходимость значительно расширить свой штат. Это стало предпосылкой к хищническим планам Мономы, среди которых был немаловажный пункт по упразднению таких ролей общества, как «герои» и «злодеи». Монома никогда не руководствовался благородными посылами души, но и не считал себя миротворцем и уж тем более не желал мирового господства со своей фигурой на троне. Его просто раздражала эта категоричная дележка в обществе на сильных и слабых, на черное и белое, на доброе и злое. Или, возможно, у него был и более приземленный личный мотив. — Серость. Посредственность. Вторичность, — скупо бросал он из раза в раз, с раздражением подмечая, что ни один результат его не устраивает. После созерцания очередного ни на что не годного подопытного, Монома вынул из кармана накрахмаленный платок и нервно прошелся им по ладоням. — Всё это никуда не годится, — расстроено выдохнул Нейто. — Нам опять нужны новые люди, а это дополнительные траты для компании. — Полагаю, что этих... — Именно. Ты знаешь что нужно делать в таких случаях, Хёго, — он ненароком подцепил пальцами одну из прядей в её прическе, отвлекаясь на её изучение от пропитавшей воздух безнадёжности. — Главное… —…не повредить капсулы, — эхом отозвалась она. — Хорошо, я прикажу охране, чтобы после нашего ухода по камерам пустили газ. — Босс! Идите сюда! — внезапно заоравший охранник заставил обоих вздрогнуть. Быстро переглянувшись, Монома и Хёго рванули прямо к нему. В камере, на которую указывал мясистый палец, сидела девочка, на вид едва достигшая десяти лет и что-то странное мелькало в её взгляде. Она не была серьёзно истощена, как прочие заключенные, и лишь с грустью смотрела перед собой. По заверению Хёго, девочке меньше недели назад вживили одну из разновидностей лечащей причуды. И действительно: в отличие от всех прочих пленников, на ней не было ни царапинки и в целом выглядела она разительно крепче остальных. — О, а это уже интересно, — синие глаза Мономы жадно заблестели, когда он наконец увидел первые плоды за этот месяц, пусть и довольно скромные. Нейто подошёл ближе и присел рядом с решеткой, магнетически улыбаясь ребенку. — Ну здравствуй, малышка. Поздравляю тебя с новым приобретением. — Эту – освободить. Остальных – умертвить, — немедленно распорядилась Хёго. Охранники утвердительно гаркнули и, дождавшись, когда начальство с девочкой покинут тюрьму, поспешили исполнить приказ.***
— Слуушай, — лениво подбрасывая ключи от камер, бросил один охранник своему напарнику, — Работа у нас запарная, сам понимаешь: нам потом их грузить в тележки и везти к очкарикам, ещё и останки кремировать. Поэтому предлагаю немного разбавить скуку. — И как именно? — не совсем понял второй. — Травить по очереди! По кругу! То-то будет весело, мы так еще не делали! Надсмотрщики дружно загоготали, явно довольные такой свежей идеей. Вместе с тем, ещё оставшиеся в живых пленники застыли в немом осознании – эти двое даже не потрудились выключить микрофон. Гнетущая тишина, воцарившаяся перед началом ужаса, резала по ушам и сдавливала изнутри. Робкие шепотки стремительно переросли в самый настоящий гвалт, облетевший всё помещение. Теперь все знали, что это точно не шутка и вскоре время каждого сидящего в этом месте подойдёт к концу. Усталые и вымученные люди желали прекратить свои страдания, сдавшись на милость судьбы. Часть из них просто хотела, чтобы их смерть была быстрой и легкой. Кто-то яростно молился, искренне веря, что вскоре попадет в лучший мир, а это прогнившее место непременно сгорит дотла. Пара особо отчаянных поведали охранникам в дружелюбной форме о том, что они думают об их «свежей идее», на что те лишь еще громче заржали. Спустя всего несколько минут после вынесения приговора подземную тюрьму охватила массовая истерия. Как только охранники, не преминувши напоследок кинуть гаденькую фразочку, объявили о полной невозможности покинуть комнату до конца «процедуры», из пятой камеры справа раздался надрывный кашель. В ней, ссутулившись, сидел покрасневший от натуги мальчик и плевался сгустками крови прямо в свои руки. И пусть он не поддался очевидной панике, в отличие от других, в его глазах отражался первозданный ужас. В тот момент он искренне не понимал, что пугало его больше — то, что он сейчас задохнётся или то, что на его руках кровь. Он насмотрелся достаточно ужасов за прошедшую неделю, но всё ещё не мог смириться с тем, что люди, способные сотворить такое, существуют. Его картина мира уже дала большую трещину, но её всё ещё оказалось недостаточно для того, чтобы пробить его наивную детскую доброту. Он хотел помогать людям. Даже плохим людям. А он был уверен, что люди, сидящие за решетками, злодеи. Иначе зачем их убивать? Тогда и он, наверное, сотворил что-то ужасное. Мальчик уже столько раз корил себя за это. Неделя в мокром и холодном помещении не прошла бесследно: бесчисленные опыты, пичканье стероидами и нерегулярное питание сделали своё дело и невинная простуда обзавелась кучей осложнений. Не каждый взрослый мог выдержать такую пытку, чего уж говорить о тринадцатилетнем подростке. Сидеть и не отсвечивать, когда тебя просто разрывает на части от боли в горле, было сложно. Мальчик и сам не помнил, как он это вытерпел, но отпустил его приступ кашля только тогда, когда поверх решёток в большинстве камер, включая его собственную, опустилась прозрачная пластиковая перегородка. А после произошло то, что мальчик пытался забыть почти всю оставшуюся жизнь. Люди вокруг поочередно, словно по какому-то отрепетированному сценарию, начинали задыхаться и умирать. Первая камера наполняется тихим шипением, спустя минуту человек, что только что в панике пытался выколоть пятый глаз, падает и замолкает навсегда; вторая камера наполняется этим противным звуком и еще один голос исчезает из предсмертной какофонии пленников. Мальчик быстро посчитал и понял, что он будет двадцать первым. Его не пугала смерть. Его пугало лишь то, что он не знал, как именно он умрёт. Потому что все люди умирали по-разному. Кто-то заходился в неистовом кашле, подобном тому, что одолевал мальчика последние дни. У кого-то подкашивались колени, после чего он опирался на стену и тошнил прямо себе под ноги. Кто-то, особенно упорный, царапал руками прозрачную перегородку, оставляя на ней склизкие кровавые подтёки, прежде чем наконец упасть в изнеможении и замереть в неприглядной позе. А девушка, сидящая прямо напротив него, просто тихо умерла, перед этим улыбнувшись и прошептав: «Бедный ребёнок». Но мальчик не считал себя бедным. Он заслужил это. Он просто не может вспомнить, чем. Но в голове всё равно противно забилась мысль, что он не хочет умирать. Он ещё не исполнил свою мечту. Он не стал героем. Возможно, он может искупить свою вину? Ведь девочку, которую он часто замечал плачущей, забрали. Мальчик должен был плакать? Но ведь мама говорила, что герои не плачут... А правда ли он достоин быть героем, если он оказался здесь? Мальчик замотал головой, рьяно отгоняя эту мысль. Он достоин. Он просто... слабак. Да, беспричудный слабак. Он смог бы добиться своего, если бы у него была такая простая вещь, как причуда. Подошла бы любая – длинные пальцы, каменная кожа, быстрые ноги... Когда упал девятый человек, мальчик понял, что он на самом деле не хочет умирать. Причуда это глупость! «Сила духа — вот главный атрибут героя!» Именно так говорил символ мира – Всемогущий. И именно на него должны были равняться все герои на планете Земля. Поэтому мальчик с надеждой смотрел в будущее, зарабатывая себе идеальную репутацию, хорошие оценки и тренируя по возможности тело, ожидании дня, когда он сможет с гордостью приодолеть геройский экзамен. Двадцатый. Упал двадцатый человек. Это был мускулистый парень и он держался дольше всех остальных – за свою жизнь он боролся целых три минуты, зажимая нос и задерживая дыхание так долго, как он мог. Губы мелко задрожали, глаза предательски намокли и, не выдержав, мальчик заплакал. Он не сможет так же. Он дышит через силу, потому что дышать, кажется, вообще нечем – в лёгких бушует огонь. Но он не хочет умирать, поэтому поднимается с пола и с вызовом смотрит на расплывающуюся из-за слёз решётку вентиляции. Он плохой человек, просто ужасный, но он хотя бы искупит свою вину посмертно, показав, что он он может вести себя, как герой. Он не хочет умирать. Он... Раздаётся скрежет. Решётка раскрывается резко, натужно, и оттуда дует чистый воздух. От шока у мальчика пересыхают глаза. Он не умрёт? Он искупил свою вину? То, что казнь еще приводилась в действие, оставалось суровой реальностью. Всё больше людей замолкало и всё тише становились голоса. Последняя заключённая – женщина – пела колыбельную до самого конца и пыталась облегчить этим предсмертную агонию всех тех, кто находился здесь последнюю неделю. Когда умерла она, стало ужасно, невыносимо тихо. Вымученно прислонившись к ледяной стене, мальчик закрыл глаза. Дышать стало легче, когда свежий воздух перебил металлический запах крови. Лёгкие всё ещё горели, но это больше не занимало его внимание. Он жив! Жив и станет героем, что бы не говорили другие люди! И одноклассник, вечно задирающий его в школе, наконец улыбнётся ему, когда тот вместе с ним пересчёт порог Академии UA или Шикецу. Когда прозрачные перегородки были подняты, мальчик услышал взволнованные голоса. Кажется, они говорили про сбой системы и советовались, стоит ли позвать босса. Мальчик не мог сказать точно, ведь голоса были сильно искажены. Он предположил, что это чья-то причуда – он не мог точно сказать, что за внешность была у людей, приносящих им еду, очертания тел просто плыли перед глазами. И точно так же он не мог сказать, каким был этот самый Босс, но мальчик предположил, что выглядеть тот должен внушительно. Ведь он карает злодеев, хоть и делает это не правильно. К его камере приблизились две фигуры. Решетка отворилась, когда одна из них нажала на кнопку небольшого пульта. Потом та же фигура подошла к нему и мальчик нутром почувствовал исходящую от неё угрозу. Он не искупил вину? То, что он выжил – просто нелепая случайность? Нет! Человек, желавший ему навредить, внезапно остановился и стал рвано хватать ртом воздух. Второй человек сказал что-то о приступе астмы и после они быстро удалились, оставив решетку открытой. Мальчик не попытался уйти. Он просто перевёл взгляд на свои окровавленные руки и спросил себя: «Они думают, что я убийца?». Спустя несколько минут к нему, помимо здоровенного мужчины-охранника, пришли юноша в строгом костюме и элегантно одетая девушка. Мальчик лишь недоумённо сморгнул: похоже, причуда, искажающая действительность, больше не действует. На него направили дуло пистолета, а он в ответ демонстративно развёл руки в стороны, так и говоря: «Стреляй, я тебя не боюсь». Курок щелкнул один раз, другой. Оба раза мимо, хотя стреляли почти в упор. — Кажется, я пропустила нечто важное. Прошу простить меня за эту оплошность, — первой заговорила девушка, сопровождающая блондина в костюме, по всей видимости, того самого босса. Под строгим прищуром её зеленых глаз мальчик неловко поежился и опустил руки, принявшись внимательно изучать бетонный пол под ногами. — Не вини себя по пустякам. Некоторые цветы растут лишь на поле брани, и это тот самый случай. Что важнее, мы нашли то самое «особенное», — босс вел себя весьма дружелюбно и, не считая довольно скромные габариты, действительно являлся тем, каким представлялся в мыслях, хотя и пытался, похоже, его напугать. Не чураясь дикой грязи вокруг, он присел напротив мальчика и доверительно протянул ему ладонь в белой перчатке. — Привет, меня зовут Монома Нейто и с сегодняшнего дня ты работаешь на меня. Будем знакомы?.. — Изуку... Просто Изуку, — не раздумывая ни секунды, мальчик пожал предложенную руку, перемазав её в крови, и лучезарно улыбнулся. От этой улыбки собственная улыбка Мономы в один момент надломилась и треснула.